CC BY
285
ВКЛАД АКАДЕМИКА В.В. БАРТОЛЬДА В ИЗУЧЕНИЕ ИСТОРИИ ИСЛАМИЗАЦИИ ТЮРКОВ
Центральное место в российской и мировой историографии проблемы исламизации тюрков, безусловно, занимает наследие создателя русской востоковедной исторической школы академика В.В. Бартольда1.
Его труды представлены в 9 томах собрания сочинений, в которых содержатся материалы по истории и культуре мусульманского мира, тюркских и монгольских народов, введенные в научный оборот и изученные сведения из восточных нарративных источников, а также целый ряд научных обобщений, сохраняющих свою теоретико-концептуальную значимость для современной науки.
Академик В.В. Бартольд, как представитель академического направления российского востоковедения, писал свои труды беспристрастно и добросовестно. Ученый являлся выдающимся исламоведом своей эпохи. В таких классических трудах, как «Ислам» [I], «Культура мусульманства» [2] академик заложил основы научного изучения ислама, прежде всего его культуры и истории. Без всякой тенденциозности, строго следуя источникам, в т.ч. Корану, Сунне, наследию мусульманских теологов, историков и географов (при этом оставаясь на позициях светского ученого, следующего парадигмам классической ев-
ропейской науки), он излагает историю зарождения и распространения ислама, суть учения Мухаммада, историю халифата со всеми его светлыми и темными сторонами. Вместе с тем он пользуется любым случаем, чтобы подчеркнуть удивительные примеры благочестия ранних мусульман, гениальности и самоотверженности ученых эпохи расцвета исламской цивилизации. Являясь глубоким знатоком арабо-персидских памятников средневековья, он не скрывал своих симпатий к интеллектуальным достижениям первых поколений мусульман и оценивал в качестве выдающихся труды многих историков и географов Востока, таких как Макдиси, Ибн аль-Асир, Рашид ад-Дин и др.
В. Бартольду было свойственно рассмотрение истории исламского мира в контексте глобальных процессов, в сравнительно-сопоставительном анализе с явлениями христианского мира, конфуцианства, ламаизма и т.д. Отталкиваясь от принципов и парадигм новоевропейского просвещения, будучи приверженцем классической науки, Бартольд вместе с тем целым рядом своих идей подошел к основам того подхода к истории, который называется цивилизационным. Ци-
1 Василий Владимирович Бартольд (3.11.1869, С.-Петербург — 19.08.1930, Ленинград), акад. С.-Петерб. (1913) и Рос. (1917) АН, АН СССР. Доктор истории Востока (1900), проф. (1901). Окончил С.-Петерб. университет (1891). Автор более 400 науч. работ. Науч. иссл. посвящены изучению народов и государств Ср. и Центр. Азии, Д. Востока, Вост. Европы и Кавказа, взаимодействию культур Востока и Запада и др.
Vasily V. Barthold (bom on November 3, 1869, in Saint-Petersburg; died on August 19, 1930, in Leningrad), academician of Saint-Petersburg Academy of Sicences (1913), Russian Academy of Sicences (1917) and the Academy of Sciences of the USSR, doctor of а history of the East (1900), professor (1901). He graduated from Saint-Petersburg University in 1891. The author of more than 400 research works. The investigations are devoted to studying the peoples and states of the Middle and Central Asia, the Far East, Eastren Europe and the Caucasus as well as to the interaction of eastern and western cultures.
Нуртазина Назира Даутбековна, кандидат исторических наук, доцент Казахстанского государственного университета им. Аль-Фараби
©Нуртазина Н.Д., 2010
вилизациию понимал в классическом смысле, т.е. в сопряжении с такими явлениями, как мировые религии, урбанизация, развитая письменная культура и т.д. Он различал для эпохи средневековья христианскую, исламскую, а также китайскую, индийскую цивилизации. Большую роль в культурно-историческом прогрессе ученый видел в культурных заимствованиях и духовном обмене народов, высоко оценивая роль международной торговли. В.В. Бартольд, применяя принцип историзма, видел исламскую цивилизацию в динамике. Судьба ее видится ему драматичной и состоящей из бурного взлета, эпохи расцвета (с XI и вплоть до XV вв.), а затем постепенного угасания и покорения европейцами. Заслуга ученого — в неустанном подчеркивании высоких заслуг раннеисламской цивилизации, огромного вклада, который внес ислам в прогресс человечества, а также в стремлении подчеркивать разницу между традициями классического ислама и поздними реакционными явлениями, возникшими в практике мусульманских государств.
Хотя оценки В. Бартольдом некоторых исламских явлений, эпизодов истории исламиза-ции, а также многие термины сегодня устарели и требуют корректировок, в целом, его наследие остается научно актуальным и непреходящим; не приходится сомневаться в эрудиции и глубоком знании ученым идейных течений в исламе, духовной жизни различных регионов (прежде всего, в главных центрах ислама) на всех этапах истории мусульманского Востока.
В. Бартольд в своих теоретико-методологических воззрениях исходил из признания принципиального различия между древними мифологическими и поздними этическими религиями. Комментируя известные из китайских и византийских источников факты об обычаях тюрков около могил воинов ставить статуи убитых им врагов, а также приносить в жертву умершим каганам взятых в плен вождей вражеских племен, он затронул вопрос о разнице между «примитивным язычеством» и «культурными религиями». Примечательны его слова о том, что «религия на той ступени развития, которой соответствует шаманизм, еще не связана с этической идеей; вера в будущую жизнь не предполагает веры в загробный суд и загробную ответственность; человек не только не боится загробной кары за уничтожение чужой жизни, но полагает, что чем больше людей им убито, тем лучше его участь в будущей жизни».
В трудах Бартольда уделяется значительное внимание мистическому направлению в исламе — суфизму, его теоретикам и практикам. Ученый придерживался характерного для европейского исламоведения той эпохи воззрения, преувеличивавшего влияние домусульманского наследия, христианства, буддизма и других инокультурных элементов на генезис суфизма. Соответственно суфизм считался явлением, во многом противоречащим нормативному исламу. Тем не менее важно, что российский ученый оставил замечательные наблюдения о суфизме, его истории и, самое главное, неизменно подчеркивал выдающуюся роль суфийских шейхов в исламизации тюрков, популярность исламо-суфийских идей в культуре кочевников Казахстана. Он писал об Ахмеде Яссави, Сулеймане Бакыргани, Бахауд-дине Накшбанде и других великих суфиях Центральной Азии. По словам В. Бартольда, «получивший от тюрок прозвание «отец Ясеви» (Ата Ясеви)» Ходжа Ахмед Яссави «имел, по-видимому, большое влияние на распространение среди тюрок ислама и мусульманского мистицизма». Вместе с тем отмечается, что «Хикметы» А. Ясса-ви в последующем были переписаны, в них также делались вставки, изменялся язык подлинника, а биография туркестанского святого известна только по легендарным рассказам.
В исламоведческом наследии В. Бартольда затрагиваются вопросы о возникновении медресе, об арабских завоеваниях, взаимоотношениях арабов, иранцев и тюрков, роли арабского языка, судьбе тюркского элемента, столкновении исламской цивилизации с монгольским фактором и неоднозначных его последствиях: вслед за разрушениями, потерей исламом государственного статуса все же идет реисламизация, даже возрастание его роли и расширение территории его влияния; одним из благоприятных условий при этом считается развитие в монгольской империи и Золотой Орде международной торговли.
Часто возвращался Бартольд к вопросу о традициях веротерпимости в раннем исламе, подчеркивая в этом отношении превосходство исламских государств и богословов того времени над христианскими (в частности, имея в виду атмосферу нетерпимости в Византии). Зная культурные стереотипы своего времени, евроцентризм и исламофобию в России и Европе (например, хорошо известны критические замечания В. Бартольда в адрес тенденциозных оценок ислама не-
мецким ученым Марквартом), ученый порой настойчиво возражал против ненаучных мифов вокруг исламской истории. Это касалось, например, арабских завоеваний. Ученый различал эпизодические походы арабов (нередко с целью дать отпор двигавшимся на Мавераннахр тюркским кочевникам или китайским отрядам) и собственно арабские завоевания, планомерные расширения границ халифата. Исходя из этого, он писал, что арабы дальше Амударьи не наступали, более того, «ислам на границе с тюрками перешел от наступления к обороне» [3, с. 244]. О характере арабского правления отмечалось, что большей частью арабы довольствовались сбором податей с местного населения, оставляя прежние династии и обычаи народов.
В. Бартольд также отрицал необоснованное мнение о разрушении арабскими завоевателями доисламской письменности древних народов, о насильственном обращении в религию и навязывании арабами своего языка. В действительности, «успех арабского языка объясняется прежде всего тем, что арабы с самого начала не опирались только на силу оружия и военной организации, как германцы, монголы и в древности персы. Арабский народ уже к VII в. достиг некоторой духовной культуры, выработал литературный язык и высоко ставил красноречие и поэзию». Более вероятным считал В. Бартольд версию, что после принятия ислама доисламские памятники «были забыты без всяких насильственных мер со стороны завоевателей» [4, с. 45]. Ученый также писал о некорректности объяснять уничтожение голов статуй древних воинов (балбалов) исключительно мусульманским влиянием и мусульманским «фанатизмом». Как он писал, головы изваяниям отбивали и поздние завоеватели — монголы, из суеверия, что в противном случае эти изображения людей прошлого могут приносить вред ныне живущим.
Основываясь на источниках, Бартольд доказывал, что исламизация покоренного населения, а также распространение государственного языка вначале было даже невыгодно и нежелательно властям из-за экономических и политических соображений. Но этот процесс набирал силу объективно; причину этого академик видел в культурном превосходстве мусульманского мира: «Главное преимущество ислама заключалось, конечно, в культурном первенстве мусульманского мира, одинаково в области материальной и ду-
ховной культуры, среди образованных народов того времени». Считая главным фактором, предопределившим успехи ислама, его цивилизационные потенции, В. Бартольд подчеркивал, что ислам на ранних этапах был «проводником культуры». Академик со свойственным ему просветительским миропониманием несколько преувеличивал роль культурных и экономических мотивов по сравнению с глубоко духовной мотивацией человека и не признавал возможность участия неких иррациональных, трансцендентных сил и факторов. Ученый писал, что «знакомясь с товарами и вообще с жизнью мусульман, кочевники подвергались влиянию не столько ислама как религии, сколько вообще мусульманской культуры; но присоединение к мусульманскому культурному миру было возможно для кочевников только при условии принятия ислама».
Обращают на себя внимание теоретические обобщения и историко-культурные закономерности, открытые В. Бартольдом. Исламскую цивилизацию он видит как результат умственной работы множества народов, особенно подчеркивает ведущую роль иранского элемента. Кроме этого, как и многие ориенталисты, он объясняет взлет арабо-мусульманской цивилизации открытостью арабов к заимствованиям в области науки и культуры. «Как только ислам переступил границы Аравии, он неизбежно должен был подвергнуться влиянию более образованных инородцев и иноверцев». Далее определяется интересная закономерность: исламизация имела своим следствием усиление среди тюрков влияния персидской культуры и персидского языка. Иными словами, была замечена такая особенность приобщения к исламу тюрков, как посредничество иранского мира и усилившаяся интеграция тюрков и иранцев в рамках новой цивилизации. Вместе с тем, иранцы и даже тюрки превосходно сохранили в ходе приобщения к исламу свою этническую идентичность, язык, культурные особенности. Несмотря на сильное влияние арабской и персидской культур, «полного подчинения тюрок арабской и персидской культуре нигде не произошло; нигде не было случая утраты тюрками своего языка». В лоне ислама тюрки были весьма авторитетными. С IX в. поднялась их роль как военного элемента в мусульманском мире, а к XIII в. тюркский язык был признан в качестве третьего литературного языка мусульманского мира. Одновременно В. Бар-
тольд говорил о взаимосвязи тюркизации и ис-ламизации в постмонгольской Центральной Азии: «Победа тюркского элемента сопровождалась победой ислама и мусульманской культуры» [5, с. 213].
Российским академиком была высказана идея, на которую мало обращали внимание поздние исследователи. Это — идея о принципиальных различиях в способах и характере исламизации оседлых регионов Центральной Азии (современная территория Узбекистана) и тюркских кочевых племен Казахстана. В. Бартольд, в целом низко оценивавший интеллектуальный и цивилизационный уровень номадов (это видно даже в привычке употреблять словосочетание «культурные области» в применении к оседло-земледельческим оазисам), вместе с тем иногда справедливо замечал этнопсихологические преимущества кочевников, обусловленные их образом жизни и историей. Эти преимущества, по его мнению, благоприятствовали быстрому и, самое главное, искреннему принятию ими мусульманской религии.
Обращение в ислам в таких регионах, как Мавераннахр, среди покоренного силой оружия оседлого ираноязычного населения, было во многом обусловлено с установлением там «рабского владычества»; в исламизации нередко имели место насильственные меры, а также экономические меры и подкуп (освобождение от налога «джи-зья»; сообщается также о практике давать поощрительные два дирхема за посещение мечети бедными согдийцами) и т.д. В кочевой же среде было совершенно иначе: В. Бартольд подчеркивал исключительно добровольный и ненасильственный характер обращения в ислам тюрков. Академик всегда писал о мирном характере исламизации вообще, и в особенности тюркских кочевников Центральной Азии. «В отличие от иранцев, тюрки и впоследствии не были покорены мусульманским оружием»; «подчинение тюрок влиянию ислама — лишнее доказательство в пользу значения этой религии как культурной силы».
Ученый также писал, что «нет, по-видимому, фактов в пользу предположения, что распространению ислама способствовала природная воинственность тюрок, что тюрки увлеклись идеей священной войны и райскими блаженствами, обещанными павшим в такой войне. Возникновение индивидуального миссионерства внутри мусульманского мира и за его пределами было связано с возникновением мусульманского мис-
тицизма — суфизма. В биографиях известных суфиев обыкновенно говорится об обращении ими в ислам большого числа иноверцев; суфии отправлялись проповедовать ислам в степь, к тюркам, и всегда, до последнего времени, пользовались среди тюрок гораздо большим успехом, чем представители книжного богословия. Проповедники-суфии говорили и говорят в степи не о священной войне и райских наслаждениях, а о грехе и адских муках; европейские путешественники о Средней Азии и Центральной Африке одинаково, независимо друг от друга, вынесли впечатление, что рассказы об аде больше всего способствуют распространению ислама» [6, с. 68]. Таким образом, ученый доказывал, что при пропаганде ислама более эффективными оказывались призывы к моральной ответственности, идеи богобоязненности, взятые из Корана (на которых делался акцент в суфизме), нежели примитивные лозунги, соблазняющие тем, чтобы пасть в войне с «неверными» и оказаться в объятиях райских гурий.
В. Бартольд отмечал искренность и особую преданность исламу тюркских неофитов, причину которых он видел в природном благородстве и простоте нравов кочевников, их «неиспорченности цивилизацией». Вообще, русскому ориенталисту принадлежат ряд ценных наблюдений об особом историческом предназначении номадов и привлекательных сторонах психологии тюркского человека. Например, он утверждал, что, несмотря на внешнюю суровость и воинственность, в истории кочевые народы не были излишне жестокими и тем более не знали коварства.
Академик писал, что тюрки-кочевники в лице своих правителей (на примере Караханидов и Сель-джукидов) часто превосходили оседлые народы своим благочестием и нередко обосновывали свои походы на старые мусульманские центры как приход восстановителей правоверия. В другом месте ученый пишет, что «суеверные кочевники, сравнительно недавно принявшие ислам, были гораздо более усердными почитателями религии и ее служителей, чем культурные правительства» [4, с. 329]; так что смена иранских династий тюркскими даже «сопровождалась усилением строгости и нетерпимости в делах веры» [3, с. 238].
Выявлялась и такая закономерность: тюрки-мусульмане впоследствии содействовали победе ислама над внешними врагами и расширению границ мусульманского мира. Бартольд не со-
глашался с распространенными в тот период в европейской науке расистскими взглядами, согласно которым преобладание тюркского элемента в мусульманской истории влекло за собой упадок культуры. Все эти высказывания имеют большую ценность для определения характера исла-мизации кочевников-тюрков Казахстана и других регионов.
Другая закономерность, которую подчеркивал ученый, это — связь религиозного миссионерства с международной торговлей. Данный тезис доказывается на примерах из различных периодов мусульманской истории. Признание того, что караванные пути были одновременно и путями религий, в т.ч. ислама, является исключительно важным и ценным в контексте исследования исламизации тюрков средневековья. Применяя данный тезис, мы можем утверждать о реальности процесса исламизации кимакских племен (поскольку хорошо известны торговые связи арабов с казахстанским Прииртышьем). Тезис о связи торговли и миссионерства использовался Бартольдом и для критики расхожего мнения о насильственном обращении в ислам многих народов. Говоря об успехах ислама у волжских булгар, ученый пишет, что они быши «связаны с успехами мусульманской торговли, а не успехами мусульманского оружия» [3, с. 240].
В отличие от многих исследователей своей эпохи и, в особенности, востоковедов советской эпохи, В. Бартольд был против приукрашивания доисламского состояния Персии, иранского мира вообще (эти идеи отчасти можно отнести и к оценке древнетюркского наследия). Вместо этого он подчеркивал, что только с исламом начался подлинный расцвет иранской культуры, рост городов, появление исторической науки, поэзии и т.д. Кроме того, отмечались отрицательные стороны позднего зороастризма, утратившего связь с этикой.
Корифей российского востоковедения неоднократно утверждал о превосходстве ислама как религии над иными вероучениями эпохи средневековья. И здесь дело отнюдь не в личных пристрастиях автора, тем более речь не шла о критике той или иной религии как таковой. Раскрывались лишь недостатки конкретных исторических форм религий, с которыми сталкивались тогда тюрки. Например, В. Бартольд откровенно пишет, что зороастризм освящал браки отца с дочерью, сына с матерью, брата с сестрой, и ос-
тановить эти кровосмесительные браки смог только ислам. Говоря о средневековых христианских вероучениях (возможно, именно об азиатском христианстве и его сектах), академик печально констатировал, что «христианство того времени, по своей нетерпимости к чужим верованиям и к разногласиям внутри церкви, не могло объединить людей во имя общих культурных задач».
Поскольку научные интересы В. Бартольда были связаны в большей мере с оседлыми районами Центральной Азии, культурой Мавераннах-ра, то он, конечно, не мог обойти вниманием феномен Караханидской империи. Он оценивал исламизацию караханидских тюрков как прогрессивный для их истории факт, который в числе других определил и характер их завоевания Ма-вераннахра: достаточно мирный и неразрушительный. Вместе с тем ученый оценивал период владычества Караханидов в истории Среднеазиатского междуречья (после блестящей Сасанидской эпохи) в одних местах как частичный регресс, а в других — полагал, что смена династий и тюр-кизация мало отразились на культурной жизни региона и «перерыва в культурном развитии не было» [3, с. 129]. В. Бартольд одним из первых обратил внимание на легенды о Сатуке Богра хане и выдвинул свои версии об исламизации Караханидского государства. Интересна оценка им поэмы Юсуфа Баласагуни «Кутатгу Билик», которая, по его словам, всецело «проникнута духом ислама» и свидетельствует об исламизиро-ванности караханидской культуры.
Отмечая, что вообще история исламизации тюрков весьма слабо и противоречиво отражена в достоверных исторических источниках, В. Бартольд со свойственным ему недоверием к устным народным преданиям и фольклору кочевников затруднялся ставить и изучать эту проблему непосредственно. Тем не менее, для сегодняшнего дня имеют ценность выводы и отдельные глубокие высказывания классика об исторических предпосылках исламизации. Это признание мировых и в целом этических религий более высокой ступенью религиозного и умственного развития человечества, истоком полноценных цивилизаций; установление факта духовного упадка многих религий, непродуктивности старых традиций и объективного превосходства молодого ислама; о торговых путях и мусульманском образовании как важном факторе духовной пропаганды; о характере и особенностях процесса
исламизации тюрков (мирные формы, длительность и прерывность, своеобразные, неантагонистические отношения тюрков с арабами, посредничество иранского мира, роль суфийских орденов и др.), периодизации.
В связи с последним вопросом нужно сказать, что, опираясь на сведения Якута, Макдиси, Ибн аль-Асира, В. Бартольд стремился очертить в своих трудах хронологию постепенного вовлечения тюрков Центральной Азии в орбиту новой религии. В соответствии с общими воззрениями русско-европейского востоковедения той эпохи он давал низкую оценку уровню ислами-зации кочевников, что во многом было обусловлено недоверием к народным преданиям, генеалогическим источникам (шежире. — На казах, яз.) тюрков и даже к сообщениям некоторый арабских источников (например, сведения Якуби в его «Тарих» об исламизации карлуков в середине VIII в., т.е. как и большинство русско-советских историков, он отодвигал время окончательной исламизации тюрков к монгольской эпохе. Согласно трудам Бартольда, знакомство тюрков с исламом, начатое в VII—VIII вв., стало активным и ощутимым лишь в X—XII вв. Эпоху Саманидов он считал началом по-настоящему успешной пропаганды и обращения в ислам тюрков. «Успехи ислама среди тюрок начались со времени господства в Средней Азии иранской династии Саманидов (820—1000)».
Массовую исламизацию тюрков ученый связывал с датой 349 г.х/ 960 г., когда, по сообщениям Ибн аль-Асира, имел место факт массового принятия ислама тюркскими кочевниками, численность которых определена в 200 тыс. шатров, но точное местопребывание этих племен и этническая атрибуция не названы. Анализируя данный факт, Бартольд предположил, что произошло это событие скорее в Караханидском каганате, в казахстанском Семиречье (Жетысу). В корреляции с другими сведениями, он утверждал, что данный успех ислама следует определенно связывать с влиянием государства Саманидов. Что касается личностей, имен, то вероятна причастность к данным событиям некоего ученого — иранца из Бухары Абу-л Хасана Мухаммед б. Суфьян ал-Келимати, перешедшего на службу к караханидскому хану и умершего при его дворе раньше 960 г. «Из других представителей ислама, действовавших среди тюрков, мы знаем Абу-л Хасана Са‘ида б. Хатима ал-Усба-
никати, который «ушел в страну тюрков» раны-ше 380/990 г.». Также Бартолыдом обращается внимание на причастносты к исламизации тюрков Караханидского каганата бежавшего к тюркам Кашгара саманидского царевича Насра б. Нуха в первой половине X в.
В.В. Бартолыд писал, что в XIII в. продолжа-лисы, хотя и очены медленно, акции исламиза-ции и одновременно — тюркизации Туркестана. Временем окончателыного утверждения ислама среди тюрков Централыной Азии Бартолыд считал эпоху Золотой Орды — XIV в. «Таким образом, можно сказаты, что благодаря монголыской империи, победа ислама была решена оконча-телыно», «уже в XIV в. ислам быш государственной религией на всем пространстве, завоеванном монголами, от Южной России до границ Монголии и Китая» [5, с. 213].
Примечателыно, что академик В. Бартолыд, достаточно скептически оценивая итоги ислами-зации тюрков домонголыского времени, вместе с тем был далек от другой крайности — свойственной советским историкам и этнографам последующих лет привычки видеты в казахах вечных «плохих мусулыман», якобы вплоты до XIX в. бывших полумусулыманами и полушаманистами. Вместо этого классик в своих трудах отмечал достаточно высокий уровены исламизированности казахов уже в эпоху средневековыя — в XV— XVI вв. Сравнивая казахов с кыргызами, которые, по его мнению, были слабее связаны с исламом (посколыку ученый исходил из представления об их позднем переселении из Енисея), он говорит следующее: «В противоположносты киргизам, казаки (казахи — H.H.) вышли из среды мусулыман, узбеков, и пришли на берег Чу, отло-жившисы от узбецкого хана Абулхайра» [7, с. 515].
Замечателына прозвучавшая из уст академика исламская атрибуция тюркских государств пост-монголыского периода в его труде «История ту-рецко-монголыских народов»: «Мусулыманскими были и все государственные образования последующего времени, ханства Крымское, Казанское и Астраханское в Южной России, ханства казацкое, узбекское и другие в Средней Азии. На Волге и Яике ислам утвердился так прочно, что впоследствии мог распространятыся в нынешних киргизских (или казацких) степях не толыко с юга, но и с севера». В то же время окончателыную победу мусулыманской кулытуры на севере (Вол-го-Уралыский район, Сибиры) ученый связывал с
временем русского владычества, а в Передней Азии — с образованием больших государств: Турции и Персии.
Красной нитью через все произведения академика проходит идея о неоспоримой прогрессивной роли раннего ислама как религии и цивилизации в истории Центральной Азии, равно как и других регионов Востока; о благотворных моральных, интеллектуальных, социальных и политических последствиях исламизации всех народов, в т.ч. тюрков и монголов Золотой Орды.
Вместе с тем методология классического русского востоковедения, конечно, в определенных аспектах устарела. В частности, как уже отмечалось нами, Бартольд недостаточное внимание обращал к тюркским (в т.ч. и казахским) генеалогиям — шежере, устной историологии мусульманских народов и предпочитал им восточные нарративные письменные источники: неоднократно ученый подчеркивал «различие между историей и легендой». Между тем, как справедливо указывает современный казахский ученый профессор А.К. Муминов, данные письменных ис-
точников порой «во многом противоречили картине исламизации Центральной Азии, рисуемой сакральными рассказами, а в большинстве случаев даже отвергали ее» [8, с. 230].
ЛИТЕРАТУРА
1. Бартольд В.В. Ислам // Собр. соч. В 9 т. Т. 6. — М., 1966.
2. Бартольд В.В. Культура мусульманства // Собр. соч. В 9 т. Т. 6.
3. Бартольд В.В. История культурной жизни Туркестана // Собр. соч. В 9 т. Т. 2, ч. 1. — М., 1963.
4. Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия // Собр. соч. В 9 т. Т. 1. — М., 1963.
5. Бартольд В.В. История турецко-монгольских народов // Собр. соч. В 9 т. Т. 5. — М., 1968.
6. Бартольд В.В. Двенадцать лекций по истории турецких народов Средней Азии // Собр. соч. В 9 т. Т. 5.
7. Бартольд В.В. Киргизы. Исторический очерк // Собр. соч. В 9 т. Т. 2, ч. 1.
8. Муминов А.М. Казахские ходжи // Shygys (Восток). — Алматы, 2004. — № 1. — С. 229—235.
Ключевые слова: культурные заимствования, исламский мир, мировые религии, примитивное язычество, суфизм, арабский язык.
Key words: cultural borrowings, Islamic world, world religious, primitive paganism, Sufism, Arabic.
Nazira D. Nurtazina
ACADEMICIAN V.V. BARTHOLD’S CONTRIBUTION TO THE STUDY OF ISLAMIZATION OF THE TURKS
The article is dedicated to the scientific significance of oriental heritage of V. Barthold, the Russian academician. His contribution to the study of islamization of the Turks is greate. The scholar gave answers to such questions as reasons of islamization, its peculiarities, influence of Arabian and Persian cultures, the role of Sufism and historical importance of this process. V. Barthold criticized falsification of Islamic history and proved that Islam had been spread among the Turks amicably. He considered that islamization of the Turks had been completed in the post-Mongolian period.
