CC BY
80
ВЕЛИКОРУССКИЙ ОРКЕСТР ЗАКЛЮЧЕННЫХ ТАГАНСКОЙ ТЮРЬМЫ (1919-1921 гг.)
В 1919 г., когда Советская Россия была поглощена войной с внутренними и внешними врагами, борьбой с голодом и эпидемиями, в знаменитой «Таганке» -Московской губернской уголовной тюрьме - был организован великорусский оркестр заключенных.
Великорусские оркестры появились в Российской империи во второй половине XIX в. Тогда в России, так и в Западной Европе, большую популярность
Продолжением традиции великорусских оркестров и стал оркестр заключенных, организованный в Таганской тюрьме в начале 1919 г.
Организовал его заключенный - князь A.C. Чагадаев. До революции он был помощником Андреева в популяризации русского народного музыкального творчества за рубежом, солировал в Андреевском оркестре, основал Лондонский королевский оркестр. Помогал Чагадаеву другой заключенный - С.М. Сухотин, бывший поручик, участник убийства Г. Распутина, муж двоюродной сестры Ча-гадаева известной пианистки И. Горяйновой. Оба они в 1918 г. работали в Главном управлении по снабжению металлами «Расмеко»: Сухотин - заместителем заведующего2, Чагадаев - секретарем. Созданное еще в 1915 г., в декабре 1917 г. оно было включено в ВСНХ как исполнительный орган его металлургической секции. Осенью 1918 г. Сухотин и Чагадаев были арестованы за «вымогательство взяток» по «делу Расмеко».
Дело ввиду особой важности разбиралось в Верховном Ревтрибунале при ВЦИК. Обвинялись они в том, что, «состоя на службе Советской республики... они по взаимному между собою соглашению вымогали взятки у владельцев металлургических фабрик, задерживая отпуск металлов и отказывая в нем». Заведующий «Расмеко» Каупуш, которого обвинение сочло «главным виновником преступных действий», скрылся. Сухотин, его заместитель, объяснил на суде, что Каупуш старался ограничить выдачу металлов частным предприятиям, так как опасался сокращения запаса металлов, приостановки деятельности предприятий и массового расчета рабочих». Хотя серьезных обвинений против Сухотина и Чагадаева у трибунала не было, обвинитель Н.В. Крыленко потребовал для них высшей меры наказания, и суд приговорил их к расстрелу3. Однако вскоре по решению Президиума ВЦИК смертная казнь была заменена на бессрочное лишение свободы с принудительными общественными работами.
Осенью 1919 г. Сухотин и Чагадаев были определены для исполнения наказания в Таганскую тюрьму. При поступлении в тюрьму оба заполнили специальную анкету «Сведения о заключенном». В графе № 23 («По каким причинам совершил преступление, а если их было несколько, то каждое из них») оба написали, что не считают себя виновными, а преступление совершенным4.
Их идею организовать в тюрьме оркестр поддержал Центральный карательный отдел Наркомата юстиции РСФСР, в чьем ведении находилась тюрьма. С мая 1918 г. отделом руководил Л. А. Саврасов. Он и его сотрудники решили, что оркестр - дело нужное для агитации в воинских частях5.
Численность созданного оркестра составляла в разное время 14-18 человек. Занятые в нем заключенные были выходцами из разных социальных групп, разных возрастов, каждый - со своей судьбой. Сроки отбывали за разные преступления: кражи «по нужде», грабежи, бродяжничество, убийство, дезертирство, за вымогательство взяток и другие. Самому молодому было 15 лет, самому старому - 85. Общего у них было одно - «Таганка». А теперь их объединил оркестр, давший им возможность заниматься в тюрьме любимым делом.
И Сухотина, и Чагадаева классическая музыка окружала с детства. Но если для Чагадаева она стала почти профессиональным занятием, то для Сухотина -
лишь увлечением: он играл на гитаре, любил цыганскую песню и сам пробовал писать романсы. Кроме того, его жена И. Горяйнова, музыкантша-виртуозка и ученица композитора А.К. Глазунова, всегда приглашала его на свои концерты, он был ее критиком и вдохновителем. С музыкой в своей прежней, свободной, жизни был связан и еще один оркестрант - A.B. Колобов, тюремный учитель музыки. Ему было всего 19 лет. Осенью 1917 г. он вступил в Красную гвардию, затем - в Красную армию. Он совершил вооруженное ограбление: по его собственному признанию, его «замучил голод». Он был осужден на заключение в тюрьме «до конца Гражданской войны»6.
Для каждого оркестранта не только любовь к музыке стала важным мотивом для участия в оркестре. Эго давало возможность периодически покидать стены тюрьмы: для игры на концертах-митингах, которые проводились в ЦКО. И еще давало надежду на сокращение срока заключения.
Оркестранты стремились поскорее выйти на свободу. Не единожды писали они заявления во ВЦИК, в Центральный карательный отдел и другие советские и судебные органы: просили заменить им тюремное заключение отправкой на фронт или перевести в исправительно-трудовую колонию.
Так, A.A. Смыслов, осужденный за то, что «как член РКП (б) был мобилизован на фронт, но по назначению не отправился», в 1920 г. несколько раз писал в Комитет по борьбе с дезертирством: просил «освобождения и посылки как честного красноармейца на Польский фронт», «горя желанием искупить свою вину в деле уничтожения нашего последнего врага - польских белогвардейцев»7.
Другой оркестрант - А.П. Каменев, - приговоренный к 20-ти годам заключения, писал прошение в Центральный карательный отдел с просьбой «дать спокойно умереть на защите революции, а не “гнить паразитом в тюрьме”». Будучи красноармейцем и «жертвой “экспоатации”», он убил своего брата на почве идеологических разногласий: брат был школьным учителем, содержал после смерти родителей, всех братьев и сестер, был офицером, приверженцем кадетской партии и «вращался в кругу “итилегенцы”». Убил «во время сна, в постели... выстрелом из револьвера в голову», «в порыве молодого горячего сердца», поскольку, дескать, в ином случае «от руки брата... пала бы не одна жертва пролетариата, получившая удар в спину». Свое прошение об отправке на фронт Каменев заключил словами: «В переживаемое наше дорогое время, где все честные граждане на защите и строительстве революции, тот только не кузнец счастья трудового народа, кто может спокойно жить в стенах тюрьмы»8.
Преступник «по должности» А.М. Трусов несколько раз писал заявления во ВЦИК с просьбой назначить на работу в одну из трудовых колоний как способного крестьянина. Осужден он был за то, что, будучи секретарем приемной комиссии при Богородском военкоме, снабжал дезертиров поддельными документами, чтобы они имели возможность в дальнейшем уклоняться от службы в Красной армии9.
Чаще всего подобные заявления оркестрантов оставались без последствий, даже не смотря на «идеологически правильные» доводы.
Единственным из оркестрантов, чье очередное прошение удовлетворили, был поляк, русский подданный, А.М. Юрчинский. Осужденный на 5 лет за кражу, которую совершил, будучи безработным, он имел на содержании жену (она тоже отбывала тюремное заключение - в женской тюрьме) и двоих детей, 3-х и 5-ти лет. В своем заявлении в Центральный карательный отдел, апеллируя к своему опыту службы в 1-м Московском советском караульном полку, просил отправить его в трудовую колонию: дескать, хорошо знаком со всеми земледельческими орудиями, паровыми молотилками и сельскохозяйственными работами. Наконец, в мае 1920 г. по распоряжению Московской распределительной комиссии10 его отправили в Кострому11, в трудовую колонию «дорабатывать» там срок.
Существовала и возможность освобождения «на поруки». Весьма, впрочем, призрачная. Об этом ходатайствовали С.М. Сухотин и A.C. Чагадаев12. Обоим было отказано.
Отпущен на поруки был лишь 15-летний М. Ульянов - самый младший участник оркестра. Работал он столяром. Арестовали его за появление в общественном месте в пьяном виде и «дезертирство». Комиссия по делам несовершеннолетних, ввиду неоднократного совершения им краж и побеге из приемника-распределителя (видимо, именно это и сочли «дезертирством»), постановила направить его в Московский столичный народный суд Домникского участка. Рассмотрев дело, народный суд, решил, что Ульянов - «извращенный элимент, требующий исправления», и приговорил его к 3-м годам заключения в Таганской тюрьме «для педогагическош воздействия». После заключения его в тюрьму выяснилось, что приговор ему был вынесен в нарушение декрета Совнаркома от 4 марта 1920 г. «О суде над несовершеннолетними». Не было также принят во внимание тот факт, что тюремное заключение для несовершеннолетних было отменено еще по Декрету о комиссиях для несовершеннолетних, принятому 17 января 1919 г. В итоге через четыре месяца после заключения его забрала на поруки родная тетя13.
Более реальной возможностью сократить срок заключения были амнистии. Объявлялись они довольно часто: по случаю годовщин Октябрьской революции и решающих побед Красной армии.
Так, 5 ноября 1919 г. по общей амнистии, объявленной ВЦИК ко 2-й годовщине Октябрьской революции, был снижен срок заключения одному из оркестрантов - М.П. Боровикову. Бывший заводской слесарь, он был осужден за вооруженное ограбление: угрожая убить, ограбил комиссара юстиции Апина, приехавшего в Москву в качестве представителя Комиссариата юстиции Западной Сибири и Степного края на I Всероссийский съезд областных и губернских комиссаров юстиции (20-26 апреля 1918 г.). В вину ему вменялись также уличные ограбления, убийство двух соучастников, и кража 53 тыс. руб. из кассы завода Ганзелинского. Срок был снижен до 3-х лет14.
Через год, по амнистии 1920 г., которая была объявлена после занятия Красной армией Крыма и торжественного объявления об окончании Гражданской войны, были снижены сроки заключения большинству оркестрантов. Другим
тюремное заключение заменено или принудительными работами «под стражей», или «без содержания под стражей». Приговоренные к заключению «до окончания Гражданской войны» получили свободу. Именно по этому пункту амнистии был освобожден из тюрьмы и направлен на принудительные работы без лишения свободы тюремный учитель музыки Колобов. Поляку Юрчинскому- «знатоку молотилок», - отправленному в Кострому, 5-летний срок заключения был заменен принудительными работами без лишения свободы на 1 год и 4 месяца15.
Другому оркестранту - И.Е. Коршунову - 10 лет тюремного заключения с принудительными работами были заменены 3-мя годами принудительных работ по специальности. Бывший конторщик Московского телеграфа, он был осужден за участие в краже 11-ти мешков муки из запломбированного вагона на железнодорожной станции Москва-товарная. Это «контрреволюционное» дело он «провернул» с еще шестью подельниками. Возраст большинства из них не достиг и 20 лет, а Коршунову было 18. Сам он объяснял причины совершения преступления «голодом семьи». Вполне убедительно: на его содержании находились отец, мать и две сестры16.
Таким же образом была применена амнистия 1920 г. и кН.С. Леонову, бывшему заведующему складами Центроснаба, занимавшегося снабжением армии и населения. Леонов был заключен в Таганскую тюрьму за участие в убийстве17.
До начала 1921 г. истекли сроки заключения шестерых оркестрантов. Однако они предпочли остаться в тюрьме: чтобы выйти на свободу с другими своими товарищами оркестру.
Такой выбор сделал тюремный учитель музыки Колобов. Получив 26 ноября 1920 г. ордер об освобождении, он написал заявление в Центральный карательный отдел: «Мною сего числа получен ордер на освобождение. Приняв его с чувством сердечной благодарности, но, состоя членом великорусского оркестра заключенных Московской Таганской тюрьмы с первых дней его основания, сроднившись с ним, мне, должно открыто заявить, тяжело расставаться с товарищами, участвующими в оркестре, не зная, какова их дальнейшая участь, и тем самым расстраивать с таким трудом созданную музыкальную единицу. Вследствие этого отказываюсь от освобождения впредь до выяснения вопроса об освобождении остальных моих товарищей по оркестру»18.
30 декабря 1920 г. постановлением Московской распределительной комиссии начальнику Таганской тюрьмы было предложено «обратить» заключенных М.А. Алешко, М.А. Боровикова, С.М. Сухотина и A.C. Чагадаева на принудительные работы без содержания под стражей. Но, как было особо оговорено, с «правом оставления в тюрьме впредь до освобождения всего великорусского оркестра»19. Таким образом, этим заключенным, по сути, был предоставлен выбор: либо выйти на свободу, либо остаться в тюрьме. Судя по всему, московское тюремное начальство хотело сохранить хорошо зарекомендовавший себя оркестр. Поступок Колобова подсказал им, как это можно сделать. И, вероятно, на этот счет с заключенными предварительно побеседовали. Так или иначе, все четверо предпочли остаться в тюрьме.
10 января 1921 г. Сухотин написал заведующему Центральным карательным отделом Наркомюста заявление: «Вследствие состоявшегося постановления о моем освобождении из тюрьмы на принудительные работы без лишения свободы, с одной стороны, а с другой стороны, моего желания не расставаться с Великорусским оркестром, в коем я состою, а выйти с ним на волю одновременно, - прошу Вашего разрешения впредь до освобождения всего состава оркестра остаться мне в стенах тюрьмы20.
Свою подпись под этим заявлением поставил и его друг князь Чагадаев21.
Так же отреагировал на свое освобождение и Леонов. На оборотной стороне свидетельства о применении к нему амнистии он написал 20 января 1921 г.: «Мне объявлено, освобождения желаю вместе с оркестром»22.
Освободиться из тюремного заключения в полном составе, путем направления на принудительные работы без лишения свободы, оркестру удалось лишь благодаря ходатайству Центрального карательного отдела, направленному ВЦИК. Эго ходатайство ВЦИК удовлетворил. Освободили даже тех, кому несколько раз отказывали в амнистии и сокращении срока.
В один день, 16 февраля 1921 г., из «Таганки» вышли 14 оркестрантов: Цалус Сергей Михайлович, Трусов Алексей Михайлович, Семенов-Домогацкий Николай Михайлович, Смыслов Александр Александрович, Леонов Николай Сергеевич, Коршунов Иван Ермолаевич, Колобов Александр Васильевич, Каменев Александр Павлович, Боровиков Михаил Петрович, Александров Сергей Александрович, Алексеев Владимир Владимирович; Алешко Матвей Андреевич, Сухотин Сергей Михайлович, Чагадаев Александр Сергеевич.
Вне этого состава оказались четверо. Подростка Михаила Ульянова взяла на поруки тетя. 85-летний Иван Федорович Алексеев, осужденный за убийство жены, и умер в «Таганке» «по дряхлости»23. Отправленный в Кострому Александр Михайлович Юрчинский, был обращен на принудительные работы в типографии24 . Михаил Николаевич Ростов, освобожденный последним из оркестрантов, в марте 1921 г., был направлен в Бюро принудительных работ при Московском Совете (для работы в оркестре или нет - неизвестно)25.
После освобождения оркестр переехал в общежитие Центрального карательного отдела. Оркестранты получили продовольственный паек. Впереди Великорусский оркестр Таганской тюрьмы ждали выступления на концертах-ми-тингах и прочих советских массовых празднествах.
Примечания
1 Справочник, или краткое руководство для оборудования Великорусского оркестра. П., 1916.
С. 2.
2 «Милый Булгаша!..»: Письма Т.Л. Сухотиной-Толстой и Т.М. Альбертини-Сухотиной В.Ф. Булгакову (1925-1940) // Диаспора. Т. 6. СПб., 2004. С. 422^123.
3 Дело РАСМЕКО // Известия ВЦИК. 1918. 24 нояб.
4 Центральный архив г. Москвы (ЦАГМ). Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1459. Л. 1-3; Д. 1587. Л. 1-3.
5 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 814. Л. 28.
6 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 877. Л. 2, 11.
7 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 2015. Л. 2, 6-6об.
8 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 814. Л. 11, 20.
9 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1502. Л. 12, 13, 15.
10 Распределительные комиссии были созданы согласно Положению об организации распределительных комиссий, утвержденному ЦКО НКЮ РСФСР 16 ноября 1918 г. Они имели право в случае, если находили, что тот или иной заключенный по своим индивидуальным качествам уже не нуждается в мерах воздействия и исправления, возбуждать перед судом ходатайство о досрочном или условно-досрочном освобождении его от наказания.
11 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1675. Л. 5, 13, 18, 21.
12 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1459. Л. 9; Д. 1587. Л. 15.
13 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1514. Л. 1-2.
14 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 3491. Л. 12.
15 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1675. Л. 21.
16 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 923. Л. 1-2, 7, 11.
17 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1005. Л. 2-3, 28.
18 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 877. Л. 36.
19 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1584. Л. 30.
20 Там же. Л. 29.
21 Там же.
22 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1005. Л. 28-28об.
23 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 3950. Л. 1, 4, 13.
24 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1675. Л. 21.
25 ЦАГМ. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 1309. Л. 22.
