CC BY
13
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2022. № 4. С. 142-153 Moscow State University Bulletin. Series 9. Philology, 2022, no. 4, pp. 142-153
ВИКТОР ПЕЛЕВИН — ЧИТАТЕЛЬ ВЛАДИМИРА МАКАНИНА
А.А. Семина
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва,
Россия; seminaaa@yandex.ru
Аннотация: В статье рассматриваются точки соприкосновения художественных миров В.С. Маканина и В.О. Пелевина; доказывается, что в период становления В. Пелевин был внимательным читателем произведений В. Маканина 1960-1990-х гг. Выявляются те или иные аспекты, роднящие ранние тексты В. Пелевина («Зомбификация» (1990), «Затворник и Шестипалый» (1990), «Принц Госплана» (1991), «Омон Ра» (1992), «Желтая стрела» (1993), «Жизнь насекомых» (1993), «Чапаев и Пустота» (1996), «Generation Р» (1999), «Числа» (2003)) с произведениями В. Маканина «Прямая линия» (1965), «Безотцовщина» (1971), «Ключарев и Алимушкин» (1977), «Голоса» (1982), «Предтеча» (1983), «Где сходилось небо с холмами» (1984), «Сюжет усреднения» (1992), «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993), «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998), — при этом делается акцент на внимании обоих авторов к социальным трансформациям эпохи и их воздействию на человеческую личность, чье значение для В. Маканина и В. Пелевина определяется прежде всего ее индивидуальностью, связью с бессознательным и способностью вырваться из плена нивелирующей повседневности.
Ключевые слова: В. Маканин; В. Пелевин; преемственность; традиция; рецепция; самотечность; бессознательное; социум
Для цитирования: Семина А.А. Виктор Пелевин — читатель Владимира Маканина // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 2022. № 4. С. 142-153.
V. PELEVIN AS A READER OF V. MAKANIN'S WORKS Anna Semina
Lomonosov Moscow State University, Moscow, Russia; seminaaa@yandex.ru
Abstract: The article considers the points of contact between the artistic worlds of V.S. Makanin and V.O. Pelevin; it proves that in the formative period V. Pelevin was an attentive reader of Pelevin's works in the 1960s and 1990s. Pelevin's early texts ("Zombification" (1990), "The Hermit and the Six-Fingered" (1990), "Prince of the State Planning Committee" (1991), "Omon Ra" (1992), "Yellow Arrow" (1993), "Insect Life" (1993), "Chapaev and the Void" (1996), "Generation P" (1999), "Numbers" (2003)) are correlated with the works of V. Makanin. "Straight Line" (1965), "Fatherlessness" (1971), "Klyucharev and Alimushkin" (1977), "Voices" (1982),
"Forerunner" (1983), "Where the Sky Meets the Hills" (1984), "Averaging plot" (1992), "A Table Covered with Cloth and with a Carafe in the Middle" (1993), "The Underground, or A Hero of Our Time" (1998): with an emphasis on both authors' attention to the social transformations of the era and their impact on the human personality, whose signifi cance for V. Makanin and Pelevin. In this regard, the emphasis is placed on both authors' attention to the social transformations of the era and their impact on the human person, whose significance for V. Makanin and V. Pelevin is defined above all by individuality, connection with the unconscious and ability to escape from the captivity of a levelling everyday life.
Key words: V. Makanin; V. Pelevin; Continuity; Tradition; Reception; Samotech-nost'; the Unconscious; Society
For citation: Semina A.A. (2022) V. Pelevin as a Reader of V. Makanin's Works. Vestnik Moskovskogo Universiteta. Seriya 9. Philology, 4, pp. 142-153.
Общеизвестно нежелание В. Пелевина признаваться в том, что в творчестве для него существуют какие-либо ориентиры. Как он отметил в одном из интервью, «любимых писателей, художников и т.д. у меня нет. Мне иногда нравится текст, который я читаю, или музыка, которую я слышу, и все» [Писатель Виктор Пелевин ответил на вопросы участников проекта «Сноб»]. Однако представляется, что В. Маканина он читал, и читал очень внимательно, — так что в данном случае можно даже говорить о преемственности.
Маканина часто называют мастером социальной диагностики. Именно он наиболее ярко отразил в своих текстах современные ему типы как советского, так и постсоветского человека. В этом повышенном интересе к физиологии общества, его «составу» Маканин и Пелевин, конечно, очень близки. И хотя Пелевин имеет репутацию отшельника, «русского Сэлинджера», — невозможно отрицать, что в основе его творчества лежит неподдельный интерес к общественным процессам нового времени и судьбе своего поколения. Вряд ли кто-то лучше него показал перипетии жизненного пути представителя «потерянного поколения» девяностых — гуманитария Вавиле-на Татарского, некогда мечтавшего стать поэтом.
В романе «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998) Мака-нин также наглядно показывает, как поколение «лириков» сменяется поколением бизнесменов: «Три юнца, у каждого под мышкой повести или новеллы, идут улицей, говорят о Достоевском и Джойсе, о страстях по "Новому миру" — взволнованные и слегка сумасшедшие, они спорят, слепо наталкиваясь на встречных прохожих... Шли они каждой улицей и каждой кривенькой улочкой, а значит, их тысячи, десятки тысяч шли на улицах Москвы, Питера, Нижнего Новгорода, Ростова, Челябинска.» [Маканин, 1998: 421-422].
Читающая Россия, по Маканину, уходит в подполье, а на смену ей приходят «новые люди», которые «идут в костюмах, при галстуке, с попискивающими в карманах радиотелефонами, и ведь тоже о своем сокровенном — о бизнесе, о черном нале (наличности), о биржевом курсе и сдавивших горло налогах.» [Там же: 422]. Тип «нового русского» занимает также и Пелевина (особенно это очевидно в романе «Generation P» (1999)1), хотя некоторые критики назвали созданный Пелевиным конструкт нежизнеспособным [Генис].
Роднит авторов также озабоченность психологией «общества потребления»: в «Generation P» Пелевин подробно описывает психофизиологию этого процесса; в повести Маканина «Предтеча» (1983) народный лекарь — шизофреник Якушкин видит причины болезней современного человека в подчиненности его жизни приобретению тех или иных благ. И хотя новая мода на народную медицину и экстрасенсов показана автором иронически, «больной» Якушкин для него духовно более здоров, чем советский обыватель, утративший связь со своим бессознательным и погрязший в «самотечности жизни». Отношение Маканина к юродивым особое — как и художники, они у него часто выступают выразителями коллективной души, народной совести: это и дурачок Васик в повести «Где сходилось небо с холмами» (1984), который будто отпевает вместе с композитором Башиловым утраченный мелос поселка; это и контуженный Алик, убивающий майора Жилина в романе «Асан» (2008). Именно своей иррациональной связью с подсознанием они так ценны для Маканина, — и именно это качество в своих героях культивирует Пелевин, заставляя их есть мухоморы, ЛСД и другие психотропные вещества. Но надо сказать, что маканинская ирония в адрес народной медицины, захлестнувшей переломную эпоху, у Пелевина тоже нашла свое отражение: в эссе «Зомбификация» (1990) он отмечает: «Почти выкорчевав религию (которая в свое время с такой же тупой непримиримостью вытеснила магию), мы с радостным изумлением узнали, что кроме пыльных идеологических работников и участковых врачей о наших душах и телах могут позаботиться некие «экстрасенсы». И чем больше мы в это верим, чем больше к этому готовы, тем больше их будет» [Пелевин, 1990]. В то же время в тоске по иррациональному бессознательному оба автора скептически относятся к здравому смыслу: у Маканина здравый смысл — «всегда старается и жаждет. обескрылить любую идею, приземлить, упростить, свести к уже известному, а при случае высмеять» [Маканин,
1 Интересное сопоставление В. Татарского и Петровича проводит в своей работе Х. Гюнтер, однако исследователь в большей степени фокусируется на концепте пустоты в творчестве обоих авторов [Günther, 2013].
1982: 312], это он мешает человеку слышать «голоса» коллективной прапамяти; прагматизм и здравый смысл для Пелевина также выступают атрибутами пошлости, главными побудительными мотивами обывателя-мещанина.
Как уже отмечали, у Маканина «свобода от "самотечности" может быть достигнута ценой сознательного погружения в бессознательное, путем поиска корней своего "Я" в глубине прапамяти» [Лейдерман, Липовецкий, 2003: 627-628]. Удивительно солидарен здесь с ним Пелевин, который пытается найти объяснение резко возросшей популярности шаманов и медиумов у вчерашних правоверных советских граждан: «...представим себе бульдозериста, который, начитавшись каких-то брошюр, решил смести всю эту отсталость и построить новый поселок на совершенно гладком месте. Сырой октябрьской ночью он садится в бульдозер и в несколько приемов срезает всю верхнюю часть холма с деревней и жителями. И вот, когда бульдозер крутится в грязи, разравнивая будущую стройплощадку, происходит нечто совершенно неожиданное: бульдозер вдруг проваливается в подземную пустоту... Бульдозер оказался в могиле. Ни бульдозерист, ни авторы вдохновивших его брошюр не учли, что когда они сметут все, что, по их мнению, устарело, обнажится то, что было под этим, то есть нечто куда более древнее. Психика человека точно также имеет множество культурных слоев. Если срезать верхний слой психической культуры, объявив его набором предрассудков, заблуждений и классово чуждых точек зрения, обнажится темное бессознательное с остатками существовавших раньше психических образований. Все преемственно; вчерашнее вложено в сегодняшнее, как матрешка в матрешку, и тот, кто попробует снять с настоящего стружку, чтобы затем раскрасить его под будущее, в результате провалится в очень далекое прошлое. Именно это и произошло. Психический котлован, вырытый в душах с целью строительства "нового человека" на месте неподходящего старого, привел к оживлению огромного числа архаичных психоформ и их остатков, относящихся к разным способам виденья мира и эпохам.» [Пелевин, 1990].
Размышления о человеческой жизни посредством приема остра-нения характерны для обоих авторов, для чего и Маканин, и Пелевин выбирают образ беспозвоночных. В «Голосах» (1982) герой Маканина внезапно превращается в червя, и эта граница, как и в пелевинской «Жизни насекомых» (1993), довольно размыта. В этом облике герой предстает перед неким стариком, в котором угадывается Бог, но дает ему ответ за свою жизнь в статусе человека, — причем, оглядываясь на его жизненный путь, Бог характеризует его
таким образом, что становится понятно, почему герой превращается именно в червя:
«Старик произнес сверху:
— Ладно, поживи, даю отсрочку. <...> Много извиваешься, червь, — и пнул меня ногой, чтобы больше не видеть» [Маканин, 1982: 319].
Интересно, что в этой же повести у Маканина возникает размышление о двух братьях-буддистах. Конечно, буддистские коннотации не стали магистральными для Маканина, но характерно их присутствие в «Голосах» — тексте, который наиболее рельефно выражает концепцию маканинского бессознательного. В этом же тексте возникает мысль о том, что голос может поселиться в человеке, подобно паразиту: «Одержимый идеей или фанатик, или даже маньяк, или просто пенсионер, круглый год смирно и тихо играющий в домино, однако каждую весну добровольно отправляющийся в клинику, так как вновь, едва зазеленеет трава, он считает себя маршалом Коневым, — все это можно увидеть (при желании) огромным полем борьбы, развернувшейся меж людьми и голосами» [там же: 343-344]. В этом рассуждении можно увидеть матрицу, из которой позже возникнет роман Пелевина «Чапаев и Пустота» (1996), где делается акцент на раздвоении личности главного героя.
Любопытно, что в «Голосах» у Маканина возникает двусторонний взгляд на проезжающий поезд (изнутри и снаружи), что позже Пелевин переосмыслит в «Желтой стреле» (1993): «Когда издали — из окна, например, вагона — смотришь на горы, на лес, на опушку леса, это уже сродни искусству: охаешь и ахаешь, как, мол, чудесно. Но вот ты влез на эту именно гору, и красоты поубавилось; гора как гора. <...> реальность вроде как в чем-то малом тебя разочаровала и даже надула, не полностью, а все же.
<...> Чувство и обратимость его, вероятно, едины. И потому еще занятнее, если с этой горы, на которую влез, можно смотреть вниз, в долину и увидеть там нитку железной дороги и последний вагон тянущегося поезда.» [Там же: 344-345].
Что такое «желтая стрела» как не символ маканинской «самотеч-ности жизни»2? Исследователи характеризуют самотечность как «хаотическую логику повседневности, "сумасшествие буден", когда человек уже не контролирует свою жизнь, а превращается в щепку в безличном потоке бытовых сцеплений, зависимостей, обязанностей, ритуалов, автоматических действий. "Самотечность" противоположна свободе, она стирает различия между личностями, уравнивая их в единстве функций. <...> Герои Маканина обнаруживали
2 Выражение из «Повести о старом поселке» (1974) В. Маканина.
свою зависимость от "самотечности", когда в силу каких-то обстоятельств... выпадали из потока» [Лейдерман, Липовецкий, 2003: 627-628]. Больше всего Хан и Андрей у Пелевина мечтают «выпасть из потока» — сойти с поезда, который отличается вынужденной «прозрачностью» и так напоминает коридоры маканинской общаги — модели советского универсума в миниатюре. Своеобразными символами маканинской самотечности у Пелевина, возможно, выступают также эскалатор в повести «Принц госплана» (1991) и лента конвейера на бройлерном комбинате в «Затворнике и шестипалом» (1990), где воссоздается модель социума, в котором «каждый, как может, лезет к кормушке» [Пелевин, 2009Ь: 69]. В то же время, по-видимому, в силу смены исторического ландшафта осмысление самотечности жизни у Пелевина приобретает более глобальный, онтологический характер: самотечность в указанных пелевинских текстах все же выходит за рамки автоматизма бытовой повседневности, на котором фокусируется В. Маканин3.
Интересно, что пелевинская вариация образа желтой стрелы — солнечные лучи — проявляется у Маканина уже в 1965 г. В финале повести «Прямая линия» (иногда ее называют романом) герой Володя Белов умирает в самолете, фокусируясь на предсмертном созерцании солнца и траектории самолета: «Я опять увидел солнце и прямую линию, на которую уже выходил наш самолет. Вот оно солнце, оранжевое, слепящее, ближе, еще ближе. Я почувствовал, как потянуло под сердцем, и какой-то тяжелейший толчок, и самолет спокойно летел, а у меня вдруг все исчезло... как металл... на прочность... на разрыв» [Маканин, 2010: 188]. Помимо «солнечной дороги» и, возможно, прямой линии кардиограммы, которая могла бы обозначить остановку сердца героя, прямая линия в данном случае символизирует неотменимость его смерти, что закономерно вытекает из его жизненного пути, из которого у него — простого советского инженера — нет выхода. Точно так же нет выхода у пелевин-ского Андрея, который созерцает в вагоне-ресторане солнечный луч: «Может быть, я и сам кажусь кому-то такой же точно желтой стрелой, упавшей на скатерть. А жизнь — это просто грязное стекло, сквозь которое я лечу. И вот я падаю, падаю, уже черт знает сколько лет падаю на стол перед тарелкой, а кто-то глядит в меню и ждет завтрака.» [Пелевин, 2009а: 11]. Любопытно, что и у Маканина, и у Пелевина образы прямой линии и желтой стрелы глубоко симво-личны и помещены в сильную позицию заглавия.
3 Автор благодарен покойной Елене Юрьевне Зубаревой за это важное уточнение.
И Маканину, и Пелевину присущ определенный мистицизм: так, мистическая взаимосвязь бизнесменов Михайлова и Сракандаева, чей успех как бы находится в противофазе, возможно, берет начало в рассказе Маканина «Ключарев и Алимушкин» (1977): везунчик Ключарев одновременно с каждой новой своей победой узнает, что обстоятельства жизни его знакомого Алимушкина становятся все хуже и хуже: Алимушкин как бы «оплачивает» успех Ключарева своими потерями. Похожим образом действует механизм удачи в романе Пелевина, чьи герои выбрали в качестве своих покровителей числа-антиподы 34 и 43. Сближает оба текста также и то, что гибель созависимого партнера у героев-победителей, вопреки ожиданиям, вызывает сожаление: Ключарев горестно курит; пелевинский Михайлов испытывает раскаяние, хотя чуть ранее мечтал о смерти своего мистического антагониста.
Оба автора демонстрируют глубокое понимание различных оттенков отношений между мужчиной и женщиной и одновременно стремление их типизировать. Так, у Пелевина в «Желтой стреле» есть фрагмент, который мог бы написать наблюдательный Маканин: «Чай он всегда пил с легким отвращением, словно целовался с женщиной, которую уже давно не любит, но не хочет обидеть невниманием» [Пелевин, 2009а: 35]. В повести «Лаз» (1991) Маканин проводит интересную параллель между личными отношениями и приемами политтехнологов: «.. Чурсин бранит себя: он увлекся спором и забыл, что с женщинами не спорят, а немножко их обманывают и отвлекают. Да, да, обманывают чуть и чуть отвлекают.
Кстати сказать, разумные лидеры именно так поступают с неспокойным народом» [Маканин, 2009: 381].
Панорамную типизацию советского общества дает Маканин в повести «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993), где заставляет своего героя мысленно готовиться к судилищу — завтрашнему обсуждению на заседании райкома. Удивительно этот текст перекликается с размышлениями Пелевина в его более раннем эссе «Зомбификация», где отмечается, что «интериоризация — длительный процесс, завершающийся формированием так называемого «внутреннего парткома», с успехом заменяющего внешний. Действие внутреннего парткома протекает либо в форме визуализации <...>, либо, на более глубокой стадии, в форме физических ощущений — сосания под ложечкой, прилива крови к голове и т.д.» [Пелевин, 1990]. Герой Маканина также постоянно прокручивает у себя в голове разные варианты этого заседания и умирает на пресловутом столе от инфаркта, так и не дождавшись самого судилища: «(Оказалось, что они — часть моего сознания, что и стало их победой.) Однажды оказалось, что они со мной, они во мне, и уже не
отодвинуть их типовые лица, их вопросы» [Маканин, 1993: 26]. Как и в данном тексте Маканина, именно сознание героя для Пелевина часто становится главным местом действия и главным предметом изображения.
Интересно обозначение эпохи, которую дает герой Маканина в этой повести, — «время белых халатов». Главное преступление героя для его судей — «нежелание "быть с народом вместе"», что, по их мнению, может испытывать только больной человек. Трудно недооценить, до какой степени это чувство личностного самосохранения присуще героям Пелевина, — в первую очередь, Петру Пустоте, который также оспаривает свое право на творческую индивидуальность и свою, личную историю у психиатра Тимура Тимуровича. Судьи у Маканина не признают за человеком права на личность, на ее внутреннюю свободу: «Им интересно потребление души, и пока человек не раскрылся и не выпотрошил себя, им нехорошо. Их раздражает сокрытие. (Им не нужно твое припрятываемое, но ты его им отдай.)» [Маканин, 1993: 36]. Как и в повести «Лаз», маканинское alter ego боится толпы. В эссе «Сюжет усреднения» (1992) он отмечает: «Страх мой — страх обнаружения <...>, страх необъяснимый и почти мистический. <.> боюсь, что толпа и люди этой толпящейся очереди каким-то образом узнают меня вообще: они как бы выявят код и план личности, считав изнутри мои мысли» [Маканин, 1992: 113]. Представляется, что этот подсознательный страх более чем знаком В. Пелевину, который избегает лишних интервью и предпочитает появляться на публике в темных очках. Обособленность от социума присуща и героям его произведений — это Хан и Андрей («Желтая стрела»), Затворник («Затворник и Шестипалый»), ощущающий свое буквально вселенское одиночество Омон («Омон Ра», 1992).
Неоднократно отмечалась родственность пелевинской и набо-ковской художественных систем4 — в частности, и в том, что касается игры с читателем, неких «подсказок» ему. Подобно Набокову, Пелевин тоже «проговаривается» читателю об испытанных им влияниях — так, некоторые его персонажи носят имена и фамилии маканинских героев. Имя героя повести «Принц Госплана» Саши Лапина — это контаминация из эпизода маканинской повести «Безотцовщина» (1971):
«Опять звонок, и это уже звонил сам Лапин.
- Саша?.. Ты?» [Маканин, 2010a: 146]
4 См., например: [Богданова, Кибальник, Сафронова, 2008: 100-113; Надозир-ная, 2015].
Описание главного героя повести Пелевина также очевидно наследует образам маканинских инженеров 1960-1970-х годов: «Саша ненавидел Бориса Григорьевича той длительной и спокойной ненавистью, которая знакома только живущим у жестокого хозяина сиамским котам и читавшим Оруэлла советским инженерам. Саша всего Оруэлла прочел в институте, еще когда было нельзя, и с тех пор каждый день находил уйму поводов, чтобы с кривой улыбкой покачать головой» [Пелевин, 2009с: 112]. В этом же тексте у Пелевина возникает героиня с довольно редким именем Эмма Николаевна — возможно, реинкарнация Эммы из маканинской «Прямой линии» — повести о советских инженерах, чей колорит в «Принце Госплана» Пелевин перенимает очень подробно, осовременивая его компьютерной игровой тематикой — которая все же органично вписывается в концепцию маканинской «самотечности»: «чтобы добиться в игре успеха, надо забыть, что нажимаешь на кнопки, и стать этой фигуркой самому — только тогда у нее появится степень проворства, необходимая, чтобы фехтовать, проскакивать через щелкающие в узких каменных коридорах разрезалки пополам, перепрыгивать колодцы и бежать по проваливающимся плитам, каждая из которых способна выдержать вес тела только секунду...» [Там же: 111].
В тексте повести Маканина «Безотцовщина» после упомянутого выше телефонного разговора герой ходит по жилью Лапина и рассматривает стены: «на стене корявые нелепые птички, Сереженька рисовал перелет журавлей, то есть ему так казалось. У Сереженьки была страсть рисовать таких птичек. А вот надпись: "Здесь думал о смысле жизни Перейра-Рукавицын"» [Маканин, 2010а: 146]. В этом эпизоде, возможно, отчасти проступает медитативное занятие пациента Сердюка из романа Пелевина «Чапаев и Пустота», который делает журавликов из бумаги — на первый взгляд, конечно, вслед за Садако Сасаки, знаменитой девочки из Хиросимы, — но мака-нинский претекст здесь также оказывается значимым.
В повести Маканина «Стол, покрытый сукном и с графином посередине» (1993) также присутствует любопытное воспоминание героя: «Вблизи реки Урал образовался залив, подковообразный и довольно вытянутый (но не старица, просто залив) — все это в детстве.
Там мы однажды нашли стол <...>. Стол валялся и помаленьку мокнул под дождями и вороньим пометом, пока мы, мальчишки, перевернув, не спустили его на воду как необычный четырехмачто-вый корабль. <...>
В непогоду и дождь уральские волны накатывали с реки на песчаную перегородку, так что глянцевая вода залива почти соединя-
лась с рекой. <...> То есть воды не хватало самую чуть, чтобы мы смогли вытолкать перевернутый стол и пуститься по течению Урала. Парусник понесся бы вдаль, и все наши сны тогда были о том, как после ливня воды прибыло и нас выбросило в большое плавание» [Маканин, 1993: 39]. Отмеченный фрагмент перекликается с эпизодом из романа «Чапаев и Пустота», где Чапаев и Анна, а затем и сам Петр исчезают в условной реке абсолютной любви5. Очевидно, что, хотя река Урал для Пелевина важна прежде всего как составляющая чапаевского мифа, — можно вспомнить и указанный эпизод из текста Маканина, а также то, что сам он родился в Орске на берегу Урала, о чем неоднократно вспоминал в своих интервью и что может быть значимым для зачарованного ученика.
Таким образом, если сопоставить художественные миры В. Маканина и В. Пелевина, невозможно не отметить их общность. Для обоих авторов наиболее интересным объектом исследования являются прежде всего социальные трансформации современных им эпох, а также их воздействие на человеческую личность, богатство которой определяется ее индивидуальностью, связью с бессознательным и способностью вырваться из плена нивелирующей повседневности, причем именно сознание личности представляет для писателей особый интерес. Совокупность отмеченных параллелей и неявных маканинских аллюзий, зашифрованных в ранних текстах В. Пелевина, может выдавать в нем внимательного читателя В. Ма-канина.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Богданова О.В., Кибальник С.А., СафроноваЛ.В. Литературные стратегии В. Пелевина. СПб., 2008.
2. ГенисА. Феномен Пелевина. URL: http://pelevin.nov.ru/stati/o-gen1/1.html (дата обращения: 26.04.2021).
3. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: 19501990-е годы: В 2 т. Т. 2. 1968-1990. М., 2003.
4. Маканин В.С. Андеграунд, или Герой нашего времени. М., 1998.
5. Маканин В.С. Безотцовщина // Маканин В.С. Удавшийся рассказ о любви (сборник). М., 2010a. С. 145-281.
6. Маканин В.С. Голоса: Повести. Рассказы. М., 1982.
7. Маканин В.С. Лаз. М., 2009.
8. Маканин В.С. Прямая линия. М., 2010b.
5 Ср.: «То, что я увидел, было подобием светящегося всеми цветами радуги потока, неизмеримо широкой реки, начинавшейся где-то в бесконечности и уходящей в такую же бесконечность. <...> все, о чем я только мог подумать или мечтать, было частью этого радужного потока, а еще точнее — этот радужный поток и был всем тем, что я только мог подумать или испытать, всем тем, что только могло быть или не быть <...>. Он был мною, а я был им. Я всегда был им, и больше ничем». Цит. по: [Пелевин, 2017: 324-325].
9. Маканин В.С. Стол, покрытый сукном и с графином посередине // Знамя. 1993. № 1. С. 9-53.
10. Маканин В.С. Сюжет усреднения // Знамя. 1992. № 1. С. 107-126.
11. Надозирная Т.В. Пелевин VS Набоков: "S.N.U.F.F." как ремейк «Лолиты» // Вестник Омского государственного педагогического университета. Гуманитарные исследования. 2015. № 3 (7). С. 53-56.
12. Пелевин В.О. Желтая стрела // Пелевин В.О. Желтая стрела: избранные произведения. М., 2009a. С. 7-63.
13. Пелевин В.О. Затворник и Шестипалый // Пелевин В.О. Желтая стрела: избранные произведения. М., 2009b. С. 64-109.
14. Пелевин В.О. Зомбификация. Опыт сравнительной антропологии (1990). URL: http://pelevin.nov.ru/pov/pe-zombi/1.html (дата обращения: 26.04.2021).
15. Пелевин В.О. Принц Госплана // Пелевин В.О. Желтая стрела: избранные произведения. М., 2009c. С. 110-166.
16. Пелевин В.О. Чапаев и Пустота. СПб., 2017.
17. Писатель Виктор Пелевин ответил на вопросы участников проекта «Сноб». URL: https://snob.ru/selected/entry/20521/ (дата обращения: 26.04.2021).
18. GüntherH. Post-soviet emptiness (Vladimir Makanin and Viktor Pelevin) // Journal of Eurasian Studies, 2013, no. 4. P. 100-106.
REFERENCES
1. Bogdanova O.V., Kibal'nik S.A., Safronova L.V. Literaturnye strategii V. Pelevina [Literary strategies of Victor Pelevin]. St. Petersburg, Petropolis Publ., 2008. 182 pp. (In Russ.)
2. Genis A. Fenomen Pelevina [Phenomenon of Pelevin]. URL: http://pelevin.nov.ru/ stati/o-gen1/1.html (accessed: 26.04.2021). (In Russ.)
3. Leiderman N.L., Lipovetskii M.N. Sovremennaya russkaya literatura: 1950-1990-egody: V 2 t. T. 2. 1968-1990 [Contemporary Russian literature: 1950-1990-s: In 2 vol. Vol. 2. 1968-1990]. Moscow, Academia Publ., 2003. 688 pp. (In Russ.)
4. Makanin V.S. Andegraund, ili Geroi nashego vremeni [Underground, or a Hero of our time]. Moscow, Vagrius Publ., 1998. 496 pp. (In Russ.)
5. Makanin V.S. Bezottsovshchina [Fatherlessness]. Makanin V.S. Udavshiisya rasskaz o lyubvi (sbornik) [A success story about love: collected works]. Moscow, Eksmo Publ., 2010a, pp. 145-281. (In Russ.)
6. Makanin V.S. Golosa [Voices]. Moscow, Sovetskaya Rossia Publ., 1982. 384 pp. (In Russ.)
7. Makanin V.S. Laz [Manhole]. Moscow, Eksmo Publ., 2009. 448 pp. (In Russ.)
8. Makanin V.S. Pryamaya liniya [Straight line]. Moscow, Eksmo Publ., 2010b. 320 pp. (In Russ.)
9. Makanin V.S. Stol, pokrytyi suknom i sgrafinom poseredine [A table covered with cloth and with a decanter in the middle]. Znamya, 1993, no. 1, pp. 9-53. (In Russ.)
10. Makanin V.S. Syuzhet usredneniya [The plot of averaging]. Znamya, 1992, no. 1, pp. 107-126. (In Russ.)
11. Nadozirnaya T.V. Pelevin VS Nabokov: "S.N.U.F.F." kak remeik "Lolity" [Pelevin VS Nabokov: "S.N.U.F.F." as "Lolita's" remake]. Vestnik Omskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. Gumanitarnye issledovaniya, 2015, no. 3 (7), pp. 53-56. (In Russ.)
12. Pelevin V.O. Zheltaya strela [The yellow arrow]. Pelevin V.O. Zheltaya strela: izbrannye proizvedeniya [The yellow arrow: collected works]. Moscow, Eksmo Publ., 2009, pp. 7-63. (In Russ.)
13. Pelevin V.O. Zatvornik i Shestipalyi [Hermit and Sixfinger]. Pelevin V.O. Zheltaya strela: izbrannyeproizvedeniya [The yellow arrow: collected works]. Moscow, Eksmo Publ., 2009, pp. 64-109. (In Russ.)
14. Pelevin V.O. Zombifikatsiya. Opytsravnitel'noi antropologii (1990b) [Zombification: Experiences of comparative anthropology]. URL: http://pelevin.nov.ru/pov/pe-zombi/1.html (accessed: 26.04.2021). (In Russ.)
15. Pelevin V.O. Prints Gosplana. Pelevin V.O. Zheltaya strela: izbrannye proizvedeniya [The yellow arrow: collected works]. Moscow, Eksmo Publ., 2009, pp. 110-166. (In Russ.)
16. Pelevin V.O. Chapaev iPustota [Chapaev and Pustota]. St. Petersburg, Azbuka Publ., Azbuka-Attikus Publ., 2017. 352 pp. (In Russ.)
17. Pisatel' Viktor Pelevin otvetil na voprosy uchastnikov proekta "Snob" [The writer Victor Pelevin answered questions ofparticipants ofthe project "Snob"]. URL: https:// snob.ru/selected/entry/20521/ (accessed: 26.04.2021). (In Russ.)
18. Günther H. Post-soviet emptiness (Vladimir Makanin and Viktor Pelevin). Journal of Eurasian Studies, 2013, no. 4, pp. 100-106.
Поступила в редакцию 07.03.2022 Принята к публикации 24.05.2022 Отредактирована 16.06.2022
Received 07.03.2022 Accepted 24.05.2022 Revised 16.06.2022
ОБ АВТОРЕ
Семина Анна Андреевна — кандидат филологических наук, преподаватель кафедры истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова; seminaaa@ yandex.ru
ABOUT THE AUTHOR
Anna Semina — PhD, Teaching Fellow, Department of the History of Modern Russian Literature and Contemporary Literary Process, Faculty of Philology, Lomono-sov Moscow State University; seminaaa@yandex.ru
