CC BY
52
References
1. Pronshtein A.P. Zemlya Donskaya v XVIII veke [The Don land in the 18th century]. Rostov-on-Don, 1961.
2. Istochnikovedenie : ucheb. posobie [Source study: work book]. I.N.Danilevskii, D.A.Dobrovol'skii, R.B.Kazakov and others. Ed. by M. F. Rumyantsev. Moscow, 2015.
3. GARO [State Archives of Rostov region]. Fund 341. In. 1. File 142.
4. GARO [State Archives of Rostov region]. Fund 341. In. 1. File 162.
Поступила в редакцию
14 февраля 2016 г.
УДК 930.1
DOI 10.18522/0321-3056-2016-2-46-50
ВЛАДИМИР ГРИГОРЬЕВИЧ МИРЗОЕВ ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ МЫСЛИ КИЕВСКОЙ РУСИ
© 2016 г. Л.В. Мининкова
Мининкова Людмила Владимировна -доктор исторических наук, профессор, Институт истории и международных отношений Южного федерального университета, ул. Б. Садовая, 33, г, Ростов-на-Дону, 344082. E-mail: rspu@sfedu.ru
Mininkova Lyudmila Vladimirovna -Doctor of Historical Sciences, Professor, Institute of History and International Relations of the Southern Federal University, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082, Russia. E-mail: rspu@sfedu.ru
Историческая мысль Киевской Руси была центральной темой для историка Ростовского пединститута В.Г. Мирзоева. Итогом ее исследования явилась монография «Былины и летописи». В ней он выявил первоначальный фундамент теоретического осмысления истории, указал на особенности понимания и освещения событий и явлений прошлого в русском былинном эпосе и в летописании. Книга В.Г. Мирзоева вызвала значительный интерес исследователей истории русской культуры.
Ключевые слова: былины, летописи, эпос, мифология, историография.
The historical thought of Kievan Rus was a central theme for the Rostov pedagogical institute historian V.G. Mirzoev. The result of the research was the monograph "Bylina and Chronicle ". He revealed the initial foundation of theoretical reflection on history in it. He pointed to a particular understanding and coverage of events and phenomena of the past in the epic and Chronicle. Monograph of V.G. Mirzoev generated considerable interest to researchers of history of Russian culture.
Keywords: bylina, Chronicle, epos, mythology, historiography.
Известный советский историк профессор В.Г. Мирзоев (1920-1980) прошел большой жизненный путь. В развитии теории исторической науки в Сибири и Ростове-на-Дону, в советской историографии 50-70-х гг. он оставил достаточно заметный след.
Уроженец Баку, В.Г.Мирзоев окончил в 1941 г. исторический факультет Азербайджанского госуниверситета, сразу после того он был призван в Красную Армию и оказался курсантом Бакинского пехотного училища. После ускоренного выпуска получил звание лейтенанта и назначение в 216-ю стрелковую дивизию 37-й армии Южного фронта. Был ранен в боях и после госпиталя служил начальником штаба отдельного пулеметно -артиллерийского батальона, а затем помощником
начальника оперативного отделения штаба дивизии. После вторичного ранения и выписки из госпиталя его направили в Новосибирское пехотное училище на должность преподавателя военной истории. В 1946 г. демобилизовался. Награжден орденом Красной Звезды, другими государственными наградами.
После демобилизации В.Г. Мирзоев вернулся в родной город и работал ученым секретарем отделения общественных наук АН Азербайджанской ССР. Несомненно, что эта должность не позволяла реализовать потенциал преподавателя, который он почувствовал еще в военном училище, а также историка-исследователя. Налаженные связи с новосибирскими учеными дали возможность найти в июне 1946 г. работу по специальности в Новосибирском
пединституте. В январе 1947 г. он перешел на работу в Кемеровский пединститут в должности старшего преподавателя.
Работа в вузах Сибири предопределила основные направления его научно-исследовательских интересов. Первая из проблем, оказавшаяся в центре внимания В.Г. Мирзоева, относилась к истории Гражданской войны в стране и партизанского движения в Западной Сибири в 1918-1919 гг. По этой теме им была написана монография, которая вышла в свет в Кемерово в 1957 г. [1].
Постепенно у В.Г. Мирзоева с его склонностью к теории, выявлению сущности исторических процессов и к развитию исторической мысли и исторической науки сформировался интерес к изучению историографической проблематики. В центре его внимания оказалась историография Сибири. Объяснялось это не только работой с трудами сибирских историков и интересом сибирской общественности к развитию культуры в этом большом регионе страны, но и недостаточной разработанностью вопросов сибирской историографии. До В.Г. Мир-зоева существовали исследования, посвященные некоторым сторонам истории исторической мысли в Сибири. Тем не менее отсутствовало комплексное монографическое исследование этого интеллектуального явления.
Замысел В.Г. Мирзоева был очень глубок и масштабен. Он рассчитывал провести комплексный научный анализ сибирской историографии, начиная с ее истоков в XVII в. вплоть до советского периода. Этой работой он занимался не только в Кемерово, но и после переезда в 1970 г. в Ростов-на-Дону, во время работы в Ростовском пединституте в должности заведующего кафедрой истории СССР. По этой большой проблеме до своей кончины он успел выпустить несколько монографий [2-6]. Вклад В.Г. Мирзоева в изучение сибирской историографии был оценен весьма высоко [7, с. 6, 7].
Наряду с историографией Сибири интерес В.Г. Мирзоева все больше сосредоточивался на истоках отечественной историографии, на исследовании вопроса о выражении исторической мысли в таких старейших источниках, как былины и летописи Древней Руси. Итогом длительного труда стала фундаментальная монография, опубликованная незадолго до смерти [8]. Формулируя проблему и выделяя ее значимость, В.Г. Мирзоев подчеркивал, что ее исследование позволяло понять не только характер и особенности исторической мысли древнерусского общества, но и исторического пути Древней Руси вообще. Он указывал, что для изучения исторической мысли важно выявить
сущность самой категории исторического исследования, к составным частям которой он отнес исторические абстракции, конкретно-исторические понятия, исторические образы [8, с. 7]. Еще один вопрос, который был поставлен им, относился к выявлению зависимости между историческим знанием и «предысторической» мыслью до того, как история сформировалась в качестве формы духовной культуры. В.Г. Мирзоев разъяснял и конкретизировал различия между предысторической и исторической мыслью. Он указывал, что для Древней Руси эти различия выражались между мифологией и эпосом, с одной стороны, и летописями - с другой. Та же мысль содержалась в труде Р.Дж. Коллингвуда относительно древнегреческой исторической мысли [9, с. 16-21], но на русском языке этот труд вышел в свет через год после книги В.Г. Мирзоева о былинах и летописях.
В.Г. Мирзоев отмечал, что в отечественной дореволюционной и советской историографии был накоплен значительный опыт источниковедческого и литературоведческого изучения былин и летописей. Вместе с тем тема, относящаяся к идеям исторического познания, к способам реконструкции прошлого по существу оставалась за пределами внимания историков. По его мнению, выяснение всех этих вопросов имело особую значимость для понимания «того первоначального фундамента, который был заложен для будущего здания исторической теории» [8, с. 8]. Мысль в значительной мере современна до сих пор. Но она также вызывала все больший интерес отечественных историков на поздней стадии развития советской историографии. В самом деле связь между формированием исторического факта в источнике и концептуальными положениями исторического исследования на уровне выводов относится к проблемам методологии исторического познания. От ее решения зависит отношение к этим положениям, оценка всякого исторического исследования с точки зрения его достоверности и обоснованности его выводов. Обращение В.Г. Мирзоева к данному вопросу позволяло более определенно оценивать как историческую мысль древнерусского общества, так и возможность использования данных былин и летописей как источника по истории Древней Руси.
Подобная постановка вопроса позволяла отойти от нередко встречавшегося в трудах историков прошлого времени так называемого «потребительского отношения» к древнерусским источникам, о котором говорил И.Н. Данилевский [10, с. 40-42]. Это означало стремление к пониманию текстов источника с учетом того, что тексты раннего средневековья представляют исключительную трудность для понимания
с учетом специфики сознания и культуры людей того времени по сравнению с новым временем.
В.Г. Мирзоев правильно связал свое стремление к пониманию этих текстов с выявлением целей, которые ставил перед собой их автор или коллективный автор. Говоря о былинах и причинах их появления, он подчеркивал, что «главной идеей» их была «передача общественно полезного опыта, накопленного в историческом прошлом». При этом, отмечал он, в эпосе «нет ничего случайного, а есть только то, что мы еще не познали, не умеем объяснить». Что касается особенностей исторического материала в былинах, то в них почти нет частных фактов, явлений и имен. Былинные факты -«макрофакты», «обобщение, достигающее, как правило, общенародных масштабов» [8, с. 18]. К другим особенностям исторической мысли в былинах В.Г.Мирзоев отнес героический «стиль» и «гиперболизм», переплетение в них исторического и чудесного, фантастического и сверхъестественного. Для былин была характерна «не столько задача реконструкции прошлого, сколько этическая функция» [8, с. 116]. Он отмечал типизацию и символику как типичный признак былин, а также обращал внимание на позднейшие наслоения в текстах былин. По его мнению, они «велики», но касаются только «имен и деталей», почти не затрагивая «сущность русского героического эпоса - уровень сознания, достигнутый в эпоху Древней Руси и близкого к ней времени» [8, с. 22]. Связывать же ту или иную былину с конкретными историческими событиями, как считал историк, невозможно. Методика исследования былин поэтому должна исключать поиск четкой событийной и хронологической привязки к известным историческим событиям. Хронология может быть лишь относительной. Она может только устанавливать, «какой слой древнее относительно другого, не датируя его» [8, с. 23].
Сам характер былин предопределял, по мнению В.Г. Мирзоева, совершенно очевидную относительность их достоверности. Поскольку русский героический эпос, считал он, предназначался для того, чтобы «"петь славу" героям», то «обличительная роль была ему несвойственна по самому его существу». Отсюда, по его словам, эпос «не находил в истории удельной Руси предмета для своих былин». Также поэтому в эпосе «еще нет сложных натур, людей "с двойным дном", сложного сплетения характеров», что станет характерной чертой исторической мысли более позднего времени.
В развитии русского былинного эпоса В.Г. Мир-зоев видел переход от первой стадии осмысления со-
бытий прошлого, которой была мифология, ко второй, которую и представлял собой эпос. По сравнению с мифологией это был, по его мнению, шаг вперед по пути к формированию исторического мышления. Такой переход означал шаг на пути «освобождения человека от целой вереницы ложно понятых явлений природы и общества», а восприятие действительности «по сравнению с мифологическим стало гораздо объективнее, приближено к реальности» [8, с. 79]. Вместе с тем историк видел в былинном эпосе несколько исторических наслоений. Так, отражением наиболее архаичного слоя такого эпоса В.Г. Мирзоев считал былину о Волхе Всеславьевиче. В этой былине «веет тем духом, которым проникнут гомеровский "героический" эпос, для которого война - почетное и прибыльное занятие, достойное "лучших мужей"» [8, с. 26]. Но уже былинный цикл об Илье Муромце, отмечал В.Г. Мирзоев, - более позднего происхождения. В этом образе проявлялось стремление к установлению порядка в нарождавшемся государстве, которому препятствовал Соловей-разбойник, и прославление богатыря как защитника Русской земли. В.Г. Мирзоев проследил, что былина об Алеше Поповиче и Идолище Поганом, а затем об Алеше и Тугарине Змеевиче отражала борьбу с враждебными силами природы и с внешним врагом. При этом в образе Тугарина отразились более поздние времена, когда внешний противник более четко определился в виде степных соседей. Вместе с тем как советский историк В.Г. Мир-зоев видел в былинах своеобразное выражение классовой борьбы в виде противоречий между крестьянством и княжеской дружиной в былине о Микуле и Вольге.
Совершенно справедливо В.Г. Мирзоев указывал на киевскую основу былин, что отражало очевидный факт: для того времени «Киев - материальный, духовный и территориальный центр Древней Руси» [8, с. 84].
Третьей стадией в развитии познания прошлого, которая пришла на смену эпосу, но при этом долго сосуществовала с ним, В.Г. Мирзоев считал летописи. Такая смена ускорялась социальными причинами. Постепенно «героический эпос стал духовной принадлежностью народа», тогда как летописи «с самого начала своего существования выражали преимущественно интересы господствующего меньшинства» [8, с. 119]. Отсюда он видел своеобразную полемику между былинами и летописями.
Говоря о сходстве и различии между былинами и летописями, В.Г. Мирзоев обращал внимание на то, что письменная форма фиксации истории в летописи
«теснейшим образом связана с рациональным мышлением». Поэтому появление летописной формы определило «выделение истории как самостоятельной отрасли знания» [8, с. 123]. По сравнению с эпосом летопись отличается логичностью, которая заключалась в погодном изложении событий. И если в эпосе не придавалось значения датировкам, то летописец, считал В.Г. Мирзоев, придавал им «даже религиозный смысл» [8, с. 126]. Летопись - это «последняя ступень, ведущая к рациональному способу познания мира» [8, с. 127]. Он, однако, нисколько не преувеличивал степень рациональности летописца. «Историческое познание летописца затемнено верой в божественное провидение. Божество и его воля непознаваемы, поэтому к ним можно приобщиться только с помощью веры» [8, с. 183]. Летописцы «обобщали материал», но при этом «часто следуют Библии и византийским хроникам» [8, с. 190]. Для него было несомненно, что в летописи историческое мышление поднимается на новую ступень по сравнению с эпосом, и только начиная с летописных времен создается возможность поставить вопрос о месте страны и «народа в истории, его значение в ходе мировых событий» [8, с. 130]. Также через летописание, указывал он, проявлялась связь русской раннесредневековой исторической мысли с глубокими европейскими традициями исторического мышления и исторического сознания. Это были традиции, «созданные еще античным миром», а также Библией, распространение понятия «всеобщей (всемирной) истории» [8, с. 131, 134].
Обращает на себя внимание положение В.Г. Мирзоева, согласно которому «Повесть временных лет» «своими исходными позициями берет интересы государства в целом, не разменивая своего внимания на выгоды или невыгоды отдельных групп». Оставляя за скобками относительность понятия о государстве для Киевской Руси, следует подчеркнуть, что это положение расходилось с классовым подходом к изучению феноменов исторической мысли, принятых в советской историографии. Оно отражало стремление В.Г. Мирзоева выделить в летописи более глубокие смыслы, чем позволял узкий социальный подход. Поскольку это положение расходилось с принятым в советской историографии подходом, В.Г. Мирзоев попытался несколько смягчить его, заявляя, что летопись выражает «интересы класса феодалов в первую очередь». Но он не отказывался от него, говоря, что летопись «обращается ко всем членам общества без изъятия» [8, с. 157]. Если не принимать во внимание сомнительное положение об обращении летописи ко всему обществу, то очевидно, что В.Г. Мирзоев ставил проблему читателя летописи и по-своему решал ее.
Еще один поставленный В.Г. Мирзоевым важный вопрос заключался в том, что он стремился выйти за пределы квалификации исторических взглядов летописца как выражения политической или классовой позиции. Он пришел к выводу, что при несомненном наличии такой позиции автор летописи нередко мог иметь комплекс «самостоятельных, независимых взглядов ... на внутреннюю, внешнюю политику, перспективы развития, настоящее и прошлое Киевского государства» [8, с. 178]. В этом также проявилось стремление историка отойти от схемы и попытаться понять летописца. Такой вопрос приобрел первостепенное значение уже в постсоветской историографии русского летописания, на основе перехода к методологии исторического исследования, основанной на «понимании» человека прошлого и культуры его времени.
Труд В.Г. Мирзоева стал заметным явлением в историографии отечественной исторической мысли Древней Руси и получил весьма положительный отклик. По оценке А.П. Пронштейна, он представлял собой одно из исследований, в котором закладывались основы взгляда на летопись как на историографическое явление [11, с. 129, 130]. Как отмечал Ю.А. Кизилов, В.Г. Мирзоев развил и конкретизировал идеи Д.С. Лихачева, М.Н. Тихомирова, Л.В. Черепнина и Б.А. Рыбакова о том, что летописные своды конца XI и XII вв. были лишь «заключительной стадией исторических обобщений». Ей «предшествовала большая работа по составлению отдельных повестей о важнейших событиях прошлого». В то же время, указывал Ю.А. Кизилов, не был достаточно использован метод послойного изучения текстов Повести временных лет, «восходящих к разным жанрам и историографическим традициям» [12, с. 143, 145]. В нем были поставлены вопросы, которые оказались в центре внимания историков в несколько более поздний период, когда в отечественной историографии произошли принципиальные методологические изменения. В целом был принят его вывод о постепенном становлении исторической мысли на Руси, которая прошла стадии мифологического восприятия прошлого, его эпического осмысления и летописания. Получил поддержку вывод о наличии у древнерусского летописца самостоятельной позиции по отношению к излагавшемуся им материалу, отказ от представления о летописи как о простом отражении социально-политической ситуации и интересов княжеской власти. В то же время заметно стремление В.Г. Мирзоева видеть зарождение в летописании рационального отношения к истории, что в целом не подтверждается в современной историографии.
Научное творчество В.Г. Мирзоева, разностороннего и глубокого исследователя-историка культуры раннего русского средневековья, составляет значимую часть научной истории нашего университета, всей советской историографии раннего русского средневековья.
Литература
1. Мирзоев В.Г. Партизанское движение в Западной Сибири (1918-1919 гг.). Кемерово, 1957.
2. Мирзоев В.Г. Присоединение и освоение Сибири в исторической литературе XVII века. М., 1960.
3. Мирзоев В.Г. Историография Сибири. XVIII век. Кемерово, 1963.
4. Мирзоев В.Г. Историография Сибири 1-й половины XIX в. Кемерово, 1965.
5. Мирзоев В.Г. Историография Сибири (домарксистский период). М., 1980.
6. Мирзоев В.Г. П.А. Словцов (1767-1843). Очерк из истории культуры Сибири первой половины XIX в. Кемерово, 1964.
7. Горюшкин Л.М., Миненко Н.А. Историография Сибири дооктябрьского периода (конец XVI - начало XX в.). Новосибирск, 1984.
8. Мирзоев В.Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. М., 1979.
9. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980.
10. Данилевский И.Н. Повесть временных лет. Герменевтические основы изучения летописных текстов. М., 2004.
11. Пронштейн А.П. Летописный период русской историографии и накопление практических навыков работы с источниками // История СССР. 1981. № 3. С. 129-136.
12. КизиловЮ.А. Спорные вопросы истории древнерусского феодализма (Дискуссия о мелкотоварном укладе в России XIX в.) // История СССР. 1973. № 5. С. 143-165.
References
1. Mirzoev V.G. Partizanskoe dvizhenie v Zapadnoi Sibiri (1918-1919 gg.) [Partisan Movement in West Siberia (1918-1919)]. Kemerovo, 1957.
2. Mirzoev V.G. Prisoedinenie i osvoenie Sibiri v is-toricheskoi literature XVII veka [Joining and the Development of Siberia and in the Historical Literature of the XVII Century]. Moscow, 1960.
3. Mirzoev V. G. Istoriografiya Sibiri. XVIII vek [Historiography of Siberia. 18th Century]. Kemerovo, 1963.
4. Mirzoev V.G. Istoriografiya Sibiri 1-i poloviny XIX v. [Historiography of Siberia. First Half of the 19th Century]. Kemerovo, 1965.
5. Mirzoev V.G. Istoriografiya Sibiri (domarksistskii period) [Historiography of Siberia. (Pre-Marxist Period)]. Moscow, 1980.
6. Mirzoev V.G. P.A. Slovtsov (1767-1843). Ocherk iz istorii kul'tury Sibiri pervoi poloviny XIX v. [P.A. Slovtsov (1767-1843). Essay from Siberia Cultural History of the First Half of the XIX Century]. Kemerovo, 1964.
7. Goryushkin L.M., Minenko N.A. Istoriografiya Sibiri dooktyabr'skogo perioda (konets XVI - nachalo XX v.) [Historiography of Siberia pre-October Period (the End of XVI -the Beginning of XX Century.)]. Novosibirsk, 1984.
8. Mirzoev V.G. Byliny i letopisi. Pamyatniki russkoi is-toricheskoi mysli [Epics and chronicles. Memorials of Russian Historical Thought]. Moscow, 1979.
9. Kollingvud R.Dzh. Ideya istorii. Avtobiografiya [The Idea of History. Autobiography]. Moscow, 1980.
10. Danilevskii I.N. Povest' vremennykh let. Germenev-ticheskie osnovy izucheniya letopisnykh tekstov [Tale of Bygone Years. Hermeneutical Foundations for the Study of Chronicle]. Moscow, 2004.
11. Pronshtein A.P. Letopisnyi period russkoi istorio-grafii i nakoplenie prakticheskikh navykov raboty s istochni-kami [Chronicle Period of Russian Historiography, and the Accumulation of Practical Skills of Work with Sources]. Is-toriya SSSR, 1981, no 3, pp. 129-136.
12. Kizilov Yu.A. Spornye voprosy istorii drevneruss-kogo feodalizma (Diskussiya o melkotovarnom uklade v Ros-sii XIX v.) [Controversial Questions of Ancient Feudalism History (Debates on the Small-scale Structure in the XIX Century Russia.)]. Istoriya SSSR, 1973, no 5, pp. 143-165.
Поступила в редакцию 4 марта 2016 г.
