CC BY
210
Александр СТРИЗОЕ
ВЛАСТЬ РИСКА И РИСКИ ВЛАСТИ
В статье дана характеристика технологических, институциональных и коммуникативных рисков современной цивилизации и их воздействия на политическую власть в России. Выделены особенности российской власти, позволяющие рассматривать ее как специфический источник риска, способный дестабилизировать ситуацию в обществе.
The author focuses on characteristics of technological, institutional and communicative risks of modern civilization and their influence on political power in Russia. Peculiarities of the Russian authority, allowing of considering it as a specific source of risk which can destabilize situation in the society, are described.
Ключевые слова:
общество риска, цивилизация, технологический риск, институциональный риск, коммуникативный риск, группы риска, политическая элита; risk society, civilization, technological risk, institutional risk, communicative risk, risk groups, political elite.
СТРИЗОЕ Александр Леонидович — д.филос.н., профессор кафедры философии СолГУ strizoe@ yandex.ru
Среди концепций и теорий, используемых сегодня социальным знанием для анализа современности, особую актуальность приобретает концепция общества риска, указывающая на возникновение на рубеже XX и XXI вв. особого по своей природе социального поля неопределенностей, в котором совершают свой выбор не только власть и элита, но и рядовые граждане, погруженные в заботы повседневности. Это поле неопределенностей можно представить как многомерное пространство риска, источниками которого являются и процесс глобализации, охвативший всю современную цивилизацию, и переход значительного числа обществ от индустриальной фазы развития к постиндустриальной, и многочисленные локальные — региональные и национальногосударственные — проблемы. Специфика осуществления власти и управления в этих условиях в том, что, с одной стороны, они оказываются в ситуациях риска, созданных социальной средой, с другой
— сами, своими действиями, а иногда и бездействием порождают новые риски, еще больше расшатывая стабильность и усиливая неопределенность. Испытывая на себе власть риска, они одновременно сами являются источниками рисков власти.
Рассмотрим, прежде всего, рискогенные процессы и связанные с ними вызовы власти. Прежде всего, подчеркнем, что истоки этих процессов имеют объективную природу и глобальный масштаб. Их нельзя адекватно осмыслить и корректно интерпретировать при помощи конспирологических теорий, выводящих все социальные проблемы из тайной власти «мировой закулисы», или в рамках мифологем об уникальности той или иной локальной цивилизации. Риски, о которых пойдет речь, охватывают все пространство человеческой цивилизации и отражают специфику современного этапа ее развития. Если исходить из того, что цивилизационное пространство, а значит и пространство рисков имеет три измерения
— ресурсное (технологическое), институциональное и коммуникативное, то можно говорить о трех соответствующих этим измерениям рискогенных факторах1.
Глобальный масштаб становления ресурсно-технологического пространства обнаружил себя уже в 70-х гг. ХХ в. в виде так называемых старых глобальных проблем современности (истощение природных ресурсов, загрязнение окружающей среды, угроза ядерного уничтожения), связанных преимущественно с инженернотехнологическими рисками. На рубеже ХХ—ХХ1 вв. заявили о себе
1 Личность в современном мире: жизненные стратегии, ценности, риски / под ред. Ю.Г. Голуба. - Саратов, 2011, с. 19-20.
информационно-технологические риски, связанные с возникновением глобальных коммуникационных сетей, с попытками распространить и навязать единые идеологические и ценностные стандарты. Не случайно описанный С. Хантингтоном конфликт цивилизаций предстает, прежде всего, как конфликт религиозных мировоззрений. Информационнотехнологические риски охватывают сферу массовой культуры, вызывают эрозию традиционной этнической и классической национальной культур. Есть основания говорить о становлении новой, «третьей» волны глобальных технологических рисков - социально-технологической, связанной с попытками трансформировать образ жизни, типичные формы жизнедеятельности, институты социализации (например, семьи, образования, потребления, досуга), ставя под угрозу основы сложившегося социокультурного порядка и судьбы конкретных обществ. Эти риски исходят не только от агентов, претендующих на роль центров глобального мира, они могут быть вызваны неумелыми попытками устранить разнообразные проявления неравномерности цивилизационного (технологического) развития. Российские риски догоняющей модернизации позднего советского и постсоветского периода, связанные с неспособностью освоить социальные технологии, предлагаемые или навязываемые лидерами, лишь один из примеров подобных рисков.
Для власти и управления технологические риски означают опасность стихийного развития экономических, информационных, социальных процессов, нарушение бюджетно-финансовой стабильности в связи с изысканием значительных средств для ликвидации техногенных катастроф, деформаций информационной сферы, решения проблем воспроизводства человеческого капитала, использования социальных ресурсов. Из всего спектра современных технологических рисков российская власть пока уделяет большее внимание первой, инженерно-технологической группе. Здесь, благодаря структурам МЧС, накоплен опыт адекватного реагирования и управления рисками.
В сфере социальных технологий проблемы лишь обозначаются. Что же касается опыта их решения, то его вряд ли можно назвать успешным, идет ли речь о миграционной политике, политике в отношении
молодежи, социализации пожилых людей и пенсионеров. Действия власти либо не носят системного характера (миграция), либо по-прежнему осуществляются в рамках традиционной модели государственного патроната (социальная политика). В некоторых случаях, например в образовании и здравоохранении, процессы развиваются стихийно, а за демонстрацией отдельных достижений скрывается деградация отрасли в целом. Информационные риски оказываются в поле зрения российской власти лишь тогда, когда приобретают политический характер. Между тем массированное информационное воздействие электронных и печатных СМИ, а также рекламы в стилистике современной западной массовой культуры в ее англосаксонском варианте стало одним из факторов вульгаризации общения и социальных норм, роста агрессивности и бытового насилия, ослабления морального иммунитета, снижения эмоциональнопсихологической устойчивости. В информационной политике следует искать причины глубокой деформации массового исторического сознания, приводящей, наряду с другими факторами, к дефектам национальной и гражданской идентичности. Эта проблема, которая обычно осознается и артикулируется как проблема патриотического воспитания, актуальна не только по отношению к молодежи. Ее решение в значительной мере связано не с созданием всероссийских центров патриотического воспитания или с проведением публичных мероприятий, а с глубокими изменениями информационной, культурной и социальной политики.
Вторым существенным с точки зрения рискогенности измерением пространства цивилизации является институциональное (нормативно-управленческое) измерение. Современные риски нормативноуправленческого характера связаны с попыткой человечества оказать разумное регулирующее воздействие на общество в глобальных масштабах, ввести стихию социального действия в русло, по возможности, единых норм и институциональных программ. Именно в этом контексте могут быть осознаны задачи власти по борьбе с криминализацией и преступностью как глобальной опасностью, противостоянию наркобизнесу и терроризму.
Однако риски нормативного пространства современной цивилизации не сво-
дятся к попыткам его внешнего разрушения: сегодня под вопрос ставятся имманентные, внутренние основы нормирования общественной жизни. Начиная со второй половины ХХ в., под действием НТР и информационных процессов коллективизм и унификация образа жизни эпохи модерна вытесняются индивидуализацией, расширением возможностей конструирования собственного жизненного пространства. Моральный ландшафт общества становится все более мозаичным: все большее число групп и социокультурных общностей претендуют на формирование собственной системы моральных координат, создавая иллюзию крушения общечеловеческих норм и ценностей. Американизация и вестернизация культуры, выступая одним из проявлений глобализации с ее стремлением к унификации, превращает моральные нормы в своеобразное средство субкультурной и этнокультурной самообороны, часто приводя к конфликтам и росту ксенофобии. Вместе с тем в утилитарных сферах жизнедеятельности глобализация не может обойтись без универсализации и даже унификации права1. Это придает привычным коллизиям морали и права новый характер, чаще порождает сомнения в легитимности решений всех ветвей власти. Качественная неоднородность нормативного пространства современной цивилизации повышает риск неадекватности властно-управленческого воздействия.
Возрастание роли имиджа, роли стиля жизни и демонстративного поведения оборачивается также распространением псевдоправовых феноменов, когда за имитацией лояльности к праву, нарочитым соблюдением буквы закона скрываются различные варианты правового нигилизма и даже противоправных действий. Если раньше подобные случаи были присущи относительно узкому кругу «профессионалов», стоящих по обе стороны закона, то теперь мы сталкиваемся с ситуацией, когда социальная среда постоянно провоцирует подобное поведение, расширяет диапазон «правовой мимикрии», имитации законопослушности при ее все более изощренном игнорировании. Таким образом, нормативное простран-
1 См. Марченко М.Н. Об основных тенденциях развития права в условиях глобализации // Государство и право, 2009, № 6, с. 5.
ство современного общества оказывается многослойным, увеличивая риск смешения действительной позиции людей и их официального, публичного поведения. Неопределенность институциональных рисков оборачивается для власти не только потерей управляемости, непредсказуемостью поведения больших масс людей вследствие дисфункции легальных институтов, но и появлением и распространением иных образцов и программ поведения, конкурирующих с предлагаемыми властью. За этими параллельными структурами могут стоять теневые центры влияния и принятия решений.
В таких условиях противостояние институциональным рискам связано с производством и освоением специфической формы общественного богатства, особого цивилизационного ресурса - управленческого знания. Сегодня оно должно изменить наши представления об управляемости, не сводя ее лишь к достижению рационально поставленных целей. На первый план выходит способность аппарата власти и управления своевременно корректировать программы поведения, задаваемые институтами, оказывать глубокое неформальное воздействие на общественное мнение, влиять на установки массового сознания и поведения, направлять стихию массовых реакций. Неспособность власти отладить функционирование института выборов, направив энергию протеста в парламентское русло, оборачивается попытками институционализации внепарламентской оппозиции. Сегодня власть осуществляет институциональные изменения в обстановке, когда новыми, в т.ч. демократическими, институтами воспользуются представители наиболее активных и мобилизованных групп, создавая риски их олигархизации и криминализации. С другой стороны, существует риск того, что эти институты окажутся под воздействием стихии улицы, популистских лидеров и движений, сил, стоящих за ними.
Опыт ХХ в. свидетельствует, что общества, не сумевшие в силу разных исторических причин создать гибкий и одновременно эффективный механизм самоорганизации и управления, оказались перед угрозой глобального исторического отставания в самых разных аспектах цивилизационного развития. В этом смысле весьма интересен не потерявший актуальности прогноз, сделанный в 1920 г. одним
из американских исследователей: «Россия является великой цивилизованной страной. В пределах своих границ она обладает несравненными по богатству и разнообразию ресурсами... Возможно, самой большой проблемой России в будущем станет ее неспособность к организации. Во всей многотомной массе дискуссий о русских делах доминирующей нотой является следующая короткая фраза: “Русский народ страдает отсутствием способности к эффективной организации”»1. В России начала ХХ1 в. организационные риски проявляются не только в неспособности элиты общества найти оптимальное соотношение между рынком и государственным регулированием, но и в коррумпированности аппарата управления, провоцирующей его криминализацию. Одним из источников организационной неэффективности является создание новых социальных институтов, устройство которых непрозрачно для здравого смысла рядовых граждан, не выглядит для них оправданным, справедливым, согласованным с практиками повседневности. Нет сомнений в том, что ментальные и социокультурные особенности россиян не являются препятствием для освоения ими рыночных и демократических институтов. Важно то, как именно властью осуществляется институциональное строительство.
Еще один, третий, рискогенный фактор обнаруживает себя в коммуникативном пространстве современной цивилизации. Речь идет, прежде всего, о социальной коммуникации, хотя и физическая доступность пространства, связанная с развитием транспорта, дорожной сети и связи, имеет сегодня для большинства обществ, в т.ч. и для российского, важнейшее значение. Отсутствие такой доступности влечет за собой комплекс социальных проблем. Наряду с развитием сети путей сообщения и обмена информацией, коммуникативное пространство цивилизации формировалось параллельно с другим важнейшим процессом: возникновением и развитием городов как особых зон интенсивного (по организации) и универсального (по характеру) социального взаимодействия. Именно в городах стало возможным массовое изменение рода занятий, социальных ролей и позиций в пространстве
1 Цит. по: Уткин А.И. Россия и Запад: история цивилизаций — М. : Гардарики, 2000, с. 205.
общения, изменение расстановки социальных сил, возникновение новых форм труда, досуга, общения.
В городах как центрах принятия решений происходит становление различных режимов организации социальных связей
— от авторитарной, контролируемой олигархической или диктаторской властью вертикали до современной демократии со всеми их бедами и благоприобретениями. Именно в рамках городского образа жизни стало ясно, что сохранение богатств цивилизации, нормирование отношений и управление ими могут осуществляться с разных позиций, открывая больший или меньший простор для свободного действия и неопределенности. Игра, выбор и риск как неотъемлемые черты повседневных отношений людей стали элементами разных режимов управления. Город остается и сегодня тем амбивалентным цивилизационным пространством больших возможностей и больших опасностей и соблазнов, в котором человек, воспитанный в архаичной или традиционной среде, осознает социальное выражение своей амбивалентной природы и проходит свой первый жизненный практикум по социальной рискологии.
Коммуникативные риски власти и управления связаны сегодня, во-первых, со способностью предотвращать и урегулировать разного рода социальные конфликты, не допуская их сползания к вооруженному насилию. Во-вторых, эти риски возникают в процессе формирования широкого социального консенсуса, согласования воль и интересов, организации совместных социальных действий. Риски потери взаимопонимания, доверия далеко не всегда проявляются в современном информационно насыщенном обществе, но всегда затрудняют жизнь в нем, решение социально значимых проблем. В-третьих, возникающие здесь риски обусловлены выбором оптимального режима коммуникации, ее форм и условий, сочетания административно-рационального и игрового начала, конфиденциальности и публичности, когнитивных и практических факторов.
Если исходить из этих трех аспектов, то среди приоритетных коммуникативных проблем современной российской власти, способных продуцировать риски, можно выделить конфликты в сфере межнациональных отношений, а также проблемы,
связанные с безопасностью населения и работой правоохранительных органов. Эксцессы на уровне отдельных поселений и районов разных федеральных округов указывают на слабость структур местных органов власти и управления. Вторая группа проблем обнаруживает себя при попытках власти создать широкую электоральную коалицию («народный фронт»), способную придать устойчивость сложившейся политической системе, а также сформировать социальную базу политики модернизации, без которой планы изменения сырьевой направленности российской экономики останутся благими пожеланиями. Проблемы оптимизации политической коммуникации представлены сегодня в России как проблемы формирования региональной и муниципальной власти (выборы губернаторов и мэров крупных городов), создания финансовых и правовых условий для реализации ею своих основных функций. Учитывая особенности гражданской активности и степень зрелости гражданского сознания в регионах, можно утверждать, что решение этих проблем предполагает расширение прав граждан на уровне отдельных субъектов федерации и поселений: именно к местной власти граждане предъявляют наибольшее количество претензий, именно ее ошибки и злоупотребления питают протестный потенциал в регионах. В то же время здесь, по мнению социологов, граждане могут пройти школу осознания и артикуляции своих групповых интересов, обрести опыт их согласования, использования демократических процедур для решения актуальных проблем1. Таким образом, на локальном уровне наиболее велика вероятность реализации имеющегося в обществе конструктивного потенциала гражданской активности.
Специфика положения власти в обществе риска заключается в том, что в современном мире, который «все более разделяется на “свободных” риск-производителей и вынужденных риск-потребителей»2, властвующая элита оказывается в числе первых. Разумеется, порождать своей деятельностью риски могут и иные социаль-
1 См. Римский В.Л. Возможности и ограничения социального управления // http://rapn.ru/ index.php?doc=lib&docid=563
2 Яницкий О.Н. «Турбулентные времена» как проблема общества риска // Общественные науки и современность, 2011, № 6, с. 157.
ные слои, например маргиналы, но риски, генерируемые властвующей элитой, наиболее опасны для общества.
Современная российская элита продуцирует ряд социально значимых рисков, связанных, во-первых, с доминированием в ней узкокорпоративных, эгоистических, как правило, исключительно материальных интересов, в жертву которым приносятся интересы общенациональные; во-вторых, с выбором ее представителями противозаконных или неэффективных форм и средств действия, когда социальная цена преобразований во много раз превосходит их позитивные результаты. В-третьих, отсутствие эффективной системы отбора в элиту приводит к падению ее качества. Неспособность отличить подлинных профессионалов и инноваторов от случайных людей, выскочек, авантюристов, паразитирующих на переменах, оборачивается деградацией элиты, ее несоответствием уровню и масштабу стоящих перед обществом задач. Наконец, в-четвертых, внутренние противоречия в элите, борьба в ней кланов и групп во многом парализуют ее управленческие усилия.
Нарастание роли информации и знаний в организации всех сторон социальной жизни ведет к тому, что особым источником риска становится некомпетентность людей, осуществляющих власть и управление. Эта некомпетентность не сводится к определенному уровню интеллекта, дефектам образования, отсутствию тех или иных знаний или к выбору крайних позиций, следованию идеологическим догмам или импрессионистским порывам, импульсивным волевым решениям. В трансформации современного общества гораздо опаснее иная форма некомпетентности — несоответствие масштаба личностей лидеров и руководителей, имеющихся у них знаний и опыта уровню сложности ситуации, характеру выбора, масштабу проблем.
Следует отметить, что общество риска неоднозначно: порождая опасности, оно создает и средства их избегания. Эти средства можно обнаружить и в новых технологиях, и в новых социальных практиках, и в современном опыте власти и управления. Инициатива по их выявлению и использованию, дающая импульс к позитивным переменам в обществе, должна сегодня исходить от власти.
