CC BY
37DOI: 10.31249/metodannual/2021.11.16
Кузенков П.В.*
«Византийский» тип средиземноморской цивилизации: генезис, эволюция, трансформация
Аннотация. Задача статьи - проанализировать специфические критерии «византийского» типа средиземноморской цивилизации и на этой основе предложить методологические принципы для прослеживания динамики и механизмов генезиса, эволюции и трансформации цивилизации данного типа. Критериальный подход предполагает выделение аксиологического стержня (аксиоматикона) и внешних форм (репрезентативов), определяющих уникальность цивилизации. Лабильность и вариативность внешних форм при инертности аксиологического стержня позволяют прослеживать эволюцию цивилизацион-ного феномена на всем протяжении его истории, что позволяет преодолеть проблему определения порога изменчивости форм для констатации диахронической стабильности циви-лизационного типа. На примере византийской цивилизации постулируется необходимость выработки строгой методологии определения, верификации и формализации аксиоматико-на, с одной стороны, и разработки инструментария для сбора, классификации и анализа репрезентативов на основе семантики, семиотики, герменевтики и имагологии как методов работы с базовыми лексемами, идеологемами и образами разной степени устойчивости - с другой. Предложенная методология позволяет успешно решать задачи по отслеживанию процессов генезиса, трансформации и гибели того или иного цивилизационного типа. В частности, на примере византийской цивилизации использование концептов аксиомати-кона и репрезентативов позволяет более или менее однозначно решить проблему границы между античным и «византийским» этапами развития Большого Средиземноморья, проследить динамику основных эволюционных процессов цифилизации данного типа, определить узловые точки внутренних кризисов и выявить их комплексное взаимодействие с внешними и внутренними цивилизационными вызовами, а также выявить механизмы трансформации «византийского» типа цивилизации в новый, «неоэллинистический» тип, с принципиально иным аксиоматиконом, но значительным набором поствизантийских ре-презентативов. Проведенное исследование носит предварительный характер, однако его результаты представляются особенно перспективными для исследований в области отечественной истории, социологии, культурологии, а также для усовершенствования методологии экспертных оценок по вопросам внешней и внутренней политики.
* Кузенков Павел Владимирович, кандидат исторических наук, директор Научно-образовательного центра «Международные политические исследования Большого Средиземноморья», доцент кафедры «Теология и религиоведение» Севастопольского государственного университета, e-mail: [email protected].
© Кузенков П.В., 2021
319
Ключевые слова: политика; политическая наука; теория; методология; государство; общество; Византия; православие; цивилизация; ценности; социальная репрезентация; семиотика; семантика; этимология.
Для цитирования: Кузенков П.В. «Византийский» тип средиземноморской цивилизации: генезис, эволюция, трансформация // МЕТОД : Московский ежегодник трудов из обществоведческих дисциплин : ежегод. науч. изд. / РАН. ИНИОН. Центр перспект. методологий социал. и гуманит. исслед. - Москва, 2021. - Вып. 11. - С. 319-334. - URL: http://www.doi.org/10.31249/metodannual/2021.11.16
Большое Средиземноморье представляет собой масштабный феномен, существующий в геофизическом, биосферном, географическом и социальном пространстве-времени эволюционного ядра Старого Света. Именно в этой ключевой структуре нашей планеты формировались и развивались самые успешные цивилизации Древнего мира, Античности и Средневековья, родились три «мировых» религии, протекали интенсивные социальные, политические и военные конфликты, энергично функционировали разветвленные системы культурного и экономического взаимодействия. Большое Средиземноморье - это своего рода «нервный узел» человеческой истории, изучение которого в высшей степени перспективно с использованием методологических разработок в области сравнительной политологии, исторической социологии и в особенности эволюционной морфологии.
Важнейшим историческим феноменом, имеющим не просто непосредственное отношение к Большому Средиземноморью, но в течение веков наполнявшим значительную часть этого пространства единой политической субъектностью, является христианская римская цивилизация, в исторической науке известная как Византия (англ. Byzantium, нем. Byzanz, франц. Byzance). Важно отметить, что под «Византией» мы понимаем не только имперское государственное образование с центром в Константинополе (древнем Византии), которое выступало естественным правопреемником античной Римской империи, но и связанную с ней особую цивилизацию, с неотрывными от нее и единосущными ей явлениями: чередой людских поколений, осмыслявших себя в качестве «римлян / ромеев»; осваиваемым ими пространством; особой формой культуры и нравственности; соответствующими способами хозяйствования и быта и т.п.
Аксиологический стержень цивилизации и его семантические признаки
Принимая ценностную модель цивилизации, мы будем здесь и далее понимать под этим феноменом «единый культурный комплекс, иерархически выстроенный вокруг неоспариваемых ключевых ценностей» [Katzenstein, Weygandt, 2017, p. 431]. При таком подходе очевидно, что интегрирующим элементом и одновременно ключевым маркером того или
320
иного цивилизационного типа выступает специфическая ценностная система, формирующая своего рода ядро, или, точнее, стержень, вокруг которого происходят консолидация и скрепление всего цивилизационного комплекса, с его упомянутыми выше разнообразными аспектами человеческого бытия. Одновременно важнейшим признаком цивилизации являются формы ее репрезентации, как внешней, так и внутренней, которые придают конкретной цивилизации специфические черты, отделяющие ее от конкурентных или родственных цивилизаций и иных типов. При описании этих форм ключевое место занимает семиотический анализ в первую очередь лексического инструментария, идеологем, устойчивых ритуалов и механизмов потестатной репрезентации1.
Аксиологическое двуединство стержня-«скрепы» и внеокружающих его компонентов цивилизационного комплекса находится в сложном взаимодействии с дополняющими их составляющими, которые в научном анализе могут служить идентификаторами или маркерами цивилизации. В их числе: доминантная этнокультурная общность (этнос, народ, £0voç) с ее этнокультурными моральными устоями (нравами, £0oç) и языком межгруппового общения (койне, koiv^); географическая среда (страна, земля, %шра), консолидированная как окультуренное пространство (ойкумена-«вселенная», oÎKOu^évn) и как политическая целостность (империя / царство, Paoi^sia); религиозная и конфессиональная идентичность (православие, Ôp0o5o^ia); художественная, техническая и технологическая культура; целостная правовая традиция (опирающаяся на кодифицированное римское право); определенные хозяйственные порядки; системы денежного обращения, мер и весов и прочие подобные инструменты цивилизационной жизнедеятельности.
Современный термин «цивилизация» (французское civilisation, английское civilization) возник достаточно поздно, на пике Просвещения, в XVIII в. Его появление зафиксировано сначала во Франции (1757), затем в Англии (1767), а уже потом - по всей Европе. Это слово использовалось для обозначения как процесса обретения высокого уровня общественного развития (цивилизованности), так и его результата [Benveniste, 1966]. Тем самым акцентировался эволюционный потенциал цивилизации, хотя поначалу довольно односторонне и линейно-прогрессистски. Только сейчас, и то довольно робко, этот потенциал начинает проявляться в представлениях об устойчивом, точнее, поддерживаемом развитии (sustainable development), всесторонней или множественной модернизации (multiple modernization) и сбалансированной, многомерной глобализации (manyfold globalization). Однако уже в античные времена те же стороны человеческой жизни и социально-политической практики успешно осмыслялись,
1 Нередко область отношений к власти определяется прилагательным «потестар-ный» (ср. англ. ро1е81апап); однако более корректной представляется форма «потестатный» (ср. лат. ро1е81а11УШ «касающийся власти»).
321
например, с помощью латинского civilitas, от которого в череде превращений и произошел новоевропейский термин. Само слово civilitas имплицитно, in nuce, включало практически все последующие значения и смыслы, отразившиеся в новоевропейском понятии «цивилизация», однако главным были, безусловно, качества и доблести римского гражданина, civis [OLD, 1968, p. 330; ThLL, vol. 3, 1906-1912, col. 1219-1220].
Это были, прежде всего, способность быть полноценным и полноправным членом городской / гражданской общины (civitas), соответствующие нравы и нормы достойного поведения (верность государству, понимаемому как «общественное дело», res publica, своему долгу, законам, отеческой традиции и т.п.), вежливость и приветливость к согражданам, воспитанность, сдержанность и справедливость. То, что новоевропейское понятие распространяло на процесс приобщения к «неоспариваемым ключевым ценностям» множества поколений через общее просвещение (масштабная, внешняя эволюция), античное понятие фокусировало на приобщении к таким ценностям и стандартам отдельных личностей в их жизненном развитии (частная, внутренняя эволюция) через индивидуальное воспитание (educatio, disciplina).
В греческом культурном пространстве возник параллельный термин то koXïtïkôv, который развивался по схожей модели (от nôAaç = civitas 'город-государство') и, очевидно, испытал влияние латинского civilitas в условиях имперского билингвизма. Однако семантическое поле греческого слова более специфично и теснее замыкается на политико-правовой сфере, что определило и значение позднего термина koXïtïo^ôç «система государственного управления» [Pinzger, 1832, t. I, p. 665]. Характерно, что лишь в новогреческом языке у этого слова развивается значение, призванное описывать общественное развитие по аналогии с западными понятиями «культура» и «цивилизация»: в современном греческом koXïtïo^ôç может означать и то, и другое [Апцпфйкод, 1964, т. IA', о. 5947].
В эллинистической ойкумене, ставшей, наряду с римским политическим субстратом, основой византийского цивилизационного пространства, были выработаны свои специфические понятия для обозначения социально-культурной идентичности. Прежде всего, это термин yûia, производный от tyiXoç 'любимый, любезный, близкий, дорогой'. При всех своих лингвистических и семантических отличиях греческое yiXoç очень близко к латинскому civis и сходится с ним в своей фундаментальной значимости: акцентировании качеств полноценного члена гражданского общества, приверженца «неоспариваемых ключевых ценностей» и, соответственно, истинно «цивилизованного» человека. Латинское civis, восходящее к праиталийскому *keiwis и праиндоевропейскому *kéy (H)-wo-s, исходно означало 'близкий, свой, дорогой, родной' (от той же праиндоевропейской основы происходят русское семья, древнеиндийское séva 'дорогой', латышское sieva 'жена'). Греческое yiXoç восходит к индоевропейскому *bhl-o-s 'приятный, добрый, приветливый' (оттуда же немецкое billig
322
'подходящий, дешевый') и в последующем фокусируется на близости и полном доверии, а также на безусловном разделении ценностей.
Семантическое родство вышеназванных терминов нашло примечательное преломление в римско-христианском («византийском») культурном дискурсе. Термин civitas как обозначение государства-общества был переосмыслен в концепции «civitas Dei», разработанной блаженным Августином в 413-427 гг. в условиях глубинного кризиса и трансформации античной цивилизации. Августин противопоставляет сугубо политическому римскому концепту res publica новое, духовно-нравственное понимание государственности, которое он, опираясь на библейский концепт «Царства Божия» (ßaoilsia toû ©soû), обозначает как civitas Dei - наполняя тем самым традиционный латинский термин новым, специфически христианским морально-ценностным содержанием [Baynes, 1936; Коноплев, 1998]. В ту же эпоху в греческом (собственно византийском) теологическом дискурсе развиваются концепты ßiog Kai noAtrsia toû àyiov (житие святого, агиографический жанр) и yûoç Oeoû 'друг Божий' (регулярный эпитет святого). Последнее выражение восходит к словам Христа: «Вы - друзья (фйт) Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам» (Ин. 15:14). Таким образом, в формативный период становления византийской цивилизации понятийная терминология классической Античности, сохраняя базовую семантику, адаптируется к новому, христианскому религиозному содержанию, заметно усиливая акцент на аксиологической парадигматичности социальных феноменов.
Происхождение и развитие ключевых ценностей, а также прочих составляющих цивилизационного комплекса - от демографических и языковых до хозяйственных и управленческих, - может быть, да и обычно бывает не только не синхронизовано, но и распределено во времени. Процессы их выработки, метаморфозы и трансформации нередко могут быть относительно независимы от общей динамики цивилизации. Так, языковые и этнокультурные традиции зачастую гораздо древнее цивилизаций, равно как и их демопопуляционные субстраты. Они обычно наследуются цивилизациями в ходе вертикального трансфера достижений предыдущих эпох. В то же время практические и культурные умения, а также технологии и артефакты разного рода могут легко и достаточно быстро усваиваться в ходе горизонтальных трансферов от внешних контрагентов цивилизаций.
Выделение всех этих основных цивилизационных измерений и параметров, их максимальная операционализация необходимы для объективного изучения процессов генезиса цивилизации, ее последующего развития / деградации и межцивилизационного взаимодействия. Особенно важно при этом проследить эволюцию стержневого аксиологического интегратора цивилизации. Его консолидация создает момент развития, позволяющий цивилизации утверждаться и создавать общезначимые достижения. Напротив, его эрозия и разрушение фактически ведут - в нашей
323
системе понятийных координат - к глубинной деградации или даже исчезновению соответствующей цивилизации.
Генезис
Пространственно-временные параметры той или иной цивилизации весьма относительны и подвижны. Они включают весь комплекс географических и антропосферных феноменов, создающих внешние условия и фундаментальные предпосылки для генезиса новой цивилизации, процесс которого, как правило, растянут на несколько поколений. В частности, для византийской цивилизации такой «материнской платформой» и средой генезиса стали зоны древнейшего антропогенеза и формирования первичных культур на пространствах «Плодородного полумесяца» и Циркумпон-тийской археологической провинции. В ходе последующего цивилизаци-онного развития здесь развивались и сменяли друг друга квазиимперские общности, обычно описываемые в древних источниках как «царства»: хеттское, фригийско-лидийское, персидское и греко-македонское. Последнее быстро распалось как политический феномен, но оказалось удивительно устойчивым в качестве единого культурного пространства универсалистской фазы греческой античной культуры - эллинизма. В дальнейшем эллинистическая ойкумена обогатилась уникальным политико-правовым опытом Римской державы, которая, в свою очередь, испытала сильнейшее влияние со стороны завоеванного ею Востока («Азии») и трансформировалась из республики в принципат, а затем и доминат. Именно в эту эпоху начинается глубинная трансформация всей античной цивилизационной парадигмы под влиянием новой мировой религии - христианства. Проиграв трехвековую войну христианской церкви, императоры фактически уступили ей роль социального интегратора. Сакральная вертикаль «Царства Божия», выделенная в христианской теологии в качестве универсальной аксиологической оси и категорически противопоставленная горизонтали «мира сего» с его «земными» ценностями, в результате христианизации империи была принята в качестве теократического стержня государственности (заменив прежний инструмент социальной консолидации в виде сакральной политической власти). Именно эта «ценностная революция», на наш взгляд, не позволяет рассматривать поздне-античную христианскую империю как очередной виток развития античного общества и заставляет говорить о рождении особого, «византийского» типа цивилизации.
В византинистике давно идут споры о точном времени «рождения Византии»: к примеру, оксфордские справочники начинают Византию с IV в. [ОББ, 1991; ОНБ8, 2008], а кембриджские - с VI в. [СНВЕ, 2008] и даже с VIII в. [СМН IV, 1966-1967]. Такой разброс связан с тем, что период ГУ^П вв. выступает для этой цивилизации в качестве формативного,
324
поскольку именно в это время оформляются в общих чертах религиозная система «ортодоксии» и политическое учение «византизма». При этом одни историки отталкиваются от начала этого процесса, другие избирают его середину, а третьи предпочитают исследовать Византию как уже устоявшийся феномен. Но для эволюционно-морфологического анализа необходимо рассматривать генезис нового цивилизационного типа наиболее полно, с того момента, когда формируется его уникальный «ценностный код», который - по аналогии с биологическим геномом - начинает транслироваться в среде представляющих данную цивилизацию индивидуумов и определять, на уровне их личных убеждений, их самоидентификацию и специфику поведения.
Именно по аксиологическим основаниям началом отсчета нового типа цивилизации наиболее естественно считать именно легализацию и рецепцию христианства на государственном уровне: принятие христианской символики императором Константином Великим при взятии Рима (312 г.) или полное прекращение гонений на христиан (Миланский эдикт 313 г.). Близко к этим датам примыкает и другая реперная точка: строительство на месте Виз4нтия восточной столицы империи, Константинополя - Нового Рима (324-330 гг.). Признавая наличие у позднеримского (ранневизантийского) периода ряда специфических текстов, мы не находим оснований для его противопоставления последующим фазам развития византийской цивилизации. Принятый в это время новый «ценностный код», сформированный на базе библейской религиозной традиции, удобно принять в качестве «точки бифуркации», отделившей новую, «византийскую» цивилизацию от античной, с присущей последней ценностной системой, ориентированной на так называемое язычество. Характерно, что последний термин не обозначает какую-либо конкретную религию, но возник именно для указания на аксиологический антагонизм между новой и старой системами ценностей. Определенная драматичность (не замечаемая вне грекоязычного контекста) заключалась в том, что античная религиозная традиция, которая в русском языке обозначается через специальный библеизм «язычник» (калька с греческого ¿Вуц и еврейского goyyim), в грекоязычной христианской среде маркировалась словом "ЕХАцу - этнонимом ('грек, эллин'), переросшим в культуроним ('человек эллинистической культуры'). Тем самым в среднегреческом языке византийской эпохи исчезла возможность этнической (само)идентификации греков как народа, так как этот термин оказался «зарезервирован» в качестве пейоративного эпитета со значением 'язычник, противник христианства' ('gentile, pagan') [Lampe, 1961, p. 451; Kaldellis, 2008], и в этом качестве «эллинами» византийцы спокойно именовали любые языческие народы: болгар, персов, русских. Для самих же грекоязычных византийцев обозначением служил по-литоним Pca^ahi 'римляне, ромеи', восходивший к римской имперской идентичности и породивший впоследствии ряд поствизантийских топонимов и этнонимов (Рум, Румелия, Румыния, румыны, аромуны, румеи, урумы).
325
Географически пространство византийского мира охватывало изначально территорию почти всего Большого Средиземноморья, от Атлантики до Понто-Каспия, с включением Ближнего Востока (кроме Аравии), Закавказья и северной части Междуречья. В результате эрозии и сжатия части дополнительных составляющих цивилизационного комплекса -прежде всего хозяйственных и демо-популяционных, - внешних вторжений и завоеваний политические, а вскоре затем и культурные границы византийского мира существенно сузились как на Востоке, так и на Западе. Сохранилась лишь сердцевина из малоазийских и балканских провинций, «пульсирующая» в широких пределах, но в целом неумолимо сжимавшаяся вокруг Константинополя.
Общепризнанными источниками и родовыми признаками византийской цивилизации считаются три базовых компонента: 1) римская политическая и юридическая традиция, 2) греческий язык и литературная культура, 3) христианская религиозно-мировоззренческая система [Острогорский, 2011, с. 64; OHBS, 2008, p. 3]. Все эти три элемента внесли свой вклад в формирование уникального византийского аксиоматикона - как мы предлагаем называть общепринятый ценностный стандарт той или иной цивилизации (термин a^iro^axiKov - лексически субстантивированное прилагательное среднего рода из выражения a£,iro^axiKOv Kavrav - ценностный канон, стандарт), который определяет родовую природу цивилизации, а если использовать биологические аналогии, то ее генотип или генетическую программу.
Эволюция и трансформация. Семантический аспект
Цивилизационное ядро вкупе с дополнительными составляющими, сохраняя свою идентичность, развертывается во времени, подвергаясь постоянным эволюционным трансформациям. Отследить континуитет при этом бывает непросто, и здесь важнейшим методологическим инструментарием служит семиотический анализ как артикулируемых expressis verbis идеологических репрезентативов, так и неявных семантических сдвигов в фундаментальной терминологии.
В силу ценностной природы аксиоматикона его основным содержанием являются мировоззренческие и моральные установки христианства, получившего в IV в. статус господствующей религии греко-римского мира и окончательно оформившегося к IX веку в форме «ортодоксии» (православия). Базисными «слоями» христианского аксиоматикона являлись три группы текстов: Новый Завет, Ветхий Завет и учения наиболее авторитетных церковных писателей «формативного периода» православной догматики (IV-VIII вв.), известных как святые Отцы Церкви. Помимо этого, византийская ценностная система включала в себя и дохристианские античные компоненты, которые рассматривались в ученой традиции как
326
«внешняя философия» (ё£,ю 9i^ooo9ia) - внешняя, разумеется, по отношению к библейским и святоотеческим пластам, маркируем понятием «наша (т.е. принятая у нас) философия» (п ка9' ПЦЙ? 9i^oao9ia). Наконец, политическая и правовая культура Византии в значительной степени была ориентирована на римский имперский образец, который сам, в свою очередь, сформировался на основе тесного взаимодействия древнеримских республиканских традиций с политическими инновациями эллинистического периода.
Помимо трех основных источников генезис византийской цивилизации прямо или опосредованно обогатили немало иных традиций. В их числе - преобразованное эллинизмом наследие Египта и Финикии, Персии и Парфии, Великой Армении и Понтийского царства, Фракии и Леванта. Византия впитала культуры, обычаи и нравы народов, интегрированных еще на два тысячелетия раньше в так называемую Центральную цивилизацию или Центральную мир-систему [Wilkinson, 1987]. Таким образом, генезис византийской цивилизации происходил в уже давно сложившемся сетевом сообществе цивилизаций [Wilkinson, 2002], которое вписано в масштабное географическое пространство Большого Средиземноморья и корни которого уходят в глубокую древность.
В самый начальный момент своего генезиса византийская цивилизация опирается почти на все Средиземноморье с его ключевыми субрегионами - Египтом, Святой Землей, Сирией, Малой Азией, Грецией, Италией, Балканами и Черноморьем. Каждый из них привнес определенную составляющую в ее цивилизационную основу. Так, Святая Земля и страны эллинизированной иудейской диаспоры (Египет, Сирия, Малая Азия) сформировали основания христианской религии; Греция и Малая Азия -греческий язык и высокую античную культуру; в Италии и эллинистических странах (Египет, Сирия, Малая Азия) развились ключевые политические и правовые идеи, на основе которых был синтезирован (еще в римское раннеимперское время) так называемый доминат - специфически римский вариант монархической деспотии с сохранением базового принципа «народной легитимации» [Вальденберг, 2007].
Еще более широким оказывается диапазон культурных и технологических заимствований византийской цивилизации, который отчетливо выявляется при анализе лексического фонда среднегреческого языка. В частности, среди в целом немногочисленных культурных заимствований в греческом обнаруживается, помимо латинского массива (следствие билингвизма Римской империи), значительное число персидских и германских и заметно менее значительное - арабских, славянских и тюркских слов [Sophocles, 1992, p. 24-34]. Германское влияние весьма ярко сказалось не только на базовой военной терминологии (P&vSov, Spouyyo^), но и на церемониале императорского провозглашения (поднятие воинами на щите) [McCormick, 1985; ODB, 1991, p. 1888].
327
Важным символом и одновременно проявлением синтетического характера византийской цивилизации стала «музеефикация» древних знаменитых памятников - таких, как Змеиная колонна из дельфийского святилища Аполлона (доставленная из Греции в 326 г.) или 300-тонный гранитный обелиск Тутмоса III из Луксора (привезенный из Верхнего Египта в 390 г.). Они были водружены в центральной части константинопольского Большого ипподрома, в месте регулярного общения императора и народа, с целью манифестации как политического, так и духовного триумфа императоров-христиан над всей цивилизованной ойкуменой - нового, религиозно осмысленного аналога раннеимперского Pax Romana.
Три опорных элемента «византизма» - христианская религия, греческая культура и римская политико-правовая традиция - в результате позд-неантичного синтеза оказались сплавлены в устойчивый цивилизацион-ный комплекс.
Важнейшим эволюционным моментом в развитии византийской цивилизации стали формирование и последующая нормализация специфической церковно-политической системы. В ходе реформ Константина Великого, Феодосия Великого, Юстиниана Великого в общих чертах была создана система двухосновного общественно-государственного организма, предполагающая наличие двух самостоятельных и активно взаимодействующих структур социальной организации - государственного аппарата, с функциями военно-политического контроля и правового администрирования, и религиозной иерархии (христианского духовенства), с функциями идейного1 воспитания. В классической модели так называемой византийской симфонии («согласия», «созвучия» - термин из преамбулы к 6-й новелле Юстиниана [CIC III, 1954, p. 35-36]) светская власть призвана управлять государством (и в том числе иерархией) с точки зрения поддержания справедливости (в широком смысле слова - включая и внешнеполитический аспект), а духовная «власть»2 - направлять общество (и в том числе властителей) в соответствии с сакрализованной аксиологией (ценностной шкалой) и обеспечивать механизмы репродукции и трансляции благочестия (христианского идеала) не только внутри политических границ государства, но и за его пределами.
Сама конструкция верховной власти, воспринятая из позднеримской системы домината, стабилизировалась в форме «автократической респуб-
1 Можно было бы сказать «идеологической» - но данный термин некорректен в силу его технологического характера.
2 Данный термин употребляется условно, ввиду принципиального отличия в византийском политическом лексиконе слов краток в смысле физической возможности обладания и распоряжения (скорее - способность, в том числе физическая, принуждать силой) и ефита в смысле морального права (мне кажется, что авторитет было бы точнее, так как ключевой смысл - общепризнанная, а значит, и морально оправданная возможность использовать власть) на принятие общественно значимых решений. На русский язык оба эти слова переводятся как «власть».
328
лики», т.е. системы, представляющей неограниченную монархическую власть императора как опирающуюся на верховный сувернитет народа как естественного носителя политической легитимности. Власть передается императору народом в соответствии с базовым прецедентом, Lex Regia (7Q г.), посредством особой процедуры (избрание - аккламация - коронация), в которой участвуют представители различных пластов социума (сенат и армия, население столицы, духовенство во главе с патриархом) [Вальденберг, 2QQ7; Kaldellis, 2Q15; Калделлис, 2Q16].
Важной представляется трансформация императорского титула, имевшая место в VII в. под безусловным библейским и менее очевидным эллинистическо-персидским влиянием [Rösch, 1978] - с классического atao^árap = imperator на немыслимое ранее ßaGi^eug (с сохранением за atao^árap специального значения «старший император»). При этом старая латинская параллель термину ßaGi^eug, слово rex (мн. ч. reges), трансформировалась (не исключено, что испытав влияние готского -reiks 'правитель, государь') в термин рП^, (мн. ч. pnyeç) > p^yaç, который стал регулярно применяться византийцами для обозначения германских и иных западноевропейских королей (а затем, что характерно, и московских великих князей) [Liddell, Scott, Jones, 199б, p. 27Q; LBG, 2Q17, S. 15Q2]. К персидской (и далее - месопотамской) традиции восходят и регалии византийских василевсов (и, что характерно, облачение высшего духовенства) - короны-диадемы, камилавки, митры, багряные облачения, троны, скипетры и проч. [ODB, 1991, p. 554-555].
Вместе с тем важным показателем устойчивости Византии стала ее способность к восстановлению после захвата Константинополя крестоносцами в 12Q4 г. Это событие, приведшее к распаду государства и соперничеству региональных элит за имперское наследие, не стало завершением истории Византии, которая через 57 лет восстановилась и пережила яркий культурный расцвет при Палеологах. При этом религиозное и общекультурное влияние византийской цивилизации во все эпохи простиралось далеко за пределы политических границ Византийской империи, что позволяет говорить о наличии особой цивилизационной общности, именуемой «византийским миром» или «Byzantine Commonwealth», с широкими географическими границами [Оболенский, 2Q12].
С проблемой самоидентификации связано определение точки затухания византийской цивилизации. Следует отметить, что ее эрозия началась задолго до формального разрушения византийской государственности. В этом отношении ключевым является тот же самый стержневой ценностный критерий. Под влиянием интенсификации контактов с западным миром, а также в процессе возрождения интереса к классической древности в Византии в XII-XIII вв. обострилась проблема национального самосознания, и критерии цивилизационной идентичности стали смещаться с конфессиональной и политической традиции на лингвистическую и этническую составляющую. Европейцы (в том числе русские) регулярно и
329
последовательно маркировали византийцев именно как «греков» - в отличие, кстати, от восточных народов, четко отличавших древних греков, «ионян» (персидское и арабское yunani, еврейское ydwant, армянское huyn, турецкое yunan), от христиан-ромеев (персидское и арабское rami, еврейское romi, армянское hrom, турецкое rum). Видимо, в качестве ответа на этот вызов термин "ЕАХц\ к XIV в. вновь стал употребляться византийцами как автоэтноним, а идея «эллинизма» стала знаменем возрождения Византии после катастрофы 1204 г. [Kaldellis, 2008]. Оборотной стороной этого подъема национального самосознания стал нарастающий антагонизм в отношениях между единоверными балканскими народами - греками, болгарами и сербами, - что и предопределило их плачевную политическую участь перед лицом Османской державы, которая, напротив, отличалась удивительной способностью нейтрализовывать этнические и даже религиозные отличия своих подданных.
Будучи практически изолирован от верховных политических институтов и тем самым отстранен от механизмов репрезентации, (пост)византийский цивилизационный комплекс существовал в течение нескольких веков в качестве реликта с аксиологическим стержнем поздне-византийского, конфессионально-национального типа, в котором идеи восточнохристианского религиозного универсализма не вполне органично соседствовали с аксиоматикой национального самосохранения. Возрождение греческого национального государства ровно 200 лет назад проходило на противоречивой идейно-цивилизационной основе, что предопределило как драматичность самого греческого национально-освободительного движения, так и последующую цивилизационную расщепленность общества новой Греции. В целом новогреческое национальное самосознание неуклонно дрейфовало от реликтового «византизма», с его потенциальной или актуальной ориентацией на Россию, к западноориентированному новоевропейскому национализму, который приобрел на греческой почве специфические черты «неоэллинизма» [см.: Петрунина, 2010]. Аналогичные процессы протекали и у других народов Балканского полуострова, а также в османской Турции, и события XX в. продемонстрировали полный (хотя и едва ли окончательный) распад универсалистских цивилизацион-ных аксиоматиконов религиозной природы.
Итоги и наследие
Падение Константинополя под ударами османских войск Мехмеда II (1453) не стало точкой в истории византийской цивилизации. Несмотря на начавшуюся уже в XI в. внутреннюю деформацию, она еще несколько веков существовала как ценностная система, оформленная в рамках османской политической системы как румский миллет. Его полиэтничная и моноконфессиональная структура свидетельствует о сохранении
330
«неоспариваемых ключевых ценностей» византийского цивилизационного комплекса даже после его интеграции в мусульманскую государственность. Более того, они получили независимое развитие в целом ряде куль-турно-цивилизационных преемников в виде автокефальных церквей или политических систем, а то и их симфоний. Феномен Byzance après Byzance («Византия после Византии») хорошо изучен на примере балканских и дунайских стран, но особенно важной представляется генетическая преемственность между погибшей Византией и принадлежавшей к тому же конфессиональному (и, до поры до времени, даже церковно-административному) пространству русской / российской цивилизацией. Впрочем, в силу значительных культурных и политических отличий, ее следует рассматривать в качестве цивилизации особого типа, генетически родственного, но не идентичного греко-византийскому.
Применение предложенных подходов к анализу процессов генезиса и эволюционной трансформации цивилизаций для феномена Большого Средиземноморья представляется весьма перспективным не только с точки зрения изучения древности и Средневековья, но прежде всего - как актуальный инструментарий для оценки текущих политических, экономических, социальных и иных антропосферных процессов. Ключевое значение ценностных систем для устойчивости и развития цивилизационных типов заставляет по-новому взглянуть на роль религиозных систем в жизни современного общества и выявить их перспективный аксиологический потенциал для перехода современного мира на качественно новый эволюционный уровень. Большое Средиземноморье, с его уникальным цивилизационным и историко-культурным базисом, с его опытом генезиса мировых религий и мировых империй, может и должно стать предметом пристального внимания со стороны новой, интегральной гуманитаристики, призванной преодолеть преграду между естествознанием и точными науками (Sciences), с одной стороны, и с так называемыми гуманитарными науками и искусствами (Arts) - с другой. То фатальное разделение, которого не знала ни античная, ни византийская культура и которое совершенно не соответствует современному уровню развития наших знаний о мире и человеке.
Список литературы
Вальденберг В.Е. Государственное устройство Византии до конца VII века. - Санкт-
Петербург : Изд-во СПбГУ, 2007. - 224 с. Калделлис А. Византийская республика: народ и власть в Новом Риме. - Санкт-Петербург :
Дмитрий Буланин, 2016. - 448 с. Коноплев И.А. «Два града» Блаженного Августина (Онтологические основания философии
истории) // Человек. - 1998. - № 1. - С. 67-81 ; № 2. - С. 79-95. Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. - Москва : ВРС, 2012. - 655 с.
331
Острогорский Г.А. История Византийского государства. - Москва : Сибирская Благозвон-ница, 2011. - 895 с.
Петрунина О.Е. Греческая нация и государство в XVIII-XX вв. : очерки политического развития. - Москва : Книжный дом Университет, 2010. - 743 с.
Baynes N.H. The Political Ideas of St. Augustine's «De civitate Dei». - London : G. Bell, 1936. - 18 p.
Benveniste E. Civilisation: contribution à l'histoire du mot // Benveniste E. Problèmes de linguistique générale. - Paris : Gallimard, 1966. - P. 336-345.
CHBE = The Cambridge History of the Byzantine Empire / Ed. J. Shepard. - Cambridge : Cambridge University Press, 2008. - P. 500-1492.
CIC III = Corpus Iuris Civilis. - 6 ed. - Berlin : Weidmann, 1954. - Vol. 3 : Novellae / Ed. R. Schoell, Gu. Kroll. - XXIII, 813 p.
CMH IV = The Cambridge Mediaeval History. - Cambridge : Cambridge University Press, 19661967. - Vol. 4 : The Byzantine Empire [717-1453] / Ed. J.M. Hussey : 2 parts.
Aq^nTP&Koç Д. Msya As^ikôv o^nç TnÇ 'EH/nviKnç yXroaaaç. - Â0flvai : До^-q, 1964 (repr.).
Pinzger G. Lexicon - Latinum et Latino-Graecum. Pars I. - Roma : Sacra Congregatio de Propaganda Fide, 1832. - 887 p.
Kaldellis A. Hellenism in Byzantium: the transformations of Greek identity and the reception of the classical tradition. - Cambridge etc. : Cambridge University Press, 2008. - XI, 468 p.
Kaldellis A. The Byzantine Republic: people and power in New Rome. - Cambridge (MA) ; London : Harvard University Press, 2015. - XVI, 290 p.
Katzenstein P., Weygandt N. Mapping Eurasia in an open world: how the insularity of Russia's geopolitical and civilizational approaches limits its foreign policies // Perspectives on Politics. -2017. - Vol. 15, N 2. - P. 428-442.
Lampe G.W.H. A Patristic Greek Lexicon. - Oxford : Clarendon Press, 1961. - XLIX, 1568 p.
LBG = Lexikon zur byzantinischen Gräzität, besonders des 9. - 12. Jahrhunderts / Hrsg. E. Trapp. -Wien : Verlag der Österreichische Akademie der Wissenschaften, 2017. - Bd. 2. - 2060 S.
Liddell H.G., Scott R., Jones H.S. A Greek-English Lexicon. - 9 ed. - Oxford : Clarendon Press, 1996. - XXXI, 2042 p.
McCormick M. Analyzing Imperial Ceremonies // Jahrbuch der Österreichische Byzantinistik. -1985. - Bd. 35. - S. 1-20.
ODB = The Oxford Dictionary of Byzantium / Ed. A. Kazhdan. - New York ; Oxford : Oxford University Press, 1991. - LIV, 2232 p.
OHBS = The Oxford Handbook of Byzantine Studies / Ed. E. Jeffreys, J. Haldon, R. Cormack. -Oxford : Oxford University Press, 2008. - XXIX, 1021 p.
OLD = Oxford Latin Dictionary. - Oxford : Clarendon Press, 1968. - XXIII, 2126 p.
Sophocles E.A. Greek Lexicon of the Roman and Byzantine Periods (from B.C. 146 to A.D. 1100). - Hildesheim : Georg Olms, 1992. - XVI, 1188 p.
Rösch G. "Ovo^a PaaiXsiaç : Studien zum offiziellen Gebrauch der Kaisertitel in spätantiker und frühbyzantinischer Zeit. - Wien : Verlag der Österreichische Akademie der Wissenschaften, 1978. - 179 S.
ThLL = Thesaurus Linguae Latinae. - Lipsiae : Teubner, 1906-1912. - Vol. 3. - 2186 p.
Wilkinson D. Central Civilization // Comparative Civilizations Review. - 1987. - Vol. 17. -P. 31-59.
Wilkinson D. Civilizations as networks: trade, war, diplomacy, and command-control // Complexity. - 2002. - Vol. 8/1. - P. 82-86.
332
Pavel Kuzenkov* «Byzantine» type of Mediterranean civilization: genesis, evolution, transformation
Abstract. The purpose of the article is to analyze the specific criteria of the «Byzantine» type of Mediterranean civilization and, on this basis, propose methodological principles for tracing the dynamics and mechanisms of genesis, evolution and transformation of this civiliza-tional type. The criterial approach presupposes the allocation of the axiological core (axiomati-con) and external forms (representations) that determine the uniqueness of civilization. The lability and variability of the latter, with the inertia of the former, makes it possible to trace the evolution of a civilizational phenomenon throughout its history, which makes it possible to overcome the problem of determining the threshold of variability of forms to the diachronic stability of a civilizational type. On the example of Byzantine civilization, it is postulated that there is_the need, on the one hand, to develop a rigorous methodology for the definition, verification and formalization of the axiomaticon and, on the other, to develop tools for collecting, classifying and analyzing representations based on semantics, semiotics, hermeneutics, and imagology as methods of working with basic lexemes, ideologemes and images of different degrees of stability. The proposed methodology makes it possible to successfully solve the problems of tracking the processes of genesis, transformation and disappearance of a particular civilizational type. In particular, using the Byzantine civilization as an example, the use of the concepts of the axiomaticon and representations makes it possible to unambiguously solve the problem of the border between the ancient and «Byzantine» stages of the development of the Greater Mediterranean, to trace the dynamics of the main evolutionary processes in a given civilizational type, to determine the nodal points of internal crises, to identify their complex interaction with external and internal civilizational challenges, and to identify the mechanisms of transformation of the «Byzantine» type of civilization into a new, «neo-Hellenistic» type, with a fundamentally different axiomaticon, but a significant set of post-Byzantine representations. This study is preliminary in nature, but its results seem particularly promising for research in the field of Russian history, sociology, cultural studies, as well as for improving the methodology of expert assessments on foreign and domestic policy.
Keywords: politics; political science; theory; methodology; the state; society; Byzantium; orthodoxy; civilization; values; social representation; semiotics; semantics; etymology.
For citation: Kuzenkov, P. (2021). «Byzantine» type of Mediterranean civilization: genesis, evolution, transformation. METHOD: Moscow Yearbook of Social Studies, 11, P. 319-334. http://www.doi.org/10.31249/metodannual/2021.11.16
References
Baynes, N. H. (1936). The Political Ideas of St. Augustine's «De civitate Dei». G. Bell. Benveniste, E. (1966). Civilisation: contribution à l'histoire du mot. In Idem. Problèmes de
linguistique générale. Gallimard, 336-345. (In French) Dimitrakos, D. (1964). Great Lexicon of the whole Greek Language. Domi. (In Greek). Hussey, J.M. (Ed.). (1966-1967). The Cambridge Mediaeval History, IV: The Byzantine Empire. Cambridge University Press. 2 parts.
* Pavel Kuzenkov, Institute of social sciences and foreign affairs, Sevastopol state university (Sevastopol, Russia), e-mail: [email protected].
333
Kaldellis, A. (2008). Hellenism in Byzantium: The transformations of Greek identity and the
reception of the classical tradition. Cambridge University Press. Kaldellis, A. (2015). The Byzantine Republic: People and Power in New Rome. Harvard University Press.
Kaldellis, A. (2016). The Byzantine Republic: People and Power in New Rome. Dmitrii Bulanin. (In Russ.).
Katzenstein, P. & Weygandt, N. (2017). Mapping Eurasia in an open world. Perspectives on
Politics, 15(2), 428-442. DOI: 10.1017/S153759271700010 X Konoplev, I.A. (1998). «Two Cities» of Beatus Augustine (Ontological foundations of the
philosophy of history). Chelovek (Human Being), 1, 67-81; 2, 79-95. (In Russ.). Lampe, G.W. H. (1961). A Patristic Greek Lexicon. Oxford University Press. LBG (2017). Lexikon zur byzantinischen Gräzität, besonders des 9. - 12. - 2017. - Jahrhunderts.
Verlag der Österreichische Akademie der Wissenschaften. - Bd. 2. (In German). Liddell, H.G., Scott, R., Jones, H.S. (1996). A Greek-English Lexicon. 9 ed. Oxford University Press.
McCormick, M. (1985). Analyzing Imperial Ceremonies. Jahrbuch der Österreichische Byzanti-nistik, 35, 1-20.
Obolensky, D. (2012). The Byzantine Commonwealth. Six byzantine portraits. VRS. (In Russ.) Kazhdan, A. (Ed.). (1991). The Oxford Dictionary of Byzantium. Oxford University Press. Jeffreys, E., Haldon, J., Cormack, R. (Eds.). (2008). The Oxford Handbook of Byzantine Studies.
Oxford University Press. ODB (1968). Oxford Latin Dictionary. Oxford University Press.
Petrunina, O.E. (2010). Greek nation and state in 18th-20th c.: Studies of political development.
Publishing House University. Pinzger, G. (1832). Lexicon-Latinum et Latino-Graecum, I. Sacra Congregatio de Propaganda Fide. (In Latin).
Roesch G. (1978). Onoma Bazileias. Studies in official use of the emperor's title in late Ancient
and Early Byzantine times. Austrian academy press. Schoell, R., & Kroll, W. (Ed.). (1954). Corpus Iuris Civilis, III: Novellae. Weidmann. (In Latin). Shepard, J. (Ed.). (2008). The Cambridge History of the Byzantine Empire, c. 500-1492.
Cambridge University Press. ThLL III (1906-1912). Thesaurus Linguae Latinae. Teubner. Vol. 3.
Trapp, E. & al. (1994-2017). Lexikon zur byzantinischen Gräzität, besonders des 9. - 12.
Jahrhunderts. Verlag der Österreichische Akademie der Wissenschaften. 2 Bde. (In German). Valdenberg, V.E. (2007). State system of Byzantium till the end of 7th century. Saint-Petersburg
State University Press. (In Russ.). Wilkinson, D. (1987). Central Civilization. Comparative Civilizations Review, 17, 31-59. Wilkinson, D. (2002). Civilizations as networks: Trade, war, diplomacy, and command-control. Complexity, 8/1, 82-86. DOI: 10.1002/cplx.10049
334
