CC BY
17
дый из элементов этого ритуала был необычайно важен как проводы в загробную жизнь. Напрямую связанным с анализируемыми концептами-оппо-зитами оказался концепт «Воскрешение» — пожалуй, самое важное из чудес, объясняемых средневековыми славянами только искренней верой в Бога и его Сына Иисуса Христа.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вендина Т.И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. М., 2002.
С. 222.
2. Старославянский словарь (по рукописям Х—Х1 веков). М., 1994. С. 166.
3. Библейская энциклопедия. М., 1981. С. 143.
4. Вендина. Ук. соч. С. 98.
STEADY VERBAL COMPLEXES AS MEANS OF VERBALISATION FOR OPPOSED CONCEPTS «LIFE» — «DEATH» IN ZOGRAPH'S GOSPEL OF THE 11th C.
A.N. Salimova
The work studies the main fragments within conceptual sphere of a medieval Slav — life and death, verbalised by means of steady verbal complexes. By the example of the brightest steady verbal complexes, the author shows the idea of everyday life in consciousness of a medieval person, and draws a conclusion, that the everyday life was opposed much to the beyond rather than death. The author links a detailed process of death and dying within medieval consciousness with the Slavs' idea that the beyond depends in many respects on the personal choice during the life.
© 2008 г.
Л.Н. Мишина
ВЕРБАЛИЗАТОРЫ ТЕРМИНАЛЬНОГО УЗЛА РЕЗУЛЬТАТ ПРОЦЕССА МУЧЕНИЯ КОНЦЕПТА «МУЧЕНИЧЕСТВО»
В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ
(на материале житий ХІ—ХІУ вв.)
Концепт, будучи глобальной единицей мыслительной деятельности1, обладает сложной структурой. Для её описания в лингвистике используются различные методики, одной из которых является методика фреймового анализа. Фрейм представляет собой структуру знаний, пакет информации об определённом фрагменте человеческого опыта, стереотипной ситуации2.
Церковная литература, по словам Д. С. Лихачёва, обладала наибольшей устойчивостью среди всех средневековых литературных жанров3. Внимание авто-
ров житий было обращено на неизменяемые сферы или на те, что представлялись ему неизменяемыми, «вечными»4. Это влекло за собой описание стереотипных ситуаций и характеров, которые создавались при помощи использования определённых трафаретных языковых формул, требуемых литературным этикетом5. Принятие мук во имя веры, описываемое в средневековых текстах житий мучеников, могло быть создано только по определённому канону, при помощи описания типичных ситуаций. Будучи образцовой, типичной, неизменяемой в основных своих характеристиках с точки зрения средневековых авторов, ситуация мученичества является фреймовой, и при описании поля вербализаторов концепта «Мученичество» нам представляется целесообразным использовать именно методику фреймового анализа.
Фрейм — это когнитивная структура, состоящая из терминальных узлов — инвариантных частей и слотов — их вариативного наполнения6. В состав фрейма входят знания и представления о типических ситуациях7, в том числе об особенностях их стадиального развития. Одним из терминальных узлов фрейма Мученичество является представление о результатах, во имя которых христианские святые принимали мучения и смерть. В исследуемых древнерусских текстах терминальный узел результаты процесса мучения формируют 99 слов и устойчивых словесных комплексов (УСК). В структуре данного терминального узла можно выделить две группы вербализаторов: в первой находятся языковые единицы, объединённые значением ‘результат процесса мучения для мучителя’, во второй — единицы, объединённые значением ‘результат процесса мучения для мученика’.
Первая группа терминального узла результат процесса мучения малочисленна: её составляют 7 языковых единиц, характеризующие результат процесса мучения для мучителя. Наличие в текстах житий лексем и УСК, характеризующих результат процесса мучения для мучителя, можно объяснить стремлением авторов житий выстроить чёткую антитезу мучитель — мученик. Данная антитеза является основой сюжетостроения многих древнерусских произведений, в том числе житий святых: «центральным героем <...> является князь-воин — защитник рубежей своей страны, строитель храмов, ревнитель просвещения, праведный судья своих подданных. Его антипод — князь-крамольник, нарушающий феодальный правопорядок подчинения вассала своему сюзерену, старшему в роде, ведущий кровопролитные междоусобные войны, стремящийся добыть себе власть силой»8. Противопоставление мучителя мученику позволяло подчеркнуть совершенство второго; описание возмездия или вознаграждения, которые ожидали героев житий после смерти, позволяло довести до логического завершения характеристику мучителя как грешника и мученика — как праведника.
Языковые единицы, формирующие представления о последствиях процесса мучения для мучителя, можно объединить в четыре подгруппы. Первая подгруппа представлена глаголом оубити, содержащим сему ‘предать смерти’. Он характеризует результат процесса мучения как прекращение жизнедеятельности. Глагол оубити употребляется в тексте одного из исследуемых памятников, наряду с 4 УСК второй подгруппы, объединённых семой ‘смерть’: смьрть люта — ‘жестокая смерть’, зълою смьртию оумьр^ти, зъл^ испровьргъноути жи-
вотъ — ‘умереть жестокой смертью’, зълі оубити — ‘предать жестокой смерти’. Смерть мучителя в сознании носителей древнерусского языка обязательно должна была быть жестокой: «Въ едину убо нощь Болеславъ напрасно умре, и бысть мятежь великъ въ всей Лядской земли, и въставше людие избиша епископы своя и боляре своя, якоже в Літописци повідаеть. Тогда и сию жену убиша»<9; «И отвеща Моисей: <...> «Ты же что ми обіщаваеши славу и честь, ея же ты сам скоро отпадеши, и гробъ тя приимет, ничто же имуща! И сиа сквернаа жена злі убьена будеть» Якоже и бысть по проречению преподобнаго»10.
Жестокая смерть мучителя является зеркальным отражением мучительной смерти святого, однако, если мученика после смерти ждало, по словам авторов житий, вознаграждение от высшего христианского божества, то мучителя — возмездие и вечное мучение в загробной жизни. Об этом свидетельствует подгруппа языковых единиц, характеризующих результат мучения для мучеников. В неё входит два УСК со значением ‘получить возмездие от бога’ (богъ ото-мьститъ/сътворитъ отьмщени~) и один — со значением ‘понести наказание в загробной жизни’ (при#ти в^чьныя моуки). Возмездие от бога в представлении древних русичей должно было быть скорым и неотвратимым: «Богъ же сътвори отмьщение рабом своим вьскорі»11. У мучителя существует возможность избавиться от вечных мук, которые будут посланы ему в наказание за смерть святого: мученик предупреждает своих палачей о возмездии со стороны высшего христианского божества: « О, горе вамъ, нечестивии, что уподобистеся Горясіру? что вы зло учинихъ? Аще кровь мою прольясте на землі, да богъ отомьстить вы и мои хлібь!»п. Однако мучитель не прислушивается к словам святого и подвергается со стороны высшего христианского божества наказанию за свои преступления. Чтобы подчеркнуть тяжесть этого наказания, авторы житий, как правило, говорят о том, что мучителя ожидают три наказания — возмездие от высшего христианского божества при жизни, жестокая смерть и вечные муки после смерти: «И не можааше [Святополк] тьрпіти на едномъ місті, и пробіже Лядьску землю гонимъ гнiвъмъ божиемь. И прибіже въ пустыню межю Чехы и Ляхы, и ту испроврьже животъ свои зълi. И приятъ възмьзие от господа, яко же показася посъланая на нь погубьнаярана и по съмьрти муку вічьную»13; «... смерть же грішьникомъ люта. Еже и бысть треклятому и беззаконому Кавгадыю: не пре-бывъ ни до полуліта, злі испроверже окаянный животъ свой, приятъ вічнья муки»»14; «... оканеньїі же убииці огнемь крістяться конічньїмь, и сжигаеть всякого гріха купину, рекьше діянья»15.
Языковые единицы, обозначающие результат процесса мучения для мучителя, помогают противопоставить участников процесса мучения: грешника и праведника. Их наличие в поле вербализаторов концепта «Мученичество» свидетельствует о том, что авторы древнерусских житий стремились показать читателю образец не только праведной жизни, но и греховной. Неизбежное наказание, которое ожидало грешников после смерти, должно было отвратить читателей житий от греховной жизни, утвердить их уверенность в необходимости жить праведно.
Вторую группу языковых единиц околоядерной зоны «Результат процесса мучения» составляют 92 слова и УСК, характеризующие результат процесса мучения для мученика. Эти языковые единицы можно разделить на две подгруп-
пы: 1) объединённые значением ‘физический результат процесса мучения’ и 2) объединённые значением ‘нравственный результат процесса мучения’.
Первая подгруппа (‘физический результат процесса мучения’) немногочисленна: она состоит из 9 языковых единиц — УСК со значением ‘убить в результате процесса мучения’ (по моукахъ смерти прідати) и слов и УСК со значением ‘прекратить существовать в результате принятия мучений’ (оконьчатис#, съконьчатис#, успіти, изгнити отъ ранъ, истечи кровию, съконьчати животъ, по моукахъ смьрть при#ти, при#ти горькоую смьрть). Единицы данной подгруппы описывают смерть как прекращение жизнедеятельности без подчёркивания нравственного результата: «Отныні буди відаа, яко животь и смерть принадле-жить ти: или, волю госпожа своея сътворшю, от нас чесну быти и велику власть иміти, или, преслушавшю, по многых муках смерть приати»16; «Да не остану тебе, господине мои драгыи, да иде же красота тіла твоего увядаетъ, ту и азъ съподобленъ буду съконьчати животъ свои»11. Наиболее определённо можно констатировать отсутствие нравственной оценки как результата процесса мучения у глагола съконьчатис#, которым завершается житие одного из мучеников в Прологе: «Ти тако сконьчашася»18. Здесь после сообщения о смерти не содержится информации о чудесах, случившихся после смерти мученика, о почитании его как святого и т.п., т. е. не содержится доказательств того, что мучение действительно было религиозным подвигом, принятым во имя прославления веры в Христа. Подобное представление о результатах процесса мучения является нехарактерным для религиозной картины мира: мучение, являясь свидетельством истинности веры, предполагало обязательный нравственный результат. Поэтому языковые единицы данной подгруппы характеризуются сравнительно небольшим количеством употреблений в текстах исследуемых памятников. Более характерны для житий ХІ—ХІУ вв. представления о результатах мучения для мученика, вербализованные языковыми единицами второй подгруппы, в структуре значения которых содержится сложная сема ‘нравственный результат процесса мучения’.
Первый разряд подгруппы языковых единиц, объединённых значением ‘нравственный результат мучения’, формируют 3 УСК со значением ‘останки человека, принявшего смерть в результате процесса мучения’ — мощи св#та-го/блаженьнаго, тіло св#таго/блаженьнаго, чьстьно~ тіло: «И взя князь Юрий множество сребра, а мощи блаженнаго Михаила повелі отпустити въ Тферь. По-слаша на Москву бояръ своихъ со игумены и со прозвитеры, привезоша мощи свята-го въ Тферь со многою честию...»1<9; «И без милости прободено бысть чьстьное и многомилостивое тіло святаго и блаженнаго Христова страстотьрпца Бори-
са»20.
Останки людей, признанных церковью святыми, являются объектом почитания и поклонения христиан. В исследуемых текстах нами зафиксированы 3 слова, объединённых значением ‘почитать останки человека, принявшего смерть в результате процесса мучения’: въсхвалити, съхранити, съпрятати, — и 4 языковые единицы, называющие атрибуты и формы почитания останков мученика: піснь благохвальная, чьсть, крьст, похвала. Почитание останков мученика как правило, начинается с момента его смерти, ещё до официального признания святым. В этот момент поклонение останкам мученика было связано с
опасностью для жизни христиан: мучители, как правило, стремились уничтожить память о мучениках и предотвратить поклонение мученикам, не отдавая их останки близким. Поэтому первоначально почитание святого предполагало сохранение его останков в месте, недоступном для мучителя: «Святіи же и честніи телеси ею нікими христьяны богобоязнивыми схранены бысть»21. После того, как тело святого было сохранено, его требовалось захоронить в почитаемом месте, причём пышность похорон была символом преклонения перед святым: чем более торжественными были похороны, тем ярче они свидетельствовали о преклонении перед мучеником: «И тако плакася по німь весь градъ и, спрятавше тіло его, съ честью и с писньми благохвальными положиша его у чюдноі, хвалы достоинои, у святоі Богородиці златоверхой, юже бі самъ соз-далъ»22; «... и, вземше тіло его, привезоша Володимірю со честью и съ плачемь ве-ликымъ»23; «А епископъ Варсунофей съ крьсты и съ игумены, и с попы, и дияконы, и с бесчисленое множество народа срітоша его у святаго Михаила на березі»24. После официального признания церковью мученика святым обязанностями верующих являлось прославление святого: «Слово новосвятую мученику, Михаила князя русскаго и Феодора воеводы перваго въ княжении его. Сложено вькратці
25
на похвалу святыми отцемь Андреем» . В соответствии с древнерусским литературным этикетом, восхваление святого выражалось не только путём прославления достоинства мученика, по и путём самоуничижения автора, повествующего
о жизни святого: «Да како можемъ по достоянию въсхвалити, блаженный кня-
26
же...» . Почитание святых как вневременных, вечных образцов праведной жизни должно было быть постоянным, вечным. Необходимость постоянного почитания святых заложена в значении эпитета приснопам#тьныи (‘достопамятный, достойный вечной памяти’, ‘тот, кто достоин вечной памяти’27), примыкающего к вышеописанной группе: «Сей блаженый, присно-
памятныи и боголюбивый великий князь Михайло бысть сынъ великого князя Яро-
28
слава... » .
Поклонение мученикам, признание их власти над собой почитателями святых вызывало ответную реакцию со стороны мучителей. В древнеруссских житиях в роли мучителя выступает, как правило, князь, который стремится, отобрав власть у законного правителя, захватить чужой престол. Чтобы доказать своё превосходство над мучеником, мучитель стремится унизить его, в том числе и надругавшись над телом противника после его смерти. В числе вербализа-торов терминального узла результат процесса мучения концепта «Мученичество» в древнерусском языке находятся 1 слово и 7 УСК, объединённых семой ‘надругаться над телом святого’: повергноути, выверечи пьсомъ, въ море въверга-ти, повергноути пьсомъ на снідь, прідати на пороугани~ оузамъ, прідати тьмь-ницамъ, поставити въ хлівині, покрыти котыгою. Как правило, унижая тело святого, мучитель пытается возвысить себя, поэтому в древнерусских житиях святых языковые единицы, в состав значения которых входит сложная сема ‘надругаться над телом святого’, могут быть связаны противительной связью с языковыми единицами, в состав которых входит сема ‘величие’: «...лежить ти выволоченъ в огородъ, но не мози имати его! Тако ти молвять, вси хочемы и выверечи псомъ! <...> И рече Кузмище: «О, еретиче! уже псомъ выверечи! Помнишь ли, жидовине, вь которыхъ порътіхъ пришелъ бяшеть? Ты ньіні в оксамиті стоиши,
а князь нагъ лежить...»2<9. Иногда мучитель совершает действия, внешне сходные с обрядом почитания останков святого, но в реальности они оказываются направленными на унижение святого. Так, мучитель Михаила Ярославича Тверского, князь Юрий, отдаёт приказ прикрыть тело мученика, которое палачи бросили обнажённым, но прикрыть своей старой одеждой, в то время как обряд захоронения святого предполагал богатое убранство: «... а честное тіло его повергоша наго, никимже небрегому <...> Ковгадый же и князь Юрей всідше на кони, приехаша вьскорі к тілу святаго и видіша тіло святаго наго, браняше и съ яростию князю Юрию: «Не отець ли сей тебе бяшет князь великий?Да чему тако лежит тіло наго повержено?» Князь же Юрий повелі своимъ покрыти единою ко-тыгою, еже ношаше при діді его, а другыя кыптом своим»30. Однако чаще всего мучители стремились избавиться от тел мучеников, чтобы предотвратить поклонение их останкам и уничтожить память о святых: «Тіло же святаго въ море вержено бысть...»31; «Святіи же телеси ею повержіне бысті псомъ на снідь»2.
Таким образом, языковые единицы, в состав значения которых входит сложная сема ‘почитание/почитать останки святого, принявшего мучения и смерть за веру’, свидетельствуют о том, что в древнерусской языковой картине мира отражено представление о трёх участниках процесса мучения: мучителе, мученике и почитателе мученика. Процесс мучения предстаёт перед читателями житий с точки зрения почитателя мученика: он оценивает действия обоих участников процесса мучения, однако мы не можем назвать его наблюдателем, так как он выполняет обязанность почитания мученика, то есть является участником описываемого им действия.
К числу вербализаторов представлений о нравственном результате процесса мучения относится слово віньць — ‘символ превращения в святого в результате
мучений’. Венец в православии является символом власти и символом
33
святости33. Принятие венца, следовательно, символизирует принятие истинной, с точки зрения христианина, власти — небесной, вечной, противоположной земной, временной, которая достаётся мучителю. На вечность, истинность небесной власти указывает эпитет неувядаемыи, который сочетается в древнерусских текстах с существительным віньць: «И приятъ венецъ неувядаемый от рукы Господня, егоже въждел^^4; «Исе увідівь Святоплъкъ, пославъ два варяга и прободоста и мечемь въ сердьце. И тако съконьчася и въсприятъ неувядаемыи вінець»35. Значение превосходства святого, который в земной жизни оказался физически слабее мучителя, уступил ему в борьбе за власть, но с точки зрения приобретения вечной жизни на небесах являлся победителем, придаёт эпитет побідныи: «Тімь достоино от бога побідтіи вініць приялъ еси, княже Андрію,
мужьству тізоимените братома благоумныма, святыма страстотерпцема
36
вьслідовалъ еси, кровью умы вси страдания ти» .
Свидетельством превращения человека в святого в православии является его способность творить чудеса или чудеса, происходящие после смерти с его телом37. Для официального признания церковью мученика святым чудо являлось обязательным условием: как отмечает Г.П. Федотов, византийская церковь долго не признавала Бориса и Глеба святыми в том числе по той причине, что на месте их захоронения не происходили чудеса38. Поэтому, чтобы засвидетельствовать истинность превращения мучеников в святых, авторы древнерус-
ских житий обязательно упоминали о чудесах, происходивших с мощами святых. Подгруппу языковых единиц, объединённых значением ‘свидетельство превращения в святого в результате мучений’, формируют лексема чоудо, УСК чоудо сътворити и описания конкретных чудес, которые происходили после смерти мученика (всего 58 описаний). Как правило, они характеризуются единичным употреблением, что связано со спецификой описываемых явлений: каждое чудо является сверхъестественным, непостижимым событием, свидетельствующим о всемогуществе христианского бога39, и поэтому оно не повторяется даже тогда, когда чудо несколько раз происходит около гроба одного святого, — совершение большого числа чудес являлось показателем святости мученика: «Ияко начаша стеречи телеси святаго, яко страхъ великъ и ужасъ приятъ, не могуще трьпіти, отбігоша въ станы. <...> Мнози же вірнии и от невіртіх тое нощи видіша чюдо преславно: два облака світла всю нощь осіняета над телесем преблаженнаго, раступающася и паки ступающася вмісто, осіняющи, яко солнце»40; «На многи же дни лежащимъ, божиею благода-тию сблюдені бысті неврежені <...>Чловеколюбець же господь милосердный богъ нашь, прославляя святыя своя угодники <...> столпъ огненъ от земля до небесе явися над телесема ею, сияющь пресвітлмми лучами на утвержение христьяном а на обличение тімъ, иже оставиша бога и поклоняются твари и на устрашение поганым»41; «И бі видіти душю преподобнаго, носиму на колесници огнені, и кони огнени, и гласъ бысть...»42; «И сему убо святоуму лежащю дълго время, не остави въ невідінии и небрежении отинудь пребыти неврежену, нъ показа: овогда бо видіша стълпъ огньнъ, овогда свіщі горущі и пакы піния ангельская слышааху мимоходящии...»43.
Последний разряд вербализаторов терминального узла концепта «Мученичество» в древнерусском языке составляют 5 слов и УСК, объединённые значением ‘превращение в покровителя родной земли’. В его состав входят языковые единицы, имеющие в структуре значения следующие семы: ‘наименования соотечественников’: градолюбьць, гражанинъ — 2 единицы; ‘быть причисленным к лику русских святых’: съпричьсти с# съ сродникома своима Борисомь и Глібомь, съпричьсти с# съ тезоименитымь своимь съ Михайломь съ Черниговь-скымь — 2 единицы; ‘заступаться за соотечественников’: молити с# къ богоу о племени своемь — 1 единица.
Наличие в древнерусском языке единиц данного разряда, на наш взгляд, связано со спецификой политической ситуации, которая сложилась в Древней Руси во время создания собственно русских житий: для обретения независимости русской церкви требовалось создание пантеона собственно русских святых.
Впервые представление о святом как заступнике соотечественников, а не всех христиан, отражено в «Житии Дмитрия Солунского»: святой в нём охарактеризован как градолюбьць: «Азъ же <...> въсклонихъся мало и узр^хъ человіко-любное и милостивое то лице сущаго поистині щедраго и градолюбца мучени-ка...»44. После смерти он превращается в покровителя родного города — Солу-ни, и его заступничество перед христианским богом распространяется прежде всего на сограждан-селунян: «... коимь лицемь узрю погубление отечьства моего? Кая же жизнь гражаномь моимь гибнущимъ?»45.
В древнерусских житиях мотив превращения мученика в покровителя преж-
де всего родной земли ещё более усиливается. Если в старославянском языке причисление мученика к лику святых обозначал УСК причьсти къ ликоу сватыихъ, то в древнерусских житиях значение ‘причислить к лику святых’ сужается, трансформируясь в значение ‘причислить к лику русских святых’: «И тако предастъ святую свою блаженую душю в руцк Господеви великий христолюбивый князь Михайло Ярославичь месяца ноября в 22 день, в среду, въ 7 дни и спричтеся съ сродникома своима, з Борисом и Глебом, и с тезоименитым своимъ с Михаилом с Черниговьскым»46. Древнерусскими авторами святые воспринимаются прежде всего как заступники Русской земли: «Ты же, страстотерпьче, молися къ богоу о племени своемь и о сродьницкхъ, и о землк руськои дати миръ»47. Подобное понимание роли святого несколько противоречит традиционному для христианства отрицанию различий между национальностями, признанию всех народов равными перед высшим божеством, и может быть объяснено тем, что исследуемые нами произведения создавались в период становления древнерусского государства. Все созданные в этот период литературные произведения характеризует «высокое историческое, политическое <...> самосознание, сознание единства народа, что особенно ценно в период, когда в политической
жизни уже началось дробление Руси и Русь стала разделяться междоусобными
48
войнами князей»48. Следовательно, представление о мученике как о покровителе родной земли призвано не противопоставить Русь остальному христианскому миру, а воспитать у читателей житий понимание единства народа, необходимости его объединения для сохранения государственности.
Таким образом, вербализаторы терминального узла результат процесса мучения в древнерусском языке отражают представления прежде всего о нравственных результатах процесса мучения: посмертной награде для мучеников и вечном наказании для мучителя. Языковые единицы, репрезентирующие данный фрагмент концепта, усиливают противопоставления мученика и мучителя как образцов праведника и грешника. Анализ слов и УСК данного терминального узла позволяет говорить о существовании третьего участника процесса мучения — почитателя мученика, чьи представления о результатах процесса мучения вербализованы в исследуемых житиях. Кроме того, слова и УСК разряда ‘нравственный результат принятия боли, физических страданий’ вербализуют представления древних русичей о двух значимых для них сторонах жизни, — о христианской религии и о политической ситуации в современном авторам Русском государстве, его судьбе.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Попова З.Д., Стернин И.А. Семантико-когнитивный анализ языка. Воронеж, 2006.
2. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000. С. 65.
3. Лихачёв Д.С. Развитие русской литературы X—XVII вв: эпохи и стили. Л., 1973. С. 54.
4. Там же. С. 69.
5. Лихачёв Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л., 1967. С. 85.
6. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996. С. 241, 327.
7. Красных В.В. Этнопсихолингвистика и культурология. М., 2002. С. 165
8. Ячменев Ю.В. Этико-политические ценности русского средневековья // Правоведение. 2001. № 3. С. 207-219.
9. О преподобном Моисее Угрине. Слово 30 // Памятники литературы Древней Руси: XII вв. М., 1980. С. 552.
10. Там же. С. 550, 552.
11. Там же. С.552.
12. Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Памятники литературы Древней Руси: XII вв. М., 1980. С. 330.
13. Сказание о Борисе и Глебе. // Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI — начало XII в. М., 1978. С. 296.
14. Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. Т.6. XIV—середина XV века. СПб., 1999. С. 88.
15. Повесть об убиении Андрея Боголюбского... С. 328.
16. О преподобном Моисее Угрине. Слово 30.... С. 550.
17. Сказание о Борисе и Глебе. ... С. 286.
18. Страсть преподобных отцов наших, скончавшихся на Синайской горе // Библиотека литературы Древней Руси. Т.2. XI—XII вв. СПб, 1999. С. 400.
19. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 90.
20. Сказание о Борисе и Глебе. ... С. 286.
21. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Памятники литературы Древней Руси: XIII вв. М., 1981. С. 234.
22. Повесть об убиении Андрея Боголюбского. ... С. 326.
23. Там же. С. 334.
24. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 90.
25. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. ... С. 228.
26. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 90.
27. Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып.20. М., 1995. С. 20.
28. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 70.
29. Повесть об убиении Андрея Боголюбского. ... С. 332.
30. Житие Михаила Ярославича Тверского. ... С. 86.
31. О блаженном Евстратии-постнике. Слово 30 // Памятники литературы Древней Руси: XII вв. М., 1980. С. 490.
32. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. ... С.234.
33. Православная энциклопедия. Т. VIII. М., 2004. С. 597.
34. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 86.
35. Сказание о Борисе и Глебе. ... С. 288.
36. Повесть об убиении Андрея Боголюбского. ... С. 328.
37. Скляревская Н.Г. Словарь православной церковной культуры. М., 2000. С. 226.
38. Федотов Г.П. Святые Древней Руси // Собрание сочинений: в 12 т. Т.8. М., 2000. С. 36.
39. Скляревская. Ук. соч. С. 226.
40. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 88.
41. Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора. ... С. 234.
42. О блаженном Евстратии-постнике. Слово 30. ... С. 490.
43. Сказание о Борисе и Глебе. ... С. 296-298.
44. Житие Дмитрия Солунского // Библиотека литературы Древней Руси. Т.2. XI—XII вв. СПб., 1999. С. 184.
45. Там же. С. 186.
46. Житие Михаила Ярославича Тверского.... С. 86.
47. Повесть об убиении Андрея Боголюбского.... С. 328.
48. Ячменёв. Ук. соч.
VERBALISATION MEANS WITHIN TERMINAL UNIT — RESULT OF TORTURE PROCESS — CONCEPT «MARTYRDOM» IN OLD RUSSIAN LANGUAGE (HAGIOGRAPHIES OF THE 11th-14th CC.)
L.N. Mishina
Concept «Martyrdom» occupied one of the central places in consciousness of the ancient Russians, as well as all medieval Christians. The article is devoted to the analysis of verbalization means for Concept «Martyrdom» in Old Russian hagiographies of the 11th—14th cc. The description of language means for representation of the given concept is expedient with the use of the frame analysis technique as far as representations about martyrdom in Christianity are stereotyped and typified. The article considers verbalisations for one of the terminal units within the frame martyrdom — the result of process of torture. The analysis of the language units constituent to the given terminal unit, allows to reconstruct the ancient Russians' notion on both Christian martyrdom and a political situation in Ancient Russia.
© 2008 г.
М.С. Выхрыстюк
ТОБОЛЬСКАЯ РЕГИОНАЛЬНАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ XVII—XVIII вв. В АСПЕКТЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ СТИЛИСТИКИ
Изучение региональной письменности XVII—XVIII вв. имеет большое значение для исследования процессов в области формирования литературного языка на отдаленной от центра восточной территории России. Скорописные тексты как делового, так и неделового характера, созданные чиновниками разных рангов и представителями местного населения бывшего губернского центра, сосредоточенные в исторических фондах «Государственного архива в городе Тобольске» и библиотеки редкой книги при историко-архитектурном музее-заповеднике, — единственный в крае богатейший и малоисследованный документальный рукописный материал XVII—XVIII вв. Он отражает процесс становления норм и полифункциональности русского литературного языка, формирования русской системы делопроизводства, а также даёт богатую пищу для размышлений о региональной составляющей языка и культуры России прошлого.
