CC BY
25
Далеко не все благополучно в национально-культурном развитии национальных меньшинств Казахстана — немцев, уйгуров, корейцев8. Кстати, и сам Д. А. Кунаев вынужден был признать, что к 1986 году не удалось завершить строительство немецкого театра в Алма-Ате и нового здания для уйгурского и корейского театров9.
Наконец, в 60-е — 80-е годы постепенно, но неуклонно обострялась языковая проблема в республике. Падала роль казахского языка в жизни нации, за 30 лет в Казахстане было закрыто около 1000 национальных школ10. Слабо знало казахский язык и русскоязычное население республики. Все это и вызвало особый ажиотаж и политические эмоции в республике в ходе дискуссий о государственном языке в конце 80-х годов, немало было перекосов и при проведении Закона о государственном языке в жизнь.
Конечно, со страниц книги воспоминаний Д. А. Кунаев предстает достаточно сложной и неоднозначной политической фигурой, не просто как консерватор и ретроград. Многие его наблюдения и замечания наводят на серьезные размышления в наши дни. Например, все ли было так негативно и отрицательно в опыте политического руководства массами в СССР в прошлые десятилетия. Тот же Д. А. Кунаев, безусловно, учитывал в своей работе прихологию и настроения масс, умел добиваться конечных результатов, что обеспечивало ему немалую поддержку в обществе. С этими проблемами сталкиваются в наши дни все политические лидеры стран СНГ, в том числе России.
Естественно, к личности Д. А. Кунаева можно относиться по-разному, можно спорить и не соглашаться со многими его выводами из книги воспоминаний. И все же, думается, мемуары Д. А. Кунаева представляют определенный интерес для тех, кто хочет самостоятельно, через сопоставление разных точек зрения, разобраться в непростых проблемах политической истории СССР последних десятилетий.
Форстман Г В , Мамонов В Ф
В ВОЛЬТЕРАХ НЕКТО ВЕРТ
Знакомый профессор-историк, человек неглупый и желчный, так отозвался о решении Комитета по высшей школе рекомендовать в качестве учебного пособия вузам книгу Н. Верта «История Советского государства. 1900—1991»1: «Ну вот и нам, историкам, дали в Вольтеры некоего Верта».
Замечание резкое и не вполне справедливое. Тот, кто внимательно следит за изданием учебной литературы по отечественной истории, вряд ли усомнится в правильности вывода, к которому, видимо, пришли работники комитета: наши российские историки ни все вместе, ни кто-либо в отдельности в обозримом будущем не смогут написать сколько-нибудь приемлемый учебник для вузов. Предпринимавшиеся за последнее время в этом плане попытки были настолько неудовлетворительными, что не оставляют на сей счет ни малейших сомнений. О каком учебнике может вообще идти речь, есЛи даже программу по истории для бакалавров дебатируют вот уже несколько лет: но и она все еще очень далека от завершения.
Иное дело, является ли действительно книга Н. Верта той самой находкой, которая может вывести наших историков из затруднительного
8 См.,например. Франк А. Чувство дома// Комсомольская правда.— 1988.— 30 сентября.
9 Кунаев Д. А. О моем времени.— С. 232.
10 См. Айталиев А. Трудные дороги братства //Правда.— 1990.— 29 августа.
1 Верт Н. История Советского государства.— М., 1992.
М
положения, в котором они (во многом по своей собственной вине) оказались. В этом смысле сомнения нашего скептически настроенного коллеги кажутся довольно обоснованными, при том, что книга Н. Верта имеет целый ряд достоинств и несомненно нравится студентам.
Нашим студентам, да и читателям вообще, основательно усвоившим еще со школы, что история едва ли не самый скучный предмет, работа Н. Верта кажется совершенно неожиданной по занимательности, легкости, а часто и изяществу стиля. У нас так не пишут, быть может, во всяком случае в учебниках. Другое выгодное отличие — книга написана в одном ключе, для нее характерны единый взгляд, единая авторская концепция, единый подход. Правда, сама эта концепция порой даже раздражает в той ее части, где речь идет о том, что Россия не просто отсталая страна (и была такой вобщем-то всегда), а ее история по крайней мере за последние 93 года — какой-то чудовищный набор преступлений и глупостей. Но ведь и наши российские историки постоянно доказывают то же самое, и уже не только молодежь, а и себя убедили в том, что дело обстоит именно так. Н. Верт же все-таки находит, по крайней мере, иногда в российской истории и некоторые отрадные факты.
Наконец, едва ли не сенсацию производит Н. Верт на нынешних студентов, когда свободно рассуждает о капитализме и империализме (что конечно не позволительно делать сегодня нашим отечественным историкам). Он даже о кулачестве говорит не только в восторженном тоне, вот какой смелый! Одним словом успех книги обеспечен и он далеко не случаен.
А при всем том, на взгляд специалиста, сплошь и рядом поражает то, что принято называть «легкостью необычайной» при подходе автора к весьма и весьма серьезным вопросам. Прежде всего это касается самой методологии отбора и анализа фактов, да и построения концепции в целом. Н. Верт один из тех довольно редких сегодня профессиональных историков, которые, по сути дела, весь процесс развития государства и общества привыкли рассматривать главным образом как деятельность премьеров, президентов, генсеков и вообще людей выдающихся или по крайней мере высокопоставленных. В рамках этой концепции практически вся история Советского государства сводится в значительной мере к действиям его руководителей, причем в основном к их соперничеству в борьбе за место во властной иерархии. Это находит отражение в названиях некоторых глав и разделов: «Хрущевские годы», «Междуцарствие», «Революция Горбачева» и др. Но особенно это бросается в глаза при чтении текста. Так, освещение работы XIX съезда ВКП(б) сведено в значительной мере к личному соперничеству Маленкова и Хрущева. Эта линия проводится при оценке событий после смерти Сталина и материалов XX съезда КПСС, истории борьбы с «антипартийной группой» в 1957 году и отставки Хрущева. Аналогичные подходы имеют место и при освещении последующих периодов истории Советского государства, включая время горбачевской перестройки (см. стр. 334— 335, 337 — 338, 354, 357—358 и 393).
Автор не затрудняется поиском причин, вызвавших перестроечные процессы. Он привычно отталкивается от тезиса о нежизнеспособности системы в СССР, а дальше уже идет рассказ о герое Горбачеве, ценность реформ которого он видит в том, что начатые под лозунгом «реконструкции» советского общества, они на деле привели к разрушению системы и распаду Советского Союза. Серьезный анализ событий, по сути дела, подменяется публицистикой, причем весьма заурядной.
Этот весьма облегченный подход характерен для отбора фактов, их сопоставления, интерпретации. Порой складывается такое впечатление, что автор зачастую не пытался даже проверить правильность сообщаемых им фактов. Читая эту книгу, сплошь и рядом сталкиваешься с вещами, которые
либо давно уже опровергнуты, либо никогда не принимались всерьез историками. Взять, к примеру, версию о характере руководства СССР в первые дни войны, не придуманную правда, но зато вполне добросовестно повторяемую Н. Вертом. Согласно этой версии, Сталин настолько растерялся в первые дни войны, что фактически устранился от руководства страной. Отметив это, Верт уточняет далее, что, по-видимому, государством тогда руководили Тимошенко и Жуков. Известно, что такая версия бытовала (правда, главным образом среди литераторов, а не среди историков) в конце 50-х — начале 60-х годов, когда многие архивные материалы, да и не только архивные материалы были «за семью печатями». Но сейчас-то они известны. Впрочем в данном случае не надо было даже заглядывать в архивы, достаточно было прочитать известные мемуары Жукова, в которых отмечается, что именно в первые дни войны (с 22 по 26 июня) он был представителем Ставки на юго-западном фронте, и поэтому не только страной в целом, но даже генштабом практически не мог руководить. Вернувшись же в Москву, был срочно вызван в Кремль, где и застал Тимошенко, стоявшего навытяжку перед Сталиным в его кабинете. Комментарии, как говорится, излишни. Вряд ли Н. Верт не читал Жукова. Конечно же, читал. Но, видимо, версия о растерянности Сталина показалась ему настолько интересной, что он пренебрег противоречившими ей фактами.
И подобные вещи встречаются довольно часто. Н. Верт пишет, например, что после войны правительство решило «прибрать к рукам» крестьянство, усилив за ним контроль. Только за один 1946 год, говорится в книге, были возвращены в колхозный фонд 4,7 млн. га земель, «незаконно присвоенных колхозниками». Но известно ведь, что на самом деле сюда входили и земли, которыми пользовались и промышленные предприятия, и жители городов на незаконных основаниях. А таких земель было много.
На стр. 342 автор пишет: «В рекордном урожае зерновых 1956 года (125 млн. т) доля целинного хлеба составила 50%. Неожиданный успех сыграл не последнюю роль в утверждении Хрущева в качестве неоспоримого лидера на XX съезде партии». Непонятно, однако ,каким образом урожай, собранный в августе-сентябре 1956 года на целине, «сыграл не последнюю роль в утверждении Хрущева в качестве неоспоримого лидера на XX съезде партии», который, как известно, состоялся в феврале того года.
Когда читаешь такие вещи, неудобно как-то становится за автора, а также редакторов. Это не обратило бы на себя внимание во Франции (книга и писалась в общем-то для французских студентов), но в России-то подобных ошибок при издании не следовало бы допускать.
При всем том думается, что ценность книги бесспорна. Известно, что многие авторы на основе французского издания пытались не раз опровергнуть оценки и взгляды Верта, касающиеся истории России, опираясь на отдельные высказывания, приводившиеся авторами разных книг, брошюр, статей. Теперь каждый имеет возможность прочитать книгу целиком, самостоятельно оценить ее и сделать свои выводы. И в этом смысле Комитет по высшей школе правильно сделал, что помог опубликовать книгу Н. Верта. Иное дело, что ее следовало бы при подготовке к изданию повнимательней отредактировать, устранив хотя бы явные ляпсусы» Или, по крайней мере, не давать ей гриф учебного пособия.
Новоселов В. Н.
ИСПОВЕДЬ СТАЛИНСКОГО АПОСТОЛА.
В исторической литературе ближайшему окружению Сталина до сих пор уделяется недостаточное внимание. К тому же, не получив глубокой разработки в историографии, страницы их биографии разошлись в сотнях
П
