CC BY
27
Клиническая медицина. 2017; 95(4)
DOI http://dx.doi.org/10.18821/0023-2149-2017-95-4-375-377
История медицины
история медицины
© СЫРКИН А.Л., 2017 Удк 616.1/.4:92 Виноградов
Сыркин А.Л.
Владимир никитиЧ виноградов на лекции и на обходе
ГБОУ ВПО «Первый Московский государственный медицинский университет им. И.М. Сеченова» Минздрава России, 119991, Москва
Для цитирования: Сыркин А.Л. Владимир Никитич Виноградов на лекции и на обходе. 2017; 95(4): 375—377. DOI http://dx.doi.org/10.18821/0023-2149-2017-95-4-375-377
Для корреспонденции: Сыркин А.Л. — д-р мед. наук, проф., зав.каф. профилактической и неотложной кардиологии ИПО; e-mail: previentenscardiology@yandex.ru.
В.Н. Виноградов (1882—1964) — выдающийся советский терапевт, кардиолог, академик АМН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР, Герой Социалистического Труда.
В.Н. Виноградов был председателем Всесоюзного терапевтического общества (1949—1964) и Московского терапевтического общества (1945—1953, 1957— 1964). Длительное время В.Н. Виноградов являлся главным терапевтом Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР и личным врачом И. В. Сталина.
С ноября 1952 г. по апрель 1953 г. находился под арестом по «делу врачей».
Под руководством В.Н. Виноградова впервые в терапевтической клинике были внедрены такие диагностические методики, как гастроскопия, бронхоскопия, радиоизотопные исследования. Вместе с В.Г. Поповым он был инициатором экстренной госпитализации больных с тяжелыми формами инфаркта миокарда.
С 1929 по 1942 г. В.Н. Виноградов заведовал различными кафедрами внутренних болезней, а с 1942 г. на протяжении 22 лет возглавлял клинику и кафедру факультетской терапии I Московского медицинского института. В наши дни факультетская терапевтическая клиника Первого МГМУ им. И.М. Сеченова носит его имя. Владимир Никитич Виноградов был не только замечательным терапевтом, но и блестящим лектором и выдающимся педагогом.
Своими воспоминаниями об учителе делится один из его многочисленных учеников — заведующий кафедрой профилактической и неотложной кардиологии ИПО Первого МГМУ им. И.М. Сеченова, доктор медицинских наук, профессор Абрам Львович Сыркин.
Первое сентября 1951 г. Наш четвертый курс впервые в аудитории факультетской терапевтической клиники. Обычные разговоры: студенты встретились впервые после летних каникул. И вдруг ... Открывается дверь, в аудиторию вбегает человек в белом халате (это был заведующий учебной частью кафедры Павел Леонидович Сухинин, позже — доктор медицинских
наук, профессор), испуганно смотрит по сторонам, поднимает руки и патетически восклицает: «Тише! Тише! Тише!». Всеобщее недоумение. Мы замолкаем. Снова открывается дверь, и в аудиторию входит невысокий плотный человек, изучающе смотрит на нас и начинает лекцию. В первую минуту мы поняли только то, что у нашего лектора есть любопытная особенность: в каждую фразу один-два раза он должен вставить междометие «куцо». И, конечно, половина курса занялась тем, что стала подсчитывать, сколько же этих «куцо» придется на пять минут его лекции. Но мы не досчитали до этих пяти минут. Лекция была так интересна, лектор настолько хорош, что эти «куцо» уже в самые первые минуты перестали нам мешать, и мы их больше не замечали.
Владимир Никитич был лектором замечательным. Начать, конечно, надо с того, как он готовился к лекции. Уже недели за две до предстоящей лекции начинались поиски подходящего больного. Если, например, читалась лекция, посвященная экссудативному плевриту, то в клинику госпитализировали трех-четырех, а то и пять пациентов с этим заболеванием. И Владимир Никитич придирчиво выяснял, кто же из них может подойти для лекции. Разумеется, эту «кухню» виноградовских лекций я, как и все мы, узнал не на четвертом курсе, а несколькими годами позже, когда, будучи клиническим ординатором, сам «докладывал больного» на лекциях Владимира Никитича. Наконец, отбирается подходящий больной. С этого дня для будущего «докладчика» начиналась тяжелая жизнь. Каждый день Владимир Никитич приходил в палату и смотрел своего лекционного больного. Я думаю, что к моменту лекции он его знал уже не намного хуже, чем лечащий врач.
Наконец — день лекции. Где-то за 10—15 минут Владимир Никитич спускается в комнату, прилегающую к аудитории, и остается там один. Он ходит по комнате, думает о чем-то своем, немножко хмурится, и в эти минуты лучше к нему не подходить. Должна быть особо уважительная причина, чтобы в эти пред-лекционные минуты побеспокоить профессора. При
своем лекторском опыте, насчитывавшем несколько десятилетий, Владимир Никитич, как мне кажется, волновался перед каждой лекцией так, как будто бы читал ее в первый раз. Хотя, конечно, этого волнения не показывал. Сама лекция отличалась ясностью, четкостью изложения, глубоким пониманием данного конкретного больного и анализом этой конкретной ситуации, постоянным контактом с аудиторией. Владимир Никитич спрашивал о чем-то и был очень удовлетворен, когда аудитория ему давала правильный ответ. Кстати, замечу, что в самые последние годы, когда Владимир Никитич стал хуже слышать, эта его особенность создавала трудности. Он обращался к аудитории, не слышал ее ответа, начинал сердиться и раздражался. Но так было уже много позже. А в те годы, когда я только начал слушать Владимира Никитича, лекции его были совершенно замечательными.
Надо сказать, что В.Н. Виноградов всегда заканчивал свою лекцию так, что не аплодировать было невозможно. Аплодисменты всегда сопровождали его уход из аудитории. И вот однажды произошел любопытный эпизод. Владимир Никитич считал, что студентам четвертого курса нельзя показывать инкурабельных больных. У них может развиться негативное отношение к медицине. Лекция, помимо всего прочего, должна была показать, насколько эффективна современная медицина. И вот лекция «Рак желудка». Сложилось так, что, обыскав и нашу клинику, и хирургические клиники, и соседей-терапевтов, мы нигде не нашли пациента с ранними проявлениями рака желудка. И пришлось на лекции, к чрезвычайному недовольству В.Н. Виноградова, показывать больного с метастазами, который, конечно, был обречен. И вот на этой лекции мне подумалось: а как же Владимир Никитич такую лекцию закончит под аплодисменты? И вот В.Н. Виноградов рассказывает об этой болезни, о том, что страшное заболевание может быть излечено только ранней операцией при своевременной ранней диагностике. Но, к сожалению, мы только что посмотрели больного, которого спасти уже невозможно. И дальше Владимир Никитич говорит: «Что же делать врачу, если пациент попал к нему слишком поздно и его спасти нельзя? В этом случае врач должен сделать все, чтобы облегчить страдания больного, чтобы больной умер, благословляя врача». И под бурю аплодисментов вышел из аудитории.
Лекции В.Н. Виноградова записывались, передавались от одного поколения к другому. Они были чрезвычайно ценными по своему содержанию. Но, конечно, гораздо больше получал тот, кто непосредственно слушал Владимира Никитича.
Обходы Владимира Никитича были регулярными. Каждую неделю несколько дней он посвящал обходу палат. Его обходы всегда были событием и для пациентов, и для врачей. К ним задолго готовились. Больные видели, как волнуются врачи; волновались и сами пациенты, понимая, что такого врача, может быть, они уже никогда в жизни и не встретят.
Clinical Medicine, Russian journal. 2017; 95(4) DOI http://dx.doi.org/10.18821/0023-2149-2017-95-4-375-377
History of medicine
В.Н. Виноградов чрезвычайно внимательно выслушивал все наши доклады. Обычно он понимал все уже на стадии рассказа о больном, а дальнейший осмотр только подтверждал его первоначальный диагноз. Конечно, обычно к моменту прихода Владимира Никитича больной становился достаточно ясен, но иногда, действительно, решающее слово приходилось произнести В.Н. Виноградову. Он никогда не ограничивался тем, что только ставил диагноз и назначал лечение. Владимир Никитич интересовался всем, например тем, что ест больной. И пациенту без аппетита мог так со вкусом (я вспоминал чеховскую «Сирену») рассказать о разных блюдах, что уж во всяком случае у всех стоявших в палате разыгрывался аппетит. Он задавал вопрос: «А что у больного в тумбочке?», интересовался тем, каковы особенности жизни пациента. Я даже помню забавный случай, происшедший на этой почве.
В одной из палат лежал преподаватель марксизма-ленинизма. И вот на вопрос Владимира Никитича, большая ли у него нагрузка, он с гордостью ответил, что читает каждый день по три-четыре лекции. К наше -му изумлению и даже ужасу, В.Н. Виноградов сказал: «Но послушайте, куцо: ведь нельзя же хорошо прочитать в день три лекции! Значит, вы, куцо, дорогой мой, халтурите!» Пунцовыми стали и пациент, и стоявшие у постели врачи.
Владимир Никитич был очень строг с врачами, ино -гда при больных, но в еще большей степени без них. Вместе с тем я не помню случая, чтобы эта его строгость, пугавшая иногда даже наших больных, распространялась на них самих. С ними он всегда был неизменно внимателен, благожелателен, вникал в детали, и действительно его обход оставался запомнившимся на всю жизнь событием.
Тем не менее это не означает, что Владимир Никитич был «добреньким» врачом. Так, например, он совершенно не терпел, когда слышал, что человек с язвенной болезнью желудка или двенадцатиперстной кишки продолжает курить. Он чрезвычайно сердился и категорически произносил: «Выписать немедленно!». Но надо сказать правду, что это его указание, пожалуй, было единственным, которое мы не выполняли. Может быть, этому отчасти способствовало и то, что заведую -щий отделением, в котором обычно лежали язвенные больные, Алексей Андреевич Лаптев, сам, выйдя из палаты, с наслаждением закуривал папироску.
Правда, волнение пациентов иногда приводило и к нежелательным последствиям. Я помню, как Владимир Никитич сел смотреть моего больного и, щупая пульс, сказал мне с усмешкой: «Правильный ритм, да?». Поскольку больной лежал у меня уже около двух недель и за это время ни малейших нарушений сердечного ритма не было, я, конечно, утвердительно кивнул головой. Владимир Никитич подозвал меня, я положил руку на пульс: у пациента частая экстрасистолия. Вот так с волнением ждали больные обхода Владимира Никитича Виноградова.
Клиническая медицина. 2017; 95(4)
DOI http://dx.doi.org/10.18821/0023-2149-2017-95-4-375-377
История медицины
Надо сказать, что в тех случаях, когда не хотелось что-либо говорить при пациенте, мы обычно предупреждали Владимира Никитича заранее, чаще всего когда он только собирался прийти в палату. Но вот однажды у меня лежал молодой человек. Диагноз — рак желудка. И мы не успели предупредить В.Н. Виноградова об этом больном. Он пришел в палату, начал обход, мы доходим до больного. А больной знал, что у него якобы язва желудка и что по этому поводу он будет оперирован. Я и начал с того, что вот, Владимир Никитич, это молодой человек, у которого язва желудка, а дальше рассказал всю симптоматику, которая точно свидетельствовала о том, что диагноз совсем другой. Владимир Никитич, слушая меня, хмурился все больше. Стал трогать свои усы. И я понял, что сейчас произойдет взрыв. В какой-то момент, не выдержав, он поднял на меня глаза и сказал: «Язва желудка, да?» «Да, Владимир Никитич, — сказал я: деваться мне было некуда, — и это подтверждается...». И назвал ему типичный рентгенологический симптом рака желудка. Владимир Никитич на секунду онемел. Потом понял ситуацию, успокоился, подтвердил диагноз, сказал, что операцию надо проводить немедленно, и пошел дальше. И такие эпизоды бывали у нас с Владимиром Никитичем Виноградовым.
В.Н. Виноградов не выделял никого из больных. Если бывали те редчайшие случаи, когда его почему-либо просили посмотреть какого-либо больного не в силу его тяжести, а по каким-то другим соображениям, что вообще-то обычно у нас не практиковалось в те времена, Владимир Никитич шел и смотрел всю палату. Но вспоминается и случай, когда больной поставил в тупик (если можно так выразиться) самого профессора. У нас лежал пациент с острым абсцессом легкого. Владимир Никитич на обходе, услышав, что заболевание продолжается уже несколько недель, категорически сказал: «Оперировать!». С профессором не спорили, но пациент, набравшись храбрости, — я помню, что это был простой рабочий с одного из московских заводов, — сказал: «Профессор, извините, а можно я скажу?» «Скажите, куцо». «Вот в армии во время
войны я несколько раз попадал в госпиталь. И вот легкие ранения у всех моих соседей заживали быстро, а у меня на две-три недели, а иногда и на месяц позже, чем у всех. Такая, наверное, моя особенность. Так, может быть, и здесь я обойдусь?» Профессор минутку подумал и сказал: «С операцией подождать». Я помню, что этот пациент выздоровел и оперативное вмешательство не понадобилось.
Был и такой случай. В клинике лежал пациент с не -ясным диагнозом. В поисках правильного ответа его, что называется, вывернули наизнанку. Посмотрели все старшие в клинике. Диагноза нет. И вот как последнюю надежду ждет пациент прихода самого великого В.Н. Виноградова. Докладываю больного. И Владимир Никитич не понимает, о какой болезни идет речь. Явно начинает сердиться. Смотрит пациента — и опять-таки нет диагноза! Чрезвычайно раздраженный, В.Н. Виноградов говорит: «Больной недообсле-дован». Вообще полагалось молча выслушать заключение профессора и тихо выйти с ним из палаты. Но я понимал, что В.Н. Виноградов уйдет, а мы с пациентом останемся. И он мне скажет: «Что же вы за врач, если вы не то что диагноз поставить не умеете, но вы даже не смогли меня подготовить к обходу самого Виноградова!». И вот, нарушая все каноны, сознавая, что я делаю нечто чудовищное, я спрашиваю: «Владимир Никитич, что доделать?». В палате наступила тишина. Через несколько секунд, сердито на меня поглядев, В.Н. Виноградов сказал: «Все повторить заново», — и вышел из палаты. Все облегченно вздохнули: перед больным мы не были виноваты. Между прочим, много позже я понял, насколько по существу были разумными эти слова.
Просторный, светлый, длинный коридор старой факультетской терапевтической клиники за спиной у памятника Н.И. Пирогову. С дальнего конца, от девятой палаты, видно, как из своего кабинета на площадку вто -рого этажа выходит Владимир Никитич. И сразу как-то подтягиваются, становятся собранными больные и студенты, сестры и санитарки, врачи всех возрастов и рангов: на обход идет В.Н. Виноградов...
