CC BY
38
29 Голос народа. 1918. 11 июня; Единство. 1918. 2(20) авг. и др.
30 Голос народа. 1918. 12 июня.
31 Дело Сибири. 1918. 25 июля.
32 Голос народа. 1918. 4 окт.
33 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5869. Оп. 1. Д. 15. Л. 10.
34 Заря. Томск. 1918. 22(9) июля.
35 Там же. 19(6) авг.
36 Новый луч. 1918. 30 авг.
37 Там же. 4 сент.
38 Новый алтайский луч. 1918. 5 окт.
И. А. Гатауллина
ВЛАСТЬ И РЫНОК В СРЕДНЕВОЛЖСКОМ РЕГИОНЕ В ГОДЫ НЭПА: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ, ОСОБЕННОСТИ И ОПЫТ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Проблема обосновывается с точки зрения пределов вмешательства государства в рыночный механизм. Рассматривается законодательная база НЭПа и реализация его принципов в одном из крупнейших регионов страны. Исследуется противоречивый характер складывающейся хозяйственной системы, которая в условиях «допуска» рынка функционирует неэффективно. Признается необходимость административного регулирования экономики в периоды рационирования; доказывается, что усиление государственного контроля в условиях мирного времени деформирует рыночный процесс, ведет к дестабилизации социально-политической обстановки, ухудшению качества жизни.
Ключевые слова: НЭП, Средневолжский регион, регулирование экономики, государственный контроль, экономическое законодательство.
Проблема взаимоотношений власти и рынка является центральным вопросом истории вообще и истории России периода НЭПа в частности. Ее решение через соотношение собственности, свободы и справедливости в специфических условиях Среднего Поволжья позволяет определить не только качественность и действенность проводимых реформ, а также перспективы развития общественно-экономической системы. Население региона издавна существовало в рамках некой единой «мультиэтничной и поликонфес-сиональной» общины, сформировавшей достаточно эффективный механизм хозяйственного взаимодействия с преимуществом аграрных занятий. Несмотря на довольно пеструю социокультурную среду обитания, ни религиозный, ни экономический факторы никогда не выступали системообразующими данную региональную общность компонентами. Таковым выступал фактор экономической целесообразности, взаимодействия, предпринимательства, торговли. Вкупе с природноклиматической составляющей этот момент еще со времен ранней российской колонизации сформировал данную территорию в хозяйственно-самодостаточный район, но без признаков автаркии. Серия насильственных акций новой власти по отношению к провинции после 1917 г., создание административно-территориальных и национальных образований вызвали неоднозначные политико-экономические процессы в регионе. Его этносоциальная общность распалась на отдельные сегменты, а веками складывавшийся хозяйственный механизм разрушился,
породив в сознании жителей региона сложное восприятие новых, прежде всего, экономических реалий.
Так как тема рынка является основной в новой экономической политике, ее исследование проводилось в рамках общей проблематики НЭПа, что нашло своё отражение в ряде историографических обзоров1. Но если в сочинениях советского периода интерпретировались действия государства в организации рыночного процесса, проведении торговой политики2, то работы постсоветского и современного этапов нацелены на исследование системных пороков централизованного планирования, в формате которого судьба российского рынка была предрешена3. Данный подход уверенно прокладывает свой путь в современной историографии, концептуальные установки которого были сформулированы представителями отечественного либерального направления в 1920-е гг4
Попытка большевиков организовать в 1918-1921 гг. на внесобственнической основе систему всестороннего централизованного экономического планирования в условиях бестоварного общества потерпела крах. Как писал У. Чемберлен, «период “военного коммунизма” можно по праву считать величайшим и всеобъемлющим историческим провалом»5. Накал протестных настроений крестьянского населения в регионах страны и прежде всего в Среднем Поволжье, вызвавший масштабное противостояние власти и общества в России накануне НЭПа, показал, что нарушение этого соотношения может привести к глобальным социальным потрясениям. Ошибку запрета торговли и рыночных отношений между хозяйствами при существовании миллионов мелких производителей признал и В. И. Ленин. По свидетельству С. Прокоповича, последний говорил, «что такая политика была бы глупостью и самоубийством той партии, которая бы испробовала ее. Постараемся от этих ошибок исправиться. Иначе совсем плохо будет»6.
С тех пор как Ленин отказался от попытки уничтожить рынок и «ввел НЭП», в стране была разрешена частная торговля. Логика перехода от военного коммунизма к новой экономической политике потребовала от Советского государства выработки определенных законодательных норм поведения всех торгующих субъектов: от частника до организованных контрагентов. Правовые нормы, в свою очередь, формировались под воздействием стихийного рыночного процесса. Несмотря на то что частная собственность на землю была ликвидирована, право собственности сохранялось как атрибут вещного права и отразилось в ряде статей Гражданского кодекса: согласно ст. 52 различалась собственность: а) государственная (национализированная и муниципальная), б) кооперативная, в) частная. Предметом последней могли быть: ^муниципализированные строения, торговые и промышленные предприятия, имеющие наемных рабочих в количестве, не превышающем предусмотренного особыми законами7.
Важно подчеркнуть, что законодательство начального периода НЭПа, касающееся торговли, уже заложило основы и отразило приоритет административного регулирования торговой деятельности предприятий, ставшего, заметим, следствием не злого умысла властей, а объективных обстоятельств. Ведь уровень развития торговли определяется связью и взаимодействием производства и потребления и, следовательно, предполагает наличие определенных материальных условий обмена (транспорта, связи, сети торговых заведений и т. д.), которые, в свою очередь, обусловливаются прежде всего состоянием производства. Последнее в начальный период НЭПа не функционировало и продукцию не выпускало, поэтому приоритет государственного, т. е. административного регулирования как в торговле, так и во всех прочих сферах экономики, стал неизбежной необходимостью.
Так, уже 16 августа 1921 г. вышел в свет Декрет СНК о расширении прав государственных предприятий в области финансирования и распоряжении материальными ресурсами, предоставлявший предприятиям право заказов и покупки на рынке всех продуктов кустарного и мелкого производства, в т. ч. и у частных лиц. 4 октября 1921 г. право приобретения необходимых предметов (сырья, сельскохозяйственных продуктов и кустарных изделий) на вольном рынке по рыночным ценам «в пределах потребности, предусмотренной сметами», получили и советские органы. Во всех случаях приобретений на рынке они должны были (при продекларированном равенстве условий) «обращаться сначала к кооперативным организациям, затем к непосредственным производителям и лишь при неудовлетворении из первых двух источников — к частным лицам вообще»8.
Декрет СНК от 27 октября 1921 г. «О свободной реализации продукции предприятиями, снятыми с государственного снабжения» предоставлял госпредприятиям «право расходовать продукцию своего производства по рыночным ценам в пределах норм, установленных для каждой отрасли промышленности». Однако реализация товарных фондов должна была осуществляться с соблюдением очереди: 1) госучреждения; 2) кооперативные органы; 3) частные организации и лица.
Постановление 1Х Всероссийского Съезда Советов по вопросам новой экономической политики и промышленности от 28 декабря 1921 г. предоставило предприятиям и их объединениям право реализации на рынке части своей продукции «в соответствии с операционными планами и при условии недодачи государством необходимых им ресурсов». Поскольку теперь госпредприятия для пополнения своих ресурсов обращаются к рынку, им предоставляется широкое право вести торговые операции как между собой, так и с кооперативами, и вольным рынком, «учитывая при этом декрет о преимущественном праве госорганов и кооперации»9.
В целях регулирования вопросов внутренней торговли СНК учредил соответствующую Комиссию при СТО, которой надлежало разрабатывать проекты декретов и постановлений в этой области и осуществлять наряду с другими ведомствами, за исключением Народного Комиссариата Рабоче-Крестьянской инспекции, надзор (курсив мой.— Авт.) за торговой деятельностью только тех предприятий, которые непосредственно подчинены ему. Общий контроль за внутренней торговлей должен осуществлять Комвнуторг в центре и Экономические совещания на местах. Соответственно, все прочие торговые структуры, как-то: товарные биржи, ярмарки, реестры торговых предприятий — находились в ведении Комвнуторга, который призван был согласовывать торговую политику Госбанка, ВСНХ и прочих госучреждений «в целях регулирования движения цен на товарном рынке и поддержания покупательной силы денежных знаков»10. Комвнуторгу предоставлялось право: устанавливать список товаров и предельные размеры цен на них, повышение которых при отпуске продукции с фабрично-заводских складов государственными предприятиями и учреждениями не допускалось без его разрешения.
В случае неисполнения госпредприятиями и учреждениями данного положения виновные несли ответственность по ст. 141 Уголовного кодекса. Нарушение правил о торговле теми или другими продуктами или изделиями в тех случаях, когда в них установлена ответственность по суду, предусматривало наказание в виде лишения свободы или принудительных работ на срок не ниже шести месяцев или штраф до 500 р. золотом. В 1923 г. наказание за нарушение правил торговли было усилено. Ст. 137 Гражданского кодекса гласила: «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или не-выпуска таковых на рынок, а равно и злостное понижение цен на проводящихся государственными органами публичных торгах путем распространения ложных, порочащих
предмет и условия торгов сведений, или иными способами, карается лишением свободы на срок не ниже шести месяцев и конфискацией части имущества; а при установлении наличия сговора или стачки торговцев или соревнователей лишением свободы на срок не ниже двух лет с конфискацией всего имущества и лишением права торговли»11.
Надо признать, что законодательная база начала НЭПа отразила позитивную тенденцию постепенного высвобождения торговли из запретительных рамок. Деятельность торговых предприятий расписывалась строго по разрядам и подчинялась налоговому законодательству. Постановление СНК от 26 апреля 1922 г. отменило разрешительный порядок открытия и производства торговли и выдачи свидетельств на право торговли, сохранив порядок Особого разрешения на ведение винной торговли12. Постановление СНК от 31 октября 1924 г. отменило обязательную регистрацию милицией патентов на торгово-промышленные предприятия и личные промысловые занятия13. Вместе с тем постановление СНК от 13 июля 1925 г. ограничило деятельность торговцев, указывая, что участки земли, служащие для городских и сельских базаров, не могут быть сдаваемы в аренду частным лицам или под аренду отдельных мест. Такая аренда может быть предоставлена только общественным организациям (например, комитетам взаимопомощи), а в губернских городах — комитетам рыночных торговцев по договорам, заключенным с соответствующими госорганами, в распоряжении которых находятся сдаваемые в аренду участки земли14.
Подобные разрешительно-регулирующие оговорки содержит вся законодательная база НЭПа. Более того, предусматривалась система наказаний за нарушение правил торговли, применяемая как к простым торговцам, так и к руководителям госучреждений в соответствии со ст. 106, 141 УК РСФСР Все мероприятия власти были направлены на «организацию правильной торговли... и защиту населения от торговой эксплуатации со стороны частного капитала» (курсив мой.— Авт.)15.
Согласно Положению СНК СССР от 2 января 1923 г. в целях расширения сбыта своих товаров государственным торговым и промышленным предприятиям было разрешено пользоваться услугами коммивояжеров. Их деятельность также ограничивалась рядом оговорок: коммивояжер был не вправе производить торговую деятельность одновременно как за свой, так и за счет иных частных предприятий. Одновременная деятельность коммивояжера за счет нескольких госпредприятий могла осуществляться исключительно по спецразрешению. Он не имел права выдавать кредит покупателям и заказчикам, инкассировать суммы, причитающиеся от них госпредприятию по заключенным сделкам. В случае разрешения на выдачу кредита должны были быть указаны: срок кредита, его размер отдельно для госпредприятий, коопорганизаций и для частных лиц16. Коммивояжер не имел права прибегать к помощи частных посредников, а вознаграждение его обязательно указывалось в договоре. Кроме этого, ст. 12 Положения определяла рамки поведения руководителей госучреждений, которые в случае нарушения правил взаимодействия с коммивояжерами привлекались к ответственности. Ст. 106 УК РСФСР 1922 г. (Превышение власти) за совершение должностным лицом действий, выходящих за пределы предоставленных ему законом прав и полномочий, предусматривала наказание в виде лишения свободы или принудительных работ на срок до одного года или снятие с должности.
Постановление СТО от 23 августа 1922 г. «О товарных биржах» имело цель выявлять отношение спроса к предложению, облегчать и упорядочивать как товарообмен, так и связанные с ним товарные и торговые операции. Однако, подчиняясь Комитету по внутренней торговле, их деятельность строго ограничивалась его инструкциями. Комвнуторг
обладал правом определять количество членов биржевого комитета по отношению к каждой бирже, контролировать регистрацию всех внебиржевых торговых сделок госпредприятий как между собой, так и с кооперацией, и частными предприятиями, и лицами при покупке и продаже товаров16.
Таким образом, ортодоксальное центральное планирование, приспосабливаясь к элементам рынка и допуская его в определенных границах, приводило в движение хозяйственный механизм. В соответствии с нормами Гражданского кодекса, провозглашающими господствующее положение государственной социалистической собственности на орудия и средства производства, ставка делалась на государственное, т. е. административное регулирование, что ограничивало не только торговлю, рынок, но и в целом НЭП. Практическое разрешение актуальных задач нэповской экономики (связь и взаимодействие производства и потребления, материальные условия обмена — транспорт, сеть торговых предприятий, формы организации оптовой и розничной торговли и т. д.) подчинялось нерыночным установкам. Уместно привести, в частности, слова одного из докладчиков на ХШ Съезде партии, заместителя председателя Совнаркома Л. Б. Каменева: «.в области торговли на рынке происходят соприкосновение и увязка элементов социалистического хозяйства, воплощенных в нашей индустрии, с элементами мелкобуржуазных остатков капиталистического хозяйства»17. Следовательно, для социалистического хозяйства купля-продажа не является необходимостью, и увязка индустрии с потребностями рабочих может быть осуществлена нерыночными методами. «Уменье торговать заключается в данный момент в том, чтобы заместить частный капитал во всех областях, не сокращая торгового оборота»18. Данный концепт стал основой принятия на Съезде резолюции «О внутренней торговле», определившей в качестве главной задачи торговой политики организацию правильного снабжения широких масс потребителей, а мерой руководящего влияния государства — степень регулирования им рыночных цен, для чего предлагалось сконцентрировать в руках госторговли и кооперации основную массу товаров. Вместе с тем необходимо признать, что идеологическая обусловленность теоретических воззрений советских политиков этого периода на торговлю и рынок была не единственным фактором, определявшим их практические действия. Объективные диспропорции между потенциальными и реальными возможностями промышленности производить товары на рынок, выраженные прежде всего в нерациональной организации производства, изношенности оборудования, фиксированности цен на производимую продукцию, вынуждали правительство поощрять административное регулирование как торговой деятельности предприятий в частности, так и рынка в целом.
Учитывая трудности перехода страны от военного коммунизма к новой экономической политике и понимая необходимость государственного регулирования рынка в этот период, всё же представляется важным выяснить, каковы должны быть степень и пределы такого вмешательства в рыночный механизм. Ведь фиксированные цены на максимальном или минимальном уровнях лишают рынок самой главной его составляющей — конкуренции, без которой свободный рынок превращается в черный, характерный для периодов рационирования или, иначе говоря, для военного времени19. Именно в таких условиях находилась региональная экономика в начальный период НЭПа. Рыночный старт, данный Х Съездом РКП(б), совершенно не означал моментального складывания рыночной конъюнктуры. К 1921 г. отсутствовали такие важные ее составляющие, как: колебания урожаев главных сельскохозяйственных продуктов, средства сообщения и перевозки, кредитная политика и прочие, влияющие на ценность товаров и вытекающие отсюда изменения в величине доходов предприятий. Производство было парализовано,
сельское хозяйство — обескровлено реквизициями, а население, доведенное до полного отчаяния, выживало благодаря мешочничеству. По замечанию известного экономиста тех лет С. А. Первушина, массовые обследования питания неопровержимо доказывают, что в этих условиях большую часть продуктов население получало именно через «вольный рынок, которым пользовались не только обыватель, но и правительственные учреждения, сначала в обход декретов», а потом «в согласии с ними»20. Голод в Среднем Поволжье, охвативший значительную территорию региона, поднял рейтинг такого рынка, где, по сообщениям командированных из Москвы представителей центральных ведомств, «из продуктов всегда можно было приобрести всё, кроме, разве что птичьего молока», а из промтоваров — одежду, занимавшую остродефицитную позицию в товарообмене21. В ситуации развала легкой промышленности не новая, а поношенная вещь становилась актуальным предметом. Так, 28 декабря 1921 г. на базарах в Татреспублике потасканные суконные брюки можно было приобрести за 25 фунтов муки, теплую шаль — за воз сена, сатиновую рубашку — за 5 ф. топленого масла, а ситцевую — за 10 ф. говядины. Серебряные часы обменивались на 8 ф. свинины, четверть молока — на 3 ф. керосина, или 3-4 ф. хлеба, или на 2 ф. мыла, а за одного битого гуся предлагалась пара поношенного белья22.
В обстановке нехватки и жесткого распределения продуктов, когда их отпуск производился по спецгруппам (например, Губчека, Комхозу, пожарной и водопроводной службам), происходили хищения товаров, совершаемые представителями различных слоев населения. В октябре 1921 г. Самарский Губревтрибунал рассмотрел 49 случаев присвоения имущества и растрат товарообменного продовольственного фонда. Суду были преданы: завскладом Р. Панин, похитивший 49,5 пуд. муки; самарский милиционер И. Исхаков — за 68 кусков мануфактуры, агент Губпродкома Животковский, укравший 600 пуд. соли; сапожник К. Болеснов — две штуки клеенки23. В условиях совершенно разлаженного рыночного механизма воровство становилось спасительным средством, «рефлексом самосохранения» от физической гибели, хотя последняя, судя по приговору (все вышеперечисленные граждане были приговорены к расстрелу), была неизбежна.
Свободный товарообмен и перевод госпредприятий на хозрасчет поставили задачу урегулирования денежного обращения и восстановления финансовой системы. Закон 1922 г. о выпуске банковских билетов (червонцев) непосредственно был направлен на это. Теперь рыночную конъюнктуру стали определять цены, и постепенно товарообмен заменялся денежной торговлей, ускоренной налоговым законодательством.
Еще 26 июля 1921 г. был установлен промысловый налог в денежной форме, а согласно декрету ВЦИК и СНК от 3 февраля 1922 г. торговые и промышленные предприятия стали уплачивать патентный и уравнительный сборы. Все торговые заведения при налогообложении делились на пять разрядов, что упорядочивало стихию рынка, структурировало его в рамках государственного, кооперативного и частного секторов. Следует заметить, что в дореволюционной России подразделений на сектора в торговле не существовало. В советскую эпоху для власти было важно оценить возможности государственно-кооперативной торговли и силу частного капитала, который, занимая лидирующие позиции в розничном товарообороте, подвергался регулированию и, конечно, контролю. Так, согласно установке парторганов Ульяновской области, хозяйственная система региона должна развиваться по пути не индивидуального накопления, а по обобществленному как единственному пути, ведущему к социализму24.
В 1922 г. в Татреспублике было 1277, а в 1923 г. значилось уже 3549 торговых заведений, из которых 3345 частные, 114 государственные и 90 кооперативные предприятия25.
Аналогичная картина складывалась в Самарской губернии, где в 1923 г. имелось 901 торговое заведение, хотя с октября 1922 г. патентов было выбрано на 8785 предприятий26. Анализ данных состояния торговли в Среднем Поволжье по количеству выбранных патентов и по категориям владельцев с 1923 по 1925/26 бюджетный год выявляет ее региональную особенность: несмотря на то, что в результате голода торговая сеть стала формироваться на два года позднее, чем по стране, она тем не менее проявила тенденцию ее стремительного роста как в целом, так и отдельных ее секторов, но, главным образом, частного. Именно частный сектор определял динамику торговли, составив к середине 1920-х гг. в Ульяновской губернии — 4873, в Самарской — 8991, в Саратовской — 10 333, в Татреспублике 14 478 торговых заведений. Лидирующие позиции последней не были случайными. Торговля в Казанской губернии играла большую роль в экономике региона. Татарские купцы проявляли завидную активность в торговых операциях по причине хорошего знания языков своих соседей27. Благодаря этому опыту, в годы НЭПа татарские предприниматели и торговые организации могли осуществлять свои интересы в региональном масштабе28.
Однако динамичный рост абсолютных показателей частной торговли в начальный период НЭПа, с 1925-1926 гг. сменяется последовательным снижением ее удельного веса, составившего в среднем в Татреспублике 83,8 %, в Ульяновской области — 82,6 %, в Самарской губернии — 91,1 %, а Саратовской губернии — 88,1 %. Госторговля, напротив, с низких показателей в 1923 г. возросла к середине 1920-х гг. в Татреспублике до 3,3 %, в Ульяновской области — 3,8 %, в Самарской губернии — 2,1 %, в Саратовской губернии — 3,7 %. Тенденция стремительного роста обнаружилась в кооперативной торговле, достигнув в Ульяновской губернии — 14,2 %, в Татреспублике — 12,3 %, в Самарской губернии — 8,2 %, а в Саратовской губернии — 8,1 % удельного веса29.
Таким образом, уже на этапе организации торговли обозначились потенциальные возможности ее частного и государственно-кооперативного секторов, которые в дальнейшем выступали не полноправными участниками рыночного процесса, а его контрагентами.
Собственно рыночную конъюнктуру формировали разнообразные рынки: продовольственный, галантерейный, мануфактурный, кожевенный. Однако складывание цен определял основной — хлебный рынок, который по причине низких урожаев 1921-1923 гг. был наиболее напряженным. Если в первые годы НЭПа он находился в руках частных заготовителей, то к 1924-1925 гг. госорганы сумели потеснить последних, реализовав в Татреспублике почти 80 % общего количества хлеба. Во второй половине 1920-х гг. борьбу хлебных контрагентов региона определила передача всех функций по снабжению мельниц мукой Мельтресту, превратившемуся в главного монополиста хлебозаготовок30.
Продовольственный рынок был наиболее динамично развивающимся. Рыночные параметры яичной (по ней Казанская губерния занимала 2-е место в России до Первой мировой войны) и мясной продукции задавали восстанавливающиеся в крестьянских хозяйствах после голода куроводство и скотоводство. Если яичные госзаготовители Татреспублики стали теснить частника только с конца 1923-1924 гг., то мясной рынок находился в руках предпринимателя до начала 1925 г. Трестово-синдикатские организации типа «Татсоюза», «Химкожтекстиля», «Студента», «РажПО» не могли конкурировать с ним, заготавливающим 9/ш всего мяса на казанском рынке31. Только со второй половины 1920-х гг. с помощью специально созданного оптово-сбытового аппарата «Мясотрест» госорганы стали активно вытеснять частных торговцев. Мясной рынок стал регулироваться фиксацией твердых закупочных и розничных цен. В результате
этого к 1925-1926 гг. усилились позиции кооперации, которая к этому периоду смогла охватить мясной рынок почти на 40 %31.
Действие рыночной конъюнктуры обусловливалось возрождением ярмарочной торговли в Среднем Поволжье. Однако средств в местном бюджете не хватало. Без финансовых вспомоществований могли открыться и функционировать от 3 до 6 дней только уездные и волостные торги. В Симбирской губернии к середине 1920-х гг. стабильно функционировали 29 ярмарок в 20 населенных пунктах с 74,4 % довоенного оборота32. В Саратовской губернии к 1925 г. восстановилось 148 торгов в 96 из 106 волостей с 50 % дореволюционного оборота. Торговали хлебофуражом, бакалеей, сельскохозяйственным сырьем, кустарными изделиями. Основными участниками этих торжищ были частники — 3527 выступлений, тогда как кооператоры составили — 516, а госпредприятия — только 5433.
Среди причин, объясняющих низкий уровень торгового оборота ярмарок 1920-х гг., губернские аналитики выделяли такие как: тяжесть налогового бремени, смена районов экономического тяготения, вызвавшие сокращение деятельности прежних и неустойчивое положение новых торгов.
В отличие от губернских и уездных базаров региональные ярмарки страдали от отсутствия финансовых средств на их проведение, а также необходимого товара и возможности его доставки к месту торговли. Действие этих неблагоприятных факторов проявилось в ходе организации и проведения Нижегородской ярмарки 1925 г. Слабость инфраструктуры, банковско-кредитной системы, острый спрос на промтовары создали, по свидетельствам устроителей, «тяжелейшую ситуацию на ярмарке». «Страшная борьба за товары» вынуждала власти принимать экстраординарные меры на уровне СТО, чтобы решить вопросы, касающиеся российской и импортной мануфактуры, железа, кожизде-лий, стекла, бумаги33.
В условиях сложностей восстановления промышленности и сельского хозяйства, их слабой связи торговля носила примитивный и подавленный характер, который стал меняться в сторону большей централизации, упорядоченности и на первых порах динамики в связи с возникновением товарных бирж. По мнению экономиста В. Венгерова, биржевая торговля возродилась «не единым приказом из Центра, а движением снизу, что уже создает презумпцию для признания их. глубоко жизненными»34.
Постановление СТО от 23 августа 1922 г. фиксировало смешанный состав бирж, представленный государственными, кооперативными и частными организациями. Но закон вводил ограничения приема в члены бирж, ставя цель сделать их центрами местного оптового торга. Деятельность бирж вносила ясность в торговую конъюнктуру, формировала представление о состоянии рынка, выявляла спрос, предложение и цены. Однако поведение биржевых контрагентов было разнонаправленным. Госторговлю, так же, как и кооперацию, биржи не интересовали. Частник же, напротив, был активным участником торгов, но, находясь под пристальным идеологическим контролем, большую часть своих сделок переводил во внебиржевой сектор, желая скрыть их фактические условия, всегда корректируемые биржевыми экспертами в целях регулирования торговли. Благодаря работе товарных бирж в середине 1920-х гг. стала формироваться ценовая политика, появилось понятие рыночной цены как эквивалентное соотношение пуда ржи и важнейших товаров широкого потребления. Поскольку к этой цене тяготели и остальные цены на хлебопродукты, постольку высокий ценностный эквивалент пуда ржи являлся фактором, стимулирующим устойчивый спрос на крестьянском рынке. Так, в Саратовской губернии эквивалент пуда ржи в переводе на промтовары на 1 сентября 1924 г. был равен 1,6 пуд. соли; 3,9 ф. сахара; 6,7 ф. мыла; 62 коробкам спичек; 2,8 аршина ситца; 3,8 ф.
гвоздей; 3,2 ф. керосина. 1 марта 1925 г. этот эквивалент пуда ржи составлял уже 2,15; 5,4; 8,3; 126; 4,2; 4,2; 4,7 по перечисленным товарам соответственно35. К 1 июля 1925 г. в Самарской губернии цена на пшеницу держалась устойчиво и составляла 2 р. 10 к. за пуд, несмотря на значительное сокращение предложения36. На рынках Ульяновской губернии летом 1925 г. также не было резких колебаний цен на хлеб, отмечались стабильность его доставки и в целом улучшение качества. Конъюнктура хлебного рынка определялась стремлением крестьян реализовать свои излишки еще перед весенним севом.
Хороший урожай 1925 г. сформировал не только устойчивые цены на пшеницу, вызвав стабилизацию хлебного рынка, но способствовал оздоровлению экономической ситуации в целом по региону. Рыночная конъюнктура обусловила стремительный подъем товарооборота в начале второй половины 1920-х гг., что выразилось прежде всего в росте цен на сельхозпродукцию и их снижении на промтовары; в падении индекса промышленности — с 2,61 (1 сент. 1924 г.) до 2,26 (1 мая 1925 г.); в увеличении индекса сельского хозяйства — с 1,47 до 2,04 за указанный период соответственно; в росте покупательной способности крестьянского и в улучшении качества жизни (прежде всего питания) городского населения. Но это состояние рынка было неустойчивым. Во второй половине
1920-х гг. баланс государственно-кооперативного и частного секторов начинает меняться в пользу первого. Так, удельный вес госторговли в Татреспублике с 17,6 % в 1-й половине 1923/1924 гг. поднялся до 42,1 % к 1-й половине 1925/1926 гг., а кооперативного сектора — с 6,6 % до 31,7 % за указанный период соответственно37. В Самарской губернии удельный вес госсектора с 19,6 % во 2-й половине 1922/1923 гг. вырос до 44 % ко 2-й половине 1924/1925 гг., а кооперации — с 11,2 % до 18,4 % ко 2-й половине 1924/1925 гг.38 Частный сектор, напротив, стал неуклонно снижаться и ко 2-й половине 1925/1926 гг. составил в Татреспублике 29,7 % против 75,8 % в 1-й половине 1923-1924 гг.39, а в Самарской губернии — 37,6 % против 81,7 % за тот же период39. Рост обобществленного и снижение частного секторов в товарообороте связано с их участием в реализации крупно-оптовых операций, формировавшим новую ситуацию в региональной торговле. Анализ данных показывает, что торговые контрагенты сокращали свои операции в рознице за счет их увеличения в мелком и крупном опте. Например, в Ульяновской области госсектор в рознице снизился с 3,8 % в 1923-1924 гг. до 1,5 % в 1924-1925 гг., увеличившись в оптовом обороте на 5,1 %; частный сектор, сократившись в рознице с 81,4 % до 72,5 %, увеличился в мелком опте с 14,3 % до 18,8 %, а в крупном — с 4,3 % до 8,7 %39. Перемещение торгового оборота с розницы на оптовые операции стало основной тенденцией региональной торговли, но участие в них частного капитала весьма беспокоило регулирующие органы. Партийная линия, направленная на удушение частника, обозначилась еще в 1922 г. Тринадцатый Съезд РКП(б) поставил задачу уничтожения мелкого оптовика. В 1924 г. А. Лежава, председатель комиссии по внутренней торговле, на II Всесоюзном съезде биржевиков так и заявил, что «вопрос ликвидации зависимости мелкого оптовика от частного оптового посредника и частного полуоптовика является наиболее актуальным»40. Эту задачу власть решала комплексно, проводя в отношении частника жесткую кредитную и налоговую политику, ограничивая его деятельность на биржах, вводя регулирование цен. Как видно из вышеприведенных данных, несмотря на запретительные меры властей, частник проникал в сферу оптовых операций, что отражалось на довольно высоких показателях его удельного веса в общих оборотах, составлявших в Татреспублике по сравнению с СССР 29,3 % против 21,5 %41. Эти цифры красноречиво доказывают силу предпринимательского сектора средневолжской торговли, которую также можно характеризовать как региональную особенность. Но положение его было очень сложным.
Тяжелые условия кредитования и налогообложения не позволяли ему развернуться в полную силу. Владельцы частных торговых предприятий, выбравшие патенты на 19271928 гг., из-за чрезмерных сумм обложения прекращали торговлю. Другие прибегали ко всевозможным ухищрениям: приостанавливали торговлю на время либо меняли вывеску своего заведения «в целях снижения сборов»42. Наиболее полно программа вытеснения предпринимателя из оптовой торговли Среднего Поволжья реализовалась на кожевенном рынке, где деятельность особенно татарских частных кожзаготовителей была наиболее активной. С одной стороны, власть привлекала наличные средства частника для сырьевой кампании, с другой — контролировала все звенья этого рынка: от мелких сборщиков-сырьевщиков до крупных арендаторов частных заводов. Вводилось строгое районирование заготовителей, цены на кожпродукцию подвергались снижению до уровня конвенционных, а кредитование прекращалось. Частнику запрещался отпуск дубителей и красителей, арендованные заводы ставились на консервацию. Нетрестированные предприятия лишались возможности заготавливать и перерабатывать экспортные сорта опойки, овчины, козлины, в противном случае с ними расторгались договоры. Вводилось строгое наблюдение за выдачей патентов на право кожпроизводства, поскольку основной задачей момента было сокращение производительности частных заводов в пользу развития государственной кожевенной промышленности.
Мероприятия регулирующего характера с целью планирования оптового товарооборота резко изменили характер биржевой торговли, где возросла доля дефектных сделок. В условиях запрета операций с частником, рискуя быть разоблаченными в этом, гос-органы и кооперация упорно стремились к сделкам именно с частными клиентами во внебиржевом секторе, уклоняясь от их регистрации на бирже. Мотив ясен: частник был надежным партнером, операции с ним приносили реальную выгоду.
Результативность регулирующих действий Губторготделов с целью «положить предел всем ухищрениям частника» была эффективной на хлебном рынке. Установки твердых цен, запрет размола частного зерна на госмельницах и скупки частником зерна сверхопре-деленного количества негативно сказались на экономической ситуации в Средневолжском регионе во 2-й половине 1920-х гг. Крупные хлебозаготовители прекращали продажу хлеба, торговцы мясом возвращали патенты, росло напряжение на текстильном рынке. Весной 1928 г. привозы зерна резко снизились, возникли перебои в снабжении печеным хлебом и, как следствие, появились «хлебные очереди» городского населения.
На почве продовольственных затруднений в Среднем Поволжье начались массовые выступления, прежде всего крестьянского населения. Недостаток промтоваров, скудость финансирования низовых заготовителей хлеба, разнобой в ценах и активизация частника позволили властям обвинить последнего в ухудшении продовольственной обстановки, в срыве хлебозаготовок.
В селениях региона в качестве пищи стала употребляться лебеда, участились случаи заболевания от голода и хождения в другие, более благополучные районы за милостыней. Требуя хлеба, группа нуждающихся из деревни Болховки Елабужского кантона Татарской АССР высказалась так: «Весь хлеб в Центр вывозится, а нам и жрать нечего. Власть заставляет нас помирать голодной смертью. Теперь хуже, чем в 1921 году»43. Вышеприведенные факты, на наш взгляд, есть лучшая характеристика действий властей по регулированию рыночного процесса в годы НЭПа. Практика первой половины 1920-х гг. показала, что при ослаблении правительственного контроля рынок развивался динамично, формировались гибкие цены и создавалась здоровая конкуренция.
Во 2-й половине 1920-х гг. государственное управление торговлей усилилось, что привело к хирению рынка, вызвавшему ухудшение качества жизни жителей региона. Если к 1925 г. население, особенно городское, стало калорийно питаться, то уже в 1928 г. была введена карточная система.
Данные результаты НЭПа стали закономерным следствием институциональной незащищенности рынка. Региональная история 1920-х гг. подтверждает ее общие проявления: жесткий контроль всех составляющих рынка (опт, розница, механизм ценообразования, товарные биржи), преференции государственно-кооперативному сектору и ущемление частного — факторы, не только разрушившие хрупкую систему хозяйственных связей, но лишившие страну выбора наиболее эффективного способа экономического развития. Однако специфика Среднего Поволжья состояла в том, что частная торговля региона была серьезным препятствием для власти на пути всеобщего регулирования рыночным механизмом. Особенно силен был частник в Татарской Республике, который благодаря опыту предпринимательства в довоенный период сумел продержаться в региональном торговом пространстве до 1928 г. Но это не могло существенно изменить ситуацию в регионе: рынок здесь характеризовался замедленными темпами накопления, бескредит-ностью, пониженными доходами населения и его хронической продовольственной напряженностью.
Примечания
1 См.: Берхин И. Б. Некоторые вопросы историографии новой экономической политики в СССР // Вопр. истории. 1961. № 3. С. 28-45; Климов Ю. Н. Историография новой экономической политики // Вопр. истории КПСС. 1966. № 5. С. 128-132; Дмитренко В. П. Проблемы НЭПа в советской историографии 60-70-х годов // Новая экономическая политика: Вопросы теории и истории. М., 1974. С. 260-302; Данилов В. П. НЭП и его судьба // Историки спорят. Тринадцать бесед. М., 1988; Алексеева Е. А. НЭП в современной историографии: Дис. ... канд. ист. наук. М., 1995; Орлов И. Б. Современная отечественная историография НЭПа: достижения, проблематика, перспективы // Отеч. история. 1999. № 1. С. 102-117.
2 Напр., см.: Дмитренко В. П. Торговая политика советского государства после перехода к НЭПу.
1921-1924 гг. М., 1971.
3 См.: НЭП: Приобретения и потери. М., 1994; НЭП: завершающая стадия. М., 1998; Россия НЭПовская. М., 2002.
4 См. статьи С. Прокоповича, С. Кона, Л. Пумпянского, А. Югова, С. Шермана: НЭП: взгляд со стороны. М., 1991; Бруцкус Б. Народное хозяйство советской России, его природа и его судьба // Вопр. экономики. 1991. № 9; Рафалович А. Новая экономическая политика // Экономист. 1992. № 2; Сорокин П. Россия после НЭПа // Вестн. Рос. акад. наук. 1992. № 2-3; Струве П. Итоги и существо коммунистического хозяйства // Октябрь. 1992. № 7 и др.
5 Цит. по: Бетке П. Банкротство политической экономики и правительственного регулирования на Востоке и Западе // От плана к рынку. Будущее посткоммунистических республик. М., 1993. С. 289.
6 Цит. по: Прокопович С. Что дал России НЭП? (Из «Русского экономического сборника». Кн. V. Прага, 1926) // НЭП: Взгляд со стороны. М., 1991. С. 20.
7 См.: Собрание кодексов РСФСР. 1923.
8 Советская товарная биржа. 20-е годы. Документы и материалы / Сост., коммент. и вступ. ст. Н. В. Московченко. М., 1991. С. 92.
9 Там же. С. 23-24.
10 Там же. С. 32.
11 См.: Собрание кодексов РСФСР
12 См.: Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства РСФСР. 1922. № 30. Ст. 361.
13 Там же. 1924. № 84. Ст. 861.
14 Там же. 1925. № 50. Ст. 382.
15 Там же. 1925. № 61. Ст. 498.
16 См.: Положение «О коммивояжерах государственных торговых и промышленных предприятий» // Советская товарная биржа. М., 1991.
17 Стенографический отчет ХШ Съезда РКП(б). 1924 г. М., 1963. С. 364.
18 Там же. С. 386.
19 См.: Словарь современной экономической теории Макмиллана. М., 2003.
20 Первушин С. А. Вольные цены и покупательная сила русского рубля. 1917-1921 гг. Пг. ; М., 1921. С. 2.
21 Российский государственный архив экономики (далее — РГАЭ). Ф. 1691. Оп. 1. Л. 67. Л. 1.
22 Национальный архив Республики Татарстан (далее — НАРТ). Ф. 1296. Оп. 2. Д. 201. Л. 86.
23 Государственный архив Самарской области (далее — ГАСамО.). Ф. 76. Оп. 1. Д. 2143. Л. 4.
24 Государственный архив Ульяновской области (далее — ГАУО). Ф. 334. Оп. 1. Д. 101. Л. 65.
25 НАРТ. Ф. 990. Оп. 1. Д. 156. Л. 7.
26 ГАСамО. Ф. 839. Оп. 2. Д. 39. Л. 7.
27 Российский государственный архив социально-политической информации (далее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 15. Д. 72. Л. 207.
28 РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 15. Д. 1060. Л. 16.
29 Подсчет автора по данным: НАРТ. Ф. 1488. Оп. 2. Д. 51. Л. 1, 3; ГАУО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 95. Л. 56; ГАСамО. Ф. 839. Оп. 2. Д. 39. Л. 7; Ф. 796. Оп. 10. Д. 117. Л. 55; Государственный архив Саратовской области (далее — ГАСарО.) Ф. 441. Оп. 1. Д. 603. Л. 28.
30 НАРТ. Ф. 1488. Оп. 2. Д. 37. Л. 102.
31 Там же. Оп. 2. Д. 114. Л. 34.
32 ГАУО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 910. Л. 60.
33 РГАЭ. Ф. 8151. Оп. 1. Д. 23. Л. 55.
34 Венгеров В. Товарные биржи в Союзе Советских республик // Советская товарная биржа. С. 93.
35 ГАСарО. Ф. 441. Оп. 1. Д. 19. Л. 16.
36 ГАСамО. Ф. 76. Оп. 1. Д. 3263. Л. 1.
37 Подсчет автора по данным: НАРТ. Ф. 3452. Оп. 1. Д. 1661. Л. 104.
38 Подсчет автора по данным: ГАСамО. Ф. 796. Оп. 10. Д. 117. Л. 55; Д. 10. Л. 8.
39 Подсчет автора по данным: ГАУО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 101. Л. 59.
40 Лежава А. Государственное регулирование торговли и биржи // Советская товарная биржа. С. 82.
41 См.: НАРТ. Ф. 1488. Оп. 2. Д. 166. Л. 55.
42 ГАУО. Ф. 101. Оп. 1. Д. 1218. Л. 7.
43«Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.) / Сост. Л. Л. Колодникова и др. М., 2003. Т. 6. 1928. С. 369.
