CC BY
82
Горпиняк П. А. «ВЕЧНЫЕ СПУТНИКИ» ИОСИФА БРОДСКОГО: МОТИВНЫЙ АНАЛИЗ ЭССЕИСТИКИ В КОНТЕКСТЕ ПОЭЗИИ
В эссе «Поэт и проза», Бродский утверждает факт превосходства поэзии над прозой как более древней и совершенной формы существования словесности: «Не известно, насколько проигрывает поэзия от обращения поэта к прозе; достоверно только, что проза от этого сильно выигрывает» [4; 130]. Почему же при такой точке зрения, он все же обращается к прозе? После вынужденной эмиграции в 1972 году в США, Бродский попадает в иное языковое пространство, и для него, русского поэта, начинается пора билингвизма: он по-прежнему русский поэт, но с 1976 года он еще и англоязычный эссеист. Таким образом он отдавал дань англоязычной культуре, многое унаследовавшей от латинской.
Эссе (от фр. попытка, очерк) - «прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу и вопросу и заведомо не претендующее на определяющую или исчерпывающую трактовку вопроса» [8; 1246-1247]. «Если автор очерка стремится создать целостное представление о факте, человеке, явлении, схватить в нем существенное, то автор эссе запечатлевает момент субъективного видения», - отмечают теоретики газетных жанров [9; 250]. Не случайно поэтому, что Бродский, обратившись прозе, избрал этот жанр как единственно возможную для себя форму выражения мысли. Тем более, что, будучи газетным жанром, эссе становится формой публичного и во многом официального общения поэта с аудиторией.
Как замечает исследовательница В. Полухина в статье «Бродский о своих современниках» [7;258], «в его эссе переднами предстает прежде всего система ценностей самого Бродского». Поэтический мир Бродского содержит ряд устойчивых мотивных комплексов, которые, переплетаясь друг с другом, составляют его неповторимое своеобразие: мотив Петербурга (шире - родины), мотив античности (шире - культуры), мотив языка (шире - поэзии). Можно утверждать, что и прозаическое наследие Бродского
базируется на тех же мотивных основаниях, что и его поэзия.
Мотивный комплекс Петербурга включает в себя ряд таких мотивов, как изгнание, одиночество, отчуждение, мотив города и др. В 1949 году семья получила комнату в знаменитом доме Мурузи на улице Пестеля (бывшей Пантелеймоновской), дом 24, где с 1889 по 1913 годы находился салон Мережковских, а в 1920 году собирались участники второго «Цеха поэтов». В эссе «Полторы комнаты» (1985) поэт вспоминает о годах, проведенных им в этой квартире, тогда разделенной на части и превращенной в обычную коммуналку, но не утратившей черты былого величия 19 века. Петербургские мотивы проступают в текстах эссе «Меньше единицы» (1976), «Путеводитель по переименованному городу» (1979), «Набережная неисцелимых» (1989). «Петербургский роман» (1961) воссоздает такую во многом идиллическую картину города:
Канал туманный Грибоедов, сквозь двести лет шуршит вода, немного в мире переехав, приходишь сызнова сюда. Со всем когда-нибудь сживешься в кругу обидчивых харит, к ограде счастливо прижмешься, и вечер воду озарит [1; 66].
Такую же картину, но с легкой интонацией грусти по утрате, воспроизводит память поэта в эссе «Меньше единицы»: «Жил когда-то мальчик. Он жил в самой несправедливой стране на свете. Ею правили существа, которых по всем человеческим меркам следовало признать выродками. ... И был город. Самый красивый город на свете. С огромной серой рекой, повисшей над своим глубоким дном, как огромное серое небо - над ней самой. Вдоль реки стояли великолепные дворцы с такими изысканно-прекрасными фасадами, что если мальчик стоял на правом берегу, левый выглядел как отпечаток гигантского моллюска, именуемого цивилизацией. Которая перестала существовать» [4; 26-27].
Античные мотивы, которыми изобилует поэзия Бродского, прежде всего выступают как генераторы культурной памяти человека, человечества в его общении с вечностью. Пристрастие поэ-
та к античности ярко прослеживается в эссе «Вергилий» (1981), «Дань Марку Аврелию» (1994), «Письмо Горацию» (1995) и др. «Римские элегии» (1981) Бродского иллюстрируют моменты пребывания поэта в Риме как стипендиата Американской Академии:
Пленное красное дерево частной квартиры в Риме. Под потолком - пыльный хрустальный остров. Жалюзи в час заката подобны рыбе, перепутавшей чешую и остов Ставя босую ногу на красный мрамор, тело делает шаг в будущее - одеться Крикни сейчас «замри» - я бы тот час замер, Как этот город сделал от счастья в детстве [2; 227]. Позднее в эссе «Набережная неисцелимых» (1989) он воссоздаст обстоятельства приезда в Венецию, удивительно, но картины поэтическая и прозаическая окажутся практически идентичными, за исключением некоторых деталей: «Это была длинная череда пустых комнат... Каждая комната знаменовала твое дальнейшее убывание, следующую степень твоего небытия. Дело было в трех вещах: драпировках, зеркалах и пыли» [7; 26]. «Вечный Город напоминает гигантский старый мозг, давным-давно потерявший всякий интерес к миру - ... и погрузившийся в свои собственные расселины и складки», - пишет Бродский в эссе «Дань Марку Аврелию» [5 232]. Сравним с теми же «Римскими элегиями»: И, как книга, раскрытая сразу на всех страницах, лавр шелестит на выжженной балюстраде. И Колизей - точно череп Аргуса, в чьих глазницах Облака проплывают, как память о бывшем стаде [2; 228]. Античность становится для поэта своеобразной меркой истинности происходящего, поскольку все это уже когда-то было, и нужно лишь найти аналог в древности. И Петербург, и Венеция, и даже Нью-Йорк - лишь отражения былого римского величия, величия культуры и подлинного искусства.
Мотив языка, поэзии, пожалуй, самый субъективный из всех мотивных комплексов, поскольку раскрывает внутреннюю противоречивость фигуры лирического героя Бродского, утверждающего собственную ничтожность, обреченность перед ходом
времени и величие ее как орудия Языка, словесности, переживающей течение времени («Мои слова, я думаю, умрут»): Поэта долг - пытаться единить Края разрыва меж душой и телом. Талант - игла. И только голос - нить. И только смерть всему шитью - пределом [1; 267]. У. X. Оден в предисловии к американскому сборнику стихов русского поэта писал: «И. Бродский - это русскоязычный поэт первого порядка, человек, которым должны гордиться в его стране. Я же горд за обоих», высоко оценивая весьма скромные по сравнению с оригиналами переводы стихов Бродского на английский язык, возможно, как раз потому, что мысли, высказанные русским поэтом были близки ему самому.
Будучи профессором нескольких колледжей и поэтом-луре-атом США, Бродский старательно популяризировал, насколько мог, русскую и американскую поэзию, читая лекции студентам и составляя предисловия к сочинениям своих коллег-поэтов. Например, в эссе «Как читать книгу» поэт дает четкие рекомендации, каких писателей в каких национальных литературах следует прочесть человеку, претендующему на «образованность». Многие эссе по форме представляют собой литературно-критические разборы либо одного стихотворения, либо творчества поэта в целом. Примером может служить эссе «1 сентября 1939 года У. X. Одена», представляющее собой построчный разбор одного, указанного в заглавии, стихотворения. Точка зрения на поэзию и жизнь Осипа Мандельштама, изложенная в эссе «Сын цивилизации», так же во многом обусловлена близостью судеб обоих поэтов (еврейство, поиск своего места в культуре и т.п.). По мнению Бродского «лучшей эмблемой» манделыптамовского творчества «мог бы стать портик санкт-петербургского Адмиралтейства» [4; 97].
В 1994 году Бродский перевел стихотворение Одена «Часы останови, забудь про телефон...», одно из двух стихотворений цикла «Two Songs for Hedli Anderson» - «Stop all the clocks, Cut off the telephone...», настолько он потрясен силой любовного чувства, воссозданного в стихотворении. И в эссеистике Бродский не обошел жизнь и творчество У. X. Одена. Ему посвящено эссе «Поклониться тени», рассказывающее о первом знакомстве
Бродского с лирикой американского поэта, о дружеской помощи Одена в первые годы жизни русского поэта-эмигранта в Америке. Но самое главное, что благодаря старшему товарищу Бродский открыл важный закон существования поэзии: «Оден действительно сказал, что время боготворит язык, и ход мыслей которому это утверждение дало толчок, продолжается во мне по сей день» [4; 260]. Стихотворение Бродского «В следующий век» развивает эту мысль определеннее:
Постепенно действительность превращается в недействительность.
Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера, И еще упрекнешь, как муравья кора За его медлительность [3; 171].
В сущности, Бродский - поэт аполитичный, сосредоточенный на внутренних переживаниях лирического субъекта. Однако политические воззрения его ярко выражены в эссе, например «О тирании» (1979) (ср.: стихотворение «Одному тирану»): «Средняя продолжительность хорошей тирании - 10-15 лет, 20 самое большее. За этим пределом неизбежно соскальзывание в нечто весьма монструозное. Тогда мы имеем дело с величием, проявляющимся в развязывании войн или террора внутри страны... Природа, слава Богу, берет свое.., т. е. прежде чем наш герой задумает обессмертить свое имя чем-нибудь кошмарным» [4; 88]. Иронические размышления о сущности тирании, базирующиеся на анализе советского периода жизни Бродского, несомненно, продиктованы не столько литературным заказом, сколько и личной позицией автора, которому политический режим «создал биографию». Поэт саркастично заключает, что тирания безусловно лучше «организует для вас вашу жизнь», чем демократия. Такие эссе, наряду с открытым письмом Брежневу перед отъездом из России, демонстрируют бесстрашие поэта, не боящегося открыто декларировать свое неприятие политическому руководству страны, в которой, к стати сказать, остались жить его близкие люди и друзья.
Эссе, написанные в разные годы для различных журналов и газет, позволили Бродскому стать более понятным поэтом для западной читающей публики, которая поначалу воспринимала поэта только как политического эмигранта. Кроме того, Бродский в
эссе имел больше возможностей, чем в лирике, обозначить свои эстетические установки. Круг поэтов, им обсужденных в эссе, сформирован его читательскими пристрастиями. При рассмотрении текстов эссе в отрыве от лирического наследия, Бродский рискует быть воспринятым как чрезмерно тенденциозный писатель. В то время как эссе призваны лишь более четко обозначить горизонты поэтического творчества.
Список литературы
1. Бродский, И. А. Собр. соч. : в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 1.
2. Бродский, И. А. Собр. соч. : в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 3.
3. Бродский, И. А. Собр. соч.: в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 4.
4. Бродский, И. А. Собр. соч.: в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 5.
5. Бродский, И. А. Собр. соч.: в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 6.
6. Бродский, И. А. Собр. соч. : в 7 т. / И. А. Бродский. - СПб., 2001-2005.-Т. 7.
7. Мир Иосифа Бродского. Путеводитель. - СПб., 2003.
8. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. Н. А. Николюкина. - М., 2003.
9. Смелкова, 3. С. и др. Риторические основы журналистики. Работа над газетными жанрами : учеб. пособие / 3. С. Смелкова. - М., 2004.
Гущина С.
ЧИТАТЕЛЬСКИЕ ПРЕДПОЧТЕНИЯ ПОДРОСТКОВОЙ АУДИТОРИИ
Интересоваться газетами и журналами дети обычно начинают с подросткового возраста. Если данным процессом не управлять, то с учетом эпизодичности, случайности и нерегулярности интересов детей к чтению газет и журналов их воспитательное
