CC BY
30
7. Mircha E. Istoriya very i religioznykh idey. T. 1. M.: Akademicheskiy prospekt, 2014.
8. Pigalev A. I., Yevdokimtsev D. V. Yan i In'. Istoriya filosofii. Entsiklopediya. Minsk: Interpresservis, 2002, s. 1347-1348.
9. Rubinshteyn R. I. Yegipetskaya mifologiya // Mify narodov mira: Entsiklopediya. T. 1. M.: Sovetskaya entsiklopediya, 1980.
10. Stepanov YU. S. Slovar' russkoy kul'tury. M.: Akademicheskiy prospekt, 2004, 991 s., s. 43, s. 48.
11. Tolkovaniye Biblii. http://otveti.org/tolkovanie-biblii/ otkrovenie/ 06/
12. Bol'shoy tolkovyy slovar' russkogo yazyka / Pod red. S. A. Kuznetsova, SPb.: Norint, 2000, 1536 s.
13. Slovar' russkogo yazyka / Pod red. S. I. Ozhegova, M.: Oniks, Mir i Obrazovaniye, 2007, 1200 s.
14. Tolkovyy slovar' russkogo yazyka / Pod red. D. N. Ushakova, M.: Khranitel', AST, Astrel', 2007, 912 s.
15. 15 Tolkovyy slovar' zhivogo velikorusskogo yazyka. Pod red. V. I. Dalya, M.: Olma-press, 2011, 2732 s.
ЯЗЫК В КОММУНИКАТИВНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
811.161.128 Е. П. Багирова
Тюменский государственный университет, Тюмень
ВАРИАНТЫ НАИМЕНОВАНИЙ ДЕТЕЙ В РУССКИХ ГОВОРАХ ЮГА ТЮМЕНСКОЙ ОБЛАСТИ
Аннотация: Лингвокультурологическое исследование посвящено анализу лексических единиц, репрезентирующих представление о ребёнке в народной культуре (на материале говоров юга Тюменской области). На основании интерпретации языковых единиц, функционирующих в сельском локусе, устанавливается наличие региональных вариантов общенародных и диалектных лексем, уточняются принципы и способы номинации, выявляются мотивы создания слов с прозрачной и имплицитной этимологией.
Ключевые слова: диалект, русские народные говоры, литературный язык и диалекты, диалектная и общенародная лексика, языковая картина мира, языковое сознание, возраст, ребёнок.
E. P. Bagirova
Tyumen State University, Tumen
THE VARIANTS OF NAMING OF CHILDREN IN RUSSIAN DIALECTS OF THE SOUTH PART OF TYUMEN REGION
Annotation: Linguo-culturological research is devoted to the analysis of lexical units representing the notion about a child in folk culture (on the material of the dialects of the south of the Tyumen region). Based on the interpretation of linguistic units functioning in a rural locus, the presence of regional variants of national and dialect lexemes is established, the principles and methods of nomination are clarified, and the motives for creating words with transparent and implicit etymology are identified.
Keywords: dialect, Russian folk dialects, literary language and dialects, dialect and national vocabulary, person, language picture of the world, language consciousness, age, child.
Предметом рассмотрения в данной статье стали лексические единицы, репрезентирующие
представление о ребёнке в народном дискурсе. Данная группа лексики является довольно многочисленной и разнообразной, что, вероятно, определяется внеязыковым фактором: в традиционной сельской культуре ребёнок - это не только продолжение рода, но и символ гармоничного семейного союза, то есть важнейшая составляющая человеческого существования, для вербализации которой требуется значительное количество языковых средств. Интерес к номинациям, маркирующим ребенка в сельском локусе, вызван тем, что языковой материал неразрывно связан с оценочными и этнокультурными концептами, отражающими ценностную картину мира. Кроме того, он аккумулирует возникающие в ментальном пространстве диалектоно-сителей бытийные, социально-исторические, мифологические, оценочные знания и представления о ребенке, его окружении, мистическом и одновременно прагматическом отношении к нему.
В русских старожильческих говорах юга Тюменской области существует большое количество существительных, называющих детей. Значительное число лексем характеризует ребёнка по возрасту. Детей младенческого возраста и новорожденных в ситуации повседневной коммуникации называют рожденец, нарождённый, новорожденный, дитятко, дитятя, дитя, дитё: Рож-дениц фсёгда шшасьтье (Аром.); Зьтки вёшализь для дитяти на очёпе (палке) (Юрг.) В зьпке, куды лёгёд дитё-то, дак холстом обошъЮт попе-речники-те (Н.-Тавд.); Робёнка-то новорожденной, дак переворачивам да подгуски ме-ням (Тюм.); Она норождённова-та ребёнка потхватила и бежать (Н.-Тавд.). Маркерами младенческого возраста могут стать прилагательные грудной, сисечный, пеленишной: Под груднова робёночкя подгуски стелём (Уват.); Ребёнок-от сисёшной, после году ишшо сосал груть (Н.-Тавд.); Сисёшно дитё куда спокойнее (Н.-Тавд.); Пеленали - пеленишной (Юрг.). Неявно статус младенца выражен и в лексеме поползень (ползающий или начинающий ходить ребёнок), результаты осмысления присущих младенцу качеств: Вот паползень-то, посадиш робёнка у кроватки, а он быстрёхонькё до стола доползет (Уват.).
Для обозначения младенца нередко используется нейтральная лексема 'ребёнок', которая может также употребляться для номинации подростка, юноши/девушки, взрослого человека, который для матери до сих пор остается маленьким ребёнком: Нековды было няньчить, положыш робёнка в зыпку, качяется днямы (Аром.); Здоровой робёнок-то, да куропесливой (своенравный) шыпко (Н.-Тавд.); Не перекармливай робёночка-та, а то упедь згадуёт (срыгнёт) (Н.-Тавд.); Ребёнок-от надокучливой, ково-то он фсё просид да шаритса (Н.-Тавд.) Ребёночек у ей такой вострошарой (зоркий) (Гол.). И ребёнка свово припарила (женила) (Тюм.).
Младенческий и детский возраст может обозначаться через прямое указание на количество лет: Мальчишко пять лет, беш штанов бегат, одна рубаха до колен (Гол.); Миня трёх лет сюда привезли/ (Тюм.) Я семи/ лет осталася от матери (Ялут.); Её (приёмного ребёнка) с пяти/ лед дочерью шшытают (Н.-Тавд.). Однако нередки
случаи, когда в функции возрастных номинаций, определяющих младенческий и детский возраст, выступают прилагательные, созданные по модели 'числительное + существительное с временным значением', или существительные с корнем -год-: А ево маленьково, трёхдённово кресьтили (Тюм.); Меня! трёхлетнюю мама увезла (Каз.); Она го-довушка была, ковда ихну семью-ту сослали (Н.-Тавд.); Ребёнок годовик - фсё бес штаноф ходит (Юрг.). Кроме того, обозначение детей малого возраста может обнаруживаться в общерусских и в диалектных единицах с корнем -мал-: Ма-лолеты (маленькие дети) ковды/ были (Каз.); Осенесь ф школу-ту пошол, малолетка быт, семи/ лет ишо не было (Н.-Тавд.); Он ышшо малыш был (Омут.); МЫ ордЫ боимся, малистюшэчки, а такс/ пакостливы (Каз.); Мальца-та не трош (Ярк.). Кроме того, характеризуют по признаку возраста номинации, появившиеся в результате перехода из атрибутивов в субстантивы: Тебя веть прогалят (высмеют) фсе - и старый и малый (Н.-Тавд.); У их и мал-от таарлакчивой (любящий болтать, говорить попусту) (Н.-Тавд.); По годам-то он малой, а долгун (высокий) (Уват.); Какой из ево оратель (пахарь), малой ишо (Н.-Тавд.). В диалектном дискурсе образования с корнем -мал- могут выступать не только маркером возраста, но и указывать на последовательность появления ребёнка в семье: Малой-то (младший) у их ф школу пошёл (Армиз.); Мала-та (младшая) у их подер-гулиста ростёт (Н.-Тавд.); Анна постаре, боль-шуха (старшая дочь), а малая только ф школу пошла ишшо (Н.-Тавд.).
Помимо слов, сформированных на базе общерусских легкоузнаваемых морфем (малолетка, малолет, робёнчишко, робенчишко, ребёночек, робятишонок, дитёшка, дитё), младенческий и детский возраст может обозначаться посредством номинаций, возникших в результате узуальных ассоциаций и метафорических переносов: Отса-то не стало я крупочка (маленькая), малюсинька была (Н.-Тавд.); Иё суды/ искорошну (крошечную, очень маленькую) привезли/, а чичяс уш ф Тобольске учитса (Уват.); А ково она была, ко-рыстенька (маленького возраста), а чичяс вот каг дефка вы/махала (Аром.); И кричит, и кричит робёнок-от, не хватат материнова-та молока, крошычка он (Н.-Тавд.). Последние по своей семантике двуслойны: они, с одной стороны, определяют объект номинации по возрасту (рациональная оценка), с другой стороны, - передают качественно-оценочный признак, обусловленный субъективным отношением к объекту номинации (эмоциональная оценка). Положительный коннотативный компонент значения эмоционально-оценочной лексики в данном случае отображает интимноласко-вый характер отношения взрослых к детям.
Дети, вышедшие из младенческого возраста, как правило, получают наименования, содержащие сему 'пол': У нас многие пацаны бороноволоками работают (Н.-Тавд.); Одна девочка умерла, корь унесла (Абат.); Из дела вы/шэл (отбился от рук) ты/, парень (Н.-Тавд.). Нередко это диминутивы, содержащие помимо смысла мотивирующей основы специальный морфологический показатель с семантическим компонентом 'быть меньшего разме-
ра по сравнению с другим объектом этого класса'. Чаще всего, они употребляются как оценочные с оттенком нежности: У них дефчёнчишка красива така, вы/растет, красавицэй будет первой (Н.-Тавд.); Пять пареньчёг бы/ло - фсе померли (Ис-ет.); Спокойный парнёнко, можно ево отпускать (Гол.); Большэгубой парничёк-от растёт (Тюм.). Данные диминутивы, сохраняя собственно уменьшительное значение, передают разнообразные эмоции и оценки, продиктованные индивидуальным, нередко сиюминутным, отношением говорящего к объекту номинации.
В отдельных речевых актах у аффиксальных образований со значением уменьшительности отмечается утрата эмоциональной оценки: Вроде здоровой мальчишко, а веньгун, ноёт и ноёт. (Ярк.) Сидели в грезе, вы/возюкалися парниш-шонки-те (Уват.); Парнишке шэсьть - семь лет, он уш едет пахать (Гол.). В драке зашы/бли у ево груть - не здыхоты, неково, едва отходили па-ренькЯ (Уват.); Парнишко-то пофселетно с удочкам сидит, кормит нас ры/бой (Н.-Тавд.). Морфологическая структура слова приведенных примеров указывает на положительные коннотации диминутива, но окружающий контекст и интонация говорящего делает эмоциональную-оценку нейтральной, а иногда и резко отрицательной: Такой пацаньчиг задериха (забияка), ко фсем пристаёт, а потом плачет (Ялут.); Мальчишко-то вертошарой: в госьтях разбегалса, только шы/льля калят, как по полу-ту бегат (Н.-Тавд.). По мнению М.Н. Крыловой, такие примеры нейтрализации оценочного значения отражают наметившийся в русском языке процесс стилистического опрощения уменьшительно-ласкательных слов, которые в живой речи нередко употребляются без всякого стилистического задания, как своеобразная «форма разговорности» [4, с.190].
Время взросления, становления ребёнка маркируется в речи реципиентов лексемами парень, молодяжник (юноша), девушка, девица, девка, деваха: Он кроткий парень, опходительный: не заревёт, не загафкает (Гол.); Девушку манят - дак города суля/т, а вы/манят - огороткоф не увидиш (Тюм.); Хто парнями называт, а я моло-дЯжниками (Тюм.); Ета ишо малинька, а девг>ха-та уш ф Тюмене учитса (Н-Тавд.) и др. Что интересно, указанные номинации могут закрепляться и за детьми, перешедшими во взрослое состояние: Суседной паренёк вы/училса летать, безбоезно водит самолёт-от (Н.-Тавд.); Парень из армии пришёл, робит, самодержательной такой (Н.-Тавд.); Девки пели, шы/ли невесьте платьте, за-шывали невесьтину красоту' (Вик.); Соседом у наз бы/л молодёшонек парнюха (Гол.); Вод дефка у нас одна, девятнацать лет (Упор.). Надо сказать, что номинация девка в диалектном дискурсе не содержит никакой отрицательной коннотации и широко употребляется в качестве дублета нейтрального слова девушка. При этом, данная лексема может использоваться в функции обращения к любой женщине без возрастного ограничения: Я, тебе, дефка, вот чё скажу' (Тоб.) Каки вы/, дефки, маловы/тныё (те, кто есть понемногу, но часто) (Омут.). Кроме того, в традиционной сельской культуре возрастные обозначения девица,
девчёнка, девка используются для номинации девушки, не прошедшей свадебный обряд: К саду подъежжает, сад-от росцветает, девицу воспевает (свадебная песня) (Ярк.); Дефкам скоро взамуш (Гол.); Даг дефка до свадьбы сидид дома, у родителей (Гол.); Когда мы ф дефчёнках были (до замужества) (Ярк.). Наименования молодуха, молодая и молодушка используют как по отношению к невесте (Выкупают молодуху, и увозят свата (Гол.); Молодую замуш выдали, молодую запросватали (песня) (Абат.); Дефки, молодушки играют (Аром.), так и к молодой жене (Жана моёва сына молодуха шшытатса (Н.-Тавд.); Молодушка-то у их касьтиром работат (Омут.). Жених в региональном дискурсе нередко маркируется посредством номинации парень: Парня бахтером звали, кавалером (Исет.); За знамова паренька дочь-ту выдали, с малых лет ево знали (Ярк.).
Возрастные номинации в сельском социуме способны реализовывать грамматическую семантику собирательности и количества. Так, например, удовлетворяют семантическому критерию 'множественность, мыслимая как целое' существительные хлопенята (дети), бродяжата (дети-бродяги), со-рвачьё (непослушные дети, озорники), чередоха (дети), малузготина (маленькие дети), рунище (дети в раннем возрасте), молодяжник (подростки): Куды мы такие хлопенята? Миня трёх лет сюда привезли/ (Тюм.); А дети-то чё, каг бродяжата ходят (Тюм.); Мать одна с еким сорвачьём справляца (Н.-Тавд.); Чередоха набежы/т, фсе яблоки пообрыват (Тюм.); Малузготина-то фсё бегат (Н.-Тавд.); Ру-нишшо у их - мал мала мене, самой старшой ишо только ф школу пойдёт (Н.-Тавд.); Молодяжник (подростки) ф клуп собралися (Ярк.).
Значение собирательности в говорах может быть выражено как типичными собирательными существительными, так и словами приобретающими значение 'множественность, мыслимая как целое' только в определённых контекстах: Безуёмны робетишка у сусетки-то, нечё с емя не могуд зьделать (Н.-Тавд.); Шшаз дитёшка нахальна, дай да дай (Тюм.); Дитёнками звали и щелядью звали (Юрг.) и др. Безусловно, чаще всего у подобных номинаций наблюдается традиционная аффиксальная репрезентация собирательного значения (словообразовательная мотивированность): дериваты с суффиксами (ребятьё, сорвачьё), -ят(а) (хлопенята, бродежата), -н(я) (ребятня, челедня), -в(а) (пацанва!, детва), -от(а) (школо-та) и др. Однако значительная часть региональных существительных со значением количества -это производные слова, образованные безаффикс-ным путем: Йш, челёда разбегалась (Абат.); И фся орда за ним понеслась (Абат.); Со фсёй челедью припёрлася ф кино-то, а ково оне ишо понимают (Н.-Тавд.); Ёвоно руно вы/бежали, сэла арда, у со-сетки-то (Н.-Тавд.); Алакша окружы/ла (Вик.); Такую рощу привезла - мал мала меньшэ (Гол.); Озорны/е, маль, сидели за партой (Гол.); Ну чево саранчя навалилась? (Слад.); Один самовар был да ребятишэк табун (Слад.) Умер муш у меня дома. Осталась я/ с табуночком, у меня их четверо осталось (Ваг.). Как правило, собирательное значение у данных лексем является результатом развития прямого значения на основе
метонимического или ассоциативного переноса (семантическая мотивированность): орда ^ татарское войско [2]; руно ^ диал. куча, стая, косяк [5]; саранче! насеко-
мое, перелетающее большими массами [2]; челядь ^ устар. прислуга, дворовые слуги [2]; табун ^ стадо копытных животных, пасущихся вместе [2].
Сдвиг значения (появление дополнительного созначения 'совокупность детей') в данных словах был возможен в связи с тем, что уже изначально они называли конкретный предмет внешнего мира, представляющий собой множество объектов определенного рода (табун лошадей, орда фашистов, руно рыбы и т.д.). Поэтому в новом контекстном окружении они выступают практически в своём исходном значении. Маркером перехода данных номинаций в класс квантификаторов со значением 'совокупность детей' становится значительное расширение их сочетаниемости: У ней ребятишэк табун (Слад.); Руно ребяток у ей наплоди/лося (Н.-Тавд.); Орда у ево робятишэк (Исет.).
Имеющийся фактический материал убеждает в том, что в тюменских говорах возрастные номинации с грамматической семантикой собирательности и количества относятся к лексике развивающейся и пополняющейся. Об этом говорит, например, существующее в говоре многообразие аффиксов, формирующих собирательное значение, а также активно обновляющаяся группа семантически ёмких производных образований, конструируемых как на базе общерусских, так и диалектных основ. Возможно, это объясняется тем, что в сельском локусе не столь актуальна половая дифференциация детей, чем, например, взрослых, для которых пол, возраст и социальный статус являются важнейшими критериями дифференциации. Не случайно, представление о совокупной множественности соотносится в речевой практике диа-лектоносителей с представлением об индивидуальной незначимости каждого из именуемых объектов в силу их недеференцированности по признаку пола (хлопенята, детва, дитёшка, моло-дяжка), по размеру (маль, мелюзга!, малузготина, мелкота) и слабой дифференциро-ванности по особенностям поведения (сорвачьё, бродяжата, саранча) [см. об этом: 3, с. 17]. По мнению М. М. Угрюмовой, «обусловил восприятие детей как нечленимого множества традиционный уклад жизни крестьян, основанный на коллективном бытовании» [6, с.14].
Локальные наименования детей в тюменских говорах информируют не только о возрасте. Они могут характеризовать поведение ребёнка, отображать особенности его физического и психического развития, указывать на положение в семье, оценивать внешний вид и прочее. Так, в наших материалах обнаруживается широкий спектр обозначений ребёнка по таким чертам характера, обусловливающим особенности поведения, как хитрость (увёртистой), упрямство (сбрындик, кобеня, ерепеня, кобенистой, самоправный), предрасположенность к шалостям (шалман, шалманко, шалопут, шалопутник, вертошарой) и к капризам (нявгун, выкомура). Значительна по объему группа слов, имеющих значение 'тот, кто много плачет': безуёмноголосой, веньгг>ч, веньгуня,
веньгуля, веньгун, веньгуньчик, веньгуша, ба-злун, гнусило, ревун, стонота, ревливой и др.
Указанные номинации большей частью образованы при помощи суффиксов от общерусских и хорошо известных диалектоносителям локальных глаголов: веньгать (хныкать, говорить плаксивым голосом, капризничать), базлать (сильно плакать, реветь), гнусеть (плакать), голосить (громко плакать), стонать, реветь. По нашим наблюдениям, данная лексическая группа является достаточно продуктивной по репрезентативности. Вероятно, это можно объяснить сложившимся в говоре стереотипным восприятием детей младшего возраста. Респонденты считают, что их эмоциональное состояние чаще всего проявляется именно слезами из-за возникающей сложности в выражении чувств и ощущений в словах.
На наш взгляд, народное стереотипное восприятие ребенка нашло свое воплощение в речевой презентации непоседливого ребенка. По мнению информантов, нет ничего противоестественного в том, что дети подвижны и неусидчивы, что они с неуёмной активностью и любознательностью исследуют окружающий мир: юлёха: С таким юлёхой разя наша баушка управица, веть не посидит, бегат ы бегат (Н.-Тавд.); бегунец: Помене-то у их парнишко бегунец росьтёт, несколь дома не сидит, фсё куды-то бежать надо (Н.-Тавд.); егошыло: Ну, и егошы/ло, топат и топат по ызбе (Н.-Тавд.); вертоватой: Вертоватой парнишко-то, такой проныра, куда юркнул упеть (Н.-Тавд.); вертячёй: Вот у нашэй Дарьи уш такой вертячёй робёнок, а ещё маленькой (Ярк.); воструха: Такой воструха дак - ф кино да ис кина (Уват.); егошыловой: Какой робёнок-от егошы/ловой - на месьте ды/рья вертит (Уват.) и др.
Большим количеством примеров в исследуемых говорах представлены номинации со значением 'непослушный ребенок'. В деревенском социуме непослушание расценивается как отклонение от нормы, поэтому в лексических единицах этой группы зачастую эксплицируется отрицательная оценка носителя номинации: поперечина (привередливый, непослушный ребёнок), задируха (драчун), варнак (хулиган, озорник), сорвач (большой проказник, озорник), вершован (хулиган), шаклея (проказник), жиган (озорник, хулиган), каприза (капризный, непослушный ребёнок), безуёмной (чрезмерно непослушный), дикошарой (непослушный, озорной), прокудистой, диканящей (непо-слушлый, шаловливый), подстрелёнок (сорванец, шалун), неслушенной, разварнг>ченной, вар-нацкой (непослушный ребёнок) и др. Региональные номинации со значением 'непослушный ребёнок' возникают как на базе общерусской, так и диалектной лексики: поперечина ^ перечить; сорвач ^ сорванец; каприза ^ капризный; задируха ^ задирать в значении вызывать на ссору, драку; прокудистой ^ прокудить (диалектное проказничать ); диканящей ^ дикг>ниться (диалектное 'шалить, баловаться, хулиганить'). Однако имеются образования, созданные на основе метафорического переноса. Так, например, номинация шаклея в говоре может употребляться как в прямом значении (диалектное 'мелкая рыбка уклейка'), так и переносном ('проказник'): Ну шаклея, везде
лезёт, проказит (Н.-Тавд.). Надо сказать, что в группе слов, характеризующих поведение ребенка, значительное количество лексем структурируется метафорически, находя образное воплощение в единицах вторичной номинации. В основе таких слов всегда лежит ассоциативный характер человеческого мышления, поэтому «вторичная номинация в определённой степени актуализируется фоновой информацией» [1, с. 38]. При этом ассоциативные признаки, реализованные при косвенной номинации, могут соответствовать смысловым признакам непрямого значения, а могут соотносятся лишь с фоновым знанием носителей языка о реалии: шамела (шустрый, непоседливый ребёнок) и шамела (метла, помело); шарага (неповоротливый, нескладный) и шарага (приспособление для наматывания пряжи); юла (непоседливый ребёнок) и юла (детская игрушка, волчок); трясогузка (ветреная, легкомысленная, непоседливая девушка) и трясогузка (птичка отряда воробьиных) и др. Нередко мотивы, послужившие основой вторичной номинации, ускользают. Как правило, это касается таких ситуаций, когда семантика толкуемого слова отличается неопределённостью. Например, лексема чалдон / челдон в русских говорах юга Тюменской области используется в прямом значении 'коренной сибиряк' (Челдоны-то -сибиряки/, а самоходы - из России. Вик.) и в переносном 'упрямый, несообразительный человек' (Чисто челдон, нечё не понимат. Уват.). Причины семантических изменений слова, повлекших за собой его метафоризацию, в данном конкретном случае установить трудно. Возможно, новое значение стало фактом интуитивных знаний диалектоносите-ля или результатом его свернутого умозаключения.
Судя по имеющимся материалам, продуктивной по репрезентативности является группа номинаций, в которых актуализируются признаки физического формирования детей подросткового возраста. Данный тип лексики представляет собой экспликацию положительной и отрицательной оценки физических признаков ребёнка: чибрик, нерослёной (маленький, низкорослый), ослопан (рослый, здоровый физически), худерьбе!, ху-дерьбушка, жихарко, худерьбистой, тощавой, худюсенький, худящий, худеющий, щуп-лающей (очень худой, тощий), изморыш (слабый, худой), зателёпыш (дородный, толстый), долгун, взросляной, взрослящей, дылда (высокого роста), наяцкой (рослый, стройный), росляной (рослый, высокий, крупный) и др. Приведённые примеры маркирования детей в речевой практике диа-лектоносителей интересны семантической структурой номинаций, осложненных коннотативностью, которая позволяет различить слова по степени эмоционального напряжения, нюансам экспрессивной окраски и эмоционально-экспрессивной оценке (шутливое, ласкательное, неодобрительное, ироничное, бранное, презрительное и прочее): Валова (толстая, неповоротливая) - как квашня (Гол.); Ну ты/ и дылдла настоящий, телеграфной столп (Уват.); Парнишко-то шшупляюшшой, и брат екой жо, едва на ногах стоит (Н.-Тавд.). До чё он на телишко-то худерьбистой да тонкой (Н.-Тавд.) и др.
Нередко в региональном локусе для отображения признаков физического развития детей ис-
пользуются вещеморфные и зооморфные метафоры, совмещающие функции образной и эмоционально-оценочной номинации. Так, например, оба типа метафор могут опосредовано указывать на признак роста, относительную крепость и взрослость носителя номинации, а также передавать оценку говорящего: сутунок (прям. знач. - «длинное толстое полено») - 'сильный физически, здоровый, полный, крепкий' (Как на опаре киснут, ка-ки сутунки парни-те у их, полнушши да здоро-вушши. Н.-Тавд.); опестун / опестюй (прям. знач. - «медведь») - 'неповоротливый, очень толстый' (Он зьдись и не пролезёт, такой опестун. Н.-Тавд.); кобылка (прям. знач. жеребёнок-самка [2]) -'крепкая, здоровая, активная девочка-подросток' (Выкатились на кружевинку (полянку) молоденьки кобылки, смеюца, в лапту' играют. Завод.). Нередко оценка физических параметров наблюдаемого объекта поддерживается в речи диалектоно-сителей сравнительной конструкцией: Робёнок-от у ей родилса худюсенькой, што ободранной заес, а сичяс поедат, поправляца (Н.-Тавд.). Яркие примеры образного восприятия объекта номинации, его самобытной интерпретации и оценки обнаруживаются в региональной фразеологии. Внутренняя форма составных компонентов фразеологизма позволяет развернуть лексический образ в более сложную и метафорически многослойную структуру, способствующую созданию функционально-семантического поля оценки: Верста! коломенска (высокий человек), дылда (Юрг.); Пикг>н прошло-годьний (о худощавом, долговязом человеке) -кто худенький да высокий (Юрг.); А Колька-то блыкень блыкнём (здоровый сильный парень) вы/махал, как фкоцат, так вусмерть (Упор.).
Привлеченный для исследования материал, таким образом, показывает, что в группе слов, определяющих ребенка по физическим признакам, самое большое количество номинаций имеет значение 'худой ребёнок'. Возможно, это связано с тем, что в сельской культуре традиционно представлен только один этнически выраженный типаж внешности ребенка, отличающийся ригидностью, консервативностью и резистентностью к социальным изменениям: активный, здоровый, дородный, статный, с румянцем и крепким телосложением. Ребенком, отвечающим указанным физическим признакам, принято гордиться: До чё он здоровой да краснокровой (румяный, пышущий здоровьем) (Н.-Тавд.); У их фсе парьни кряжуныI (здоровые, крепкие) ростут, коренасты таки (Н.-Тавд.) Дети у меняя молодые, здравые (сильные, крепкого сложения) были (Тюм.) Весь в оца, екой жо кре-жасто-коренастой, ишшо пошыре ф плечях-то будёт (Н.-Тавд.); Дефщёнка-та баска растёт, здорова да румяна (Ишим.). Худой ребенок в диалектной картине - это ребенок нездоровый, слабый (Одна худерьба парнишко-то ростёт, болет ли чё ли? Н.-Тавд.). А здоровье - это одна из «важнейших бытийных категорий и ценностей в народном мировидении», его утрата «нарушает равновесие мира, поэтому для восстановления равновесия важно обеспечить условия постоянного присутствия здоровья как основы жизни человека» [7, 249]: Приехал внук-от на каникулы, такой
жы/харко (худой, болезненный), худой да тошшой, баушка ево откормид за лето (Уват.).
Судя по приведенным иллюстрациям, в вариантах именований детей в сельском локусе обнаруживается как возрастная оценка реципиента, так и его ассоциативно-образная характеристика, нередко построенная на метафоре, являющейся результатом активной познавательной деятельности говорящего. Значительную роль в конструировании ассоциативно-образных представлений играет выстроенная в речевой практике диалектоносителей система оппозиций, обладающих бинарным характером: ослопан (здоровый, физически крепкий ребёнок) - изморыш (слабый, худой ребёнок), жоркой (ненасытный, прожорливый) - замора (ребёнок с плохим аппетитом), морёной (медлительный, неповоротливый) - егошливый (очень подвижный, суетливый), долгун (высокий) - чибрик (маленький, низкорослый) и др. Ряд оппозиций, характеризующих ребёнка в тюменских говорах, представлен однокорневыми лексемами, противоположность значений которых определяется различными приставками, например, разговорной (разговорчивый, словоохотливый) - неразговорной (необщительный, молчаливый). Подобные отрицательно-приставочные прилагательные активно используются в речевой практике сельских жителей. Актуальны в региональном локусе приставки не- и без-, способные сформировать контрастное значение в сравнении с бесприставочными формами. Отрицательно-приставочные прилагательные могут определять ребенка по особенностям речевой деятельности (неразговорной), умственным способностям (непамятливой - забывчивый, рассеянный), чертам характера и поведенческим характеристикам (нелестливой - неласковый; беззаворотной / непутящей - легкомысленный; неповоротный / непоспешной - нерасторопный; беззаклишно-непослухмяной / неслушенной - непослушный; невыворотной - ленивый; безуёмной - чрезмерно непослушный; безуёмноголосой / безутышноголосой - тот, кто беспрестанно плачет), физическим особенностям (нерослёной / неросляной - низкорослый; нескладушной - плохо сложенный, нескладный). Дифференциальный признак негативно-приставочных лексем позволяет осуществлять четкую классификацию носителей номинаций через оценку их характера, способностей, психических и физических признаков, а также передать прагматическую информацию, отражающую определённое отношение говорящего к объекту маркирования: Нелесливой внучёк-от, как шастом отталкиват (Н.-Тавд.); Сын-от у хозяйки какот непутяшшой, беспутной вырос, таки/ и поступки делат (Завод.); Безуёмны робетишка у сусетки-то, нечё с емя не могуд зьделать (Н.-Тавд.); Покою-то тожо нетука: робёног за стенкой безутышноголосой, день-деньской ревёт, откулечя екой рёв берётса (Тавд.). Кроме того, отрицательно-приставочные прилагательные, являя собой один из полюсов бинарной оппозиции, позволяют увидеть существенные различия в значимости положительного и отрицательного оценивания объекта номинации. Акцентирование внимание диалектоносителей на негативной оценке ребёнка объясняется, скорее
всего, отношением к ситуациям отклонения от нормы в конкретном коллективе, осуждению и изживанию недолжного.
Таким образом, в народной культуре на языковом уровне достаточно отчетливо выражается система представлений о ребёнке (возрастная стратификация, внешний облик, физическое и психическое развитие, положение в семье, речевые способности и т.д.) и его стереотипном образе. Группа слов, репрезентирующая представления о ребёнке в народной культуре, является относительно устойчивой в своем составе, пополняемой больше за счет образно-оценочных номинаций, определяющих внешние и внутренние характеристики носителя. В связи с относительной локальной замкнутостью и бытованием преимущественно в устной разговорной речи семантическое наполнение данной лексики отражает наиболее значимые компоненты языкового сознания жителей тюменского региона. Она аккумулирует семантические, психологические, идеологические традиции социума, который ею пользуется и бережно сохраняет в ходе исторического развития. Кроме того, наименования детей в деревенском локусе отображают наметившиеся языковые тенденции к преобразованию структуры лексических маркёров, трансформации семантического объёма слова, развитию семантики и грамматических форм, кумуляции нового культурного опыта носителей традиционной культуры.
Список литературы
1. Дьяченко А. П. Метафоры и терминологически устойчивые выражения. М.: Новое знание, 2003. 428 с.
2. Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка: В 3 т. М.: АСТ, Астрель, Харвест, 2006.
3. Крылова А. Б. Структура диалектных собирательных имён существительных в современных вологодских говорах: автореф. дис. ...канд. филол. наук (10.02.01) / Крылова Анна Борисовна; Вологодский государственный педагогический университет. Вологда, 2010. 20 с.
4. Крылова М. Н. Особенности употребления оценочных существительных в современной фантастике // Перспективы Науки и Образования, 2013. №5. С. 190 - 194.
5. Словарь русских старожильческих говоров юга Тюменской области / под ред. С. М. Беляковой. Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2014. В.2т. Т. 1. - 400 с., Т.2. - 516 с.
6. Угрюмова М. М. Лингвокультурологический портрет ребенка в говорах Среднего Приобья: автореферат дис. ... канд. филол. наук. Томск, 2014. 22 с.
7. Усачёва В. В. Магия слова и действия в народной культуре славян. М, 2008. 366 с.
Сокращенные наименования районов Тюменской области
Абат. - Абатский, Армиз. - Армизонский, Аром. -Аромашевский, Берд. - Бердюжский, Ваг. - Вагайский, Вик.
- Викуловский, Гол. - Голышмановский, Завод. - Заводо-уковский, Исет. - Исетский, Ишим. - Ишимский, Каз. - Казанский, Н.-Тавд. - Нижнетавдинский, Омут. - Омутин-ский, Сладковский - Слад., Сорок. - Сорокинский, Тоб. -Тобольский, Тюм. - Тюменский, Уват. - Уватский, Упор. -Упоровский, Юрг. - Юргинский, Ялут. - Ялуторовский, Ярк.
- Ярковский. References
1. D'yachenko A. P. Metafory i terminologicheski ustoychivyye vyrazheniya. M.: Novoye znaniye, 2003. 428 s.
2. Yefremova T. F. Sovremennyy tolkovyy slovar' russkogo yazyka: V 3 t. M.: AST, Astrel', Kharvest, 2006.
3. Krylova A. B. Struktura dialektnykh sobiratel'nykh imon sushchestvitel'nykh v sovremennykh vologodskikh govorakh: avtoref. dis. ...kand. filol. nauk (10.02.01) / Krylova Anna Borisovna; Vologodskiy gosudarstvennyy pedagogicheskiy universitet. Vologda, 2010. 20 s.
4. Krylova M. N. Osobennosti upotrebleniya otsenochnykh sushchestvitel'nykh v sovremennoy fantastike // Perspektivy Nauki i Obrazovaniya, 2013. №5. S. 190-194.
5. Slovar' russkikh starozhil'cheskikh govorov yuga Tyumenskoy oblasti / pod red. S. M. Belyakovoy. Tyumen': Izd-vo Tyumenskogo gos. un-ta, 2014. V.2t. T.1. 400 s, T.2. 516 s.
6. Ugryumova M. M. Lingvokul'turologicheskiy portret rebenka v govorakh Srednego Priob'ya: avtoreferat dis. ... kand. filol. nauk. Tomsk, 2014. 22 s.
7. Usachova V. V. Magiya slova i deystviya v narodnoy kul'ture slavyan. M, 2008. 366 s.
УДК 81
Г. В. Басенко, Г. Г. Матвеева Донской государственный технический университет, Ростов-на-Дону
РОЛЬ РЕЧЕВЫХ ШТАМПОВ В РЕАЛИЗАЦИИ АССОЦИАТИВНЫХ ОТНОШЕНИЙ (ПРАГМАЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
Аннотация: Статья посвящена рассмотрению воздействия идеологизированных речевых штампов на ассоциативные отношения у Получателя текста. На примере перлокутивного прагма-лингвистического эксперимента выявляются ассоциативные оценивающие отношения у Получателя текста при восприятии им идеологизированных речевых штампов из текстов Конституций России в советский (К.1918г., К.1924г., К.1936г., К.1977г.) и постсоветский (К.1993г.) периоды.
Ключевые слова: идеологизированный речевой штамп, конативная функция, перлокутивный праг-малингвистический эксперимент, скрытое воздействие, текст Конституции.
G. V. Basenko, G. G. Matveeva
Don State Technical University, Rostov-on-Don
THE ROLE OF SPEECH CLICHÉS IN THE REALIZATION OF TEXT RECIPIENT'S ASSOCIATION (PRAGMALINGUISTIC ASPECT)
Annotation: The Article is devoted to the investigation of speech clichés influence on the text recipient's association. Based on the example of perlocutive pragmalinguistic experiment, the text recipient's associative evaluation is identified by his perception of the ideologized speech clichés from the Constitutions of soviet (C.1918, C.1924, C.1936, C.1977) and post-soviet (C.1993) periods.
Keywords: ideologized speech cliché, conative function, perlocutive pragmalinguistic experiment, implicit influence, text of the Constitution.
В статье рассмотрен прагмалингвистический эксперимент, доказывающий влияние речевых штампов на актуализацию конативной функции речевого общения. Прагмалингвистический термин «конативно-направленный этап речевого акта адресанта» введен для выражения его речевой деятельности, непосредственно регулирующей поведение адресата в речевом общении «здесь и сейчас». Она может быть реализована путем побуждения к действию, к ответу на вопрос, путем сообщения новой информации и др.
Этот термин противостоит прагмалингвисти-ческому термину «эмотивно-ориентированный этап речевого акта адресанта», который используется
