CC BY
15Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях
Па1аюрюош: еп %ропю, еп ярооюяю, еп егбег
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии № 1 (17) 2022
ev "Проа^,
rrvTOApl
<2.
ПАААЮРШЛА ДРЕВНЯЯ РУСЬ Я>
личной
Л. В. Мининкова
В. В. Мильков об исторической мысли Древней Руси
УДК 930.1(470+571) DOI 10.47132/2618-9674_2022_1_82 EDN HWPSSL
Аннотация: Одной из важных проблем творчества российского ученого В. В. Миль-кова являлась история философской и исторической мысли русского средневековья. Актуальность постановки данной проблемы определяется вопросом о степени зависимости русских исторических произведений от культурного интертекста средневековья, строившегося на основе христианского Священного Писания. Не отрицая такую зависимость, В. В. Мильков убедительно показывал, что в выборе объекта своего философско-исторического осмысления, в своих оценках русские книжники, следуя этому интертексту, сохраняли свою самостоятельность в качестве авторов. Их положения были оригинальны и позволяют судить об оригинальности русских средневековых исторических сочинений.
Ключевые слова: В. В. Мильков, Иларион, Лука Жидята, русская средневековая историография, теория казней Божьих.
Об авторе: Людмила Владимировна Мининкова
Доктор исторических наук, профессор кафедры отечественной истории Средних веков и Нового времени Южного федерального университета. E-mail: lvmininkova@sfedu.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6116-0513
Для цитирования: Мининкова Л В. В. В. Мильков об исторической мысли Древней Руси // Палеоросия. Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2022. № 1 (17). С. 82-90.
Статья поступила в редакцию 01.01.2022; одобрена после рецензирования 28.01.2022; принята к публикации 31.01.2022.
Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas
Palaiopwoia: ev cpovw, ev ppoowpw, ev ei8ei Scientific journal of Saint-Petersburg Theological Academy № 1 (17) 2022
ev "npoaoiy, ^ -
<2.
ÜAAAIOPQSIA
äpebhhh pyct
Ludmila Mininkova
V. V. Milkov on the Historical Thought of Ancient Russia
UDK 930.1(470+571) DOI 10.47132/2618-9674_2022_1_82 EDN HWPSSL
Abstract: One of the important problems of the work of the Russian academic V. V. Milkov was the history of the philosophical and historical thought of the Russian Middle Ages. The relevance of the formulation of this problem is determined by the question of the degree of dependence of Russian historical works from the medieval cultural intertext, which wasbasised on Christian Holy Scripture. Without denying such dependence, V. V. Milkov convincingly shows that in choosing the object of their philosophical and historical understanding, in their assessments, Russian scribes, following this intertext, maintained their independence as authors. Their positions were original and allow us to judge the originality of Russian medieval historical writings.
Keywords: Milkov, Ilarion, Luka Zhidiata, Russian Medieval Historiography, the Theory of God's Executions.
About the author: Ludmila Mininkova
Doctor of History, Professor of the Department of Russian history of the Middle Ages
and modern time at the Southern Federal University.
E-mail: lvmininkova@sfedu.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6116-0513
For citation: Mininkova L. V. V. Milkov on the Historical Thought of Ancient Russia. Paleorosia. Ancient Rus in time, in personalities, in ideas, 2022, No. 1 (17), p. 82-90.
The article was submitted 01.01.2022; approved after reviewing 28.01.2022; accepted for publication 31.01.2022.
Одной из проблем, которая находилась в центре внимания выдающегося исследователя раннесредневековой русской культуры В. В. Милькова, была ее историческая мысль. В период, когда начиналось научное творчество В. В. Милькова, в 1979 г., вышла в свет обстоятельная монография, посвященная исторической мысли древнерусского периода, написанная ростовским историком В. Г. Мирзоевым1. В отличие от В. Г. Мирзоева, творчество В. В. Милькова развертывалось в другой историографической и культурно-исторической ситуации. Принципиальные основы советского подхода к исследованию историографических явлений с представлением влияния на позицию автора исторического труда социальной ситуации, которые В. Г. Мир-зоеву удалось в некоторой степени преодолевать, ко времени работы В. В. Милькова ушли в прошлое. В значительно большей степени, чем ранее, стало сказываться влияние представления о культурном интертексте, утвердившееся в культуре постмодерна. Оно предполагало учет воздействия этого интертекста на всякий позднейший текст культуры, в том числе на историческое произведение. У самого В. В. Милькова сложился особый интерес к средневековой философии и ее влиянию на исторический текст, на содержащиеся в нем характеристики событий, явлений и людей. Поэтому не случайно особенностью В. В. Милькова в осмыслении истории в Древней Руси является самое значительное внимание к философии истории того времени, с позиций которой рассматривается конкретный исторический материал.
Взгляд В. В. Милькова на русскую средневековую историческую мысль, вместе с тем, явился продолжением и развитием идей, высказывавшихся исследователями летописания, и в то же время дискуссией с этими идеями. Так, он принял мысль об осознававшейся древнерусскими книжниками связи русской и мировой истории, которую высказывали М. Н. Тихомиров и Д. С. Лихачев. Как отмечал Д. С. Лихачев, еще «Нестор связал русскую историю с мировой, придал ей центральное значение в истории европейских стран»2. Аналогичную мысль высказывал М. Н. Тихомиров. Он указывал, что еще Повесть временных лет — это «выдающееся историческое произведение, проникнутое общей идеей — дать историю Руси в связи с историей славян»3. При этом Д. С. Лихачев отмечал в русском летописании особый «дух историзма». Этот дух, по его словам, «пронизывал собою всю средневековую русскую литературу»4, но не только исторические сочинения. В. В. Мильков также учитывал мнение об отличии летописных сводов от отдельных записей о событиях и от сказаний. Он принимал во внимание указание В. И. Буганова на то, что такие своды «были итогом, заключительной стадией исторических обобщений»5. Тем самым В. В. Мильков соглашался со взглядом на работу летописца как на сложный процесс, включавший отбор эмпирического материала и его осмысление. В том числе это относилось к осмыслению на историко-философском уровне. Однако при этом, отмечал В. В. Мильков, авторы русского Средневековья в целом «не были склонны к отвлеченным теоретическим рассуждениям». Но это не означало, что он не видел в произведениях русских книжников глубокого размышления об описывавшихся ими событиях. Он отмечал, что в рамках «русской религиозной мысли» не было удовлетворения от простого описания событий, и ее представители, летописцы, «стремились к оригинальным обобщениям». Они при таком осмыслении, согласно В. В. Милькову, не были вполне самостоятельны; «они, как правило, исходили из положений христианской религиозно-философской
1 Мирзоев В.Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. М., 1979.
2 Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 152.
3 Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1955. Т. 1. С. 56.
4 Лихачев Д. С. Культура Руси эпохи образования Русского централизованного государства (конец XIV — начало XVI в.). М., 1946. С. 58.
5 Буганов В.И. Отечественная историография русского летописания. М., 1975. С. 230.
доктрины». Но, тем не менее, историк видел, что с этой «доктриной» у них «возникали принципиальные (теоретического плана) расхождения» «при расстановке акцентов»6, относившихся к описывавшимся ими событиям.
Высказанная В. В. Мильковым мысль представляется весьма важной. Она дает свой вариант ответа на вопрос о степени самостоятельности летописца, о месте его в культуре как творческой личности или как личности нетворческой, воспринимающей извне идеи и даже образы и сюжеты описания, наконец, о возможности вообще считать его автором. В условиях распространения культуры постмодернизма и влияния ее на историческую науку вывод о творческой роли создателя текста приобретает особый интерес. Конечно же, поиск интертекста при анализе текстов Средневековья и нового времени открывает перед исследователем интересные перспективы, относящиеся к выяснению происхождения образов и сюжетов этих произведений. Однако ограничение только такими поисками, как бы интересны и полезны они ни были, едва ли создает правильное представление о том, кто написал такой текст, будь это средневековый книжник или автор нового времени, и, в конечном счете, о самом тексте. Более того, тем самым снимается вопрос об авторе этого текста вообще, а написавший такой текст низводится до роли компилятора, составителя или транслятора интертекста. Совершенно очевидно, что В. В. Мильков отвергает такой подход. Для него роль летописца и вообще средневекового русского книжника как автора, а текста его как творческого, не вызывает сомнения. Вместе с тем он вовсе не исключает влияния на такого автора интертекста, сложившегося за века предшествовавшей богословской, философской, исторической и литературной культуры, уходившей корнями в ветхозаветную и античную древность.
Из круга древнерусских текстов, содержавших представления об истории, В. В. Мильков правомерно обратил внимание на произведения, созданные свт. Ила-рионом и еп. Лукой Жидятой. Как подчеркивал исследователь произведения свт. Ила-риона «Слово о законе и благодати» А. М. Молдован, «Иларион принимал участие в древнерусском летописании», о чем свидетельствовало сопоставление его «Слова» с Начальной летописью7. Эту мысль В. В. Мильков вполне разделял. В «Слове о законе и благодати» Илариона он выделял особенности понимания этим средневековым книжником общего хода мировой истории и места в ней Руси и ее истории. Он, с одной стороны, видел Илариона как мыслителя христианского, и, следовательно, способного осмысливать не только историю страны или города, события или отдельного человека, но и историю человечества в целом. Р. Дж. Коллингвуд подчеркивал, что в средневековом мышлении история строилась «в соответствии с христианскими принципами» и утвердилась как «универсальная история, или история мира, восходящая к началу человечества»8.
Но в несомненном восприятии этого важного достижения христианской исторической мысли первым митрополитом из русских В. В. Мильков обратил внимание на существенные особенности, которые свидетельствовали о собственном оригинальном понимании Иларионом хода истории в целом. «Автор "Слова", — писал В. В. Мильков, — не идет по обычному для христианской историографии пути подключения национальной истории к длинной цепи конкретных событий в истории человечества». Он, по существу, выработал свой метод построения христианской средневековой модели истории, выделяя «судьбоносные моменты в жизни народов». Такой подход исследователь оценил весьма высоко. У Илариона, тем самым, история
6 Мильков В.В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб., 2000. С. 16, 19.
7 Молдован А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. С. 5.
8 Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М., 1980. С. 49.
«схвачена в самой общей глобальной перспективе». Такие «судьбоносные моменты» для этого русского книжника, указывал В. В. Мильков, означали две стороны. «Поступательный ход истории человечества» был одной из них, а другой — выражавший его процесс «смены вер». Это были два периода «эпоха "идольского мрака" (в отношении иудеев соответствующий период назван эпохой "закона") и время благодати», — отмечал В. В. Мильков. В самом деле, средневековую историю Р. Дж. Кол-лингвуд считал не только «универсальной», но и «периодизированной»9, или видел в периодизации исторического материала и его обосновании типичную черту такой истории. Общность между периодом «идольского мрака» и «эпохой "закона"» состояла в том, что и то, и другое — «два различных проявления заблуждения». Период «мрака», согласно Илариону, закончился с распространением «благодатного крещения»10. При этом, как отмечал В. В. Мильков, Иларион не ставил знак равенства между язычниками и иудеями.
Глубже, чем некоторые предшественники, видел В. В. Мильков направленность «Слова о законе и благодати». Он допускал, что И. Н. Жданов был «недалек от истины», когда «увидел в мотивах "Слова" антивизантийскую направленность»11. Эта мысль допускается современным историком12. По существу Иларион, отмечал В. В. Мильков, «формулировал общий принцип, под действие которого попадает любой народ, возносящейся в своей национальной гордыне»13. Он, таким образом, не отрицает злободневную политическую направленность идеи произведения. В самом деле, такая злободневность определялась борьбой молодой Русской Церкви за автокефалию с константинопольской митрополичьей властью. Отсюда не случайно, как писал В. В. Мильков, «богоизбранными "новыми людьми" в "Слове" обозначены только выходящие на арену исторического развития народы», и среди них восточные славяне, принявшие христианство. Однако В. В. Мильков не ограничился выделением политического значения произведения свт. Илариона, по его словам, «идеолога, принимавшего самое деятельное участие в общественной и внешне-политической жизни страны»14. Он обратил внимание на философское значение его произведения. Более того, политическая направленность произведения, согласно В. В. Милькову, была как бы погружена в общую глубокую философскую идею, согласно которой в «национальной гордыне», в претензии на особое место в истории, нет исторической правды. И это положение доказывалось тем, что в новом христианском мире находили свое место не только традиционные христиане вроде греков, но и новые христианские народы. Поэтому заметно, что «в тексте Илариона едва ли не впервые в древнерусской литературе звучит идея равноправия всех народов», — отмечал В. В. Мильков, которая сама по себе относится к глубоким философским идеям. Сама идеология Илариона, в оценке историка, пронизана его философией. Это — «идеология суверенитета и взаимного уважения между равноправными и принадлежащими к одной вере народами»15. И в свете этой идеи, как отмечал В. В. Мильков, Иларион видел историческое место Руси среди других христианских народов.
9 Там же.
10 Мильков В. В. Иларион Киевский и Лука Жидята — два выдающихся деятеля Русской церкви // Дергачева И. В., Мильков В. В., Милькова С. В. Лука Жидята: святитель, писатель, мыслитель. М., 2016. С. 108.
11 Там же. С.110.
12 Шумейко Т. К вопросу об антивизантийской полемике // Ruthenica. Щорiчник середньовiч-но! кторп та археологи Схщно! Свропи. Т. 15. Киев, 2019. С. 272-279.
13 Мильков В.В. Иларион Киевский и Лука Жидята... С. 111.
14 Там же. С. 109, 114.
15 Там же. С.113, 115.
В. В. Мильков обращал внимание на то, что Иларион, относившийся к высшему церковному клиру, называя язычество временем «идольского мрака», все-таки в отношении язычникам весьма сдержан. Он готов рассматривать их как восприемников благодати, которые ходом своей истории пришли к мысли о принятии христианства. Положение на первый взгляд чисто теологическое. Однако В. В. Мильков усматривает в нем то, что может относиться к воззрениям Илариона на историю крещения Руси. В. В. Мильков привел два аргумента, объяснявших подобную позицию автора «Слова». Иларион, во-первых, считал, что «обличение язычества пришло бы в явный диссонанс с парадной картиной торжества православия при Ярославе. Во-вторых, потому, что он «щадил своих современников, о которых сказал столько явно завышенных лестных слов»16. Объяснение интересное, хотя и не вполне убедительное. Но оно относится к восприятию Иларионом исторических реалий принятия на Руси христианства и к пониманию им исторически сложившихся сложностей в отношениях между язычеством и христианством в русском обществе.
Однако если в «Слове» Илариона затрагивались фундаментальные вопросы исторического места Руси в христианском мире и конфессиональных взаимоотношений в русском обществе в целом, то современник Илариона, епископ новгородский Лука Жидята, поднимал в своем «Поучении» вопросы местного, новгородского характера, которые касались взаимоотношений среди новгородского общества, прежде всего его верхушки. Подход его был вполне историческим, поскольку, как отмечал В. В. Мильков, он рассматривал «проступки, характерные для Новгорода и новгородцев», следовательно, явления, ставшие исторической традицией. В «Поучении» его автор, писал В. В. Мильков, «дает живую картину с натуры, в которой отразились наблюдения за непристойностями раздоров в среде влиятельных новгородцев». В. В. Мильков указывал на характерную черту исторического повествования, которое определялось потребностями общества. Такую потребность, осознававшуюся Лукой Жидятой, историк определял очень четко: «нравственное врачевание новгородских верхов». А это предполагало «изживание традиций, унаследованных от дохристианского времени: ругательства, клятвы, заклинания, проклятия в ссорах», что было характерно для языческого периода. Тем самым В. В. Мильков подчеркивал глубину исторического мышления Луки, понимание им роли знания о прошлом для современного ему общества, принявшего христианство. Епископ Лука в «Поучении» предстает не только христианским моралистом, но и политическим мыслителем, подчеркивавшим опасность для Новгорода продолжения языческих распрей. И при этом строки его, посвященные прошлому, которые, по словам В. В. Милькова, «дышат живым впечатлением от раздоров, вражды, взаимных претензий в верхах Новгорода»17, играют немалую доказательную роль.
Таким образом, В. В. Мильков показал Илариона и Луку, выдающихся мыслителей раннего русского средневековья, носителями самостоятельной философско-исторической мысли. Высказывались они в соответствии с культурно-историческими потребностями своего времени, которые относились или к определению исторического места Руси в новом христианском мире, или внутреннего положения в Новгороде и с необходимостью изживания пережитков язычества в общественных отношениях. Несомненно при этом влияние на обоих авторов интертекста, ветхозаветного, новозаветного и византийского, что выделял В. В. Мильков, как это вообще характерно для сочинений Средневековья. Но, тем не менее, за этим влиянием, проявлявшимся
16 Там же. С. 120.
17 Дергачева И. В., Мильков В. В. Лука Жидята и его время // Дергачева И. В., Мильков В. В., Милькова С. В. Лука Жидята. С. 56, 58-59.
в параллелях между образами и сюжетами, стоит вполне оригинальная историческая мысль, порожденная условиями раннего русского Средневековья и распространения христианства на Руси.
Особое внимание уделил В. В. Мильков объяснительной модели, принятой в русском летописании и в других русских средневековых источниках для выявления причинно-следственной связи между событиями и их последствиями. К такой модели он отнес теорию казней Божьих, которая встречается при объяснении некоторых событий, прежде всего трагических. Теория напрямую вытекает из христианского и даже из ветхозаветного исторического мышления. Однако налагалось такое наказание, с точки зрения средневекового книжника, как писал В. В. Мильков, в конкретных и трагических ситуациях в русской истории. Он показал, что в сознании этого книжника, как и вообще средневекового человека, казни Божьи не были простой санкцией свыше за какие-то греховные деяния человека, или группы людей, или целого народа. В понимании его сложное смысловое содержание таких казней вело к необходимости перехода в летописном тексте к «толкованию скрытого смысла, который, по его (летописца. — Л. М.) мнению, проявился в кровавых событиях» нашествия монголов. В. В. Мильков подчеркивал, что в сознании человека того времени даже «беспощадность» Божьей кары за «беззакония» народов и отдельных людей вовсе не указывает на «зло божественной природы». Напротив, по словам историка, человек средневековья полагал, что тем самым Бог «проявляет высочайшее человеколюбие»18.
Как подчеркивал В. В. Мильков, в сознании русского средневекового человека кара Божья имела своей целью не только наказание за грехи. Она была направлена, писал он, к «исправлению в первую очередь религиозного, нравственного состояния общества» и выражала вмешательство Бога в дела людей при возникновении особых обстоятельств. К таким обстоятельствам В. В. Мильков относил, прежде всего, возникновение опасности для христианской веры. Но кара Божья, отмечал он, содержала в себе «оттенки обоснования благости». Бог, наказывая, не только карает народ или отдельного человека, вроде ростовского князя Василька Константиновича, погибшего в 1238 г. смертью мученика в плену у монголов. Мученичество этого князя, как и страдания народа в целом, который был завоеван монголами, как указывал В. В. Мильков, «одинаково открывали путь через страдания к спасению». Средневековая теория казней Божьих имела целью формирование моделей поведения общества и человека, или, по выражению В. В. Милькова, «исторического бытия». Такая модель, как он указывал, менялась. Так, в Лаврентьевской летописи «идеалом и гарантом благополучия Российской земли» выдвигалось «высоконравственное поведение граждан». Но уже, замечал он, в Тверском своде летописцы указывали иную основу — «справедливую и крепкую власть удельных правителей». В. В. Мильков приводил интересный пример, который относится к книжнику середины — второй половины XIII в. свят. Серапиону Владимирскому. Он, как писал В. В. Мильков, указывал на «падение нравов и христианского благочестия». В его сочинениях содержится «проповедь смирения», а «в пример погрязшим в грехах маловерия соотечественникам» он показывал даже ««безбожных» татар». Но такая проповедь, отмечал он, не могла вызвать сочувствия русского общества. Теория казней Божьих, согласно В. В. Милькову, не только объясняла несчастия, которые охватывали Русскую землю в целом или отдельных лиц. С ее позиций объяснялся вообще «ход жизни», который был «в прямой зависимости от религиозно-нравственной ситуации»19, событий русской истории в целом.
18 Мильков В. В. Осмысление истории в Древней Руси. С. 50.
19 Там же. С. 51-52, 54-55, 60.
В свете теории казней Божьих и представления о благостных началах этих казней, выделенного В. В. Мильковым, более полно и точно уясняются особенности исторических и религиозных воззрений в русском средневековом обществе. С подобных позиций, как указывал А. Л. Юрганов, оценивали многие русские современники казни периода опричнины, когда «праведное наказание, приводящее к смерти, в конечном счете ведет к спасению души»20. На основе этой теории в средневековом сознании формируется и закрепляется связь между событием и последствием, что В. В. Мильков четко показал. Подобная связь, по справедливой оценке А. Н. Ужанкова, присутствует в летописании и в других средневековых произведениях, когда грех человека или целого народа имел последствием Божью кару21.
Тем самым В. В. Мильков раскрывал существенную сторону русского средневекового исторического мышления. Несомненно, как это принято считать, в средневековом сознании теократизм имеет преимущество перед гуманизмом, ход истории и в самом деле ставится в нем в зависимость от высшей воли. Однако это не значит, что в средневековом понимании исторических событий человек играл исключительно пассивную роль объекта высших устремлений, от которого ничего не зависело. В теории казней Божьих подчеркивается, что роль человека в истории, напротив, весьма активна. От народов в целом, от отдельного человека зависело очень многое, а именно возможность избежать ситуации, когда благой Бог ради спасения вынужден будет насылать кару. Отсюда поэтому не случайно В. В. Мильков выделял в этой теории наставительную часть, своего рода проповедь, когда русский средневековый книжник пытался не только представить обществу исторические примеры деяний, которые ведут к казням Божьим, но и наставлял, каким образом можно избежать этой участи, избрав правильную форму поведения.
В. В. Мильков, таким образом, обратил внимание на некоторые наиболее существенные стороны, которые относятся к пониманию внутреннего содержания русских средневековых сочинений, содержащих исторические описания и оценки событий прошлого. Признавая, что все эти описания и оценки исходили из общепринятого в ту эпоху христианского понимания истории, он, тем не менее, видел, что в выборах объектов своей исторической и философской рефлексии русские книжники проявляли самостоятельность. Они действительно умели ставить в центр своего внимания вопросы истории, имевшие существенное значение для русского общества того времени, не были в полной зависимости от интертекста и представляли собой полноценных авторов своих произведений. Тем самым их произведения дают сведения об оригинальной русской исторической мысли Средневековья.
Источники и литература
1. Буганов В.И. Отечественная историография русского летописания. М.: Наука, 1975.
2. Дергачева И.В., Мильков В. В. Лука Жидята и его время // Дергачева И.В., Мильков В. В., Милькова С.В. Лука Жидята: святитель, писатель, мыслитель. М.: Мир философии, 2016. С. 15-88.
3. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М.: Мысль, 1980.
4. Лихачев Д. С. Культура Руси эпохи образования Русского централизованного государства (конец XIV — начало XVI в.). М., 1946.
20 Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 377.
21 Ужанков А.Н. Слово о полку Игореве и его эпоха. М., 2015. С. 21.
5. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947.
6. Мильков В. В. Иларион Киевский и Лука Жидята — два выдающихся деятеля Русской церкви // Дергачева И. В., Мильков В. В., Милькова С. В. Лука Жидята: святитель, писатель, мыслитель. М.: Мир философии, 2016. С. 89-132.
7. Мильков В.В. Осмысление истории в Древней Руси. СПб.: Алетейя, 2000.
8. Мирзоев В.Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. М.: Мысль, 1979.
9. Молдован А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев: Наукова думка, 1984.
10. Очерки истории исторической науки в СССР. М.: Изд-во АН СССР, 1955. Т. 1.
11. Ужанков А.Н. Слово о полку Игореве и его эпоха. М.: Академика, 2015.
12. Шумейко Т. К вопросу об антивизантийской полемике // Ruthenica. Щорiчник се-редньовiчноl ктори та археологи Схщно! Европи. Т. 15. Киев: 1нститут стори Украши НАН Украши, 2019. С. 272-279.
13. Юрганов А.Л. Категории русской средневековой культуры. М.: МИРОС, 1998.
