CC BY
125
ИСТОРИЯ НАУКИ И ТЕХНИКИ
УДК 94(47).084.8:001(470.23-25)
ББК 63.3(2)622.11
А. М. Судариков*, М. И. Фролов**
Вклад ученых-ленинградцев в реализацию советского
атомного проекта в годы Великой Отечественной войны
В статье рассказывается о предыстории создания атомного оружия учеными Ленинграда, о решении сложнейших научных проблем разработки детальной теории реактора и её экспериментальной проверки; получения графита высокой чистоты и металлического урана.
The article describes the background to the creation of the atomic Ouro alcohol products or guns scientists of Leningrad, on solving complex scientific problems of developing a detailed theory of the reactor and its experimental verification, obtaining high-purity graphite and metallic uranium.
Ключевые слова: советский атомный проект; Комитет Обороны СССР, Радиевый институт.
Key words: Soviet atomic project, the Defence Committee of the USSR, the Radium Institute.
В ходе Великой Отечественной войны в середине 1942 г. одной из первых задач отечественной оборонной науки стало создание ядерного оружия и средств его доставки. Предпосылки для её решения были созданы в довоенные годы, когда физика атомного ядра и космических лучей стала одним из перспективных направлений развития науки [8. Л. 9-17].
В СССР фундаментальные исследования в физике атомного ядра по некоторым параметрам опережали достижения мировой науки. В 1928 г. яркий представитель ленинградской научной школы, выпускник и сотрудник Ленинградского университета Г.А. Гамов предложил теорию a-распада. В 1932 г. Д.Д. Иваненко разработал
* Судариков Андрей Михайлович, доктор исторических наук, доцент, декан факультета фундаментальных основ современных технологий, заведующий кафедрой химии и технологии неорганических веществ, Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина
** Фролов Михаил Иванович, доктор исторических наук, профессор, Ленинградский государственный университет имени А. С. Пушкина
новую протонно-нейтронную модель ядра, в 1934 г. И. Е. Тамм -идею обмена ядерных сил. Нельзя также не упомянуть об открытии таких новых явлений, как испускание электронно-позитронных пар возбужденными атомами (ленинградцы А.И. Алиханов, М.И. Козодаев), свечение чистых жидкостей под влиянием заряженных частиц (П.А. Черенков под руководством С. И. Вавилова), изомерия радиоактивных ядер (ленинградцы И.В. и Б.В. Курчатовы, Л.И. Русинов). Все они, безусловно, подтверждали высокий уровень российской физики [18].
В 1936 г. Я.И. Френкель предложил теорию деления атомного ядра, исходя из капельной модели ядра. В 1939 г. он сформулировал основы теории деления тяжелых ядер, предсказав спонтанное деление. Важно отметить, что Френкель, как и Г.А. Гамов, был тесно связан с ленинградской научной школой: он окончил Петроградский университет (1916), работал в Ленинградском физико-техническом и Ленинградском политехническом институтах.
Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон первыми развили теорию и дали расчет цепной реакции деления урана-235. В 1940 г. Г.Н. Флеров и К.А. Петржак под руководством И.В. Курчатова открыли спонтанное деление ядер урана. Эти и ряд других открытий и исследований вы -двинули советскую физику на передовые рубежи мировой науки [11].
Главный конструктор атомной бомбы СССР академик Ю.Б. Харитон писал: «Задолго до получения какой-либо информации от разведчиков сотрудниками института Химфизики Я.Б. Зельдовичем и автором этой статьи в 1939 и в 1940 гг., был проведен ряд расчетов по разветвленной цепной реакции деления урана в реакторе как регулируемой и управляемой системе. В качестве замедлителя нейтронов авторами предлагалось использовать тяжелую воду и угле -род. В те же предвоенные годы Г. Флеровым и Л. Русиновым экспериментально были получены важные результаты по определению ключевого параметра цепной реакции - числа вторичных нейтронов, возникающих при делении ядер урана нейтронами. В ряде фундаментальных достижений этого периода было и открытие Г. Флеровым и К. Петржаком самопроизвольного, без облучения нейтронами деления ядер урана.
Перечисленные результаты, как и другие важные работы советских физиков, были сразу опубликованы в научных журналах и явились основой для решения атомной проблемы в СССР.
Кроме того, Я.Б. Зельдовичем и мной были выявлены условия возникновения ядерного взрыва, получены оценки огромной разрушительной мощи. Сообщение на эту тему было сделано нами летом 1939 г. на семинаре в Ленинградском физико-техническом институте. Позднее, в 1941 г., нами с участием И. Гуревича была уточнена критическая масса урана-235 и получено ее правдоподобное, но из-за приближенного знания ядерных констант, конечно, неточное зна-
чение. Однако эта часть наших работ не была тогда опубликована из-за введенных к тому времени требований секретности» [29]. Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон опровергли бытовавший в то время миф о возможности взрыва в природном уране-238 [8. Л. 14-37].
Директор Института химической физики АН СССР академик Н.Н. Семенов в числе первых обратил внимание на возможность создания «урановой взрывчатки». Его письмо в правительство до сих пор не найдено, но, по словам Ю.Б. Харитона, Н.Н. Семенов неизменно продвигал решение этой проблемы как в научном, так и в организационном аспектах и «предопределил наш успех в решении урановой проблемы» [30].
Значение «урановой проблемы» и радиоактивности для будущего человечества одним из первых осознал и академик
В.И. Вернадский. В письме своему ученику Б.Л. Личкову Владимир Иванович отметил «большой сдвиг в области радиоактивности», который «очень мало отразился в нашей литературе, хотя в первый раз мы, кажется, не отстали. Во всяком случае, эти новые явления -разлом атомов урана - одновременно открыты и в Радиевом институте» [7]. В июне 1940 г. В.И. Вернадский получил письмо от сына историка Г.В. Вернадского из Вашингтона с вырезкой статьи из «Нью-Йорк Таймс» от 5 мая 1940 г. «Громадный источник мощи, открытый наукой в энергии атома», где говорилось об исследованиях и практическом использовании атомной энергии урана. В ответном письме от 5 июня 1940 г. Владимир Иванович писал: «Спасибо за присылку выдержки из "New-York Times". Это было первое известие об этом открытии, которое дошло до меня и до Москвы вообще. Я немедленно двинул дело. 25. VI образована в Академии "тройка" под моим председательством (Ферсман и Хлопин) [28]».
Крупнейшие русские ученые академики В.И. Вернадский и
В.Г. Хлопин оценили открытия в области физики ядра как решающий шаг к началу освоения атомной энергии. В 1940 г. они обратились к академику-секретарю Отделения геолого-географических наук АН СССР П.И. Степанову со специальной запиской, в которой, в частности, говорилось: «Открытие в 1939 г. явления деления урана под действием нейтронов, сопровождающееся выделением огромных количеств энергии..., впервые вплотную поставило вопрос о возможности использования внутриатомной энергии для нужд человечества. Поэтому мы просили Отделение геолого-географических наук обсудить вопрос о состоянии поисков и разведки урановых месторождений, наметить план развертывания этих работ и войти в Правительство с проектом соответствующих мероприятий» [13].
16 июля 1940 г. на заседании Президиума Академии наук комиссии в составе В.И. Вернадского, С.И. Вольфковича, В.Г. Хлопина было поручено к 1 августа разработать план по использованию
внутриатомной энергии урана, созданию методов разделения изотопов урана и управлению процессами радиоактивного распада, а также подготовить проект записки в Совет Народных комиссаров СССР [10. Л. 35-36]. В.И. Вернадский ходил на прием к главе советского правительства В.М. Молотову с целью лично проинформировать его о государственной важности работ по урану и развертывании этих исследований в США. 30 июля 1940 г. Президиум АН СССР в соответствии с решением Правительства постановил: «В целях дальнейшего развития в АН работ по изучению урана и возможности использования его внутриатомной энергии образо -вать при Президиуме АН комиссию по проблеме урана и установить основные задачи комиссии». В комиссию вошли 14 видных учёных-радиологов, минералогов, физиков, химиков, геологов, энергетиков (среди которых восемь представителей научных школ Ленинграда): академики В.Г. Хлопин (председатель), В.И. Вернадский (заместитель председателя), А.Ф. Иоффе (заместитель председателя), члены комиссии С.И. Вавилов, А.П. Виноградов, П.Л. Капица,
Г.М. Кржижановский, И.В. Курчатов, П.П. Лазарев, Л.И. Мандельштам,
А.Е. Ферсман, А.Н. Фрумкин, Ю.Б. Харитон, Д.И. Щербаков [10. Л. 182185].
Комиссия должна была «определить размеры ассигнований и количество материалов и металлов (урана и цветных металлов), необходимых для этих работ», организовать изучение урановых месторождений, для чего командировать осенью 1940 г. в Среднюю Азию бригаду АН СССР под руководством А.Е. Ферсмана [10. Л. 182-185]. Радиевому институту предлагалось закончить в текущем году «дооборудование действующего циклотрона»; ФИАНу -подготовить к 15 октября 1940 г. программное задание, проект по строительству нового мощного циклотрона в Москве [12. Л. 87-90].
Проблема урана приобрела характер хорошо продуманного, широко организованного научного поиска. Комиссией по урану был намечен широкий план работ, включавший создание сырьевой базы урана, получение чистых соединений и металлического урана, разработку методов разделения изотопов, изучение механизмов деления и возможности развития цепной реакции. Однако при всех инициативных действиях молодых физиков и авторитетных акаде -миков АН СССР до начала Великой Отечественной войны проблема урана в России не была выведена на государственный уровень. Отчасти это объяснялось тем, что многие крупные ученные считали создание атомного оружия делом отдаленного будущего (ближайших 15-20 лет). Тормозило развитие работ и практическое отсутствие в стране препаратов урана. Сырьевые ресурсы оставались невыясненными. До 1940 г. не было получено ни одной тонны оте -
чественного урана, в то время как, например, только в Канаде производилось в год свыше 400 т урановых соединений [12. Л. 18-43].
За рубежом создание атомной бомбы считалось практически осуществимым проектом уже в начале 1939 г., после публикации результатов исследования Отто Гана и Фрица Штрассмана, описавших распад ядер урана-235 под действием нейтронного облучения. Возможность создания атомного оружия на основе урана-235 была очевидной. Для этого нужно было решить сложную техническую задачу разделения природного урана на изотопы 235 и 238 и накопления урана-235 в количествах, которые могли бы измеряться десятками килограммов. Немецкие ученые уже в апреле 1939 г. информировали свое правительство о потенциальной возможности создания атомной бомбы [19]. В США Альберт Эйнштейн по настойчивой просьбе коллег-физиков передал 2 августа 1939 г. письмо президенту Рузвельту, объяснявшее возможность создания атомного сверхоружия и предупреждавшее о том, что Германия, возможно, уже ведет работы в этом направлении. Фредерик Жолио-Кюри информировал правительство Франции о реальности атомного оружия в марте 1940 г. В различных газетах США до середины 1940 г. обсуждалась возможная решающая роль атомного оружия для исхода войны. С середины 1940 г. вся информация о работах с ураном была засекречена.
Начало Великой Отечественной войны сложилось для нашей страны трагически, ученые переключились на решение непосредственных оборонных задач, и исследования в области атомного ядра приостановились. В конце 1941 г. к атомной проблеме возвратились вновь. С инициативой о возобновлении исследований выступил молодой ленинградский физик-ядерщик, выпускник Политехнического института Георгий Николаевич Флеров, который после вступления в ряды народного ополчения был направлен на курсы инженеров в Военно-воздушную академию [16].
Г.Н. Флеров получил у командования командировку в Казань, где 20 декабря сделал доклад на семинаре в присутствии «малого» президиума АН СССР и актива ЛФТИ. И.В. Курчатова и Ю.Б. Харитона на семинаре не было. Возможно поэтому «результат семинара был такой, что пока заниматься не нужно.» [26, с. 105-106].
Знакомясь с университетскими библиотеками Казани и Воронежа, Г.Н. Флеров обнаружил, что в зарубежных изданиях атомная тематика повсюду засекречена. Никаких откликов на собственную публикацию 1940 г. о спонтанном делении урана Флеров не нашел. Это укрепило его убежденность в том, что прекращение исследований по физике ядра становится опасным для страны и способствует передаче инициативы Германии, Англии, США. В середине 1941 г. -мае 1942 г. Флеров пишет два письма председателю ГКО
И.В. Сталину, а также уполномоченному ГКО по науке председателю ВКВШ при СНК СССР С.В. Кафтанову и И.В. Курчатову. В письмах молодой физик обосновывал и развивал идею возобновления ядерных исследований. По своему напору и содержанию письма беспрецедентны. Глубокая убежденность автора писем в своей правоте, одержимость и патриотический пафос обрамляли программу того, что необходимо сделать на государственном уровне. Исследователь данной проблемы Ю.Н. Смирнов ставит инициативу Г.Н. Флерова в один ряд с инициативой Лео Сциларда и Альберта Эйнштейна, которые в октябре 1939 г., опасаясь создания в фашистской Германии атомной бомбы, обратили внимание президента США Ф. Рузвельта на грозящую опасность и добились организации «Манхэттенского проекта».
Исследование писем Г.Н. Флерова продолжается до сих пор [17]. Есть и другой взгляд на возможные последствия. Например, академик А.П. Александров считал, что в иных обстоятельствах письма могли сыграть роль доноса и иметь серьезные последствия для резко критикуемого академика А.Ф. Иоффе. «Он писал, что Иоффе занимается, чуть ли не вредительством, что ориентирует, что эти работы нельзя выполнять. В общем, письмо было такое, что при более жестком подходе вполне спокойно могли бы Иоффе на всю жизнь посадить после такого письма» [2].
Ю.Н. Смирнов сопоставил факты из воспоминаний
С.В. Кафтанова, его помощника по НТС ГКО профессора
С.А. Балезина, Г.Н. Флерова, М.Г. Первухина и сделал вывод, что письма в высокие инстанции достигали цели. Флеров в июле 1942 г. был отозван с Юго-Западного фронта в Москву для беседы с про -фессором С.А. Балезиным, который просил «сформулировать предложение о том, с чего надо начинать» [26, с. 110-111]. В связи с тяжелым положением на фронте летом 1942 г. в практическую стадию эта проблема не вступила, но постепенно предложения Флерова начали реализовываться.
Инициатива Г.Н. Флерова была не единственным проявлением активности учёных в данном направлении. Руководители Академии наук неоднократно обращали внимание советского руководства на возможность создания противником оружия массового поражения, основанного на принципах использования ядерной энергии. Наибольшую активность проявили тогда академики П.Л. Капица и
А.Ф. Иоффе. «Именно Капица на антифашистском митинге учёных осенью 1941 г. первым гениально предсказал, что в развернувшейся мировой войне атомная бомба даже небольшого размера, если она осуществима, с легкостью может уничтожить столичный город с несколькими миллионами населения» [27].
Исторической датой, с которой следует начинать отсчет осуществления советского атомного проекта, является 28 сентября 1942 г. В этот день ГКО отдал распоряжение № 2352 сс «Об организации работ по урану», в котором Академия наук СССР (академик
А.Ф. Иоффе) обязывалась «возобновить работы по исследованию осуществимости использования атомной энергии путем расщепления ядра урана и представить Государственному Комитету Обороны к 1 апреля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива». Для этой цели предполагалось «организовать при Академии наук специальную лабораторию атомного ядра», к 1 апреля 1943 г. произвести в лаборатории атомного ядра исследования осуществимости расщепления ядер урана-235 [6. Л. 99].
Спустя месяц, в разгар Сталинградской битвы, издается постановление ГКО № 2542 ос от 27 ноября 1942 г. «О добыче урана», которое содержало ряд мер по организации разведки, исследования урановых месторождений, добычи и переработки урановых руд и получения концентратов и урановых солей. Таким образом, уже в
1942 г. наметились два основных направления советского атомного проекта: организация и проведение научно-исследовательских работ и организация добычи и переработки урановой руды [6. Д. 112. Л. 149-150].
Важным этапом стал поиск лидера-организатора научной части работы. Советское руководство понимало, что это должен быть
и и и и /ъ и
энергичный авторитетный и крупный ученый. С другой стороны, важна была позиция НКВД, поскольку избранному лидеру нужно было знакомиться с большим количеством разведывательной информации, давать ей оценку и составлять ориентировку агентуре (т. е. список конкретных вопросов). Известные советские физики П.Л. Капица, А.Ф. Иоффе, В.Г. Хлопин на эту роль не годились.
Руководителем проекта по линии правительства и ГКО был назначен В.М. Молотов. Вячеслав Михайлович вспоминал о выдвижении Курчатова в 1971 г.: «У нас по этой теме работы велись с
1943 года, мне было поручено за них отвечать, найти такого человека, который бы мог осуществить создание атомной бомбы. Чекисты дали мне список надежных физиков, на которых можно положиться, и я выбирал. Вызвал Капицу к себе, академика. Он сказал, что мы к этому не готовы и атомная бомба - оружие не этой войны, дело будущего. Спрашивали Иоффе - он тоже как-то неясно к этому отнесся. Короче, был у меня самый молодой и никому еще неизвестный Курчатов. Ему не давали ходу. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление. Но он сказал, что у него еще много неясностей. Тогда я решил ему дать материалы нашей разведки - разведчики сделали очень важное дело. Курчатов несколько дней сидел в Кремле, у меня, над этими материалами» [32].
202
11 февраля 1943 г. ГКО принял распоряжение № 2872 сс «О дополнительных мероприятиях в организации работ по урану», в котором научным руководителем урановой проблемы был назначен И.В. Курчатов [3]. Заключение Курчатова по тем документам, которые он читал в Кремле в кабинете В.М. Молотова, датировано 7 марта 1943 г. Оценивая материалы разведки, И.В. Курчатов написал, что «вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, незнакомые с ходом работ по этой проблеме за границей» [20].
12 апреля 1943 г. в Москве для исследований в области ядерной проблемы была организована Теплотехническая лаборатория № 2 АН СССР во главе с И.В. Курчатовым, которая на самом деле была секретным институтом (Курчатов был назначен не заведующим, не директором, а именно начальником этой лаборатории, чтобы подчеркнуть особые оборонные цели этого нового академического центра).
Штат работников поначалу формировался преимущественно из кадров Ленинградского физико-технического института. В Москву были возвращены А.И. Алиханов, А.П. Александров, Л.А. Арцимович, И.К. Кикоин, Б.В. Курчатов, Ю.Я. Померанчук, К.А. Петржак, Г.Н. Флеров. Постепенно в работу лаборатории включались и со -трудники Института химической физики (ИХФ). Он был реэвакуирован из Казани в Москву в 1944 г., и с лета этого года его ведущие ученые пополнили штат курчатовской лаборатории. В том числе были Н.Н. Семенов, Я.Б. Зельдович, Ю.Б. Харитон. Характерно, что из шести основных направлений её работы пять возглавили выпускники Политехнического института: Л.А. Арцимович, И.В. Курчатов, И.К. Кикоин, Г.Н. Флеров, Ю.Б. Харитон.
29 сентября 1943 г. 40-летний И.В. Курчатов был избран сразу действительным членом АН СССР (под довольно ощутимым партийно-государственным давлением) [9].
В области атомной проблемы развернулась крупномасштабная организационная и научно-техническая работа. Спустя 40 лет президент АН СССР академик А.П. Александров писал: «Пожалуй, именно 1943 г. явился решающим не только в войне, но и в атомной проблеме. Начались работы по всему фронту огромного плана, в них уже принимали участие крупнейшие руководители разных секторов промышленности - Б.Л. Ванников, М.Г. Первухин,
В.А. Малышев, А.П. Завенягин, Е.П. Славский. Сам же Курчатов сформировал не только фронт работ по решению задачи создания атомной бомбы, но и по проектированию ускорителей для исследо -вания по физике ядра, по разведочным работам в области атомной энергетики и первоначальным поискам в области термоядерных ре -акций» [1].
Разрешение такой грандиозной задачи отечественными учеными стало возможным потому, что в решающих отраслях науки в довоенные годы был создан солидный задел. СССР имел достаточно высокий уровень организации научных исследований и развития науки в различных областях, достаточный уровень высшего образования, кадры научных и научно-технических работников, квалифицированных рабочих. Опираясь на собственные исследования и данные научно-технической разведки, для первого советского реактора Ф-1 (физический первый) была избрана уран-графитовая модель. Необходимо было решить сложнейшие научные и научно-технические про -блемы: разработку детальной теории реактора и ее
экспериментальную проверку; получение сотен тонн графита высочайшей чистоты; получение десятков тонн металлического урана.
К октябрю 1943 г. был смонтирован прибор для регистрации нейтронов, к ноябрю - получены первые 3,5 тонны графита [5. Л. 173-174]. На основе экспериментов, проведенных под руководством И.В. Курчатова, И.С. Панасюка, Г.Н. Флерова,
В.А. Давиденко, были сформированы требования к чистоте графита, которая должна была быть выше, чем у алмаза [5. Л. 97-106]. Графит был получен объединенными усилиями учёных разных специальностей и заводских работников. В октябре 1945 г. под руководством В.В. Гончарова, Н.Ф. Правдюка и руководителей Московского электродного завода начался выпуск графита для реактора [5. Л. 175-177].
В конце 1944 г. в Государственном институте редких металлов (Гиредмет) Наркомцветмета под руководством Н.П. Сажина и З.В. Ершовой были получены первые порции чистого металлического урана, а в конце 1945 г. принято решение об организации его заводского производства [5. Ф. 3. Оп. 47. Д. 26. Л. 164-165].
Однако организация исследований в СССР в годы войны была несопоставима по размаху с работами в США. И.В. Курчатов из данных разведки знал о масштабах усилий американских учёных. 29 сентября 1944 г. он писал Л.П. Берии: «В письме М.Г. Первухина и моем на Ваше имя мы сообщили о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии за границей, вокруг этой про -блемы создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.
У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943-1944 гг., положение дел осталось совершенно неудовлетворительным.
Зная Вашу исключительно большую занятость, я все же ... решил побеспокоить Вас и просить Вас дать указание о такой организации работ, которая соответствовала бы возможностям и значению нашего Великого государства в мировой культуре» [14].
3 декабря 1944 г. последовало постановление ГКО № 7069 сс «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых лабораторией № 2 Академии наук СССР» [25. Л. 23-37]. Руководителям наркоматов и главков предписывалось «лично принять меры, обеспечивающие поставку НКВД СССР, на который было возложено строительство лаборатории № 2 Академии наук СССР, оборудования, приборов, инструментов, материалов и товаров, о выполнении поставок докладывать ГОКО (т. Берия) два раза в месяц». В планах материально-технического снабжения Госплана лаборатория № 2 выделялась отдельной строкой. На строящиеся объекты лаборатории направлялся спецконтингент (заключенные). В пункте 10 постановления говорилось: «Возложить на Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану» [25. Л. 27].
Однако главной проблемой, сдерживающей развитие работ, оставалось отсутствие необходимого количества металлического урана. Источником урана и радия было Тюя-Муюнское месторождение в Фергане. Разработка Табашарского рудника в Таджикистане началась в 1943 г., и он давал всего четыре тонны урана в год. А промышленный реактор требовал около 150 тонн урана. С целью решения проблемы добычи урана 8 декабря 1944 г. ГКО принимает постановление № 7102 сс/ов «О мероприятиях по обеспечению развития добычи и переработки урановых руд», которое устанавливало добычу урана «как важнейшую государственную задачу». Разведка, добыча и переработка урановых руд, разработка технологии металлического урана передавались из ведения Наркомцветмета в ведение НКВД. В составе Главного управления лагерей горнометаллургических предприятий НКВД СССР было организовано Управление по урану («Спецуправление НКВД СССР»). В системе НКВД создан и научно-исследовательский институт по урану, получивший первоначальное название «Институт специальных металлов НКВД», который должен был изучать сырьевые ресурсы и разрабатывать методы добычи и переработки урановых руд на уран и его соединения [22. Д. 423. Л. 169-175].
В мае 1945 г. Постановлением ГКО был создан объединенный Комбинат №6 недалеко от г. Ленинабада по добыче и переработке урановых руд для всего региона Средней Азии [22. Д. 494. Л. 75-86]. К августу 1945 г. в распоряжении его директора полковника НКВД Чикова было уже 2295 заключенных, а к концу 1945 г. Комбинат № 6 переработал около 10 тыс. тонн урановой руды и получил семь тонн уранового концентрата.
Разворачивание научных работ по атомному проекту потребо -вало широкой подготовки специалистов, соответственно, 21 февраля 1945 г. в постановлении ГКО №7572 сс/ов «О подготовке специалистов по физике атомного ядра», состоящем из 16 пунктов,
намечалась программа подготовки кадров для учреждений, работавших по специальным заданиям ГКО в области атомного ядра [23]. Плановые задания на подготовку специалистов в первую очередь получили Ленинградский физико-технический институт и Ра -диевый институт. В Ленинградском государственном университете, Ленинградском политехническом институте ввели обучение студентов, отобранных среди отличников, переведенных из других вузов, по специальностям «физика атомного ядра», «химия радиоактивных и редких элементов», «компрессорные машины» и др. Преподаватели, научные сотрудники, инженеры, лаборанты, студенты и аспиранты кафедр физики атомного ядра освобождались от призыва в армию. В месячный срок ЦСУ провело регистрацию и учет специа-листов-физиков во всех отраслях хозяйства, после чего И.В. Курчатов отобрал нужных для работы специалистов [4].
В результате проведения Соединенными Штатами Америки успешных боевых испытаний атомной бомбы, когда японские города Хиросима и Нагасаки были подвергнуты бомбардировке урановой и плутониевой бомбами, необходимость интенсификации работ в СССР по атомному проекту стала совершенно очевидной. После совещаний в Кунцево с руководителями урановой программы И.В. Сталин подписывает важнейшее постановление, имевшее стратегический характер. Постановлением ГКО № 9897 сс/оп (совершенно секретно, особая папка) «О Специальном комитете при ГОКО» был создан орган, на который возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана: развитие научно-исследовательских работ в этой отрасли; широкое развертывание базы СССР по добыче урана, месторождений за пределами СССР (в Болгарии, Чехословакии и др. отраслях)». Спецкомитет обязывался «организовать промышленность по переработке урана, производству специального оборудования и материалов, связанных с внутриатомной энергией, а также строительство атомно-энергетических установок и разработку и производство атомной бомбы» [24].
Спецкомитет № 1 при ГКО возглавил Л.П. Берия, заместителем его назначен нарком боеприпасов Б.Л. Ванников. В состав Спецко-митета вошли государственные и партийные деятели и ученые: Н.А. Вознесенский, А.П. Завенягин, П.Л. Капица, И.В. Курчатов,
В.А. Махнев, М.Г. Первухин. При Спецкомитете был создан Технический совет для «предварительного рассмотрения научных и технологических вопросов. планов научно-исследовательских работ и отчетов по ним, а также технических проектов сооружений, конструкций и установок по использованию внутриатомной энергии урана». В Технический совет под председательством Б.Л. Ванникова вошли академики А.И. Алиханов, А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица,
В.Г. Хлопин, члены-корреспонденты АН СССР И.Н. Вознесенский, И.К. Кикоин, профессор Ю.Б. Харитон, которые представляли научные школы Ленинграда [21. Л. 80-82].
Для непосредственного руководства научно-техническими и проектно-конструкторскими организациями и промышленными предприятиями по использованию атомных бомб при Совете народных комиссаров было организовано Первое Главное управление при СНК СССР (ПГУ), подчиненное Спецкомитету. Начальником ПГУ был назначен заместитель председателя Спецкомитета Б.Л. Ванников. При ПГУ был создан и свой научно-технический совет под председательством Б.Л. Ванникова, заместителем которого стал И.В. Курчатов.
В распоряжение ПГУ были переданы научные, проектные, конструкторские, строительные и промышленные предприятия из других ведомств, включая лабораторию № 2 АН СССР. Под контроль Спецкомитета переходил научно-технический отдел разведки, причем Л.П. Берия пунктом 13 постановления ГКО № 9887 был обязан принять меры по организации закордонной разведки атомных секретов [21. Л. 84]..
В целях экономии времени научный руководитель атомного проекта И.В. Курчатов использовал практику проведения научных исследований одновременно несколькими организациями. Отчасти это позволило достичь более высоких результатов в кратчайшие сроки. В работе с учеными умело сочетались разнообразные методы - от поощрения и вознаграждений до прямого давления.
Отставание от США в научно-практических разработках заставило пойти на рискованный шаг. Было принято решение совершенствовать технологию в условиях действующих предприятий. Фактически ядерное оружие было создано на экспериментальном промышленном уровне.
Ключевую роль в советском атомном проекте сыграли представи -тели ленинградских научных школ физиков и химиков. Причем именно высокий уровень собственных отечественных исследований в ядерной физике, физике горения и взрыва, а также в радиационной химии обеспечил создание атомного оружия в предельно сжатые сроки. Ускоренному осуществлению атомного проекта несомненно способство -вали сведения, полученные по линии научно-технической разведки, захваченные в Германии запасы урана и немецкие специалисты. Однако главным фактором в решении этой сложной научно-технической проблемы стал самоотверженный труд советских учёных и отечественная научно-промышленная база.
Особое место среди научных центров России принадлежало Ленинграду, учёные которого внесли в укрепление безопасности страны неоценимый вклад. Успешная работа над атомным проектом
была бы невозможна без деятельности Физико-технического института, без Государственного радиевого института, без многих учёных-физиков петербургской (ленинградской) школы.
Трехсотлетняя история фундаментальной науки Петербурга наложила отпечаток на исследовательскую деятельность XX в., создала особый, ленинградский дух научного сообщества. Для ленинградских научных школ естественно-научного и физикоматематического цикла характерна многопрофильность, широта охвата предмета. Большинство ленинградских научных школ было ориентировано на очень высокие профессиональные и этические стандарты, определенные их основателями. Для многих ленинградских учёных, несмотря на ускорение темпов и развитие научных коммуникаций в середине XX в., приведшее к быстрой смене методов и объектов исследования, принадлежность к классическим научным школам осталась чрезвычайно существенной. Роль фундаментальных исследований в ленинградских научных школах не сводилась только к возможным приложениям в будущем. Фундаментальные исследования учёных-ленинградцев поднимали общий культурный уровень общества и его интеллектуальный потенциал. Это сказывалось при решении далеких от физики и техники проблем.
Огромной заслугой ленинградских вузов явилась подготовка кадров для исследовательской работы в ВПК, а также решение ряда научных проблем в области ядерной физики и радиационной химии. Решающий вклад внесен учеными Политехнического и Технологического институтов, Ленинградского государственного университета. Не будет преувеличением сказать, что после снятия блокады Ленинград продолжал играть присущую ему с первых лет истории роль крупнейшего центра военно-научного поиска, обеспечивавшего обороноспособность и стратегическую безопасность страны.
Документы подтверждают, что в научных коллективах под руководством выдающихся учёных ленинградских научных школ, несмотря на режим секретности, возник своеобразный стиль научной работы. Ученые ВПК, как правило, трудились с огромным энтузиазмом, не считаясь с затратами времени и здоровья. Для «ленинградского стиля» научной работы характерно стремление сделать больше, чем непосредственно требуется, работать на перспективу. Научные руководители-ленинградцы старались внести в исследования дух коллективного творчества, взаимного уважения и равноправия, насколько это было возможно в непростых условиях работы на режимных предприятиях.
Список литературы
1. Александров А.П. Годы с Курчатовым / А.П. Александров // Неделя. -1983. - № 5. - С. 6.
2. Александров П.А. Академик Анатолий Петрович Александров. Прямая речь / П.А. Александров. - М.: Наука, 2001. - С. 103.
3. АП РФ Ф. 22. Оп. 1. Д.134. Л. 90-91.
4. АП РФ. Ф. 93. Д. 72(46). Л. 2-8.
5. АП РФ. Ф. 93. Д. 3 (43).
6. Архив президента Российской Федерации Ф. 22. Оп. 1. Д. 95. Л. 99.
7. Архив РАН Ф. 2. Оп. 1а (40). Д. 216. Л. 9-10.
8. Архив РАН. Ф. 2. Оп. 1а (38). Д. 127.
9. Архив РАН. Ф. 2. Оп. 4а. Д. 40. Л. 37, 90-92, 126; Ф. 471. Оп. 1. Д. 18.
Л. 51; Ф. 2. Оп. 1(43). Д. 94. Л. 84.
10. Архив РаН. Ф. 2. Оп. 6а. Д. 24.
11. Архив РАН. Ф. 471. Оп. 1 (38-39). Д. 61. Л. 10-19.
12. Архив РАН. Ф. 530с. Оп. 1с. Д. 71.
13. Архив РАН. Ф.535. Оп.1 (39-44). Д. 67. Л. 87.
14. Архив РНЦ КИ. Ф. 2. Оп 1/с. Д. 31/2. Л. 1.
15. Архив Российского научного центра «Курчатовский институт» (далее -Архив РНЦ КИ). Ф.2. Оп.1. Д.127. Л.14-37.
16. Архив Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе Российской академии наук. Ф. 3. Оп. 1. Д. 131а. Л. 2.
17. Гончаров Г.А. О публикации искаженных версий писем Г.Н. Флерова 1941-1942 гг. / Г.А. Гончаров // Вопр. истории естествознания и техники. - 2000. -№ 3. - С. 35-36.
18. Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5446. Оп. 23. Д.1636. Л. 4-6, 17-19.
19. Ирвинг Д. Вирусный флигель / Д. Ирвинг. - М.: Атомиздат, 1969. -С. 57.
20. Очерки истории российской внешней разведки: в 6 т. Т. 4. 19411945 годы. - М.: Международные отношения, 1999. - С. 676.
21. РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 533.
22. РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 423. Л. 169-175.
23. РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 453. Л. 228-235.
24. РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 593. Л. 80-81.
25. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 644. Оп. 2. Д. 422.
26. Смирнов Ю.Н. Г.Н. Флеров и становление советского атомного проекта / Ю.Н. Смирнов // Вопросы истории естествознания и техники. - 1996. - № 2.
27. Судоплатов П.А. Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год / П.А. Судоплатов. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. - С. 307; Антифашистский митинг учёных // Вест. АН СССР. - 1941. - № 9-10. - С. 9-10.
28. Трифонов Д.Н. К истории Комиссии по проблеме урана / Д.Н. Трифонов // Вопросы истории естествознания и техники. - 1996. - № 2. - С. 93.
29. Харитон Ю. Ядерное оружие СССР: пришло из Америки или создано самостоятельно?/ Ю. Харитон // Изв. - № 236. - С. 8.
30. Харитон Ю.Б. Начало / Ю.Б. Харитон // Воспоминания о Н.Н.Семенове. -М.: Наука, 1993. -С. 40.
31. Чуев Ф.И. Молотов: Полудержавный властелин / Ф.И. Чуев. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1999. - С. 108.
