CC BY
105
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2006. № 4
Н.В. Мотрошилова
ВАРВАРСТВО КАК ОБОРОТНАЯ СТОРОНА
ЦИВИЛИЗАЦИИ
Отечественная и зарубежная литература по проблемам современной цивилизации — это своеобразная арена острых дискуссий и разногласий, касающихся определения цивилизации, ее сути, противоречий и перспектив развития. Но есть по крайней мере один общий тезис, под которым готовы подписаться многие историки, социологи, философы, работающие ныне над цивили-зационными проблемами. Он носит характер своего рода приговора: в истории то, что именуется варварством, было не только исторически начальным, оставленным далеко позади состоянием человеческого общества. И после возникновения цивилизации, гласит этот приговор, варварство неизменно оставалось спутником, оборотной стороной цивилизации, означая ее «саморазрушение»1; даже и в Новое время, в эпоху модерна (Modernität, modernity) историческое развитие «неминуемо порождало... новое, более рафинированное варварство»2. Более того, риск варварства, его наиболее бурные всплески пришлись на недавно закончившийся XX век с его самым массовым в истории уничтожением миллионов людей, с двумя мировыми войнами. Рецидивы варварства, как полагают исследователи, не исключены и в будущем, если до сих пор сохраняющаяся при всех переменах «программа модерна» не будет подвергнута человечеством коренному изменению. Забегая вперед, скажу, что я в принципе согласна с этим тезисом-приговором. Отмечу также, что в ряде своих работ последнего времени я пыталась встроить тему варварства в разработанную мною ранее концепцию цивилизации3.
Но просто утвердить, застолбить общий тезис для философа далеко не достаточно. И для теории, и особенно для практики в высшей степени важно раскрыть и доказать его, что я и попытаюсь (по необходимости кратко) сделать в этом докладе.
Сначала о понятийной стороне дела.
О сути варварства в связи с понятием цивилизации
Известно, что в большинстве концепций цивилизации, разрабатываемых историками, философами, социологами, понятия «цивилизация» и «варварство» употребляются как соотносительные, зависящие друг от друга, но вместе с тем и как противополагаемые друг другу. Для этого есть все основания. Исторически
4 ВМУ, философия, № 4
новое и в масштабах истории относительно «молодое» состояние общества, обобщенно именуемое цивилизацией, в трудах и муках рождалось из тех куда более длительных, уходящих в бесконечные дали истории процессов становления рода Homo Sapiens, которые получили обобщенное название «варварство». При исторической изменчивости, неоднозначности употребления этих понятий (при том, например, что слово «цивилизация» вообще стало входить в обиход гуманитарной культуры только в XVIII в., хотя сам феномен цивилизованности в противостоянии варварству под другими названиями осмыслялся уже в глубокой древности) представляется оправданным и сегодня положить в основу исходного понятийного различения, сопоставления, но также и связывания цивилизации и варварства некоторые основные признаки — критерии. Главное я вижу в следующем.
«Варварством» целесообразно именовать уже обозначенные ранее поистине бесконечные по своей длительности процессы исторического становления человека и человечества, в ходе которых природно-биологические предпосылки, механизмы, стимулы, следствия жизнедеятельности рода Homo Sapiens были сначала единственными, а потом не единственными, но все же господствующими. «Цивилизация» — понятие (с XVIII в. по сегодняшний день), принятое для обозначения того значительно более краткого, чем варварство, последующего этапа человеческой истории, когда постепенно возникают, а затем становятся в принципе (но только в принципе!) превалирующими механизмы, которые В.С. Степин кратко называет «надбиологическими программами человеческой деятельности». Но весь драматизм, вся непредсказуемость человеческой истории состоит в том, что и после возникновения, многотысячелетнего функционирования таких программ характерные для эпохи варварства механизмы детерминации и поведения человека не исчезают полностью ни из жизни индивидов, ни из исторической практики человеческого общества. Они сохраняются в виде некоторого «наследственного кода», который и на уровне индивида, и на уровне общественных систем проявляет свое действие, причем нередко становится исходной причиной взрывов, всплесков варварства и не только на обочине, но и на самой «столбовой дороге», в центре цивилизации. Вот почему, как я думаю, в случае таких всплесков можно и даже нужно вести речь именно о рецидивах варварства, т.е. о «наследственных болезнях» индивидов, обществ, самой истории, которые пока что не в силах преодолеть, предотвратить, а может только смягчить еще относительно молодая (в масштабах мирового времени) и, как видно, уникальная, не опирающаяся ни на какой другой опыт человеческая цивилизация.
Одновременно варварством целесообразно именовать также и совокупность существующих на зрелых стадиях развития самой
цивилизации явлений, форм, способов жизнедеятельности людей, которые разительно отличаются от тенденций, сущностных признаков (если хотите, «телоса») цивилизации и цивилизованности. И отличаются особенно грубым насилием, крайней жестокостью, катастрофически разрушительными историческими последствиями, беззастенчивым попранием уже хорошо известных индивидам и человечеству цивилизационных принципов и норм, недостойным человека одичанием, скотством, да и другими чертами, свидетельствующими об откате к варварству. И таких откатов в истории цивилизации великое множество.
Отсюда вытекает несостоятельность контрадикторного противопоставления и прославления цивилизации как некоего при всех условиях более «прогрессивного» исторического восхождения общества или, наоборот, приукрашивания доцивилизационного, «естественного» состояния как якобы «простой гармонии» человека и природы, к которой следовало бы вернуться человечеству.
Цивилизация и человек цивилизации — необратимая (пока что) историческая данность. И как всё в истории, эта данность крайне противоречива. По существу, через сопоставление с варварством мы и обсуждаем как исторически унаследованные, так и «благоприобретенные», т.е. порожденные самой цивилизацией, ее внутренние противоречия, надеяться на полное устранение которых нереалистично и неразумно, но вскрывать, обсуждать, выносить их на суд человечества совершенно необходимо, чем, собственно, всегда занималась философия вместе со всей гуманитарной культурой. Дело это, впрочем, совсем не безобидное. Люди предпочитают слышать от философов или литераторов что-то вроде: «Человек — это звучит гордо!» — причем даже в эпохи, когда поводов для гордости особенно мало... И все же человечество в целом, отдельные индивиды и страны должны постоянно иметь в своем распоряжении добросовестный, честный, нелицеприятный диагноз чреватых варварством болезней общества, знать о степени их распространения, обострения, о собственной причастности к ним в то или иное историческое время.
Далее я попытаюсь конкретнее расшифровать и противостояние, и — увы! — неразрывность цивилизации и варварства, имея в виду лишь отдельные, но, по моему мнению, коренные их признаки, которые мы можем обнаружить уже в зрелой человеческой цивилизации, включая ее современное состояние. На первый план выходит тема отношения человека к природе.
Отношение человека к природе с точки зрения проблемы цивилизации и варварства
Чисто животное, а потом уже и примитивное человеческое, варварское отношение к природе означает ничем не сдерживаемое
потребление ее даров и хищническое использование ее условий, крайним следствием чего становится некомпенсируемое расхищение природных богатств, накапливаемых тысячелетиями и столетиями, насилие над окружающей средой, в конце концов делающие ее непригодной для обитания как человека, так и других живых существ. Цивилизация означает возникновение такого исторического способа жизнедеятельности, при котором практически внедряются и отчасти соблюдаются хотя бы элементарные нормы восстановления, сохранения, обогащения даров природы и облагораживания природной среды человеческого обитания. Переход к такому состоянию в отдаленнейшей истории означал спасение человеческого рода от гибели, которая неминуемо ожидала бы его при безраздельном господстве регулятивов варварства. Благодаря переходу к цивилизации, т.е., собственно, хотя бы к элементарным надбиологическим программам деятельности, возникло определенное сдерживание напора чисто биологических механизмов расхитительского потребления природных даров. И возникло, если хотите, перемирие, возник баланс в прежде крайне воинственных, сиюминутно-ориентированных агрессивных отношениях человека к природе, переплетенных, кстати, с огромным страхом перед ней. Но в том-то и дело, что конкретно-исторические формы поддержания такого баланса отражали постоянное противоборство только возникших, слабых механизмов цивилизации и совсем не исчезнувших, в чем-то более «удобных» для человека регулятивов варварства в отношениях с природой. Подчас думают, что экологические кризисы — сугубо современное явление. Но на деле движение цивилизации через перманентное порождение экологических кризисов — характерная ее черта. Не о таком ли древнейшем экологическом кризисе говорится в поэме Тита Лукреция Кара «О природе вещей»:
Да, сокрушился наш век, и земля до того истощилась, Что производит едва лишь мелких животных, а прежде Всяких давала она и зверей порождала огромных... Да и хлебов наливных, виноградников тучных она же Много сама по себе сотворила вначале для смертных, Сладкие также плоды им давая и тучные пастьбы, — Все, что теперь лишь едва вырастает при нашей работе: Мы изнуряем волов, надрываем и пахарей силы, Тупим железо, и все ж не дает урожая нам поле, — Так оно скупо плоды производит и множит работу.
(Лукреций. О природе вещей / Пер. Ф.А. Петровского.
Кн. II, 1150—1174)
Временные исторические перемирия в отношениях с природой то и дело сменялись экологическими войнами, которые периодически развязывало человечество, и оно делало это тем
упорнее и интенсивнее, чем больших научно-технических успехов ему удавалось достигнуть. Но в эпохи перемирий механизмы цивилизованности все-таки толкали к тому, что в наиболее богатых, благополучных странах природная среда облагораживалась, обогащалась, благоустраивалась, как это сделали еще древние греки, превратившие свой прежде дикий, засушливый край в цветущую землю с прекрасными городами, гаванями, поселениями, или как это происходило в Новое время или в нашу эпоху в европейских, а теперь и в азиатских странах, превративших и превращающих свои регионы в достойную человека среду обитания. Однако и в них мощное освоение природы с помощью техники и науки именно сейчас обернулось невиданным по своим масштабам и к тому же — впервые в истории — глобальным экологическим кризисом. Наша прекрасная планета покрылась язвами экологического варварства. Надо четко сказать: таково неизбежное и страшное следствие экологических войн, которые столетиями вела и еще и сегодня ведет человеческая цивилизация. Это также следствие идеологии господства человека над природой, к выработке и утверждению которой, увы, причастна и философия. Ведь это Декарт говорил, что люди «должны сделаться хозяевами и господами природы» (курсив мой. — Н.М.)А. Конечно, такая идеология могла возникнуть только в эпоху относительно зрелой цивилизации с ее невиданными при варварстве возможностями воздействия на природу. Но ее сближало и сближает с варварством насилие над природой, бездумное, даже самоубийственное пренебрежение последствиями такого насилия. Именно принцип покорения природы, господства над ней, явочным порядком принятый во всей истории цивилизации, сегодня со всей очевидностью обнаруживает свою историческую несостоятельность.
Казалось бы, сказанное очевидно, многократно признано и повторено. В самом деле, об экологическом кризисе и других глобальных проблемах в отношении природы не говорит только ленивый. Однако фактическое состояние дела вызывает крайнее беспокойство. Ведь за дымовой завесой ставшей уже ритуальной болтовни об ухудшающемся состоянии экологии бал в современном обществе правит, если можно так выразиться, коллективный и в то же время индивидуализированный сатана экологического варварства. Идет чреватое гибелью человечества опасное «соревнование» пока мощного экологического варварства и еще слабых ростков, механизмов нового экологического сознания, требующего не только выработки, но и массового соблюдения принципов экологической цивилизованности в каждом шаге человеческой жизнедеятельности. Необходимо также со всей определенностью подчеркнуть: экологические войны только по форме суть враж-
дебно-господские отношения человека к природе. По содержанию же это поистине самоубийственные, варварские «военные действия» человеческих индивидов и общностей против самих себя, а также против будущих поколений, т.е., собственно, против своих же детей, внуков, отдаленных потомков. А здесь — в отношении человека к другому человеку, к самому себе — и пролегает главный водораздел между цивилизованностью и варварством.
Отношение человека к человеку в свете проблемы цивилизации и варварства
Цивилизованные сознание, действие, взаимодействие индивидов и социальных общностей, если они в самом деле имеют место, отличаются от варварских целым рядом черт и признаков, о которых теперь, в заключительной части моего доклада, и пойдет речь. И снова буду говорить о том, что считаю главным.
Формы, парадигмы и результаты цивилизованного действия в принципе, по сути, объективно имеют созидательный, конструктивно-творческий характер. Даже независимо от того, насколько сам отдельный индивид осознает это, он, будучи включенным в цивилизованные системы и программы, создает, продуцирует нечто, что доступно использованию, обогащению, преобразованию со стороны современников и потомков и что, как правило, поступает в оборот совокупного действия человечества, перешагивая границы стран, регионов, исторических эпох. Результаты и достояния цивилизованного действия — это вещи, предметные ценности вместе с воплощенными в них приемами освоения, сами идеи, нормы, принципы общения. Они имеют — в принципе и тенденции — общечеловеческий характер (особенно тогда, когда направлены на поддержание и обогащение мирной человеческой жизни, а не на ее уничтожение). В общей форме можно утверждать: созидательность, добровольность, сознательность, конструктивность, продуктивность, историческая перспективность — вот зримые опознавательные знаки среза цивилизованности в мирной жизнедеятельности индивида, социальных общностей, стран. В процессе формирования, поддержания и развития цивилизации должны были возникнуть такие механизмы и принципы взаимообмена деятельностью, о которых писал еще великий Аристотель: «...общественные отношения, имеющие дело с обменом, поддерживаются именно этим видом справедливости, воздаянием равным, которая имеет в виду пропорциональность, но не равенство, ибо каждому воздается пропорционально его деятельности... а государство именно и держится такими взаимными услугами... в том и состоит специальное устройство благодарности, чтобы получивший одолжение не только отвечал услугой, но
и сам начинал с одолжения»5. В этом замечательном тексте хорошо описанный, хотя и выражаемый в иных понятиях механизм цивилизованности, т.е. социальной взаимности действия, тесно объединен с этическими аспектами. И в самом деле, цивилизация в принципе нацелена на создание объективных механизмов человечности, о которых со своей, уже субъективно-нравственной стороны с древнейших времен заботятся этика и религия. Благодаря достаточно длительной работе таких механизмов индивиды, их сообщества, целые страны вырабатывают исторические привычки цивилизованного действия. Ибо они убеждаются: практически выгодно и одновременно нравственно, благородно не посягать на жизнь, здоровье, человеческое достоинство других людей, не замышлять против них враждебных, бесчеловечных, немилосердных действий. Более того, практически выгодно (для себя, своей общины, своей страны, т.е. для себя и своих ближних) оказывать услуги «дальним», добросовестно, сознательно, без принуждения выполнять свои социально значимые функции и обязательства, в чем бы они ни состояли. Они ожидают того же и от других людей, и чем цивилизованнее страна, тем больше их ожидания оправдываются.
Особо отмечу: именно благодаря таким внутрииндивидуаль-ным механизмам, а также (в меньшей степени) под влиянием общесоциального контроля в цивилизованных странах создается возможность (конечно, никак не стопроцентная) предотвращения самых крайних разрушительно-насильственных действий и их результатов, угрожающих жизни, здоровью, достоинству, собственности, правам и свободам людей. И это видно, что называется, невооруженным глазом: ухоженные, красивые жилища, поселения; (относительная) безопасность повседневной жизни; все более массовое использование научно-технических достижений цивилизации и высокий престиж знания, науки, рациональности, здравого смысла; превалирование порядка, организованности, закона, правоохранения в совместной, в том числе государственной, жизнедеятельности людей; высокий трудовой этос, гарантированное качество продукции и многое, многое другое.
Цивилизация и цивилизованность в моем понимании не тождественны культуре в узком значении этого термина — как сферы созидания идеальных смыслов. Но они тесно соединены с культурой в широком смысле — как высоким качеством жизни, труда, общения, как эффективностью и глубокой интериориза-цией ценностей, норм совместного бытия людей.
Итак, ключевые слова, характеризующие цивилизацию: равная мера свободы и ответственности, социальный контроль, порядок, безопасность во всех сферах деятельности и повседневного бытия; действенные закон, право и правоохранение; созна-
тельность, конструктивность, эффективность деятельности индивидов, их ориентация и на индивидуальный интерес, и на общие цели; высокое качество форм, средств коммуникации — дорог, транспорта, связи; достойная повседневная жизнь согласно критериям комфорта, чистоты, благоустроенности, красоты; забота о детях, старых и слабых и многое, многое другое. Все это всегда бывает помножено на коэффициент длительного исторического времени, ибо нигде и никогда не возникает в одночасье, как бы по мановению волшебной палочки, а образуется в результате сложения усилий многих поколений людей.
Теперь возьмите эти черты, признаки, особенности с отрицательным знаком — и вы получите обобщенную формулу варварства как оборотной стороны цивилизации. В ряде стран и сегодня царят такие зримые признаки варварства, как разруха: дома, целые поселения без воды, отопления, электричества, доведенные до антисанитарии, варварства, неприемлемых для современного мира; это подделки товаров, и часто очень опасные для жизни (скажем, массовая подделка лекарств или деталей для самолетов, или алкоголя в стране, где процент пьющих людей достаточно высок); это грандиозные обманы, аферы, мошенничество в массовых масштабах на фоне удивительного легковерия населения и полной безнаказанности мошенников и аферистов; это общий разгул преступности с чудовищными по своему цинизму преступлениями; это культ бандитского образа жизни, его языка и символов; это массовая коррупция правоохранительных органов; это издевательское, наплевательское отношение к людям знания, науки и подлинной культуры, культ подделок под искусство, пошлость, наглость в средствах массовой информации; это миллионы беспризорных детей при живых родителях и опять-таки очень, очень многое другое, чего просто нельзя не заметить. В таких странах неизбежно и такое цивилизационное следствие: когда после столетий несвободы и десятилетий тоталитарной власти завоевывается свобода от непосредственного насилия и принуждения, то она почти неизбежно используется именно варварски, приводя к еще большим контрастам богатства (как правило, нажитого неправыми и неправовыми путями) и унизительной нецивилизованной нищеты, к особенно оголтелой коррупции, к беззастенчивому попранию закона и права, к поистине варварскому выхолащиванию всех формальных цивилизационных механизмов. Примеры — рынок, который далек от цивилизованности и превращается в криминальный сговор сильных и наглых, или демократия, механизмы которой также наполняются нецивилизованно-криминальным, по сути своей антидемократическим содержанием.
И еще одно важное обстоятельство. В цивилизованных странах, несмотря на многовековое функционирование государствен-
ных структур, отношения между этими структурами и гражданами государства отнюдь не безоблачны. Однако их взаимодействия постоянно совершенствуются и находятся под контролем гражданского общества. Что касается отношений государства и граждан в нецивилизованных странах, то тут впору вспомнить о временах варварства: государство, конечно, в лице его коррумпированных чиновников, неповоротливых институтов буквально воюет против своих граждан, обирая, унижая, притесняя их, предельно бюрократизируя необходимые процедуры и изобретая ненужные препоны. Неудивительно, что граждане отвечают государству, властям тотальным недоверием, враждой, обходя где только можно установления и препоны, в том числе разумные и необходимые. Граждане, рядовые и нерядовые, тоже, увы, используют любую возможность ограбить государство, не подчиниться законам, подкупить чиновников и т.д. (Эти отношения применительно к России блестяще изобразил М. Жванецкий в одном из своих памфлетов.)
Я хочу особо сказать о языке. Язык вообще, национальные языки в частности и в особенности — такие средства цивилизации и цивилизования, средства объединения народов и регионов в единую, именно цивилизационную целостность, историческая значимость которых вполне очевидна. По причинам, вникать в которые здесь не место, но которые, безусловно, являются объективно-историческими, в разные исторические эпохи те или иные языки выполняют роль языка (языков) международного общения. Так было с греческим и латынью в эпохи древности и Средневековья. Подобным образом обстоит дело в наши дни с английским и русским языками. С английским языком дело кажется вполне ясным: на многих уровнях, в том числе и на техническом, к нему прибегают сейчас сотни миллионов людей. Но ведь для многих стран и народов и русский язык — язык великой культуры — к XXI в. стал языком общения, причем не только с русскими (что уже немаловажно), но и с многочисленными другими народами. Так сложилось, что на русском языке ныне могут общаться между собой казахи, узбеки, таджики, латыши, литовцы, украинцы и другие народы бывшего СССР. А потому обусловленная политикой борьба против русского языка в некоторых частях постсоветского пространства, пусть и понятная в своих истоках, по сути своей является антицивилизационной агрессией против ни в чем не виноватого духовного средства культуры. Ведь знание языка великой культуры — особая историческая удача, пренебрежение которой противоречит здравому смыслу.
Рецидивы варварства в условиях зрелой (в масштабах истории) цивилизации означают, что упомянутые ранее цивилизаци-
онные механизмы, формы и принципы в той или иной стране, в тот или иной период истории либо не стали действенными, массовыми, либо под влиянием целого комплекса причин оказались вытесненными на периферию социального действия. Нельзя также забывать, что в случае цивилизации речь идет, о чем справедливо писал Кант, только о социальных, правовых, нравственных формах действия, правда, первостепенно важных, но способных наполняться самым различным и часто противоречивым конкретно-историческим содержанием. В эти формы вполне могут вселяться варварские цели, побуждения, идеи, привычки. И тогда на общество обрушиваются стихия, анархия, насилие, вражда и разражается, как писал М. Мамардашвили, «партизанская война всех против всех», от которой рукой подать до революций, гражданских и мировых войн. Особая опасность такого «цивилизованного варварства» в том, что варварство лицемерно, но подчас оно очень ловко рядится под цивилизованность, использует цивилизационную терминологию, прикрывается формами права, демократии, свободы.
Было бы совершенно неправильно трактовать ранее сказанное о преимуществах цивилизации и цивилизованности в том духе, будто есть некие первоклассные и безупречные центры цивилизованности, демократии, страны или группы стран, которые должны якобы поучать нецивилизованные или недостаточно цивилизованные страны и, если понадобится, применять в отношении их вооруженное насилие. В подобной идеологии, которая вот уже целые века обслуживала и обслуживает колониалистскую, имперскую, милитаристскую политику, политику борющихся блоков, заключено разительное внутреннее противоречие: ведь (по видимости) цивилизационные, цивилизаторские цели предполагалось и предполагается осуществлять посредством самого крайнего военного насилия, т.е. именно варварскими методами. Противоречие, о котором идет речь, отнюдь не случайно — оно заключено в самом основании человеческой цивилизации в том ее виде, в каком она реально развивалась и развивается вплоть до настоящего времени.
Дело в том решающем обстоятельстве, что вся история человечества (и варварства и цивилизации) неизменно развивалась под одной общей рамкой, или всеобщей пока что формой господства—подчинения, которую Гегель в «Феноменологии духа» гениально описал в качестве обобщенно понятых отношений Господина и Раба. Вряд ли требуется специально доказывать, что ни одна локальная цивилизация, ни одна эпоха в цивилизацион-ном развитии, ни один социальный строй и порядок не был исключением из этого печального исторического правила. Правда, за последнее столетие (при всем его неблагополучии) по
крайней мере одно цивилизационное завоевание имело место: контраст крайнего богатства и бедности, о котором как об общей черте истории писал Гегель в «Философии права», во второй половине XX в. был смягчен благодаря существенному улучшению жизненного уровня все более массовых средних слоев. Но даже в наиболее благополучных странах, не говоря уже о бедных государствах, упомянутый контраст не преодолен. А вот в бедных странах, вступивших на путь капитализации, контраст неправедного, кичливого, наглого богатства и крайней нищеты выглядит особенно варварским. И ведь есть еще обостряющаяся проблема цивилизационного раскола крайне богатых и крайне бедных стран, усугубленная противостоянием культур, вероисповеданий, ценностей. В ближайшей исторической перспективе вряд ли возможно надеяться на устранение всех этих расколов и возникновение другого типа цивилизации. Однако по крайней мере одно можно констатировать: тип цивилизации, неспособный устранить крайние милитаристские, террористические, криминальные и другие насильственные формы господства и подчинения, исторически изживает себя. Это происходит по той простой причине, что в современном мире (а он, как известно, начинен оружием массового уничтожения, охвачен постоянными техногенными катастрофами, экологическим кризисом, национальными, конфессиональными столкновениями) господство и подчинение, грубое насилие впервые в истории создают вполне реальную опасность гибели человечества, планеты Земля, т.е. гибели самой цивилизации. А ведь суть и замысел цивилизации состояли именно в выживании человеческого рода, в сохранении целостности и непрерывности его истории.
К сожалению, в истории цивилизации как в прошлом, так и в настоящем доминировал еще один механизм, только сегодня обнаруживший смертельную опасность для человечества, и механизм, тоже коренящийся в варварстве. Это преимущественная ориентация конкретных индивидов, стран, их объединений на собственные и ближайшие интересы и есть (при всех разговорах о целях, интересах человечества, которые стали особенно громкими в эпоху глобализации и создания Европейского союза) как раз пренебрежение долгосрочными перспективами, интересами общечеловеческого бытия, цивилизации в целом. Определенные индивиды, группы, страны, действительно определяющие сегодня мировую политику и как будто бы опирающиеся на демократический мандат доверия в своих странах и международных союзах, продолжают действовать с позиции силы и насилия, сколачивают военные блоки, поддерживают выгодные им режимы в других странах, способствуют гонке вооружений и невиданным прежде масштабам продажи оружия. Одним словом, дело защиты и
сохранения цивилизации в современном мире ведется при фактическом пренебрежении (со стороны наиболее активных, влиятельных индивидов) беспрецедентными опасностями, угрожающими полной и безвозвратной гибелью цивилизации, приводящими к уничтожению человеческого рода. Я убеждена, что современное человечество пока в полной мере не осознало и не признало, что история господства—подчинения, несмотря на огромные цивили-зационные достижения, находится в самом опасном из всех своих исторических кризисов. Единственную надежду на будущее я вижу, пожалуй, в том, что эта цивилизация и раньше двигалась через перманентные и очень глубокие кризисы и, жертвуя полностью или частично какими-то локальными цивилизационными образованиями, все-таки умудрялась сохранять историческую целостность человечества.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Offe C. Moderne «Barbarei»: Der Naturzustand im Kleinformat // Modernität und Barbarei. Soziologische Zeitdiagnose am Ende des 20. Jahrhunderts. Frankfurt am Main, 1996. S. 263.
2 Giesen B. Die Struktur des Barbarischen // Modernität und Barbarei. S. 118.
3 См.: Мотрошилова Н.В. Цивилизация и цивилизованность // Мот-рошилова Н.В. Рождение и развитие философских идей. М., 1991. С. 18—39; Она же. Варварство как оборотная сторона цивилизации // Философия. Наука. Цивилизация. М., 1999. С. 256—269; Она же. И снова о варварстве как оборотной стороне цивилизации — применительно к России // Человек. Наука. Цивилизация. М., 2004. С. 764—777. Применение концепции цивилизации к анализу античной философии и культуры см.: Мотрошилова Н.В. Работы разных лет. Избранные статьи и эссе. М., 2005. С. 72—138.
К слову: меня очень огорчает то, сколь медленно отечественные философы, в том числе и специалисты по социальной философии, «догоняют» (если вообще «догоняют») эту важную и актуальную тематику, весьма популярную в зарубежной мысли.
4 Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950. С. 305.
5 Этика Аристотеля. СПб., 1908. С. 91.
Ответы на вопросы
Вопрос: Среди специалистов в области антропосоциогенеза общепризнано, что постановка биологических детерминант поведения под социокультурный контроль — сущность и основное содержание антропосоциогенеза. Вы оспариваете этот тезис? Или Вы распространяете антропосоциогенез и на эпоху варварства? С уважением, Б.С. Шалютин.
Ответ. Благодарю за вопрос. К сожалению, в моем кратком докладе я была вынуждена полностью исключить этот, в принципе очень важный, но весьма специальный, аспект темы.
Что касается сформулированного Вами тезиса, то в целом и в принципе я его не оспариваю, однако вношу в него по крайней мере три существенных уточнения.
1. Исторически эпоха древнего варварства и та, которую (условно) именуют антропосоциогенезом, не отделены друг от друга резкой гранью (как это иногда получается в исторических и философских сочинениях), а связаны весьма длительными переходными этапами. И уже в эпоху «позднего» варварства появляются зачатки надбиологических регуляций, которые при варварстве по понятным причинам еще не могут стать господствующими.
2. Как видно из моего доклада, меня особо интересует варварство как оборотная сторона цивилизации, т.е. его всплески в эпоху (относительного) господства надбиологических программ в деятельности индивидов рода Homo Sapiens. Иными словами, и здесь я не провожу резких разграничительных линий между цивилизацией (в том числе стадией антропосоциогенеза) и варварством и не делаю этого прежде всего потому, что они (к сожалению!) переплетены во всей истории человечества.
3. Отсюда очень интересный и малоисследованный философский вопрос: как в сознании и деятельности отдельных индивидов (соответственно в структурах группового сознания, в «духе народов», Volksgeist, в культуре различных локальных цивилизаций) бывают переплетены мотивы, стимулы, ценности цивилизации, цивилизованности, с одной стороны, и варварские по своей сути (хотя и испытавшие влияние цивилизации) регулятивы — с другой.
Еще раз благодарю за интересный и важный вопрос.
Вопрос: Что более, на Ваш взгляд, угрожает современному человечеству — экоспазм или кризис системы ценностей, антропологическая катастрофа? Ведь писал же с грустью О. Мандельштам: «Были мы люди, а стали людье...». Л.Н. Краснополъская (Пущино).
Ответ: Я не стала бы «взвешивать» перечисленные Вами глубоко кризисные явления современной цивилизации на неких весах сравнительной опасности, тем более что и они, и другие подобные феномены — тесно взаимосвязанные стороны общего цивилизационного кризиса, как раз и находящего свое наиболее страшное выражение во всплесках варварства (по крайней мере) последнего столетия. Ведь кризис системы ценностей — это также интегральная сторона экологического кризиса, как и наоборот: существование, масштабы, упорная непреодоленность (несмотря на «экологическую болтовню») экологического кризиса —
доказательство существенного неблагополучия в ценностном балансе современного человечества, в экологическом сознании и поведении отдельных людей.
А «антропологическая катастрофа»? Разве не означает она, в частности, деградацию сознания, ценностного мира индивидов посреди повального ценностного, морального, идейного, политического и всякого иного социального лицемерия? Понятие «антропологическая катастрофа», кстати, весьма многозначно и часто остается неопределенным. Я толкую его в смысле М. Мамарда-швили, который еще в 70—80-х гг. XX в. с энергией и болью предупреждал о глубине и масштабах этого неизбежного проявления и следствия варваризации жизни и жизнеустроения в современном обществе (см.: Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 107).
Например, если в нашей стране ежегодно сотни тысяч людей гибнут от алкоголизма или отравляют ядом алкогольной наследственности, уродуют своих детей, если приползла к нам почти без препятствий, в считанные десятилетия (как из «стран нецивилизованных», так и от преступных синдикатов так называемых цивилизованных стран) гидра наркомании, если коренное население страны вымирает, то это зримые черты именно антропологической катастрофы. И пожалуй, самое страшное, о чем я уже упоминала: миллионы брошенных детей при живых родителях! Ведь это деградация даже не на уровне рода человеческого, но и в отношении инстинктов, «правил» жизни животного мира, ибо даже животные, как правило, не бросают своих детенышей на произвол судьбы... Опять же: ценностные аспекты из антропологической катастрофы невычитаемы.
Может быть, на фоне сказанного это прозвучит парадоксом, но при всем моем уважении к Мандельштаму (и при учете контекста процитированного Вами его стихотворения) я склонна подчеркнуть: многие, многие в России и в других странах не стали «людьем», а сохранились в своих ценнейших человеческих, личностных, т.е. именно «людских», качествах. Миллионы матерей и отцов выполняют свой человеческий долг перед детьми. Несть числа людям честным, ответственным, благородным. Целые «армии» учителей, врачей, спасателей и представителей других профессий повседневно выполняют свой долг вполне ответственно и профессионально. Вряд ли заслуживают упрека ученые, работники музеев, библиотек и т.д., которых наша страна поставила в унизительное материальное положение, лишила социального престижа, но не отвратила от ценностей знания, морали, религии.
Но очень страшно то, что на поверхности российской социальной жизни (например, в деятельности государства, в политике,
в средствах массовой информации) не они реально находятся в центре внимания и интереса, не они, увы, представлены как образцы для молодых поколений. Деньги, власть, обман, аферы, нажива, кровь, насилие, наглость, пошлость, «пир во время чумы», который закатывает охамевшее богатство, — вот что преподносится населению ежедневно и ежечасно как основа, стиль, подлинная реальность нашей жизни. И создается ложное впечатление, что народ России целиком состоит из «людья»...
Вопрос: Если я правильно понял, фамилия «Сатаны экологического варварства» — КАПИТАЛИЗМ? Валерий Суханов (МИЭТ).
Ответ: Вы поняли меня неправильно.
Во-первых, как я пыталась показать, экологические кризисы — перманентная черта человеческой истории с тех отдаленнейших времен, когда люди стали оказывать сколько-нибудь заметное воздействие на природную среду, и тогда, когда капитализма еще не было.
Во-вторых, в XX в., в эпоху совсем не мирного «соревнования» социалистической и капиталистической систем, первая внесла в «копилку» экологического варварства никак не менее, а может быть, и более весомый вклад, чем вторая. Во всяком случае, сравнение достигнутых «результатов» убеждает, что ни одна страна капитализма не довела среду обитания своего населения до такого безмерного запустения, одичания, как огромная Россия. Вспомните о безнадежно отравленных реках и водоемах, о безнаказанных стоках больших и малых предприятий, о «складах» заржавевшей техники на всей нашей земле, о Чернобыле и многом, многом другом. Поймите меня правильно: я не идеализирую экологическую ситуацию в капиталистических странах и считаю современный экологический кризис именно глобальным. Но повторяю, что социализм в экологической безответственности не только не отстал от капитализма, но и по многим параметрам «опередил» его. Отсюда, как я думаю, вытекает теоретическое следствие: глубинные причины экологического варварства скорее не формационные, а общецивилизационные, в частности связанные с неразрывным (пока) переплетением цивилизации и варварства.
В-третьих, я хотела бы подчеркнуть моменты вполне конкретной личностной, индивидуальной (соответственно групповой) ответственности за экологическое варварство в условиях (в принципе) развитой цивилизации. Ведь у любой большой или малой экологической катастрофы всегда есть, хотела бы это особо подчеркнуть, совершенно конкретные авторы. Беда в том, что в современных условиях (и опять-таки больше у нас, чем «у них») не существует действенных механизмов обнаружения такого «авторства», предания его гласности и неотвратимости наказания.
Сказанное, впрочем, относится если не ко всем, то к очень многим катастрофам, происходят ли они в армии или на гражданке, в воздухе, на море или на суше, случаются ли они в метро, на дорогах, на предприятиях — да где угодно. С террором и террористами все ясно, хотя их «авторство» куда как часто остается неустановленным и безнаказанным (что в ряде случаев также предполагает «авторство» силовых, правоохранительных структур и их конкретных представителей). Но страшный парадокс (по крайней мере) российской жизни заключен в том, что, с одной стороны, во всех случаях катастроф вполне можно и очень, очень нужно пройти по цепочке вполне конкретной ответственности и контроля, а с другой стороны, то, что с ужасающим постоянством это почти никогда не увенчивается соответствующим наказанием, даже если «авторы» так или иначе установлены. Невероятная ловкость, наглость и цинизм регулярно уходящих от ответственности вполне конкретных особенно крупных расхитителей богатств страны, отравителей среды, виновников замерзания целых поселков, бездарных хозяйственников, мэров городов — это тоже вполне авторская вещь. Авторы — опять же вполне конкретные в каждый данный момент вышестоящие начальники, прокуроры, судьи, правительственные чиновники, президентская администрация, у которых ведь тоже есть всегда зафиксированные сферы и зоны ответственности. Но я уверена, что не менее достойны «авторской известности» матери и отцы, бросающие детей; или злоумышленники, на продажу срезающие провода в собственном поселке, или люди, бросающие мусор со своих балконов и т.д.
Мне могут возразить: это опустившиеся, спившиеся люди. Что им какие-то известность и осуждение. Отвечу: не всем это безразлично. К тому же российская извечная снисходительность (снисходительность соседей, родных, коллег) к «дну» и традиционные попытки оправдать людей каторги, запойных пьяниц, родителей брошенных детей со ссылкой на «объективные условия» — одни из главных причин их варварского одичания.
Вот почему в плане воспитания общественного и индивидуального сознания я считаю первостепенно важным настойчиво укоренять в сознании, в образе жизни нашего населения высказанную здесь идею конкретной индивидуальной и групповой ответственности (материальной, моральной, правовой) за любое преступление, закрепить ее законодательно и срочно создавать, совершенствовать систему государственного, а также гражданского социального контроля за всем, о чем ранее говорилось, — за установлением «авторства», за применением закона, за преданием гласности всякого авторства в любом варварском деянии, наносящем вред населению и тем более приводящем к человеческим
жертвам. Когда, скажем, в детском доме для глухонемых детей из-за неисправной проводки страшно, по-варварски горят дети, то настоятельно нужно найти конкретного, индивидуального и коллективного «сатану» — вышестоящего чиновника (чиновников), руководителей и работников самого этого дома, вплоть до нерадивого электрика. И назвать авторов, и сказать о наказании перед лицом всей страны. Иначе мы чем дальше, тем больше будем погрязать в катастрофах, в варварстве, губительных для страны, для всех и каждого. Есть еще варварство самых богатых с их глупой надеждой на то, что за высокими заборами и будками охраны они уберегутся от варваризации страны. (Отъезд за рубеж — не выход, ибо там им, скорее всего, придется-таки отвечать за неправедно нажитое богатство.)
Поэтому резюмирую: «коллективный и индивидуализированный сатана» экологического (и всякого иного) варварства — это вполне конкретные и подлежащие установлению, наказанию индивиды, учреждения, группы. И в данном случае ссылки на что-то другое (социальную систему, «объективные обстоятельства» и т.д., пусть в теории они необходимы) потому несостоятельны, что на практике позволяют вывести из-под удара вполне определенных преступников и даже убийц. Ведь не делаем же мы подобного в случае других преступлений: в принципе общество ищет и, найдя, наказывает конкретных преступников. Освобождать же от наказания «авторов» особенно социально опасных и масштабных катастроф-преступлений безнравственно и для общества и для индивидов; для отдельных людей и всей страны это просто самоубийственно.
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2006. № 4
К. Свасьян
О КОНЦЕ ИСТОРИИ ФИЛОСОФИИ
1
Нет сомнения, что говорить о конце истории философии можно, лишь имея в виду конец самой философии. Но что значит конец философии? Очевидно, некий факт sui generis, подлежащий не оспариванию или взятию под сомнение, а освидетельствованию. С другой стороны, конец философии — это вовсе не конец философствования. Скорее напротив, по оживлению последнего можно судить об упадке первой; от философствования философия отличается примерно по тем же признакам, по
5 ВМУ, философия, № 4
