Василий Алексеевич Городцов как мемуарист (по случаю выхода в свет личных дневников русского археолога) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК 82-9

Василий Алексеевич Городцов как мемуарист

(по случаю выхода в свет личных дневников русского археолога)

А. В. Жук

zelionaya.liagushka@yandex.ru Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского,

г. Омск, Россия

Аннотация:Работа посвящена выходу в свет и вводу в научный оборот важного источника по истории археологической науки - личных дневников классика отечественной археологии Василия Алексеевича Го-родцова (1860-1945). Выполнен предварительный анализ того, что этот источник может дать для понимания нашей науки. Основное внимание уделено мемуарной составляющей дневников В. А. Городцова, систематизирована и упорядочена та часть дневников, что представляет собой воспоминания Василия Алексеевича.

Ключевые слова: В. А. Городцов, дневники, воспоминания, археология, история науки.

Для цитирования: Жук А. В. Василий Алексеевич Городцов как мемуарист (по случаю выхода в свет личных дневников русского археолога). Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Казань, 2018; 38(2): 132-171.

Благодарности: Особая благодарность Скучному Человеку из Хайфы, через Записки которого получен представленный здесь иллюстративный ряд.

Vasily Alekseevich Gorodtsov as a memoirist

(on the occasion of the publication of the personal diaries of the Russian archaeologist)

A. Zhuk

zelionaya.liagushka@yandex.ru Omsk State F. M. Dostoevsky University, Omsk, Russia

Abstract: The work is devoted to the publication and introduction into scientific circulation of an important source on the history of archaeological science - personal diaries of the classic of Russian archeology Vasily Alexeyevich Gorodtsov (1860-1945). A preliminary analysis of what this source can give for understanding our science is done. The main attention is paid to the memoir component of V. A. Gorodtsov's diaries, the part of diaries that is Vasily Alekseevich's memories is systematized and ordered.

Keywords: V. A. Gorodtsov, diaries, memoirs, archeology, history of science.

For citation: Zhuk A. Vasily Alekseevich Gorodtsov as a memoirist(on the occasion of the publication of the personal diaries of the Russian archaeologist).

Izvestiya obshchestva arkheoloii, istorii i etnografii pri Kazanskom universitete = Proceedings of the society for Archaeology, History and Ethnography at the Kazan University. Kazan, 2018; 38(2): 132-171.

Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная.

А. С. Пушкин, 1827

Мысль изреченная есть ложь...

Ф. И. Тютчев, 1833

Что наша жизнь? Короткий промежуток между иллюзиями молодости и галлюцинациями старости.

Из хорошего фольклора

2015-й год ознаменовался в истории нашей науки выходом в свет замечательного источника - личных дневников Василия Алексеевича Городцова (1860-1945) (Городцов, 2015). Два увесистых тома, совокупным объемом немногим менее полутора тысяч страниц (плюс по одному очень приличному фото-альбому при каждом томе), стали результатом многолетнего самоотверженного труда наших замечательных коллег -старшего научного сотрудника Государственного Исторического Музея Ирины Валентиновны Белозеровой и старшего научного сотрудника Института Археологии РАН Сергея Владимировича Кузьминых.

Поскольку далее речь будет идти, главным образом, о детстве и юности Василия Алексеевича, следовало бы воспроизводить в этой статье его фамилию в архаичной огласовке, приличествующей 2-й половине XIX- началу ХХ вв., т. е. как Городцев (подробнее об этом см.: (Жук, 2005, с. 5-6)). Однако, поскольку в публикации дневников этот дериват фамилии не встречается, правильно, в данном случае, держаться варианта, избранного составителями. Написание Городцев я сохраняю лишь изредка там, где это оправдано стилистически.

Для начала несколько слов о том, что не помогает работать с представленным материалом. К сожалению, в опубликованном тексте сняты архивные ссылки по единицам хранения и листам. Дано лишь указание самого общего порядка - ОПИ ГИМ, ф. 431, ед. хр. 346-357 (Городцов, 2015, I, с. 9). При столь значительном объеме публикации (общая толщина двухтомника 8 см - не шутка!) эта потеря составляет чрезвычайное неудобство. Ибо, в результате, хранящийся в архиве материал существует теперь сам по себе, а его публикация - сама по себе; в распоряжении же читателя de facto осталась только публикация. Свести их, т. е. расставить на полях двухтомника архивные ссылки - это подвиг, на который вряд ли кто отважится (тем более, что для этого нужен, прежде всего, доступ к бумагам Отдела Письменных Источников Государственного Исторического Музея).

Нет в публикации и описания рукописей - тетрадей дневника. О них можно судить лишь по нескольким листам и фрагментам листов, которые представлены в виде иллюстраций. Понятно, что Городцовские тетради необычны, характерны, интересны и уже сами по себе представляют памятник эпохи. Кое-что из истории этих тетрадей есть в воспоми-

наниях Василия Алексеевича (Городцов, 2015, II, с. 61), но это, собственно, всё, что понятно.

Замечание метрологического порядка. На страницах дневника часто встречаются показания термометра по привычной для Василия Алексеевича шкале Реомюра. И, вообще-то, эта информация важна для понимания многого из того, о чем пишет В. А. Городцов. К счастью, ничего особо головоломного шкала Реомюра (Я), сравнительно с привычной для всех нас шкалой Цельсия (С), не представляет. Ноль у Реомюра и Цельсия общий, а на сто делений Цельсия приходится восемьдесят делений Реомюра - вот, собственно, и вся разница. Другими словами, температура по Реомюру всегда будет в значениях чуть меньших, нежели температура по Цельсию. Так, 10°С (всё равно, плюс или минус) - это 8°Я, 15°С = 12°Я, 20°С = 16°Я и т. д. Однако, знают (или помнят) об этом далеко не все потенциальные читатели дневников В. А. Городцова. К тому, же, как это часто бывает, в ходе работы с дневниками не всегда есть возможность навести справки о предметах, от которых ты, в настоящий момент, далек. А потому прокомментировать шкалу Реомюра во вводной части публикации, конечно же, следовало.

Есть в издании дневников В. А. Городцова и курьёзные накладки. Так, можно подумать, что не только сам Василий Алексеевич (Городцов, 2015, I, с. 442-443; II, с. 437-438), но и уважаемые публикаторы его дневников (Городцов, 2015, I, с. 503) принимают Человека Пильтдаунского за настоящего древнего человека! Для ориентировки в этом, действительно важном историографическом материале разумно воспользоваться таким хорошим подспорьем, как моя работа десятилетней давности (Жук, 2008). Там, кстати, отражена и позиция В. А. Городцова по этому вопросу (Жук, 2008, с. 54-55), которая заметно отличается от мнения, проговорённого в дневнике.

Итак, что же опубликовали наши московские коллеги в 2015-м году? Как следует из текста личных дневников В. А. Городцова и комментариев составителей, дневники эти образуют две большие хронологические группы: те дневники, что велись в 1892-1916 гг., и те, что велись в 1930-1944 гг. Были также дневники за 1917-1930-й годы; однако, как свидетельствует Василий Алексеевич, он уничтожил эти тетради в конце сентября - начале октября 1930 г. (Городцов, 2015, I, с. 110). Из уничто-

женного комплекса дневников Василий Алексеевич сохранил лишь тетрадь, содержащую записи с 30-го мая по 31-е декабря 1928 г.

14 октября 1930 г. Василий Алексеевич возобновил ведение дневника. Этот возобновленный дневник, последняя запись в котором сделана воскресным днем 26 ноября 1944 г., и был положен в основу публикации. Здесь, впрочем, также есть досадно большая лакуна: не сохранились тетради, содержащие записи за самый интересный период эпохи - 1939-й, 1940-й и по конец сентября 1941 г. включительно. Как дополнительную утрату, следует означить исчезновение нескольких страниц из уцелевших тетрадей; эти потери оговорены в тексте публикации. И уж совсем дополнительные лакуны - те, что сочли нужным сделать в сохранившемся тексте уважаемые издатели.

Правда, утраченный материал может быть отчасти компенсирован тем, что, помимо личных дневников, Василий Алексеевич вел различного рода научные дневники - полевые, экспедиционные, где фиксировались поездки по музеям и исследовательским центрам страны, выступления с докладами, участие в заседаниях, чтение лекций и проч. Разумеется, эти дневники не могут восполнить личные (интимные, как выражается Василий Алексеевич) впечатления и оценки; но, по крайней мере, внешнюю канву его жизни они сохраняют. Более того: уже осуществленная выборочная публикация научных дневников В. А. Го-родцова, например, (Кузьминых, Белозерова, 2014)), свидетельствует, что они, как историографический источник, обещают многое. И более того: сам Василий Алексеевич, в виде опыта, перерабатывал путевые экспедиционные записи в формат личного дневника (Городцов, 2015, I, с. 133-143, 191-251); получалось интересно.

Вкус к системной фиксации жизни по дням В. А. Городцов приобрел, судя по всему, в повседневном опыте Рязанских духовных школ. Не случайно в каждодневном келейном правиле «На сон грядущим» (прижизненное для В. А. Городцова издание) мы читаем: "Прежде даже не возляжеши на одре твоем, сия вся помыслом и памятию твоею прейди <... > Положи слово с самем тобою, и испытание сотвори совести тво-ея, преходя и подробну изсчитая вся часы дневныя, начéн от времени, когда возстал еси от одрй твоего, и приводя себе на память: како ходил еси; что творил еси кому; и что собеседовал еси; и вся твоя деяния, сло-

веса и помышления, от утра даже до вечера тобою произнесенныя, со всяким опасением испытай и воспоминай" (Правило молитвенное, 1893, л.60). Потребность в ведении дневников естественным образом укрепилась на армейской службе; и, в результате, она сохранится у В А. Город-цова до конца дней. Даже обзоры своей научной деятельности Василий Алексеевич нередко оформлял как дневник. Образчик такого обзора опубликован в качестве приложения к дневникам (Городцов, 2015, II, с. 487-534).

Как и следовало ожидать, личные дневники дали богатый материал, осветивший важные, но, при этом, неясные прежде сюжеты биографии Василия Алексеевича. Так, не оправдалось мое предположение о наречении В. А. Городцова именем чтимого на Рязанской земле святителя Русской Церкви, епископа Муромского и Рязанского Василия (Жук, 2005, с. 25-35). В дневнике за 1934 г. Василий Алексеевич бегло роняет: "4 апреля. День моих именин" (Городцов, 2015, I, с. 539). Другими словами, наречение В. А. Городцова было совершено в 1860 г. в честь святого угодника, чья память приходится на 12-й день по рождении младенца. Этот угодник, имя которого получил В. А. Городцов - мученик середины IV в. Василий Анкирский. Врач, а затем епископ города Анкира, что в Галатии (ныне этот древний город - столица Турецкой республики), Василий энергично боролся за чистоту Православной веры, был обижен арианами, изгнан ими с епископской кафедры и, наконец, умучен летом 362 г., т. е. при императоре Юлиане Отступнике. Книги святителя Василия известны, но до нас не дошли (археология!).

В своих воспоминаниях Василий Алексеевич назвал имя крестного отца. Это друг его родителя, Алексея Кузьмича Городцева, с 1859 г. настоятель храма в с. Уржа, Бельской волости Спасского уезда Рязанской губернии, о. Николай Иванович Крестов (Городцов, 2015, II, с. 347). Следовательно, Василия Алексеевича крестил настоятель храма в с. Дубро-вичи с 1854 г., о. Павел Петрович Розанов (Жук, 2005, с. 42). Здесь важно вот какое обстоятельство: выражение крестить по-русски, в обиходе, действительно прилагается к крестному отцу (Городцов, 2015, I, с. 647) - мы помним это по великолепному Павлу Афанасиевичу Фамусову, который "крестил у вдовы, у докторши..." Но это, конечно же, не значит, что крестный отец совершает таинство крещения.

К сожалению, уважаемые составители не подкрепили яркое мемуарное свидетельство Василия Алексеевича о собственном его рождении и крещении (а здесь и колоритная бабка-повитуха, и пир-пированьице, как любил выражаться в таких случаях Василий Алексеевич, и застольная драка между попами (Городцов, 2015, II, с. 347-348)) публикацией метрической выписи. А ведь этот документ содержит прямые сведения о датах рождения и крещения имярек, о храме, в котором совершилось крещение, а также об основных участниках чинопоследования - священнослужителях (их может быть более одного, и это всегда лучше), телесных и крестных родителях (последних, как правило, тоже двое). Этот документ, как первичное удостоверение личности всякого православного гражданина Государства Российского, аналог советского Свидетельства о рождении, должен быть в архивном фонде В. А. Городцова. А если метрики Василия Алексеевича в Историческом Музее нет - это тем более интересно и заслуживает упоминания при издании дневников.

Сильное впечатление производит запись от 7 июня 1938 г. "Испытываю тяжёлое положение: некому готовить обед, некому следить за бельем и одеждой. Много уходит времени на уборку комнат и подготовку к двум чаям и обеду (подогревать супы и др.) и на мытьё посуды. Эти работы я никогда (с детства и до 1937 г.) не выполнял, а теперь они легли на меня большою тяжестью" (Городцов, 2015, II, с. 239). Кто из нас, позднейших коллег Василия Алексеевича, может похвастаться подобным жизненным опытом?

Мировосприятие Василия Алексеевича вообще отличалось своеобразием. Так, он не отслеживал перемены в территориально-административном делении страны, совершавшиеся в то время очень часто - при том, что для него, как археолога-полевика, эти нюансы были принципиально важны. Когда летом 1928 г. В. А. Городцов прибыл на очередное место раскопок, оказалось, что "город Суджа еще в 1924 году переименован в волостное село, <...> что деревня Большой Каменец принадлежит не к Суджинской, а к Солдатской волости. Тут мы впервые узнали, что ни Курской губернии, ни каких-либо её уездов не существует: губерния разбита на районы и на волости" (Городцов, 2015, I, с. 246).

Аналогичный казус повторился в 1934 г., когда, опять-таки по прибытии в экспедицию, В. А. Городцов "узнал, что Краснодар не принад-

лежит к Северо-Кавказскому краю, а принадлежит к Азово-Черномор-скому краю, центром которого служит Ростов-на-Дону, а не Пятигорск. Это смутило меня, и я решил с первым отходящим в Краснодар поездом мчаться вон из Пятигорска" (Городцов, 2015, I, с. 550). И, опять-таки -кто-нибудь из коллег, по своему личному экспедиционному опыту, представляет себя на месте Василия Алексеевича?

Впрочем, с бытом на железной дороге у В. А. Городцова тоже всё не совсем обычно. В то время вагонные кражи, грабежи с угрозой для жизни и даже грабежи по береговому праву (ограбление потерпевших крушение) совершались очень часто; сам Василий Алексеевич много и ярко пишет об этом. И сам же он, имея богатый жизненный опыт такого рода, в мае 1933 г. в поезде на Ленинград ставит саквояж с документами и научными материалами на верхнюю полку, к лежащему там пассажиру, который едет зайцем, а сам затем, на нижней полке крепко засыпает. "Ночь спал хорошо" (Городцов, 2015, I, с. 454). Не удивительно, что заяц сошел в утренних сумерках, под Малою Вишерой, вместе с саквояжем хорошо спящего Василия Алексеевича.

Или такие вот характерные штрихи. Оказывается, любимая песня В. А. Городцова в семинарские годы, т. е. 16-19-ти лет - «Нелюдимо наше море» Николая Михайловича Языкова (1803-1846) на музыку Константина Петровича Вильбоа (1817-1882). 30 июня 1937 г. Василий Алексеевич записал в дневнике: "В ранней юности это была моя любимая песня. Её хорошо пели хором рязанские семинаристы. На меня она производила какое-то особенное впечатление, которое я не в силах передать. Много прошло с тех пор времени и песню, казалось, я навсегда забыл. Но вот она явилась на отрывном листке календаря, и я прочитал её, и вновь охватило меня чувство душевного волнения и очарования" (Городцов, 2015, II, с. 168). Стихи созданы Н. М. Языковым в Симбирске в 1829 г.; время переложения на музыку неизвестно. Вообще, из воспоминаний Василия Алексеевича хорошо видно, как влекла его в детстве и отрочестве водная, морская стихия; море Василий Алексеевич даже видел во сне (Городцов, 2015, I, с. 172). Зря он не поехал учиться в Кронштадт - мог бы, со временем, стать учеником А. С. Попова.

По молодости Василий Алексеевич не только подпевал в компании, но и умел и любил танцевать (Городцов, 2015, I, с. 423). В юности

обожал баню и, даже будучи при начале службы стеснен в средствах (Городцов, 2015, II, с. 363), посещал её не реже, чем раз в неделю (Го-родцов, 2015, I, с. 616); с детства и всю жизнь любил картофель в мундире (Городцов, 2015, II, с. 286). Очки носил лишь с 1916 г., т. е. с 56-ти лет (Городцов, 2015, II, с. 266) и, проведя в седле значительную часть службы в офицерских чинах, сменив трех коней (Городцов, 2015, I, с. 603), так и не стал хорошим наездником (Городцов, 2015, II, с. 158). А вот охоту Василий Алексеевич любил, причем, именно охоту с борзыми на зайцев и лис, и даже держал собственную свору (Городцов, 2015, II, с. 473). Жена В. А. Городцова, Елизавета Евгеньевна, урожденная Русанова (1869-1928), неизменно обращалась к мужу на Вы и по имени-отчеству, в то время, как он говорил ей ты (Городцов, 2015, I, с. 86 etc). Очень трогательно читать, как взрослые, образованные люди искренне удивляются, открыв для себя, что поврежденный будильник продолжает идти, если положить его циферблатом вниз (Городцов, 2015, I, с. 97).

Разумеется, все штрихи такого рода это мелочи; но, как справедливо заметил один большой специалист по этой части, нет ничего на свете важнее мелочей. Из такого рода малых кирпичиков, собственно, и складывается неимоверно красивый ансамбль, феномен конкретной человеческой личности.

Как это часто бывает на материале личных дневников, у нас есть возможность оценить и здоровье Василия Алексеевича. В частности, по тексту хорошо прослеживается высокая степень зависимости самочувствия, настроения и работоспособности автора от состояния погоды, что, в конце концов, он четко формулирует сам. 29 февраля 1944 г. В. А. Городцов пишет: "Я чувствую себя очень плохо. Чувствовал себя плохо и предшествующие два дня. Причиной, вероятнее всего, служила переменная погода" (Городцов, 2015, II, с. 434; см. также II, с. 70, 190, 466). Кроме того, бросается в глаза отвращение Василия Алексеевича к алкоголю (Городцов, 2015, I, с. 145, 257, 315, 387-388, 391, 675; II, с. 4, 48), и даже - неприятие чая (Городцов, 2015, I, с. 255, 392, 544; II, с. 203, 235). Причем, если неприятие чая формируется у В. А. Городцова с возрастом (в молодых летах он пил чай с удовольствием (Городцов, 2015, I, с. 648), а в старости скучал по чаю (Городцов, 2015, II, с. 339)), то неприязнь к алкоголю очевидна уже в юности (Городцов, 2015, II, с. 364). В

январе 1937 г. у Василия Алексеевича начались звуковые галлюцинации (Городцов, 2015, II, с. 117), а в феврале он пережил, как тогда говорили, удар - кровоизлияние в мозг (Городцов, 2015, II, с. 135). Обобщая, можно сделать вывод, что у В. А. Городцова были серьезные нелады с сосудами головного мозга. Это, впрочем, не помешало ему прожить 85 лет, из них четверть века офицером, и стать ученым-классиком.

Очень интересен фольклор, представленный в дневниках Василия Алексеевича. К примеру такая вот характерная рязанская частушка, зафиксированная им 30 июня 1932 года:

Если б не было совета,

Не видала б жопа света,

Когда ж стал у нас совет,

Увидала жопа свет

(Городцов, 2015, I, с. 361)

Частушка замечательна тем, что создал её человек, хорошо знающий Великий Покаянный Канон святителя Андрея Критского. И, соответственно, адресована она слушателям, столь же хорошо знающим Канон. Вот протограф этой частушки: "Раздрах ныне одежду мою первую, иже ми истка Зиждитель изнчала, и оттуду ('потому' - А. Ж.) лежу наг. Облекохся в раздранную ризу, юже истка ми змий советом (выделено мною. - А. Ж.), и стыждуся" (Канон Великий, 1915, I, песнь 2). Так что Василий Алексеевич совершенно правильно прописывает совет в тексте частушки - именно с маленькой буквы.

Заслуживают внимания и воспроизведенные В. А. Городцовым анекдоты (Городцов, 2015, I, с. 611). Оказывается, сюжет обнаружения, по ходу археологических раскопок, проволочного и беспроволочного телеграфов - не послевоенный, а действительно восходит к 1-й трети ХХ в. Соответственно, текст, который приводит Василий Алексеевич, можно почитать за одну из ранних редакций этого сюжета. Анекдот же на отделение души от тела мне рассказывали в Рязани, уже более трех десятков лет назад, в следующей редакции:

Экзамен по догматическому богословию в Рязанской Духовной Семинарии.

Экзаменатор: «Отрок, отделима ли душа от тела?»

Отрок: «Отделима, отче».

Экзаменатор: «Обоснуй».

Отрок: «А вот иду я давеча поутру, отец N, мимо Вашей кельи и слышу: "Одевайся, душа моя, и огородами, огородами "...»

Так что стародавний семинарский фольклор, одним из носителей которого был, в свое время, Василий Алексеевич, живет и в наши дни.

Впрочем, некоторые реплики в записках Василия Алексеевича вызывают недоумение. 13 января 1931 г., размышляя о конце года по старому календарю, он пишет: "Также вспоминаются и другие подобные дни, упраздненные революцией, как, например, дни Рождества и Пасхи" (Го-родцов, 2015, I, с. 163).

Здесь что-то не так. Ибо, вплоть до 1929 г. праздники Православной Церкви (прежде всего, Рождество Христово и Пасха, но не только они) оставались официальными праздничными днями в структуре Советского календаря. Причём, Пасха отмечалась тогда тремя нерабочими днями: воскресенье, понедельник и вторник, а Рождество - двумя. Правда, в 1930 г., т. е. десять с лишним лет после революции, в СССР действительно была проведена кардинальная реформа календаря. Однако, тогда эта перемена затронула не только церковные праздники, но и самое структуру исчисления годового календарного круга. Была упразднена седмица дней (неделя); взамен ее явилась пятидневка, а затем и шестидневка.

Понятно, что новый календарь произвел на Василия Алексеевича, как и на всех современников, сильное впечатление, что живо отразилось на страницах дневника. К примеру, в такой вот хар4ктерной реплике (запись от 13 октября 1932 г.): "Вчера был «выходной день», сказать, как будто «жидовское воскресенье», когда рабочим отдых (на самом деле, 12 октября 1932 г. была среда - А. Ж.)" (Городцов, 2015, I, с. 387). В другом месте (запись от 27 июля 1930 г.) Василий Алексеевич дает, относительно календаря, важную в нашей истории терминологическую новеллу: "Выходные дни - это новые дни отдыха, учреждённые вместо воскресных дней" (Городцов, 2015, I, с. 138).

Вообще, по части терминологии дневники Василия Алексеевича насыщены исключительно богатым материалом. Так, в старое время не

все говорили, применительно к слушательницам женских курсов, курсистки - у В. А.Городцова видим вариант курсантки (Городцов, 2015, II, с. 387). Таким образом, распространённое в нашей историографии представление о том, что слово курсант возникает при начале Советской власти, ошибочно. В женском роде это слово употреблялось, как минимум, с начала ХХ в., в отличие от словосочетания выходной день, которое, видмио, действительно родилось в календарном опыте Советской власти.

Однако, собственно дневник, т. е. повременная фиксация текущих событий и впечатлений это далеко ещё не весь текст, создаваемый В. А. Городцовым подспудно, день ото дня. Значительную часть этого текста составляют воспоминания. По внешности это могут быть и беглые реплики в несколько строк, а то и в несколько слов. Но, вместе с тем это и основательные, объемные этюды, в которых последовательно выдержаны тематика, сюжетная линия воспоминаний, а также особая, присущая Василию Алексеевичу стилистика.

Возможно, на склоне лет у В. А. Городцова появлялась мысль и о мемуарах уже как целостном произведении. В качестве предварительных набросков к этому замыслу, основную часть которых должны были составить воспоминания о детских и отроческих годах, проведенных в селе Дубровичи и в Рязани, естественно смотрятся возникающие по ходу создания дневника, начиная с октября 1934 г., большие мемуарные этюды. Этим этюдам, которые Василий Алексеевич соединяет отсылками воедино, он дает различные названия, как бы перебирая варианты для будущей книги: «В стране воспоминаний» (Городцов, 2015, I, с. 586-587, 618-622, 626-632), «В стране детских воспоминаний» (Городцов, 2015,

I, с. 646-649; II, 7-18, 30-43), «Из воспоминаний минувшего детства» (Городцов, 2015, II, с. 107-114), «Из воспоминаний детства» (Городцов, 2015, II, с. 118-119), «Из воспоминаний прошлого» (Городцов, 2015, I, с. 665-669; II, 120-133, 139-145). Здесь Василий Алексеевич констатирует: "На сем закончу мои детские воспоминания" (Городцов, 2015, II, с. 145). Однако, продолжение следует: «Воспоминание детства» (Городцов, 2015,

II, с. 212-218), «Воспоминания детства» (Городцов, 2015, II, с. 267-273).

К этому же разряду предварительных мемуарных набросков можно отнести воспоминания, которым В. А. Городцов также давал заголовки,

но формально не выстраивал их в единую цепочку: «Из давно минувшего» (Городцов, 2015, I, с. 175-176), «Из воспоминаний» (Городцов, 2015,

I, с. 497-499), «Дуб Н. А. Городцова (моего родного брата) в селе Дубро-вичи» (Городцов, 2015, II, с. 231-232), «Воспоминание» (Городцов, 2015,

II, с. 204), «Пари малое и пари большое» (Городцов, 2015, II, с. 286-316), «Воспоминание об одном детском хорошем дне» (Городцов, 2015, II, с. 377-386), «К моей родословной» (Городцов, 2015, II, с. 409-410), «Воспоминание детства. Сенокос» (Городцов, 2015, II, с. 452-459).

Сюда следует отнести и мемуарные этюды, не имеющие заглавий - о близких родственниках (Городцов, 2015, I, с. 104, 112-113, 267, 328329, 347-348, 525, 561, 625), о семье и собственном рождении (Городцов, 2015, II, с. 347-348), о народных драках (Городцов, 2015, I, с. 259), о сильных ударах молнии (Городцов, 2015, I, с. 343), разные картины Ду-бровичей (Городцов, 2015, I, с. 294;II, с. 173-175, 410-411), о Рязанской школе (Городцов, 2015, I, с. 304-305), о сне в молодых годах (Городцов, 2015, I, с. 591), семейство Павловых (Городцов, 2015, I, с. 675), о начале традиции празднования Нового Года на Рязанщине - где-то около 1870 года (Городцов, 2015, II, с. 204), весна в Рязани 1878 г. (Городцов, 2015, I, с. 260), рассказ отца, Алексея Кузьмича Городцева, о переправе через Оку (Городцов, 2015, I, с. 253), ледоход на Оке (Городцов, 2015, II, с. 230), метель (заверюха, как говорили на Рязанщине) под Дубровичами зимой 1875-1876 гг. (Городцов, 2015, I, с. 181-184), зимние прогулки 1879-1880 гг. (Городцов, 2015, II, с. 194), праздник Троицы в Дубровичах (Городцов, 2015, II, с. 239), праздники Успения Богородицы и Флора и Лавра в Дубровичах (Городцов, 2015, I, с. 273), о пожаре на Ильин день 1870 г. в Дубровичах (Городцов, 2015, I, с. 465-466), ярмарка в Дубровичах на престольный праздник (Городцов, 2015, I, с. 311; II, с. 425-426), танцы гусей (Городцов, 2015, II, с. 403), о том, какие имена давали небесным светилам в Дубровичах (Городцов, 2015, II, с. 434), о солнечном затмении (Городцов, 2015, I, с. 470), о собственной топографической памяти и чувстве времени (Городцов, 2015, I, с. 447).

Здесь же особняком стоит мемуарный комплекс, применительно к которому Василий Алексеевич опробовал несколько вариантов заглавий. Составители опубликовали этот комплекс в качестве приложения к дневникам В. А. Городцова (Городцов, 2015, II, с. 468-486). Кроме

того, воспоминания детства и юности сопровождают практически все дневниковые записи Василия Алексеевича о поездках в Рязань: в 1925-м (Городцов, 2015, I, с. 193-198), 1926-м (Городцов, 2015, I, с. 218-222), 1931-м (Городцов, 2015, I, с. 277-286), 1932-м (Городцов, 2015, I, с. 353361), 1934-м (Городцов, 2015, I, с. 573-582) годах, и даже, как в 1934-м (Городцов, 2015, I, с. 548-549) и 1935-м (Городцов, 2015, I, с. 645) годах, записи о проезде по железной дороге мимо Рязани. Тетрадь с описанием раскопок под Рязанью в июне 1939 г. (Городцов, 2015, II, с. 527) не сохранилась. Это тем более досадно, что тогдашние раскопки Борковского могильника и Канищевского городища оказались последней археологической экспедицией в жизни В. А. Городцова.

Памятуя о том, что перед нами - будущий офицер и археолог, очень интересно прочесть, как 13-летний Вася Городцев столкнулся (возможно - впервые в жизни) с феноменом точечного ориентирования, когда на его глазах танцевал храм в Дубровичах. Судя по тому, как внятно Василий Алексеевич описал в 1944 г. этот случай (Городцов, 2015, II, с. 484), ориентированию он впоследствии учился, и учился действительно хорошо.

Очень трогательны у Василия Алексеевича образы домашнего быта крепко запечатленные с детства. Это огонек лучины, волею археолога возведенный в историософскую степень: "Совершившееся мелькает лентой, как огненная лента быстро кругом вращающегося красного уголька на кончике лучины. Нет ярких точек, а всё блестит и светится и вертится именно как лента быстро вращающегося уголька на кончике лучины" (Городцов, 2015, I, с. 472). Или же - ровный косой снегопад, подобный нитям основы ткацкого станка (Городцов, 2015, II, с. 18).

Правда, знакомясь с воспоминаниями охарактеризованной выше группы, следует иметь в виду, что многие имена здесь произвольны, о чем честно предупреждает сам Василий Алексеевич. "К сожалению, моя капризная память зафиксировала факты, но не удержала имена героев, так что поневоле приходится давать вымышленные имена, что теряет правдивость и смущает меня, так как мне-то хотелось бы восстановить всё так, как оно было" (Городцов, 2015, II, с. 177).

Следующая, заметно меньшая по размеру группа, нежели детские и юношеские мемуары это воспоминания В. А. Городцова о более позднем времени. "Два счастья (воспоминание)» (Городцов, 2015, II, с. 361-364),

«Воспоминание» (Городцов, 2015, I, с. 487-488), «Как они умирали» (Го-родцов, 2015, II, с. 276-284), «Из воспоминаний» (Городцов, 2015, I, с. 497-499), «Следы фетишизма у русских славян» (Городцов, 2015, II, с. 433-434), «Психология толпы» (Городцов, 2015, II, с. 70-73), «Из воспоминаний прошлого» (Городцов, 2015, II, с. 60-62), «Из воспоминаний 1929 года» (Городцов, 2015, I, с. 115-125), «Воспоминание об Олеге Васильевиче» (Городцов, 2015, I, с. 185-188), «К воспоминанию об Игоре» (Городцов, 2015, I, с. 530), «Воспоминание о Клавдии Ивановне» (Городцов, 2015, I, с. 662-663).

Сюда же разумно отнести короткие мемуарные этюды, не имеющие названий. Значительная их часть так или иначе касается археологии - о пении в разведках (Городцов, 2015, II, с. 238), о праздновании Николина дня в Рязани, Ярославле и на Москве (Городцов, 2015, I, с. 311), о раскопках в Изюмском уезде Харьковской губернии в 1901 г. (Городцов, 2015, I, с. 134-136), о том, как создавался Московский Археологический Институт (Городцов, 2015, I, с. 125-130), об Императорской Археологической Комиссии (Городцов, 2015, II, с. 26-27), о доме графини П. С. Уваровой (Городцов, 2015, II, с. 200), о С. Д. Яхонтове (Городцов, 2015, II, с. 333-334), о Ю. В. Готье (Городцов, 2015, II, с. 426), о семействе Эдинг (Городцов, 2015, II, с. 352), о И. С. Тарабрине и Российском Историческом Музее (Городцов, 2015, II с. 354), о В. К. Трутовском и А. В. Орешникове (Городцов, 2015, I, с. 443), о С. А. Чаплыгине (Городцов, 2015, II, с. 386-387), о работах под Ярославлем (Городцов, 2015, II, с. 402), о семействе Турбиных-Смирновых - учениках В. А. Городцева по Московскому Археологическому Институту (Городцов, 2015, II, с. 406-407), о Т. Арне (Городцов, 2015, I, с. 173-174), о П. П. Ефименко (Городцов, 2015, II, с. 107), об Археологическом секторе РАНИИОНа (Городцов, 2015, I, с. 294-295).

Сверх того, мы видим здесь воспоминания о родственниках (Го-родцов, 2015, I, с. 404, 614; II, с. 25, 164-166), о жене Елизавете Евгеньевне (Городцов, 2015, I, с. 115, 382-383, 664), о брате Петре (Город-цов, 2015, I, с. 267-268), о двоюродном брате Г. С. Городцове (Городцов, 2015, II, с. 150-151), о сестре Елене (Городцов, 2015, I, с. 676-678), о своих сыновьях (Городцов, 2015, I, с. 165-169, 456, 471, 525, 541, 556, 596, 604-605, 655-657, 664-665; II, с. 25, 222), о близких людях, по-

хороненных на Новодевичьем кладбище (Городцов, 2015, I, с. 131-133, 274-275, 291-292; II, с. 69), о летних дачах под Москвой (Городцов, 2015, I, с. 164), о лошадях (Городцов, 2015, II, с. 103), о царствовании Николая II (Городцов, 2015, II, с. 134), о революции 1905 г. (Городцов, 2015, II, с. 165), о старом московском быте (Городцов, 2015, II, с. 196), о русских художниках (Городцов, 2015, I, с. 671), о новом московском быте (Городцов, 2015, II, с. 151-152).

В воспоминаниях о недавнем прошлом, начала 1920-х гг., Василий Алексеевич восходит порой до подлинных стилистических высот - высот плутовского романа. Такова, в частности, запись от 19 апреля 1937 г., эпиграфом к которой можно поставить фразу из текста самой же записи: "В то блаженное время царили пейзаны" (Городцов, 2015, II, с. 159-160).

Как инвариант воспоминаний, Василий Алексеевич позиционирует также рисованые им небольшие живописные картинки. Всего таких мемориальных полотен В. А. Городцов указывает в своем дневнике девять (Городцов, 2015, I, с. 345-346; II, с. 520). Есть, сверх того, и стихотворные мемуары - «Воспоминания 1920 года» (Городцов, 2015, II, с. 265).

Вообще, хронологический разброс воспоминаний Василия Алексеевича очень широк. Причём, их нижняя временная граница - это отнюдь не воспоминания детства и даже не семейные предания, но истории, случаи, байки из прошлого Дубровичей, Рязани и их окрестностей. Правда, обращает на себя внимание незначительная временная глубина историй и преданий, зафиксированных В. А. Городцовым. Фактически, это всего лишь предшествующее ему поколение. На большую глубину историческая память тех, чьи рассказы воспроизводит Василий Алексеевич, не простиралась.

Так что, под пером В. А. Городцова выстраивается очень даже поучительная для нас, историков и археологов, историографическая панорама. Существующий летописный материал позволяет осветить местную историю где-то с XV в. (правда, с этим материалом Василий Алексеевич познакомится позднее, уже в процессе исследовательской работы). Бумаги, которые семинарист Вася Городцев нашел (будущий археолог!) на чердаке родительского дома и смог, хотя и с трудом, прочитать, увели его к исходу XVII-го века (Городцов, 2015, II, с. 409-410). А вот изустное

предание - это, действительно, всего лишь жизнь одного поколения. Но, зато, предание это было воспринято с самого нежного возраста и осталось в памяти на всю жизнь.

Верхний же хронологический рубеж воспоминаний это, фактически, нынешние (для В. А. Городцова) дни, когда память начинает прихотливо перемежаться с записями о тех же самых событиях, сделанными в этом же самом дневнике некоторое время назад. В целом, мемуары В. А. Городцова, отложившиеся в его личном архивном фонде, оказались столь обширны и содержательны, что дали возможность уважаемым составителям создать, на основе воспоминаний par excellence, вполне приличный биографический очерк Василия Алексеевича (Городцов, 2015, I, с. 12-72).

"Отдаюсь воспоминаниям. Я люблю свои досужие мысли связывать с пережитыми событиями, которые являются как бы вехами для моих мнемонических упражнений" Городцов, 2015, I, с. 269-270), - пишет Василий Алексеевич 2-го августа 1931 года. Вообще, склонность к воспоминаниям была воспитана у В. А. Городцова с детства. В каждодневном келейном правиле Православной Церкви, между прочим, сказано: "Помяни, Господи, души оусопших рабов твоих, родителей моих (имена их), и всех сродников по плоти <... > Помяни, Господи, и вся в надежди воскресения и жизни вечныя оусопшия отцы и братию нашу и сестры, и зде лежащыя, и повсюду" (Правило молитвенное, 1893, л. 64-65). Вот Василий Алексеевич и поминает. "Проснувшись утром рано, я некоторое время оставался в постели, отдавшись воспоминаниям об умерших родных. Я вспоминал своих трёх дедушек, двух бабушек, отца, мать, братьев, сестер и сыновей. Всех помянул их и пожелал им вечной памяти. Вспомнил людей, оказавших доброе влияние на мою судьбу, и их помянул добрым словом и им пожелал вечную память. Спасибо всем!" (Городцов, 2015, I, с. 604).

При этом, не только склонность, но и вкус к воспоминаниям - яркая, характерная черта личности В. А. Городцова на протяжении всей его жизни. Начиная с первых по времени научных публикаций и неизменно впредь, Василий Алексеевич кстати и некстати предавался воспоминаниям о детстве, играх, школьных годах, военной службе (Городцов, 1901; Городцов, 1925). Ну а уж этнографические его статьи - те и вовсе,

в основе своей, не что иное, как известным образом оформленные мемуары (Городцов, 1897). Кстати, полноценную заготовку для ещё одной такой статьи можно видеть в дневнике В. А. Городцова за 1943-й год; заготовка имеет уже и название «Следы тотемизма в селе Дубровичи Рязанской области, Рязанского округа» (Городцов, 2015, II, с. 412-415).

Пласты воспоминаний в душе Василия Алексеевича подчас накладываются друг на друга весьма прихотливо, как воспоминания о воспоминаниях. К примеру, воссоздавая в 1931 г. обстоятельства одной из экспедиций 1925 г., В. А. Городцов включает в текст воспоминания детства, которым, как он помнит сейчас, он в 1925 г. предавался (Городцов, 2015,

I, с. 195). Или же, в мае 1938 г. Василий Алексеевич заносит в дневник: "Книгу Дж. Лёббока «Доисторические времена» нашёл и испытал тихую радость. В 1888 году я читал ее с глубочайшим интересом и, делясь впечатлением с юной женой (19-ти лет, почти десятью годами моложе Василия Алексеевича - А. Ж.), вспомнил о своих детских игрушках, которыми служили кремнёвые копья и стрелы из Дубровичской неолитической стоянки" (Городцов, 2015, II, с. 236).

Воспоминания являлись Василию Алексеевичу не только наяву, но и в сновидениях. Как он пишет: "я часто видел во сне родных и знакомых и всегда при самой хорошей обстановке. Из родных я часто видел отца, сестер и братьев, а из знакомых - семейство графини П. С. Уваровой, всегда относившееся ко мне весьма благосклонно" (Городцов, 2015,

II, с. 338). И в самом деле, Василию Алексеевичу во сне являлись родственники (Городцов, 2015, I, с. 259, 380, 391-392, 402, 603, 632-633, 671; II, с. 22, 341), дедушка Симон Петрович (Городцов, 2015, II, с. 24), село Дубровичи (Городцов, 2015, I, с. 401; II, с. 46), молодая жена и дом в Рязани (Городцов, 2015, II, с. 221), конь Красавчик (Городцов, 2015, I, с. 603), семейство Уваровых и Щербатовых /(Городцов, 2015, II, с. 48, 371-372). Виделись В. А. Городцову школа (Городцов, 2015, II, с. 45), Российский Исторический Музей (Городцов, 2015, I, с. 340; II, с. 45), дочь Елена и Д. А. Крайнов (это всё-таки сон!) (Городцов, 2015, II, с. 337338), Н. И. Криштафович в Дубровичах (Городцов, 2015, II, с. 190), свежие, уже собственно военные воспоминания (Городцов, 2015, II, с. 374).

И даже более того, Василий Алексеевич предается воспоминаниям о собственных сновидениях (Городцов, 25015, I, с. 113, 328, 375;

II, с. 211, 333). Очень интересно, в частности, воспоминание в апреле 1937 г. о стародавнем пророческом (!) сновидении, посвященное находке на одной из дюн под Рязанью арабского дирхема (Городцов, 2015, II, с. 158-159).

Особенно трогательно в этом ряду мемориальное сновидение в ноябре 1943 г. (Городцов, 2015, II, с. 418-419). Здесь В. А. Городцов, экспедиции для которого по жизни уже закончились, отчаянно скучает о поле, а заодно и о так и не состоявшемся Всесоюзном Археологическом Съезде, на организацию которого Василий Алексеевич потратил огромное количество времени, нервов и сил. Вообще, яркие мемуарные сновидения, в которых Василий Алексеевич откровенно скучает, стоят у него на особицу. Он скучает не только по раскопкам (Городцов, 2015,

I, с. 468-470, 591-592, 617, 681), но и по Церкви (Городцов, 2015, II, с. 398-399), по богослужению (Городцов, 2015, II, с. 427), да и вообще по старой жизни (Городцов, 2015, II, с. 448-450). 7 декабря 1935 г. он пишет: "В последние два года я неоднократно замечал, что во сне моя жизнь проходит разнообразнее и живее, чем наяву. Во сне я вижу своих родных и знакомых, беседую с ними, сотрудничаю, словом живу минувшей, более молодой жизнью" (Городцов, 2015, I, с. 681). Так что на сонные воспоминания В. А. Городцова хорошо ложится эпиграф из Великого Покаянного Канона святителя Андрея Критского: "Изчезоша дние мои, яко соние востающаго" (пробуждающегося - А. Ж.) (Канон Великий, 1915, IV, песнь 6).

Как это нередко бывает в мемуаристике, ряд сюжетов у Василия Алексеевича терминологически запутан. В подобных случаях для понимания того, о чем идет речь, необходимо прилагать более-менее серьёзные усилия. Так, где-то в 1873 г., когда Вася Городцев учился в Рязанском Духовном Училище, "в субботу на шестой неделе Великого поста после уроков инспектор объявил, что занятия прекращаются. Ученики могут взять в канцелярии отпускные билеты и ехать к родителям на всё пасхальное время до понедельника Страстной недели" (Городцов, 2015,

II, с. 472). Соответственно, из Дубровичей в Рязань он отбыл "в понедельник, к Фоминой неделе" (Городцов, 2015, II, с. 483).

Как говорится, что же сия аллегория означает? Начну с того, что в Православном календаре неделя, это вообще-то, воскресный день. То,

что мы в мирском обиходе называем неделей, это там - седмица. Шестая, предпоследняя седмица Великого Поста (седмица ваий) предваряет шестую неделю - праздник Входа Господня в Иерусалим (неделя ваий, цветоносная, она же Вербное воскресенье) и собственно Страстную седмицу, которая не имеет номера. После Страстной седмицы идет Светлое Христово Воскресение (Пасха) и Светлая (Пасхальная) седмица, также номера не имеющая. Следующий воскресный день означается в календаре как Антипасха (Красная Горка) или 2-я неделя по Пасхе, а понедельник открывает собой 2-ю седмицу по Пасхе. Таким образом, Рязанское Духовное Училище было распущено на каникулы в субботу вечером шестой седмицы Великого Поста (Лазарева суббота, т.е. память воскрешения праведного Лазаря). Из Дубровичей же В. А. Городцев выехал в понедельник 2-й седмицы по Пасхе, она же Фомина седмица, ибо во 2-ю неделю по Пасхе празднуется апостол Фома.

Если память Василия Алексеевича не подвела, и описываемые им события действительно относятся к 1873 г., то, соответственно, Лазарева суббота пришлась тогда на 31 марта, Пасха - на 8 апреля, а понедельник Фоминой седмицы - на 16-е апреля (все даты даны по юлианскому календарю).

Куда больше накладок в воспоминаниях о присвоении Василию Алексеевичу первичного офицерского чина. "Я хорошо (здесь и далее в цитатах сюжета выделение моё - А. Ж.) окончил курс в Московском юнкерском училище и выпущен подпоручиком. Со мною кончили курс и еще два сослуживца: подпрапорщик Наумовский и подпрапорщик Алексеев. Из них старшим был я, так как имел звание по юнкерскому училищу старшего унтер-офицера и командовал взводом. Мои же сослуживцы были только рядовыми юнкерами" (Городцов, 2015, II, с. 361). Прошло несколько месяцев, и Василию Алексеевичу попалась на глаза "публикация о производстве в офицеры меня. Я не поверил глазам" (Городцов, 2015, II, с. 362).

Согласимся: на месте Василия Алексеевича, ежели принять, в данном случае, место за чистую монету, никто бы глазам своим не поверил; так что с чувством юмора у В. А. Городцова всегда было очень хорошо. Памятуя об этом, смотрим, дополнительно к воспоминаниям, послужной список В. А. Городцова. Что же мы видим? Выйдя из юнкерского

училища в августе 1882 г., Василий Алексеевич лишь месяц спустя переименован из унтер-офицеров в подпрапорщики (Жук, 2005, с. 357-358)

- откровенно межеумочный чин в военной иерархии того времени. Формально подпрапорщик это унтер-офицерский чин, а потому обращаться к его обладателю следовало как к лицу простого звания, вне Табели о рангах - господин подпрапорщик. Соответственно, внешним отличием подпрапорщиков служили погоны нижних чинов (Жук, 2005, с. 140).

С другой стороны, подпрапорщик был облачен в офицерскую форму (при погонах нижнего чина) и занимал должность субалтерна, т. е. младшего офицера роты (в то время офицерские должности ниже командира роты всё ещё не были чётко структурированы; субалтерны, грубо говоря, болтались в роте, исполняя нештатные руководящие обязанности). Более того, с 1880 г. подпрапорщикам было официально разрешено посещать Офицерские Собрания.

К подпрапорщику В. А. Городцеву мы еще вернемся; но прежде посмотрим на то, как хорошо он окончил Юнкерское Училище. Да, действительно: поступив в августе 1880 г. в Московское Пехотное Юнкерское Училище, Василий Алексеевич уже в декабре становится унтер-офицером (простым, не старшим) с возложением на него соответствующих служебных обязанностей. Но это никак не командование взводом: взводами (полуротами) в юнкерских училищах командовали курсовые офицеры, поручики и штабс-капитаны.

К сожалению, повышение в чине не пошло на пользу В. А. Городце-ву. Училищный курс он окончил, так и не дотянув до заветных средних девяти баллов (по 12-балльной шкале успеваемости), необходимых для выхода из училища по первому разряду. Сверх того, юнкер Василий Го-родцов "состоял по поведению во втором разряде" (Жук, 2005, с. 384)

- интересно, какого рода Лефортовские шалости скрываются за столь сдержанной официальною формулировкой?

Как окончивший курс по 2-му разряду, В. А. Городцов мог быть произведен в офицеры лишь по остаточному принципу, т. е. на вакансию. Дожидаться же вакансии на Москве, куда пришел за время обучения В. А. Городцева в юнкерском училище его родной 12-й гренадерский Астраханский полк, было делом безнадежным. Лакомые места постоянно перехватывали у скромных подпрапорщиков успевающие в учебе вы-

пускники военных училищ, которые выходили сразу подпоручиками и желали служить (разбирали вакансии) в древней столице. Это, собственно, и стало причиной скорого, уже в январе 1883 г. перевода В. А. Город-цева в Рязань, в 11-й гренадерский Фанагорийский полк.

Перевод оказался удачным: всего лишь месяц спустя по прибытии в Рязань В. А. Городцев был произведен в прапорщики - в то время первичный обер-офицерский чин русской армии. Но даже и теперь продолжало давать о себе знать то, сколь хорошо Василий Алексеевич окончил курс в Московском Пехотном Юнкерском Училище. Если юнкер-перворазрядник получал чин подпоручика (тот самый, о котором пишет в своих воспоминаниях Василий Алексеевич) через малое число месяцев по производству в прапорщики, то В. А. Городцов пробыл в прапорщиках более полутора лет, и лишь в сентябре 1884 г. был произведен в подпоручики. Еще полтора года спустя, в январе 1886 г. В. А. Городцов назначается адъютантом 1-го батальона Фанагорийского полка (Жук, 2005, с. 358).

А вот в 1942 г. Василий Алексеевич пишет об этом эпизоде несколько иначе: "в полку через год службы я был произведен во второй офицерский чин и назначен адъютантом в 1 батальоне" (Городцов, 2015, II, с. 363). Здесь следует обратить внимание на то, что В. А. Городцов не случайно кружит в своем мемуарном рассказе вокруг чина подпоручика (хотя речь заводит, вроде бы, о производстве в первый офицерский чин).

Дело в том, что личной, или же служебной заслуги Василия Алексеевича в присвоении ему чина подпоручика не было никакой. В 1884 г. чин прапорщика был обращен в запасной (мобилизационный), т. е. отныне он предназначался только для военного времени. В мирное время этому чину (прапорщик запаса) теперь не было места даже в Табели о рангах. Другими словами, подпоручиком В. А. Городцев стал просто потому, что прапорщики в русской армии были упразднены.

Таким образом, В. А. Городцев, скромно начинавший с прапорщика как первичного офицерского чина в Х^-м классе, неожиданно для себя вновь оказался на старте, т. е. в первичном офицерском чине, а отнюдь не во втором, подпоручика. Правда, теперь этот чин значился уже в ХП-м классе, куда он в том же 1884 г. был поднят из ХШ-го класса.

Соответственно, для получения личного дворянства на военной службе теперь не нужно было, как прежде, становиться поручиком (до

1884 г. чин XII-го класса), достаточно было предыдущего чина. Так вот и вышло, что в 24 года, совершенно неожиданно для себя, не дожидаясь производства в поручики, а это произойдет лишь четыре года спустя, В. А. Городцов вдруг обратился в дворянина! Не удивительно, что и шесть десятков лет спустя этот сюжет крепко жил в памяти Василия Алексеевича, расцвеченный трогательными ассоциациями различного рода (Городцов, 2015, II, с. 361-364).

Кстати, в жизни Василия Алексеевича это был уже второй подобный случай. В середине мая 1880 г. он поступает на службу в 12-й Астраханский гренадерский полк. Как вольноопределяющийся 2-го разряда по образованию, Он должен был прослужить в действующих войсках рядовым не менее шести месяцев. Однако, уже в середине августа он был откомандирован в Московское Пехотное Юнкерское Училище (Жук, 2005, с. 127-130), что de facto сэкономило молодому человеку год с лишним. В его возрасте это, конечно же, очень серьезно.

Вернемся, однако, к воспоминаниям о времени, проведенном В. А. Городцовым в Рязанских духовных школах. Эти воспоминания не просто лапидарны, Василий Алексеевич, очевидным образом, ожесточен. Не случайно он называет Рязанские духовные школы, в подражание Н. И. Помяловскому, бурсой. И, опять-таки, не случайно Василий Алексеевич разъясняет потенциальному читателю слово бурса (Городцов, 2015, II, с. 212) - этого слова не было на Рязанщине. Более того, мемуарный этюд, посвященный духовным школам, В. А. Городцов нарочито выстраивает в стилистике «Очерков бурсы» (Городцов, 2015, II, с. 212218), и даже сочиняет панегирик Н. И. Помяловскому (Городцов, 2015, II, с. 192-193). Правда, обличение Рязанской бурсы у Василия Алексеевича не очень получилось и, начав за упокой, он откровенно завершает за здравие (Городцов, 2015, II, с. 217-218).

Это не удивительно; в конце концов, Василий Алексеевич сознается: "В ранней юности я ленился. Вступил в жизнь полной невеждой" (Городцов, 2015, II, с. 135). Или, перелагая на слова Великого Покаянного Канона святителя Андрея Критского: "Неразумное, душе, произволение имела еси, яко прежде Израиль: Божественныя бо манны предсудила (предпочла - А. Ж.) еси безсловесно (безрассудно. - А. Ж.) любосластное страстей объядение" (Канон Великий, 1915, II, песнь 6). Хотя - и после

чистосердечного признания Василий Алексеевич не перестает винить в своих бедах наставников (Городцов, 2015, II, с. 191-192, 362-363).

Обобщая вышесказанное, не стоит принимать всерьез утверждения Василия Алексеевича, будто бы он "убежал из бурсы и поступил в солдаты" (Городцов, 2015, II, с. 191), или же, что его из духовной семинарии "без сожаления выкинули за «подсказ товарищу во время его ответа в классе»" (Городцов, 2015, II, с. 362-363), что он, "услыхавши об исключении, дал себе клятву не возвращаться в это проклятое заведение" (Городцов, 2015, II, с. 363) и проч. Ещё в духовном училище успехи В. А. Городцева были далеко не блестящи. По одному из важнейших направлений, классическим языкам, ему выставили выпускную оценку посредственно, т. е. двойку по пятибалльной системе; способностей В. А. Городцев был признан хороших (т. е. по пятибалльной развёрстке - троечных), а прилежания - усердного, т. е. опять же троечного. В результате, Вася Городцев оказался на одном из последних мест в классе - 29-м по счету в иерархически низшем, третьем разряде (Жук, 2005, с. 87-88).

Суровый финальный аккорд,четверка по поведению (мы не знаем, что реально стоит за столь жестокосердным решением наставников), имел следствием то, что первая попытка В. А. Городцева поступить в Рязанскую Духовную Семинарию провалилась: он даже не был допущен к вступительному экзамену. Учебу Вася Городцев смог продолжить лишь на следующий год (Жук, 2005, с. 88). Откровенно говоря, с таким уровнем образования, в придачу к четверке по поведению, у него вообще не было шансов перейти в семинарию. И, пожалуй, лишь то, что Алексей Кузьмич Городцев (1828-1905) желал видеть старшего сына своим преемником в клире Дубровичской церкви (Городцов, 2015, II, с. 409), склонило коллег, семинарское начальство проявить снисходительность и принять беспутного отрока со второй попытки, в 1876 г.

Гнет систематической школьной неуспеваемости оказался чрезвычайно тяжел; он преследовал Василия Алексеевича в мемориальных сновидениях даже на склоне лет. Один из таких снов В. А. Городцов записал весной 1936 г. (Городцов, 2015, II, с. 45).

Не удивительно, что в семинарии дела В. А. Городцова пошли еще хуже. 2-й учебный год В. А. Городцов закончил в 1878 г. 37-м по успе-

ваемости в нормальном, т. е. перворазрядном классе. А вот на следующий год он значится уже 31-м по успеваемости в параллельном (второразрядном) отделении 3-го класса. Это ставило под вопрос (мягко говоря) пребывание В. А. Городцова в стенах семинарии (Жук, 2005, с. 94-95).

Кстати, все мы, естественным образом, привыкли к облику Рязанской духовной семинарии в формате одного из корпусов Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища. Полтораста лет назад комплекс строений alma mater Васи Городцева выглядел несколько иначе. На прилагаемых фотографиях Рязанская семинария представлена в своей первоначальной ипостаси и, по времени, гораздо ближе В. А. Городцову (фото 1-4). Дополнительно дано фото, к сожалению, не очень качественное, Рязанского духовного училища (фото 5, 6 - крест над фронтоном означает, что в комнатах здания размещена домовая церковь), а также общий вид Рязани 1860-х гг.; таким видел город, подплывая к нему по Оке из села Дубровичи и входя в реку Трубеж, мальчик Вася Городцев (фото 7).

Фото 1. Рязанская духовная семинария.

Фото 2. Храм Богородицы Владимирской при Рязанской духовной семинарии.

Фото 3. Храм Богородицы Владимирской при Рязанской духовной семинарии.

Фото 4. Пансион при Рязанской духовной семинарии.

Фото 5. Рязанское духовное училище.

Фото 6. Рязанское духовное училище.

/

Фото 7. Рязань 1860-е годы.

Вообще же, расклад школьных лет мог оказаться для В. А. Городцова и куда более драматичным. Ибо он никогда не был склонен к системному научению. С самого начала, когда десяти лет от роду "1 сентября повезли меня в Рязань, в школу. Испытательного (приёмного) экзамена я не выдержал, так как за лето позабыл всё, чему меня учили зимой" (Го-родцов, 2015, I, с. 270). К счастью (наверное, так!), на Ильин день 1870 г. в селе Дубровичи разразился дикий пожар. По свидетельству автора воспоминаний, тогда сгорело до полутора сотен дворов, в том числе и родительский дом Васи Городцева. Экзаменаторы Рязанского Духовного Училища вошли в положение юного погорельца, "приняли меня в школу, и это имело значение для всей моей жизни" (Городцов, 2015, I, с. 270) - значение столь большое, что вспоминать об этом пожаре и его последствиях Василий Алексеевич будет еще не раз (Городцов, 2015, I, 465-466; II, с. 370).

Что примечательно, русская система народного просвещения той эпохи нам, бывшим советским пионерам, в общих чертах известна, хотя, разбалованные личным опытом, мы, как правило, не обращали на нее внимание. Ибо с детства мы знаем из биографии В. И. Ленина (а все мы с детства знаем биографию В. И. Ленина), что "всего только четыре ученика прошли нелегкий гимназический путь от первого до восьмого класса вместе с ним. Остальные двадцать шесть мальчиков по разным причинам или отстали от него, или покинули гимназию" (Волин, 1964, с. 49). Пятеро гимназистов выпуска 1887 года - это было всё, что осталось от трех десятков, поступивших вместе с Володей Ульяновым в 1-й класс Симбирской классической гимназии в 1879 году.

Такой расклад, на вылет, представляет собой русский образовательный стандарт эпохи отрочества и юности В. А. Городцова и В. И. Ленина. При этом, воля, потребности и желания (клятвы) гимназистов (семинаристов), периодически вылетавших из учебных заведений, не имели никакого значения: своевременно, сидючи на школьной скамье нужно было проявлять волю и желать.

Следует подчеркнуть, что в Рязанских духовных школах В. А. Го-родцов смог, как бы то ни было, дойти до вполне приличного, по тем временам, образовательного уровня. Ибо 3-й класс духовной семинарии идентичен 7-му классу гимназии. В университет таких не принимали;

но, во всяком случае, это уже не духовное училище и не 5-й класс гимназии (широко распространенный в тогдашнем русском обществе образовательный предел). Начинать самостоятельную жизнь при такой исходной, как у В. А. Городцова, было, в принципе, куда сподручней. Но, как оказалось, применительно к судьбе отрока Васи Городцева, конкретно по месту и времени - только в принципе.

Дело в том, что среднее образование на вылет, равно как и последствия образовательного вылета, в нашем случае, это далеко ещё не всё. Оценивая, что и как Василий Алексеевич пишет о своем уходе из Рязанской Духовной Семинарии и поступлении на военную службу, мы не должны забывать ещё один, очень важный аспект тогдашней русской жизни. Пройдя половину семинарского курса и выставленный за порог учебного заведения, В. А. Городцов счастливо застал самый разгар погрома Русской Церкви - погрома, начало которому Царь-Освободитель положил еще в 1869 году. К исходу десятилетия наши епархии потеряли тогда более трех тысяч храмов, а за штат было выведено более 28-ми тысяч человек духовенства. Эти данные Московские Церковные Ведомости опубликовали в 1880-м году в № 24-м, как Рождественский подарок читателям. В такой обстановке занять даже скромную церковно-служи-тельную должность, имея за плечами всего лишь три класса Духовной Семинарии, было невозможно. Это Василий Алексеевич сполна испытал на себе.

Сегодня очень поучительно читать, как был шокирован этою реформой Православный мир, современный юному В. А. Городцеву - мир, люди которого, по собственному опыту, ставили теперь русского царя в один ряд с врагами веры, турецким султаном и австрийским императором (Парфений, 2008, с. 155). Поучительно же читать сегодня об этом ещё и потому, что такого рода чтение выводит на важное для нашей исторической судьбы обстоятельство: в 1-й половине ХХ в. храмы в Советской России будут упразднять дети и внуки тех, кто занимался этим в эпоху Александра II. Правда, к тому времени исторический процесс уже выйдет на новый виток спирали: на места памятников Александру Освободителю встанут памятники Владимиру Ильичу Ленину, а дети и внуки освобожденных от крепостного рабства продолжат дело отцов на куда более высоком идейном уровне...

Впрочем, во 2-й половине XIX в. о грядущих социальных потрясениях в России ещё не помышляли. Со стороны организаторов церковного погрома не было, конечно же, ничего личного: всё это были люди православные, во младенчестве крещеные, на Законе Божием взрощен-ные; два раза в год они говели... Действия и поступки этих людей 1-го эшелона русского государственного управления - всего лишь полезное (в их глазах) разрушение поповской системы Государства Российского. Ибо молодому, бурно становящемуся русскому капиталу критически недоставало, как сегодня говорят, офисного планктона: созданная к тому времени в России система народного просвещения, уходящая корнями в эпоху графа С. С. Уварова, надежно защищала русское юношество от обращения в планктон.

Организуя погром Русской Церкви, Царь-Освободитель, помимо прочего, обеспечивал поголовье искомого планктона. Одним из последствий разрушения церковной системы в России стал выброс массы выпускников Духовных Училищ, а заодно с ними и семинаристов, получавших неполное образование, на свободный рынок труда. Вышло так, что В. А. Городцов счастливо избежал пасти этого монстра; хотя, как сын своего времени, не имеющий надежной социальной защиты, ледяного выдоха рынка он, все-таки, не избежал.

Холодное дыхание свободного рынка труда Василий Алексеевич, судя по беглой, но красноречивой мемуарной реплике, запомнил на всю жизнь. Не случайно и много десятилетий спустя, с высоты прожитых лет Василий Алексеевич, говоря о своей мимолётной службе по найму, прибегает к таким сильным выражениям, как "моя горемычная юная голова", "непроглядные беспросветные тучи невзгод" и, наконец - "преступление" (Городцов, 2015, I, с. 555).

Интересно, что это был за преступный замысел? Не лукавит ли, по старой памяти, Василий Алексеевич? Может быть, он помышлял вовсе не о самоубийстве, как это видится по прямому смыслу текста, но хотел убить нанимателя? Для хорошо воспитанного русского человека, который оказался в цепких лапках свободного рынка труда, такая спонтанная реакция вполне естественна. К счастью, пришла весна, а вместе с ней - призыв на военную службу. Убийства ничего не подозревающего неизвестно кого не случилось; Василий Алексеевич стал офицером, а

Россия, вместо еще одного каторжника, получила еще одного замечательного человека отечественной археологической науки.

Ну, а если серьезно, то здесь очень важно вот что: выбора жизненного пути, к которому так привыкли наши люди за годы Советской власти, у В. А. Городцова и в самом деле не было. Вводная для молодого русского человека стояла, по тем временам, предельно жёстко: хочешь избежать свободного рынка труда - учись. Заканчивай учебное заведение по 1-му разряду и ты свободен от власти капитала. Однако, учёба у Василия Алексеевича, очевидным образом, не задалась; так что единственно достойным выходом для него и в самом деле оставалась лишь армия (благо, здоровье и образовательный уровень позволяли).

Здесь уместно подчеркнуть: русские люди вообще крайне болезненно реагировали на возникновение во 2-й половине XIX в. на просторах Отечества свободного рынка труда. За годы сидения в архивах через мои руки прошло множество образцов такого интереснейшего, характерного источника, как официальное жизнеописание, составленное в 1920-е годы; причем, составленное не только теми, кто имел отношение к археологии, этнографии и музейному делу. И вот что примечательно: в тех случаях, когда наши люди пишут, что в отрочестве и юности они вынужденно работали по найму, это неизменно подается в тяжелых, мрачных тонах (нередко - с подробным исчислением фамилий работодателей, т. е. их запоминали накрепко), и очень часто - с откровенной ненавистью.

По жизни наш человек был готов служить, а если не служить, то бездельничать; наш человек был готов заняться землепашеством, промыслом, ремеслом; он был готов даже торговать, воровать и разбойничать. Но вот работать по вольному найму, на дядю, для нас, в буквальном смысле этих слов - хуже каторги. Феномен, как выражаются современные экономисты, одноразового человека для русских людей был неприемлем изначально. И В. А. Городцов здесь не исключение. Весна 1880 года, проведенная по найму, оказалась тягостною настолько, что в памяти прочно, до гробовой доски отложилось: "Зачисление мое в полк последовало 1 мая" (Городцов, 2015, II, с. 71). Хотя, как свидетельствует послужной список, на самом деле это произошло пол-месяца спустя - 14 мая (Жук, 2005, с. 357).

Столь безалаберное начало жизненного пути не помешало Василию Алексеевичу стать впоследствии археологом первой величины, классиком отечественной науки. Более того, В. А. Городцов стал профессором университета, создал школу, которая и по сей день во многом определяет лицо нашей археологии. А вот на уровне средней школы отрок Василий Городцев чувствовал себя крайне неуютно, как ещё у нас говорят - не в своей тарелке. Что ж, в его возрасте такое бывает...

Понять, что произошло с В. А. Городцевым в отрочестве и юности, а равно и как это повлияло на его дальнейшую жизнь, лучше всего в сравнении. И здесь очень хороший материал для сопоставления это судьба замечательного русского военно-морского инженера, зачинателя радиодела, радиоэлектронной борьбы, кибернетики Александра Степановича Попова. По масштабу личности и по заслугам перед отечеством

A. С. Попов в нашей истории фигура, безусловно, одного порядка с

B. А. Городцовым.

Александр Степанович - сверстник Василия Алексеевича, всего лишь годом старше его. Кроме того, А. С. Попов ровня В. А. Городцову и по социальному происхождению: оба они выходцы из потомственных священнослужителей. И, наконец, Александр Степанович - уроженец мест, во всех отношениях не менее замечательных, нежели родина Василия Алексеевича.

Родился А. С. Попов 4/16 марта 1859 г. в Турьинских Рудниках -поселке при Богословском заводе, Верхотурского уезда Пермской губернии (с 1944 г. город Краснотурьинск Свердловской области), в многодетной семье настоятеля местного храма о. Стефана Петровича Попова (1827-1897).

Начинает А. С. Попов обычным порядком, как и В. А. Городцов. 10-ти лет от роду, т. е. в 1869 г. он был определен в Далматовское Духовное Училище, что на р. Исеть, Шадринского уезда Пермской губернии. А вот далее начинается разница. В 1877 г., т. е. 18-ти лет от роду, А. С. Попов заканчивает 4-й класс Пермской Духовной Семинарии по 1-му разряду и поступает в Императорский Санкт-Петербургский университет. В том же возрасте, т. е. в 1878 г. В. А. Городцев всего лишь переходит из 2-го нормального класса в 3-й параллельный класс Рязанской Духовной Семинарии.

Не отставай В. А. Городцев в учебе, и он успевал в 1878 г. поступить в университет (запрет на прием семинаристов в университеты начнет действовать с 1879 г.). Но даже и в 1880 г. Василий Алексеевич мог, в случае окончания 4-го класса семинарии по 1-му разряду, поступить в один из русских университетов - Варшавский. К тому же, здесь, в Варшаве у В. А. Городцева была возможность стать слушателем Д. Я. Самоквасова и, соответственно, появлялся шанс войти в археологическую науку значительно раньше, нежели это случилось даальнейшем.

В 1882 г., т. е. 23-х лет от роду А. С. Попов оканчивает университет по высшему разряду, т. е. со степенью кандидата и получает приглашение остаться для подготовки к профессорскому званию; на следующий год он определяется по морскому ведомству и поступает на службу преподавателем Минного Офицерского Класса в Кронштадте. В свою очередь, два года спустя, т. е. 24-х лет от роду В. А. Городцев получает чин подпоручика. Этот чин, как первичный, присваивался выпускникам военных училищ; с ним они и прибывали на службу. В. А. Городцеву же прежде, чем он стал подпоручиком, пришлось два года прослужить на офицерских должностях.

Не жаловали Василия Алексеевича и орденами. В 1891 г. он получил Св. Станислава 3-й ст., а в 1896 г. Св. Анну 3-й ст.; вот, собственно, и всё. Последние десять лет службы в армии прошли для В. А. Городцева вообще без наград. Следующий крест, Св. Владимира, он получит лишь на Рождество 1917 г.; но это уже за службу в Императорском Российском Историческом Музее (Городцов, 2015, I, с. 166). Были, впрочем, у В. А. Городцева и медали, целых три: в память коронования Александра III (1884), в память царствования Александра III (1896) и в память коронования Николая II и Императрицы Александры Федоровны (1896). Сравнительно с В. А. Городцевым, А. С. Попова награждали куда живее: это Св. Анна 3-й ст. (1895), Св. Станислав сразу 2-й ст. (1897), Св. Анна 2-й ст. (1902); была у него и медаль в память царствования Александра III.

С чинами же и должностями вышло еще красноречивее. В 1901 г. А. С. Попов становится статским советником (V-й класс, промежуточный между полковником и генерал-майором) и профессором Электро-Техни-ческого Института Императора Александра III. В 1905 г. Александр Степанович избирается ректором означенного Института, а также председа-

телем Физического Отделения Императорского Русского Технического Общества и президентом Русского Физико-Химического Общества. Не скончайся он скоропостижно в последний день 1905 г. - А. С. Попова уже ожидал, как по выслуге лет, так и по занимаемым должностям, чин действительного статского советника (IV класс, соответствует генерал-майору), а купно с этим чином и потомственное дворянство.

Что же до В. А. Городцева, то он, прослужив 1888-1899 годы в чине поручика (Х класс, соответствует коллежскому секретарю) и лишь в 1899 г. став штабс-капитаном (IX класс, соответствует титулярному советнику), в 1900 г. был произведен в капитаны (VIII класс, соответствует коллежскому асессору). С этим чином и в должности командира роты В. А. Городцев служил вплоть до отставки в 1906 г. При увольнении от службы Василий Алексеевич получил чин подполковника (VII класс, соответствует надворному советнику). До потомственного дворянства в этой ситуации было далеко: для этого в то время, на военной службе, следовало стать полковником. Кстати, во вновь обретенном чине надворного советника В. А. Городцев так и будет служить в Императорском Российском Историческом Музее вплоть до «Декрета об уничтожении сословий и гражданских чинов» 12/25 ноября 1917 г. Ну не шли Василию Алексеевичу чины не только на военном, но и на ученом поприще!

Выше показано, что вряд ли В. А. Городцев "стал усердно учить сам себя без учителей" (Городцов, 2015, II, с. 135), как он пишет, на 20 году, т. е. при поступлении в Московское Пехотное Юнкерское Училище. За ум Василий Алексеевич взялся гораздо позже - лишь тогда, когда в его жизнь вошла археология.

Начало своей научной деятельности В. А. Городцов датирует, что большая редкость для наших коллег, очень точно. "Дело, конечно, не в дне начала моей научной деятельности, а в сезоне начала её, а сезон совпадает с весенним временем 1888 года" (Городцов, 2015, II, с. 514). На самом деле Василий Алексеевич знал и день. 24 мая 1938 г. он пишет: "исполнилось 50 лет моей научной деятельности" (Городцов, 2015, II, с. 237; см. так же I, с. 240; II, с. 236, 525). Однако, чем именно замечателен день 12/24 мая 1888 г., да и вся вообще весна этого года в процессе становления В. А. Городцова как археолога, он не сообщает.

Казалось бы, позиция предельно абсурдна. Как вообще можно идентифицировать начало научной деятельности? Ибо это значит, что до некоторого момента я ещё не ученый, а вот с этого момента (дня, времени года) - уже ученый. Скажу больше: учеными, конечно же, становятся; но прежде, чем стать ученым, им нужно родиться. А то, что археолог проснулся в Василии Алексеевиче лишь ближе к концу третьего десятка лет - не диво. Так, практически в том же возрасте пришел в науку ровесник В. А. Городцова, офицер-артиллерист Сергей Спиридо-нович Гамченко (1860-1934) (см. его послужной список: Жук, 2005, с. 429-432); или же - скончавшийся 11 января 2018 г. наш коллега, Павел Юрьевич Черносвитов, выпускник Московского Авиационного Института, который начинал свой жизненный путь как инженер по авиационным приборам и автоматическим системам управления. Тем не менее, с весны 1923 г. (Городцов, 2015, I, с. 74, 240) празднование юбилеев научной деятельности В. А. Городцова становится одною из традиций отечественной археологии.

На самом деле, вступление Василия Алексеевича на поприще изучения древностей это, скорее, середина 1880-х гг. По внешним ориентирам оно связано с летнею командировкой 1885 г. в Киев (третий, после Москвы и Рязани, древний русский город, с которым близко познакомился Василий Алексеевич), назначением В. А. Городцева в сентябре того же года заведывающим полковой саперною командой, а в январе 1886 г. - адъютантом 1-го батальона.

Пройдено четверть века жизни. У Василия Алексеевича появляется не только приличный социальный статус (что позволяло жениться), но и служебный транспорт (конь), что позволяло совершать полноценные археологические разведки в окрестностях Рязани. В августе 1887 г. Василий Алексеевич, вполне возможно, присутствует на заседаниях VII Всероссийского Археологического Съезда в Ярославле, правда, пока ещё не как участник съезда, но лишь среди публики (Жук, 2005, с. 233-234), а осенью того же года передает в Императорский Российский Исторический Музей первую свою археологическую коллекцию (Жук, 2005, с. 236-237).

Чуть позже, осенью 1889 г. В. А. Городцев впервые входит в состав научного сообщества, избирается членом Рязанской Ученой Архивной Комиссии (Жук, 2005, с. 278-279). А четыре месяца спустя, в январе

1890 г. В. А. Городцов впервые участвует, теперь уже полноправно, как депутат от Рязанской Комиссии, под собственным членским номером 87, в работе VIII Всероссийского Археологического Съезда в Москве (Жук, 2005, с. 297-298). Этому участию В. А. Городцов придавал впоследствии большое значение (Городцов, 2015, I, с. 443). Правда, Василий Алексеевич в тот раз доклада на съезд не представил и, соответственно, с докладом не выступал (Жук, 2005, с. 298). Известная же его работа (Городцов, 1897) была опубликована в Трудах VIII-го Съезда несколько лет спустя с санкции верховного куратора Археологических Съездов, Великого Князя Сергея Александровича, как поощрение состоящего в его ведомстве офицера и начинающего археолога.

И, тем не менее, В. А. Городцов упорно продолжал позиционировать рождение себя, как учёного, некоторой позицией междк тех событий, о которых здесь сказано - 24-м мая (по григорианскому календарю) 1888 года. Настойчивость Василия Алексеевича может быть объяснена тем, что ему было приятно видеть у истоков своей научной деятельности содействие супруги. И это не только совместное чтение весной 1888 г. Д. Лёббока, о чем говорилось выше (Городцов, 2015, II, с. 236); 18 мая 1933 г. В. А. Городцов пишет: "Ведь это она (жена Елизавета Евгеньевна. - А. Ж.) возбудила во мне интерес к археологии, ведь это она всюду и всегда поддерживала меня в трудах" (Городцов, 2015, I, с. 450-451). Проще говоря, начало научной деятельности для В. А. Городцова - это начало его семейной жизни. Столь тесное сближение различных материй было дорого Василию Алексеевичу как нить, связующая любовь и науку; и за эту нить он крепко держался. Как говаривал А. С. Пушкин, бывают странные сближения...

Здесь, при первых шагах В. А. Городцова в науке, можно и остановиться. Понятно, что в этом разборе затронута лишь малая часть материала, содержащегося в опубликованных дневниках и воспоминаниях. За скобками остались замечательные тексты об организации экспедиционного быта, что, безусловно, заслуживает особого, обстоятельного разговора. Столь же обстоятельного разговора заслуживают и важные страницы истории археологических учреждений России и Советского Союза. Своей очереди ожидает непростая вязь взаимоотношений людей нашей науки пусть и глазами только одного из этих людей, глазами очень

даже пристрастными, но, зато, со страниц личного дневника, т. е. в себе, от себя и для себя, что далеко не всегда становилось достоянием публики. Очень важны сведения о Русановых, к роду которых принадлежала супруга Василия Алексеевича, Елизавета Евгеньевна. Исключительно ценны наблюдения В. А. Городцова над повседневной жизнью нашей страны, Москвы, Ленинграда, провинции, железной дороги; психология людей той эпохи и многое, многое другое.

Трудами наших коллег, за что им, ещё раз, глубокая, искренняя признательность, в научный оборот введен источник, представляющий исключительную ценность не только для историков нашей науки, не только для тех, чей предмет изысканий Василий Алексеевич Городцов и археология его времени, но и для той части исследователей, кому его время интересно в куда более широком плане. Благодаря этому изданию мы можем говорить, что Василий Алексеевич Городцов на сегодняшний день стал одним из немногих классиков отечественной археологии, обеспеченных сравнительно приличною историографией.

С момента выхода дневников В. А. Городцова в свет прошло уже три года. Сколько-нибудь серьезного исследовательского резонанса они пока не получили. Надеюсь, однако, что этот резонанс еще впереди, и нас ждут на столь богатой, благодатной почве, воистину Великие Историографические Открытия.

Литература

Волин Б. М. Студент Владимир Ульянов. 2-е изд. М., 1964. 190 с.

Городцов В. А.Жилища неолитической эпохи в долине р. Оки, в связи с открытиями в окрестностях с. Дубрович, Рязанской губернии // Труды VIII Всероссийского Археологического Съезда в Москве в 1890 году. Т.Ш. М., 1897. С. 161-199.

Городцов В. А. Этнографические заметки. I. Обычаи при погребении во время эпидемий. II. Опахиванье деревни во время эпидемий // Этнографическое Обозрение. Кн. 34. № 3. М., 1897. С. 185-187.

Городцов В. А. Как открыты были следы поселений каменного века в окрестностях сел: Шумошь, Дубровичи, Алеканово и Муромино (Рязанского уезда) в 1888-9 гг. / Труды Рязанской Ученой Архивной Комиссии. Т. XVI. Вып. 1. Рязань, 1901. С. 82-93.

Городцов В. А. Дубровический финский могильник. Труды Общества исследователей Рязанского края. Вып. V. Рязань, 1925. С. 3-15.

Городцов В. А. Дневники. 1928-1944. Составители, авторы очерков, примечаний, комментариев и указателей И. В. Белозёрова, С. В. Кузьминых. Кн. I—II. М., 2015. 687 + 695с., илл., два фото-альбома.

Жук А. В. Василий Алексеевич Городцев в Рязанский период его жизни, службы и научной деятельности. Омск, 2005. 536 с.

Жук А. В. Пильтдаунский Человек в первобытной археологии 1-й половины ХХ в. как опыт преднамеренного искажения информации в источнике // VII исторические чтения памяти Михаила Петровича Гряз-нова. Омск, 2008. С. 53-60.

Канон Великий, творение святого Андрея Критского Иерусалимского, чтомый в первую неделю Поста. Славянский текст с русским переводом. Составил и перевел Н. Кедров. 2-е изд. М., 1915. 144 с.

Кузьминых С. В., Белозёрова И. В. В. А. Городцов и Казань: поездка 1920 года // Поволжская Археология. № 4 (10). Казань, 2014. С. 186—197.

Парфений, ин. (Агеев). Странствия по Афону и Святой Земле. М., 2008, 272 с. , илл.

Правило молитвенное готовящимся ко святому причащению и ежедневное вечернее и утреннее. М., 1893. 186 л.

Сведения об авторе

Жук Александр Владиленович, канд. ист. наук, доцент кафедры «История и теория религии», Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского, г. Омск, Россия.

References

Volin B.M. Student Vladimir Ul'yanov. 2-e izd.M., 1964, 190 s.

Gorodtsov V.A. Zhilishcha neoliticheskoi epokhi v doline r. Oki, v svyazi s otkrytiyami v okrestnostyakh s. Dubrovich, Ryazanskoi gubernii. Trudy VIII Vserossiiskogo Arkheologicheskogo S"ezda v Moskve v 1890 godu. T. III. M., 1897, s. 161—199.

Gorodtsov V.A. Etnograficheskie zametki. I. Obychai pri pogrebenii vo vremya epidemii. II. Opakhivan'e derevni vo vremya epidemii. Etnograficheskoe Obozrenie. Kn. 34.№ 3.M., 1897. S. 185—187.

Gorodtsov V.A. Kak otkryty byli sledy poselenii kamennogo veka v okrestnostyakh sel: Shumosh', Dubrovichi, Alekanovo i Muromino (Ryazanskogo uezda) v 1888-9 gg. Trudy Ryazanskoi Uchenoi Arkhivnoi Komissii. T. XVI. Vyp. 1. Ryazan', 1901. S. 82-93.

Gorodtsov V.A. Dubrovicheskii finskii mogil'nik. Trudy Obshchestva issledovatelei Ryazanskogo kraya.VV Ryazan', 1925. S. 3-15.

Gorodtsov V.A. Dnevniki. 1928-1944.Sostaviteli, avtory ocherkov, primechanii, kommentariev i ukazatelei I.V. Belozerova, S.V. Kuz'minykh.Kn.I-II.M., 2015. 687 + 695 s., ill., dva foto-al'boma.

Zhuk A.V. Vasilii Alekseevich Gorodtsev v Ryazanskii period ego zhizni, sluzhby i nauchnoi deyatel'nosti. Omsk, 2005.536 s.

Zhuk A.V Pil'tdaunskii Chelovekv pervobytnoi arkheologii 1-i poloviny XX v. kak opyt prednamerennogo iskazheniya informatsii v istochnike. VII istoricheskie chteniya pamyati Mikhaila Petrovicha Gryaznova. Omsk, 2008. S. 53-60.

Kanon Velikii, tvorenie svyatogo Andreya Kritskogo Ierusalimskogo, chtomyi v pervuyu nedelyu Posta. Slavyanskii tekst s russkim perevodom.Sostavil i perevel N. Kedrov.2-e izd.M., 1915.144 s.

Kuz'minykh S.V., Belozerova I.V. VA. Gorodtsov i Kazan': poezdka 1920 goda. Povolzhskaya Arkheologiya. 2014. № 4 (10) S. 186-197.

Parfenii, in. (Ageev). Stranstviya po Afonu i Svyatoi Zemle.M., 2008, 272 s.,

ill.

Pravilo molitvennoe gotovyashchimsya ko svyatomu prichashcheniyu i ezhednevnoe vechernee i utrennee. M., 1893. 186l.

About the author:

Zhuk Alexander, Cand. Sc. (History), Associate Professor of the Department of History and Theory of Religion, Omsk State F. M. Dostoevsky University, Omsk, Russia.

Дата поступления 22.05.2018