CC BY
34
Английскому глагольному суффиксу -ize в русском языке соответствует -изировать, например: idealize - 'идеализировать', monopolize - 'монополизировать', specialize - 'специализировать'.
В некоторых случаях суффиксы общего происхождения с аналогичным или близким графическим оформлением в английском и русском языках имеют различную семантику.
Суффикс -ал (англ. -al) в русском языке является исключительно суффиксом имен существительных, которые имеют соответствующие прилагательные с дополнительным суффиксом -н (-альный): либерал - либеральный, оригинал -оригинальный, овал - овальный. В английском языке -al является преимущественно суффиксом имен прилагательных, причем последние нередко употребляются также и в значении имен существительных, например: филиал - filiation (filial - филиальный), финал - finale (final - финальный).
Такие же соответствия довольно часто встречают в русском языке английские суффиксы -ar, -arian, -ary, -ative, -esque, -ic.
Суффикс -ar, как и -al в английском языке, чаще всего является суффиксом имен прилагательных. В схожих русских словах ему может соответствовать элемент -рный, например: regular - 'регулярный', popular - 'популярный', polar -'полярный'.
В английском языке встречаются слова на -ar, уподобляющиес и как слова на -al, и как существительные, и как прилагательные, например: circular - 'циркуляр, циркулярный'.
Суффикс -arian в схожих русских словах встречает следующие русские соответствия:
1) -арий или -арианец в именах существительных, например: proletarian -'пролетарий', vegetarian - 'вегетарианец';
2) -арский, -арный в именах прилагательных, например: proletarian - 'пролетарий', humanitarian- 'гуманитарный'.
Суффиксу -ary в схожих русских словах может соответствовать -ap (-яр) в именах существительных: commissary - 'комиссар', capillary - 'капилляр'.
Суффикс -ative в английском языке чаще является суффиксом прилагательных, которым и в русском языке могут соответствовать аналогичные прилагательные с дополнительным суффиксом -н, (-атив-н-), например: conservative - 'консервативный', demonstrative - 'демонстративный', initiative -'инициативный'.
Английским существительным на -ative в русском языке могут соответствовать существительные с суффиксом -атив и окончанием -а, например: initiative -'инициатива', prerogative - 'прерогатива'.
Английскому суффиксу -esque в русском языке могут соответствовать:
1) -еск (-еска) в именах существительных: grotesque - 'гротеск', arabesque - 'арабеска' и т. д.
2) -ескный в именах прилагательных: grotesque - 'гротескный'.
Суффикс -ic в английском языке является не только суффиксом существительных, как суффикс -ик в русском языке, но и весьма распространенным
Библиографический список
суффиксом имен прилагательных. Аналогичные прилагательные в русском языке часто имеют -ический или -ичный вариант суффиксов.
В именах существительных английскому -ic в русском языке могут соответствовать -ик (в словах, обозначающих лицо) и -ика (в отвлеченных существительных). Однако наряду с этим в английских существительных, обозначающих лицо, русскому -ик нередко соответствуют другие суффиксы, например: academician -'академик', electrician -'электрик', botanist - 'ботаник', satirist - 'сатирик'.
Суффикс -graph встречается в английском языке в словах следующих категорий: в именах существительных, обозначающих записывающий аппарат; в русском языке ему обычно соответствует элемент -граф, например: heliograph -'гелиограф', seismograph - 'сейсмограф', telegraph - 'телеграф'. В существительных, обозначающих способ воспроизведения изображений или полученные этим путем изображения, например: autograph - 'автограф', lithograph - 'литография', photograph - 'фотография' и др. В глаголах, причем соответствующие глаголы в русском языке обычно имеют дополнительный суффикс -ироеать (-графировать), например: telegraph - 'телеграфировать', hectograph - 'гектографировать'.
Суффикс -grapher в английском языке встречается у существительных, обозначающих: 1) лицо, сведущее в науке, 2) лицо, выполняющее определенную работу или имеющее определенную специальность. В русском языке аналогичные существительные имеют -граф или -графист(ка), например: geographer -'географ', petrographer - 'петрограф', biographer - 'биограф', photographer -'фотограф', topographer - 'топограф', stenographer - 'стенографист(ка)', telegrapher - 'телеграфист(ка)'.
Название соответствующей науки или работы (специальности) обычно имеет элемент -graphy (-графия): geography - 'география', stenography - 'стенография'. Английским суффиксам имен прилагательных -al в русском языке соответствуют -альный, -ивный. Английскому двойному суффиксу -ical в аналогичных русских словах соответствуют -ический, например: critical - 'критический', logical - 'логический', political - 'политический'.
Значительно реже встречаются слова с дополнительными суффиксами в английском языке, например: agronomist - 'агроном', anatomist - 'анатом', bacteriologist - 'бактериолог', biologist - 'биолог', meteorologist - 'метеоролог' и др.
Нередко встречаются слова с одинаковой основой и значением, но имеющие в английском и русском языках совершенно разные суффиксы: abstractness -'абстрактность', condenser- 'конденсатор', financial - 'финансовый' и т. д.
Проведенный анализ позволил прийти к выводу о том, что различия в употреблении и форме суффиксов и схожих слов могут быть весьма разнообразны. Тем не менее, в некоторых случаях, когда графика основы схожих производных слов (дериватов) не имеет в английском и соответствующем русском слове значительных расхождений, как и было в большинстве приведенных нами примеров, английские суффиксальные дериваты могут быть переведены без помощи словаря, если читающему известны значения английских суффиксов.
1. Англо-русский и русско-английский словарь. Под редакцией О.С. Ахмановой, Е.А.М. Уилсон. Москва: Русский язык, 1989.
2. Быков А.А. Анатомия терминов. 400 словообразовательных элементов из латыни и греческого. Москва: НЦ ЭНАС, 2008.
3. Словообразование: Справочник по английскому языку. Москва: АСТ, 2003.
4. MerriamWebster's English Dictionary. Available at: http://www.merriam-webster.com
5. Oxford English Dictionary. Available at: http://wwwoxforddictionaries.com
References
1. Anglo-russkij i russko-anglijskij slovar'. Pod redakciej O.S. Ahmanovoj, E.A.M. Uilson. Moskva: Russkij yazyk, 1989.
2. Bykov A.A. Anatomiya terminov. 400 slovoobrazovatel'nyh 'elementov iz latyni i grecheskogo. Moskva: NC 'ENAS, 2008.
3. Slovoobrazovanie: Spravochnik po anglijskomu yazyku. Moskva: AST, 2003.
4. MerriamWebster's English Dictionary. Available at: http://www.merriam-webster.com
5. Oxford English Dictionary. Available at: http://wwwoxforddictionaries.com
Статья поступила в редакцию 05.05.22
УДК 82
Akhmadova T.Kh., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Department of Russian and Foreign Literature, Chechen State University (Grozny, Russia),
E-mail: ahmadovamadina@mail.ru
ETERNAL PROBLEMS IN L.N. TOLSTOY'S CAUCASIAN STORIES ("RAID", "LOGGING", "DEMOTED"). The article studies the artistic world of L.N. Tolstoy and the disclosure of eternal problems in his Caucasian stories. The writer's soul ached for the fact that two hypostases exist in a person, as it were, in parallel -genuine and imaginary, and the latter often takes precedence over the first. Tolstoy is against the war, he shows its inhumanity, ruthlessness, depicting the war "in blood, suffering, death." It shows that bravery is not so much the power of personal courage as a certain moral core of a person, the expression of the whole personal appearance, the whole spiritual life. L. Tolstoy, the bearer of the world-human denial of war, refutes its very logic by the complete disgust of the moral consciousness of ordinary people from it, to whom he, as a person, treats with deep sympathy, and as an artist "entrusts" his attitude to the world and the philosophical concept of reality. Tolstoy, a great humanist, believing in man, loving and trusting him, bowing his head before the power of the universe - Nature, asked eternal questions of Being. As a result, the writer comes to the idea that life should be loved in all its manifestations.
Key words: L.N. Tolstoy, eternal problems, Caucasian stories, courage, art world, moral laws.
Т.Х. Ахмадова, канд. пед. наук, доц., ФГБОУ ВО «Чеченский государственный университет имени А.А. Кадырова», г. Грозный,
E-mail: ahmadovamadina@mail.ru
ВЕЧНЫЕ ПРОБЛЕМЫ В КАВКАЗСКИХ РАССКАЗАХ Л.Н. ТОЛСТОГО («НАБЕГ», «РУБКА ЛЕСА», «РАЗЖАЛОВАННЫЙ»)
Статья посвящена познанию художественного мира писателя Л.Н. Толстого, раскрытию вечных проблем в его кавказских рассказах. Писателя волновало то, что в человеке существуют как бы параллельно две ипостаси - подлинная и мнимая, и последняя нередко берет верх над первой. Толстой против войны, он показывает ее бесчеловечность, беспощадность, изображая «в крови, страданиях, смерти». Доказывает, что храбрость есть не столько сила личного мужества, сколько некий нравственный стержень человека, выражение всего личностного облика, всей душевной жизни. Л. Толстой, носитель всемирно-человеческого отрицания войны, опровергает самую ее логику полным отвращением от нее нравственного сознания простых людей, к которым он как человек относится с глубокой симпатией, а как художник «передоверяет» свое мироотношение и философскую концепцию действительности. Толстой - великий гуманист, верующий в человека, любящий и доверяющий ему, преклоняющий голову перед могуществом вселенной - Природой, задавался вечными вопросами Бытия. В итоге писатель приходит к мысли, что жизнь надо любить во всех ее проявлениях.
Ключевые слова: Л.Н. Толстой, вечные проблемы, кавказские рассказы, храбрость, художественный мир, нравственные законы.
Актуальность данной работы заключается в том, что вечные проблемы в кавказских рассказах Л.Н. Толстого недостаточно исследованы, что и обусловливает актуальность данной статьи. О Л.Н. Толстом, как и всяком гении, написано гораздо больше, чем написал он сам. Диспропорция эта знаменательна: она выразительно указывает на то, что познание художественного мира писателя - процесс не просто долговечный, но, подобно самой жизни, бесконечный и неиссякаемый. Причем, какие бы сверхмощные телескопы научного анализа ни направлялись на планету толстовского творчества, она и до сего дня остается во многом таинственно-неразгаданной. Стремлением приблизиться к этой разгадке, постичь «своего», «сегодняшнего» Л.Н. Толстого объясняется непрерывное и неустанное пополнение толстоведческой библиотеки [1-7].
Основной целью данной статьи является познание художественного мира писателя Л.Н. Толстого, раскрытие вечных проблем в его кавказских рассказах.
Для достижения поставленной цели потребовать решение следующих задач: анализ текстов кавказских рассказов Л.Н. Толстого и выявление его методов творческого мышления, по концепции мира и человека.
Научная новизна данной работы определяется тем, что в ней впервые проводится тщательный анализ вечных проблем в кавказских рассказах великого писателя.
Теоретическая значимость работы определяется решением поставленных задач, т. е. исследованием вечных проблем и идейно-композиционных особенностей кавказских рассказов Л.Н. Толстого.
Практическая ценность заключается в том, что результаты работы могут быть применены в преподавании русской литературы в вузе, а также при анализе конкретного литературоведческого материла.
Толстой Л.Н. глобален по самой изначальной своей художественной сути, по методам творческого мышления, по концепции мира и человека. Вот почему вульгарными, ортодоксально-лобовыми представляются те социологические схемы, которые заточают эту человеческую эстетическую громаду в ограниченных рамках проблематики конкретно-исторического времени. Обратимся непосредственно к толстовскому тексту, поскольку разговор не о нем самом, а по его поводу не приводит обычно ни к чему, кроме банальных нравоучений. «Повторение же старой мысли, выраженной в рассуждении, - писал Л. Толстой, - это чирканье старым ржавым гвоздем по стеклу» [1, с. 111]. В самом деле, нет лучшего способа вызвать раздражение, чем глубокомысленно переживать прописные истины.
У кавказских рассказов Л. Толстого есть эстетический предел, особенно если их сопоставить с произведениями писателя зрелой поры. Но чувство нелепости или, говоря языком самого Л. Толстого, «эстетического стыда» он никогда за них не испытывал. И «Набег», и «Рубка леса», и «Разжалованный» написаны не рукой писателя-дебютанта, а зрелым пером мастера. И своей композиционно-стилевой цельностью, и целостностью, и социальной проблематикой, и философским осмыслением общих нравственных законов человеческой жизни они лишний раз свидетельствуют в пользу того, как рано пришла к Л. Толстому литературная зрелость.
Десятилетие спустя автор «Войны и мира» напишет в своем великом романе фразу, звучавшую в его устах, возможно, и как автохарактеристика: «Рассказать правду очень трудно, и молодые люди редко на это способны» [2]. Суждение это из того места романа, где Николай Ростов описывает Борису Друбецкому и Бергу Шенграбенское сражение, в котором он был ранен и которое воспринимал только сквозь призму своего героического поведения. К тому времени, когда он писал «Войну и мир», у Л. Толстого, прошедшего не только Кавказскую войну, но и Севастополь, сложилось мнение понимания экстремальных обстоятельств войны, поведения человека на войне, психологических мотивов его храбрости или трусости, а также о том, каков героизм человека - на войне показной или подлинный [3, с. 51]. Уже в кавказских рассказах не только сформировалась толстовская концепция братоубийственной войны как мирового зла, получившая развитие в его дальнейшем творчестве, прежде всего в романе «Война и мир», был не только художественно воплощен основной ракурс видения психологии батального человека, но и задан эстетический тон праведнического и проповеднического осуждения того типа жизни, который связан с мифологизацией самое себя.
Всю жизнь Толстому претила фальшь и ненатуральность. Как ни у кого другого из русских классиков XIX века у Толстого болела душа за то, что в человеке существуют как бы параллельно две ипостаси - подлинная и мнимая, и
последняя нередко берет верх над первой. Однако даже гениальный провидческий талант Л. Толстого не в состоянии был представить размеров всех грядущих трагедий, с которыми столкнется человечество, оказавшееся бессильным перед эскалацией лжи, особенно когда эта ложь возводилась в ранг официальной государственной политики. То, что в нашей стране на определенном этапе ее развития пропала трезвая и объективная оценка успехов и недостатков, и возобладала тотальная практика безудержного восхваления всех сторон общественной жизни без реальной оценки достигнутого, было, по сути, одной из распространенных форм принародно творимого мифа.
Не секрет, что в особо кризисные эпохи искусству передоверяется та область общественных проблем, решать которые оно вроде бы не должно: для этого существуют иные социальные институты. Толстой как духоборец и философ-проповедник, возлагавший на художественное слово великую миссию «отремонтировать» общественные нравы, лучше многих других знал о его колоссальной обобщающей силе. Вот почему, когда в «Набеге» он задумался о драматических, больше того - трагических последствиях бытового марлинизма и нарисовал событийно значимые образы Розенкранца и молодого прапорщика Аланина, гибнущего в конце рассказа, мысль его не свелась исключительно к развенчанию пресловутого психологического типа, подражающего заданным образцам [4, с. 46].
Кавказские рассказы, формировавшие стилевую манеру Л. Толстого, его поэтику, начисто лишенную внешнего украшательского блеска, формалистических эффектов, всех этих литературных «ужимок и прыжков», создавали на очень сложной, сюжетно динамической основе мир человеческого каждодневья, течения вполне заурядных (в рамках избранного жизненного материала) событий. Эпизоды, отмеченные печатью обыденности, и герои, не красующиеся перед толпой, не выпячивающие свое воинское дело за привычную черновую работу, как, к примеру, капитан Хлопов из рассказа «Набег», неслучайно выдвинуты у Л. Толстого на передний план. Что приобретают они взамен ореола внешнего геройства? Не столь уж и мало, если отмерять по шкале общечеловеческих нравственных ценностей: цельность и внутреннюю независимость характера, совестливую душевную искренность и несуетливую взвешенность совершаемых жизненных поступков. Скажем больше - для Л. Толстого в этом и состоит духовная крепь человеческой натуры, ее непоказное, истинное величие.
Л. Толстой, не выносивший ни в жизни, ни в искусстве романтической экзальтации, натужного позерства, псевдоэстетического пафоса, мыслил духовность земного бытия не в идеальных, оторванных от прозаической повседневности сферах, а в самой жизненной гуще, текущей колобродящей обыденности, в которой нужно не казаться, а быть, не изображать страсти, а натурально жить ими. С этим у писателя тесно связана деромантизация Кавказа как края восточной экзотики. У сурового у Л. Толстого над Кавказом веет не дымчатая легкокрылость легендарных преданий, а реальный пороховой дым. Да и самый романтический мотив гордого ухода, бегство из городов, от столичного шума в край мятежной свободы, мотив, популярность которого в культуре первой трети XIX века нет нужды доказывать, столь это общеизвестно и широко обиходно, у Л. Толстого иронически переосмысливается. Вспомним хотя бы, как тот же Хлопов поясняет герою-повествователю, что он служит, потому что «надо служить» [5, с. 17]. «...А двойное жалованье для нашего брата, бедного человека, много значит [4, с. 45].
В ответе старого служивого есть та мера прагматической рассудительности, которая дает ему опуститься до примитивной пошлости. Другое дело -фиглярство Гуськова, героя рассказа «Разжалованный», изжившего не только благородство манер, но и вообще деградировавшего и морально одичавшего. Хотя он, возможно, что и искренне эту свою одичалость брезгливо самоощущает, тем не менее претендует все еще на уважение к себе и потому хает всех и вся почем зря. Кавказ для него - гибельное место, могила, тупик жизни. Недаром его слащавая словоохотливость столь неприятна герою-повествователю, выражающему не только авторское отношение к Кавказу, но и толстовскую концепцию жизни в целом. Несмотря на внешнюю полярность, герои внутренне подобны: они исполняют роли, каждый свою, но на каком-то общем костюмированном балу, далеком от подлинных проблем военной жизни, в которой они, по Л. Толстому, не более чем заурядные и жалкие статисты. Толстой против войны, он показывает ее бесчеловечность, беспощадность [7, с. 3].
Недостаточно указать и на то, что катастрофические условия войны высвечивают в нем такие качества, спровоцировать которые или обнажить в подобной мере более уравновешенное течение мирной жизни попросту не может. Важно уяснить, что раскрытие человека на войне есть у Л. Толстого философская проблема. Именно как философская дилемма возникают на страницах рассказа «Набег» рассуждения о храбрости [4, с. 41]. Толстой доказывает, что храбрость есть не столько сила личного мужества, сколько некий нравственный стержень человека, выражение всего личностного облика, всей душевной жизни. За этим синтетическим, интегральным видением каких-то отдельных сторон характера героя скрывается намерение писателя постичь человека как родовое существо, установить ту этическую границу, за пределами которой он уже не является в полном смысле homosapiens, представителем рода людского. По существу, главная цель кавказских рассказов Л. Толстого, имеющих глубокий философский подтекст, - увидеть в бесчеловечных аномалиях войны своего рода гуманистическую «норму», которая сохраняет, так сказать, критическую человеческую массу [3, с. 50] от нравственного распада. Герои Толстого и сам писатель знают, что такое трусость. Что же касается храбрости, то здесь пестрота и несходство мнений - от официально-казенного до частного, высказываемого без рисовки и претензий на философскую глубокомысленность и многозначность. «Храбрый тот, который ведет себя как следует», - говорит капитан Хлопов [6, с. 34].
В следующем абзаце Толстой подтверждает слова простого человека авторитетом Платона («Я вспомнил, что Платон определяет храбрость знанием того, чего нужно и чего не нужно бояться.»). «Основная мысль обоих не так различна, как могло бы показаться, и что даже определение капитана вернее определения греческого философа.» [6, с. 34]. Так-то вот: мыслитель с мировым именем проигрывает заочный спор безвестному армейскому офицеру, а фраза из платоновского диалога «Лахет» - «Храбрость есть наука того, чего нужно и не нужно бояться», произнесенная Никием и развитая Сократом, - решительно объявляется сформулированной менее точно, чем суждение капитана. Но для Л. Толстого важнее даже не это, а то, что незаметные, не лезущие в герои и потому вызывающие особое его расположение люди подключены к древнейшим философским раздумьям человека об окружающем мире и о самом себе. И то, что это облекается не в изощренную интеллектуальную форму, а выражается посредством простых душевных ощущений, имеет для писателя особо сокровенный смысл. Недаром первоначально он хотел использовать приведенную Платоном фразу в качестве эпиграфа к «Набегу», как бы соединяя в художественном мире рассказа две отличные друг от друга философские материи: «высокую»,
Библиографический список
книжную, рожденную блистательной игрой ума и воображения, и другую - «низовую», земную, несколько корявую даже, но проникнутую демократической народной мудростью, этической культурой и знанием жизни. Это был чисто толстовский вариант открытия человеческого в человеке: обнаружение в простой душе таких струн, которые были бы сонастроены на один тон и лад со звучанием целого мироздания. Впрочем, высказанное суждение по причине его явно избыточной стилевой красивости, пришлось бы не по вкусу писателю: лишая связь человека и мира божественного начала, всякой литургической торжественности и помпезной риторики, он вообще старался уйти от выспреннего слога, вымеряя обозначаемые им высокие понятия такой обнаженной естественностью, что они напрочь теряли свой привычный ходульный смысл. С максимальной степенью выразительности это качество не столько даже поэтики Л. Толстого, сколько его мировоззрения проявилось в рассказе «Рубка леса» в изображении рядовых русских солдат, для которых ратный труд менее всего ассоциируется со словарем «реляционной» войны. В войне, какой она изображена в кавказских рассказах, нарушены первые представления человека о добре, поколеблена изначальная нравственная норма, отстаиваемая Л. Толстым-гуманистом. Неслучайно войной «возмущена» природа [6, с. 44].
В «Набеге» писатель рисует картину продвижения отряда русских войск в горы. При всей совершенно зримой конкретности и физической осязаемости картины в ней есть что-то библейски-мистериальное, панорамно-мифологическое, испытывающее давление колоссальной символической силы. Автор, осуждая войну [5, с. 17], противопоставляет ей силы природы, ее «вечные» законы [4, с. 44]. «Описание природы служит фоном, на котором развертываются события, помогает раскрыть переживания действующих лиц, придает определенный тон повествованию [4, с. 45].
Таким образом, проведенный анализ позволил сделать вывод о том, что в этом пронзительном восклицании весь Л. Толстой - великий художник-гуманист, несмотря ни на что верующий в человека, любящий его и доверяющий ему, преклоняющий голову только перед высшим, сверхчеловеческим могуществом вселенной - Природой. Он задавался в своей жизни и творчестве вечными, экзистенциальными вопросами Бытия. И были эти вопросы бесконечны и разнообразны, как сама жизнь. Но то, к чему в итоге пришел этот гениальный мудрец и правдолюбец на своем крестном пути - к познанию истины, попервоначалу обескураживает открытой, по-толстовски мощно выраженной простотой. Любить жизнь во всех ее проявлениях - в конце концов, к этому каждой своей строкой зовет нас писатель, этому учат и его рассказы, написанные в начале творческого пути по впечатлениям, накопленным на Кавказе.
1. Толстой Л.Н. и Чечено-Ингушетия. Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1989.
2. Толстой Л. Война и мир. Т. 1. Available at: poesias.ru>proza/tolstoy-lev/tolstoy10027.shtml
3. Ахмадова Т.Х. Мысль народная в повести Л.Н. Толстого «Хаджи- Мурат». Известия Чеченского государственного университета. 2020; № 3 (19): 47 - 52.
4. Ахмадова Т.Х. Проблема высокого назначения человека в кавказском рассказе Л.Н. Толстого «Набег». Известия Чеченского государственного университета. 2022; № 1 (25): 40 - 47.
5. Ахмадова Т.Х. Русская армия в произведениях Л.Н. Толстого и А.И. Куприна. Lingua- universum. Назрань, 2015; Выпуск 4: 14 - 18.
6. Толстой Л.Н. Кавказские рассказы и повести. Москва: Советская Россия, 1983.
7. Ахмадова Т.Х. Замысел создания повести Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат». Мир науки, культуры, образования. 2020; № 2 (81): 398 - 400. References
1. TolstojL.N. i Checheno-Ingushetiya. Groznyj: Checheno-Ingushskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1989.
2. Tolstoj L. Vojna i mir. T. 1. Available at: poesias.ru>proza/tolstoy-lev/tolstoy10027.shtml
3. Ahmadova T.H. Mysl' narodnaya v povesti L.N. Tolstogo «Hadzhi- Murat». Izvestiya Chechenskogo gosudarstvennogo universiteta. 2020; № 3 (19): 47 - 52.
4. Ahmadova T.H. Problema vysokogo naznacheniya cheloveka v kavkazskom rasskaze L.N. Tolstogo «Nabeg». Izvestiya Chechenskogo gosudarstvennogo universiteta. 2022; № 1 (25): 40 - 47.
5. Ahmadova T.H. Russkaya armiya v proizvedeniyah L.N. Tolstogo i A.I. Kuprina. Lingua- universum. Nazran', 2015; Vypusk 4: 14 - 18.
6. Tolstoj L.N. Kavkazskierasskazy ipovesti. Moskva: Sovetskaya Rossiya, 1983.
7. Ahmadova T.H. Zamysel sozdaniya povesti L.N. Tolstogo «Hadzhi-Murat». Mir nauki, kul'tury, obrazovaniya. 2020; № 2 (81): 398 - 400.
Статья поступила в редакцию 01.05.22
УДК 82-0
Akhmadova T.Kh., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Department of Russian and Foreign Literature, Kadyrov Chechen State University
(Grozny, Russia), E-mail: ahmadovamadina@mail.ru
THE SPIRITUAL CRISIS OF LEO TOLSTOY IN THE NOVEL "ANNA KARENINA" (USING THE EXAMPLE OF LEVIN'S IMAGE). The article deals with a problem of L. Tolstoy's spiritual crisis with reference to Levin's image in the novel "Anna Karenina". Tolstoy incessantly asked a question about why he lives, what is the meaning of his life in general. To convey the peculiarities of his own character and views on life, Tolstoy used Levin to a greater extent. The main fear of the writer was not so much death as unwillingness to disappear without a trace. And so he overcame himself and thoughts of suicide, and began to think about how to live his life properly in order to die with a calm soul. Tolstoy begins to greedily devour the works of philosophers related to this issue, writes his autobiographical work entitled "Confession". In the novel Anna Karenina, Levin, like Tolstoy, completely lost his taste for life, but then he begins to comprehend his life, understands that you need to live for the sake of those who are dear to you. The writer decides to seek salvation in faith. Levin, like Tolstoy, believes that the mission of every person on this earth is to live in unity with their own kind.
Key words: spiritual crisis, L.N. Tolstoy, novel "Anna Karenina", image of Levin.
Т.Х. Ахмадова, канд. пед. наук, доц., ФГБОУ ВО «Чеченский государственный университет имени А.А. Кадырова», г. Грозный,
Е-mail: ahmadovamadina@mail.ru
