CC BY
79
УДК 7
В. Г. Ананьев
канд. ист. наук,
Санкт-Петербургский государственный университет E-mail: v.ananev@spbu.ru
«В РОССИИ СЛЕДУЕТ ПОДУМАТЬ ГОСУДАРСТВУ ОБ ИСКУССТВЕ»: МИНИСТЕРСТВО ИСКУССТВ В ДИСКУССИЯХ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ЭПОХИ
(1917 г.). Ч. 1
Первая часть исследования посвящена министерству искусств, замысел по созданию которого активно обсуждался в ходе революций 1917 г. Развиваются представления Пьера Бурдье о символическом насилии государства, этот феномен рассматривается как элемент практик, связанных с реализацией такого символического насилия. Анализируется контекст зарождения идеи формирования подобного министерства, и начало ее активного осмысления просвещенным русским обществом связывается с возрождением проекта А. Н. Бенуа, относящегося еще к 1905 г. А. Н. Бенуа и М. Горький способствовали тому, что данная тема вновь стала обсуждаться в 1917 г. В отличие от 1905 г., круг лиц, оказавшихся вовлеченными в дискуссии, был гораздо шире. В центре исследования - собрание деятелей искусств и наук, состоявшееся 7 марта 1917 г. в Институте истории искусств. Изучаются архивные материалы, посвященные событию, и устанавливается состав участников, отмечаются их гендерные и профессиональные характеристики. Анализируется доклад Владимира Курбатова, в котором представлена официальная точка зрения Института на проблему создания министерства. Определяются основные проблемы для рассмотрения учреждением в будущем, его связь с музейной деятельностью и актуальной культурной жизнью.
Ключевые слова: министерство искусств, революция, музей, А. Н. Бенуа, В. Я. Курбатов, Институт истории искусств
Для цитирования: Ананьев, В. Г. «В России следует подумать государству об искусстве»: министерство искусств в дискуссиях революционной эпохи (1917 г.). Ч. 1 / В. Г. Ананьев // Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. - 2016. - № 1 (45). - С. 173-181.
Государственная власть помимо сугубо функционального имеет еще и значительное символическое измерение. Система государственных учреждений, ее формирование и трансформации в различные моменты истории представляют собой своеобразную ментальную карту механизмов управления. Развивая восходящую к идеям М. Вебера теорию П. Бурдье о том, что государство есть институция, успешно претендующая на легитимность использования не только физического, но и символического насилия над определенными территорией и населением [3, с. 225-226], можно утверждать, что именно структура государственного аппарата является механизмом реализации такого символического насилия. Имея в виду эти общие наблюдения, полезным кажется обратиться к истории формирования в России системы государственных органов охраны памятников культуры.
На основании материалов периодической печати и архивных источников мы попытаемся реконструировать дискуссии, развернувшиеся в России в ходе революции 1917 г. вокруг проекта создания министерства искусств. В его обсуждении приняли участие широкие круги русского просвещенного общества. Дискуссии, помимо характеристики еще одного этапа в развитии споров о взаимоотношении государства и культуры в России, позволяют проследить, как в тот период понималось само проблемное поле культуры, происходило оформление концепции государственной охраны памятников и как осмыслялось взаимоотношение концептов старой и современной культуры.
Впервые идея создания специального ведомства, объединяющего художественные учреждения страны, была высказана в конце 1905 - начале 1906 г. А. Н. Бенуа, опублико-
173
вавшим в четырех номерах газеты «Слово» фельетон под названием «Художественные реформы», основное содержание которого и составляет проект будущего министерства искусств. Он демонстрирует, как, с одной стороны, в условиях революционных событий возникает идея реформы Министерства двора и как, с другой - благодаря отбору материала планируемое министерство искусств в первую очередь ассоциируется с министерством художественного наследия (концепт, очевидно предшествующий концепту культурного наследия), а само художественное наследие в свою очередь рассматривается в качестве условия развития современной художественной культуры.
Проект А. Н. Бенуа не получил реализации. Его установки не соответствовали курсу культурной политики позднеимперского периода. Однако с новым витком революционных событий идея создания министерства искусств вновь приобрела былую актуальность. На этот раз политические коннотации были очевидны. Все тот же А. Н. Бенуа в дневнике, тексте совершенно иной прагматики и риторики, нежели фельетон, эксплицитно увязывает изменение государственного строя с проблемой охраны памятников. В записи, сделанной в четверг, 2 марта 1917 г., он отмечает: «...мы узнали о задержании Государя где-то у Бологого. Тотчас же во мне проснулась острая тревога за Царскосельский дворец. Вообще, особенно страшно за все памятники, которые так или иначе "причастны царизму"» [1, с. 114]. Безусловно, это волнение разделялось многими представителями интеллигенции. Уже вечером 3 марта было принято решение о созыве на квартире М. Горького «Учредительного собрания по вопросам искусства». Помимо самого М. Горького у истоков данного начинания стояли, вероятно, художник К. С. Петров-Водкин и издатель З. И. Гржебин. Кроме опасений за судьбу культурного наследия, в такой активности играли роль и кружковые интересы. А. Н. Бенуа заносит в дневник слова К. А. Сомова о том, что в связи с упразднением Министерства двора «необходимо нам предупредить другие пар-
тии и захватить власть!» [Там же, с. 125]. Однако установить точную принадлежность этих самых «нас» представляется весьма затруднительным. Часть исследователей склонна определять их как «ядро группы "Мир искусства" во главе с А. Н. Бенуа» [5, с. 149]. Но сами дневниковые записи художника вынуждают внести в данное утверждение поправки. Говоря о собрании 4 марта, он заносит в дневник: «Пришли все званые, но пришли и незваные, пришли и такие, которых никто не знал в лицо... Всего набралось свыше сорока человек» [1, с. 126]. Среди участников А. Н. Бенуа называет М. Горького, М. Ф. Андрееву, Н. К. Рериха, С. К. Маковского, А. И. Гидони, А. П. Эйс-нера, В. В. Маяковского, И. А. Фомина, О. Э. Браза, М. В. Добужинского, К. С. Петро-ва-Водкина, З. И. Гржебина, Ф. И. Шаляпина, А. И. Таманова, Г. К. Лукомского, И. Я. Били-бина, В. И. Нарбута, А. Е. Яковлева, О. К. Аллегри, Н. Е. Лансере. С учетом того, что собрание готовилось в крайней спешке (оно состоялось вечером 4 марта, а приглашения на него получались утром того же дня), не приходится удивляться определенной пестроте состава участников. Мирискусники были здесь лишь одной, пусть и достаточно активной группой. А. Н. Бенуа, готовясь к собранию, «набросал род общего положения к тому ведомству, что объединит все государственно-художественные дела». В дневнике он прямо пишет - в этом ему пригодился проект, опубликованный в «Слове» в 1905-1906 гг. [1, с. 126]. Составлен список лиц, которых можно привлечь в новое министерство, и тех, чье участие в нем признавалось недопустимым. Собрание решило отправить депутацию к правительству и установить с ним контакты по вопросам, связанным с охраной памятников. Сообщения о собрании были опубликованы в прессе [2; 9; 10], а в ходе самого заседания выяснилось, что «с проектом министерства искусства уже возятся всюду: и в Академии художеств, и в разных музейных советах, и в частных кружках» [1, с. 129].
Одним из таких частных кружков был Институт истории искусств, основанный в 1912 г. графом В. П. Зубовым. Совещание, состояв-
174
шееся 7 марта в помещении данного учреждения, размещавшегося в его особняке на Исаа-киевской площади, упоминалось в отечественной историографии лишь кратко [7, с. 87]. Так, например, Ю. Н. Жуков писал о том, что в первые дни революции инициативу горьковской комиссии «поддержал ряд видных представителей петроградской творческой интеллигенции, встретившихся на деловом совещании в Институте истории искусств, делегатов художественных, научных обществ и организаций, театров, консерватории» [6, с. 42]. А М. Ю. Ев-севьев характеризовал собрание как «частное совещание по вопросу о ведомстве изящных искусств» и выделял две его цели: «поддержать группу Бенуа в ее начинаниях» и «возможность перехватить инициативу в вопросе о министерстве» [5, с. 150, прим. 9]. Последние утверждения вызывают определенные сомнения. Во-первых, как отмечалось выше, горьковскую комиссию едва ли можно называть «группой Бенуа» в полном смысле этих слов. Она формировалась стихийно, и состав ее во многом был случайным. Во-вторых, в самом выделении двух именно таких целей собрания в институте есть противоречие: или поддержать группу А. Н. Бенуа, или же перехватить у нее инициативу. Сделать и то, и другое одновременно можно было бы только при условии, что Зубов считал себя частью группы А. Н. Бенуа, а инициатива находилась в руках неких третьих лиц. Это, однако, не так. Установление истинной картины событий требует обращения к источникам1.
Сразу же следует оговориться, что формальным инициатором созыва совещания был не В. П. Зубов, а совет Института истории искусств. По уставу, утвержденному в августе 1916 г., в его состав вошли все профессора и почетные члены под председательством директора. Многочисленные черновики списка приглашенных, сохранившиеся в архивном фонде Института, показывают, что отбор участников
1 Часть материалов совещания была опубликована М. П. Ирошниковым и В. П. Ярошецкой [См.: 4]. Обращение к архивным материалам в рамках нашего исследования объясняется тем, что именно неопубликованные черновики позволяют уточнить существенные детали собрания.
в данном случае стал более тщательным и менее стихийным, чем в случае с участниками совещания у М. Горького [11, л. 4-9]. Всего к участию в заседании было приглашено 116 человек. Подавляющее большинство составляли мужчины (104), но было и несколько женщин (12). Такое значительное количество лиц требовало определенного времени, следовательно, можно предположить, что сама идея о созыве собрания появилась не как реакция на совещание у Горького, а значит, и изначальной целью его едва ли можно считать стремление «поддержать группу Бенуа в ее начинаниях». Нельзя согласиться и с тем, что совещание состояло из «делегатов художественных, научных обществ и организаций, театров, консерватории». В списках приглашенных упоминаются конкретные лица, никаких сведений о том, что организации делегировали их к участию в совещании, нет. Имплицитно такая связь, безусловно, присутствовала (в самом протоколе они определены как «представители ученых и художественных обществ, учреждений, Мариин-ской оперы, балета, Александринского театра и консерватории» [11, л. 27]), но важно подчеркнуть, что вопрос о том, кто именно будет представлять ту или иную организацию, решался самими организаторами собрания на основании не механической выборности от коллектива, а скорее с учетом социального капитала (научного, культурного авторитета и т. д.). В таком контексте данное собрание может рассматриваться как некоторая гибридная форма перехода от выборности по авторитету к выборности по решению большинства.
Реальное число участников оказалось несколько меньшим, чем ожидали организаторы. Из 116 приглашенных прибыл 71 человек (66 мужчин и 5 женщин) [11, л. 1-3, 34]. Если попытаться разделить участников собрания по профессиональной принадлежности, картина получится примерно следующей.
Большинство среди приглашенных и прибывших составляли те, кого можно было бы назвать художественными деятелями: музейные работники, искусствоведы, «писатели по искусству». Приглашено было 39 человек,
175
пришло - 261. На втором месте стояли академические ученые: из 21 - 172. Третье занимали деятели драматического театра: из 15 -113. На четвертом находились представители музыкального мира: из 19 - 104. На пятом -художники и архитекторы: из 14 - 95. На последнем месте находились государственные деятели: из 6 - 16.
А. Н. Бенуа оставил в дневнике краткую запись о состоявшемся совещании: «Зашел с Петровым-Водкиным к Аргутону7 и оттуда, уже втроем, - в Зубовский институт (истории искусств), где состоялось собрание разных светил все по тому же вопросу: о создании Министерства искусства. К счастью, мы явились, когда уже кончился доклад милейшего пискуна Курбатова и шли возникшие по поводу этого прения. Говорили старцы и полустарцы, говорил сам Никодим Павлович (дельнее других); вещал актер Ге, что-то промямлил тридцатилетний "старичок" Чудовский, очень красиво
1 Здесь и далее жирным шрифтом выделены те, кто приглашен был, но не явился: кн. В. Н. Аргутинский-Долгоруков, А. Н. Бенуа, О. Ф. Вальдгауер, П. П. Вейнер, В. А. Верещагин,
A. Л. Волынский, А. Ф. Гауш, В. А. Головань, А. Г. Горнфельд,
B. Д. Дурдин, И. И. Жарновский, граф В. П. Зубов, А. Н. Кубе,
B. Я. Курбатов, В. Ф. Левинсон-Лессинг, Э. Э. Ленц, Э. К. фон Липгарт, Н. Е. Макаренко, А. К. Марков, Н. М. Могилянский, П. И. Нерадовский, П. П. Покрышкин, В. Н. Ракинт, Н. К. Рерих, К. К. Романов, А. А. Ростиславов, Н. П. Сычев, С. Н. Тройниц-кий, А. А. Трубников, Б. И. Ханенко, В. Н. Ханенко, В. Е. Че-шихин, К. Д. Чичагов, В. А. Чудовский, К. И. Чуковский, Д. А. Шмидт, кн. С. А. Щербатов, С. П. Яремич, М. Горький.
2 Д. В. Айналов, Е. М. Браудо, А. А. Брок, В. Т. Георгиевский, Н. А. фан Гильзе фан дер Пальс, С. Г. Елисеев, С. А. Же-белев, Ф. Ф. Зелинский, Н. П. Кондаков, С. Н. Кондаков, Н. А. Котляревский, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург, А. В. Ос-совский, Е. М. Придик, А. Н. Римский-Корсаков, М. И. Ростовцев, Я. И. Смирнов, Б. А. Тураев, Б. В. Фармаковский, Н. Ф. Финдейзен.
3 Л. С. Вивьен, Г. Г. Ге, М. Н. Ермолова, А. Н. Лаврентьев, Е. К. Лешковская, В. Э. Мейерхольд, К. М. Миклашевский, Н. В. Петров, М. А. Потоцкая, Н. В. Ростова, Е. М. Садовская, Н. В. Смолич, Е. И. Тиме, А. И. Южин, Ю. М. Юрьев.
4 Л. С. Ауэр, М. Н. Баринова, И. И. Витоль, А. К. Глазунов, И. В. Ершов, Е. И. Збруева, В. Г. Каратыгин, Т. П. Карсавина, Н. Н. Кедров, А. К. Коутс, П. Я. Курзнер,
C. М. Ляпунов, Н. А. Малько, Л. В. Николаев, И. В. Тартаков, М. М. Фокин, Н. Н. Черепнин, М. Б. Черкасская (Палечек), Ф. И. Шаляпин, М. О. Штейнберг.
5 Ф. Г. Беренштам, И. Я. Билибин, О. Э. Браз, В. В. Воинов, А. Я. Головин, М. В. Добужинский, Г. И. Котов, А. П. Остроумова-Лебедева, К. С. Петров-Водкин, В. А. Покровский, А. И. Таманов, В. Я. Чемберс, В. А. Щуко, Н. А. Фомин.
6 Граф П. Н. Игнатьев, А. Ф. Кони, Н. Н. Львов, П. Н. Милюков, граф Д. И. Толстой, С. И. Шидловский. Один человек (Н. А. Лавров), приглашенный на собрание, но не явившийся, остался нами не идентифицирован.
7 Дружеское прозвище В. Н. Аргутинского-Долгорукова.
говорил Фадей Францевич Зелинский. Всех этих схоластов особенно интересовал вопрос -будет ли это министерство или ведомство, будет ли оно при Министерстве Народного Просвещения или чем-то самостоятельным. Резко, громко, бодро и остроумно им отвечал М. И. Ростовцев. Он стоит на точке зрения, довольно схожей с моей. Он признает факт потребности государством (государственным организмом) художества. До окончания прений мы, не промолвив ни слова, удалились» [1, с. 148-149]. Судя по тому, что в следующем предложении рассказывается, как В. Н. Аргу-тинский-Долгоруков и А. Н. Бенуа отправились с В. А. Верещагиным домой к последнему, можно предположить, что, не дожидаясь завершения собрания, Институт покинула не только троица А. Н. Бенуа - К. С. Петров-Водкин - В. Н. Аргутинский-Долгоруков, но и некоторые другие участники совещания.
Общий ироничный тон записи и отсутствие особого интереса со стороны А. Н. Бенуа к состоявшемуся собранию едва ли позволяют считать, что он видел во всем происходящем на Исаакиевской площади попытку «поддержать его намерения». Тот факт, что он с товарищами действительно пришел на собрание одним из последних, подтверждает сохранившийся в архивном деле лист с подписями участников мероприятия. Подписи А. Н. Бенуа, В. Н. Аргутин-ского и К. С. Петрова-Водкина действительно стоят в его самом конце. Судя по всему, после них пришли только художник В. Я. Чемберс и искусствовед В. Ф. Левинсон-Лессинг [11, л. 3].
Открылось собрание в 20.50 кратким обращением директора Института В. П. Зубова. Приветствуя всех присутствующих, он особо выделил «лиц, взявших на себя инициативу в деле охраны памятников искусства и собравшихся для этого у великого русского писателя Максима Горького» [11, л. 27-27об.]. Отметим, что самих этих лиц в зале не наблюдалось: А. Н. Бенуа и К. С. Петров-Водкин пришли позже, а сам М. Горький так на собрании и не появился.
Далее В. П. Зубов подчеркнул, что инициативу созыва данного совещания взял на
176
себя совет Института, «предложив ему рассмотреть вопрос об организации и размерах деятельности самостоятельного Ведомства Искусств» [11, л. 27-27 об.]. Проигнорировать инициативу горьковской комиссии, широко освещавшуюся в прессе, было, конечно же, невозможно. Умолчание о ней оказалось бы слишком одиозным. Однако дабы несколько нивелировать ее значение, В. П. Зубов попытался противопоставить авторитету «великого русского писателя» авторитет «великого русского адвоката», зачитав перед собравшимися короткую записку А. Ф. Кони, большая часть которой состояла из объяснений причин невозможности его личного участия в работе собрания. Лишь в конце он сообщал о том, что поддерживает идею создания особого министерства для театров и Эрмитажа, и заявлял: «Я с Вами». В протоколе собрания эта, по сути, частная записка, написанная трудночитаемым почерком пожилого академика, получила статус «приветственного письма» [11, л. 24-25, 27об.].
Председателем собрания единогласно был избран непременный секретарь Академии наук С. Ф. Ольденбург, активно включившийся после Февральской революции в общественную жизнь страны и принимавший участие во многих начинаниях различных творческих и научных обществ и союзов. Секретарями стали молодые востоковед, преподаватель Петроградского университета С. Г. Елисеев и художественный критик, сотрудник Эрмитажа И. И. Жарновский [11, л. 27об.]. С докладом от имени совета Института выступил один из основоположников научного петербурговеде-ния В. Я. Курбатов. Этот доклад, вероятно, на самом деле носил программный характер. Вскоре он был отпечатан за счет Института «на правах рукописи» в типографии «Двигатель» тиражом в 500 экземпляров. Во многом этот текст, получивший при печатании название «Необходимо ли самостоятельное ведомство изящных искусств?», восходил к раннему проекту А. Н. Бенуа 1905-1906 гг., однако характеризовался большей полнотой и детализацией рассматриваемого вопроса.
Сразу же следует оговориться, что В. Я. Курбатов всячески подчеркивает: он озвучивает не свою точку зрения, а мнение совета Института, которое последний «просил его» донести до сведения собравшихся. Более понятным из текста выступления становится и кем именно, по мнению устроителей, были участники совещания. Сам В. Я. Курбатов определяет их как «представителей всех отделов искусства». Иными словами, если собравшиеся и могли рассматриваться организаторами в качестве делегатов, то делегатов от «отделов искусств», а не от конкретных организаций или учреждений.
Основание самостоятельного ведомства искусств признается уже в самом начале речи «безусловной государственной необходимостью». Цель выступления В. Я. Курбатов определяет как стремление выявить основания такой необходимости, задачи будущей организации и некоторые приемы ее работы [8, с. 3]. Главной причиной создания он считает почти полное отсутствие в России художественной культуры. Несколько культурных центров (Петроград, Москва, Киев) практически не связаны с остальной страной. Даже в них отнюдь не все население испытывает влияние накопленного культурного потенциала. Государственная политика по ознакомлению кустарей «с сомнительными западноевропейскими образцами 80-х - 90-х годов» привела к тому, что «непосредственное художественное творчество народа» почти полностью убито; при отсутствии продуманной государственной политики «художники не могут приложить своих талантов и гибнут, как погиб Врубель»; произведения искусства не проникают в повседневную жизнь; народным и государственным празднествам уделяется недостаточное внимание. Создание специального ведомства искусств должно исправить ситуацию [8, с. 4-5].
Для определения того, чем будет заниматься планируемое ведомство, В. Я. Курбатов сначала устанавливает то, чем оно заниматься не будет: оно не «должно регулировать направления искусства, сдерживать новые течения, покровительствовать угодным и затруд-
177
нять неугодные». Иными словами, сразу же отвергаются подозрения в возможной поддержке кружковых интересов и «художественной диктатуре». Министерство должно создать в «нескольких местах России» «очаги художественной культуры» и способствовать развитию их «ответвлений» в провинции, так чтобы «эти ответвления коснулись незаглохших еще родников народного творчества» [8, с. 6-7]. В данном случае общая задача самим автором, вероятно, увязывается с конкретной проблемой развития кустарной промышленности. Последняя рассматривается В. Я. Курбатовым в контексте широко распространенных в конце XIX в. идей представителей южно-кенсингтонской школы, в соответствии с которыми прогресс в эстетической области ведет к прогрессу в области социальной. Мы можем увидеть определенную прагматику: задав общую задачу будущего ведомства, автор иллюстрирует ее примером, связанным с развитием народного декоративно-прикладного искусства, т. е. с актуальным состоянием культуры и искусства. Оно увязывается им, однако, и с музейной проблематикой, так как одним из рычагов для его развития оказывается создание художественных музеев, «воспитывающих вкус и заставляющих стремиться к высшим достижениям». Здесь докладчик следует в русле тех тенденций, что были весьма характерны для музейного мира рубежа XIX - XX вв., в котором за музеями все чаще начинают признаваться образовательные функции и именно музеи декоративно-прикладного (промышленного) искусства выступают флагманами этих перемен.
В. Я. Курбатов предлагает пять возможных зон действия будущего ведомства. Первое - это «забота о существующих произведениях искусства и сохранение их в жизни». Автором имеются в виду меры по охране культурного и исторического наследия. Приводя примеры небрежного отношения к памятникам архитектуры, он отмечает, что необходимо центральное учреждение, которое «изучило бы все художественные запасы страны, выяснило бы значительность каждого из них и авторитетно объявило о ней». Иными словами, деклариру-
ется необходимость составления полного перечня всех находящихся на территории России памятников культуры. Помимо сугубо научных целей, подобный список имеет еще и политическое значение. В Западной Европе русские памятники архитектуры и живописи «известны меньше, чем искусство Индии или далекого Китая». Формирование искомого перечня -«общегосударственной переписи памятников русского искусства» - будет способствовать пропаганде русского искусства и «заставит к самой стране относиться значительно иначе, чем было до сих пор». В качестве потенциальных объектов сохранения В. Я. Курбатов следует схеме, набросанной в 1905 г. А. Н. Бенуа: здесь и отдельные постройки (вроде Михайловского дворца или церкви Спаса на Нереди-це), и целые архитектурно-парковые ансамбли (Павловск, Петергоф, Останкино и т. д.), и даже ландшафты («сказочные виды» Москвы), вопрос сохранения которых казался А. Н. Бе-нуа особенно трудным [8, с. 8-13]. В целом политическое измерение возможного знакомства Запада с памятниками русской культуры ближе всего к программе культурного «вторжения в Париж», разработанной Бенуа в 19051906 гг. и нашедшей воплощение в практике знаменитых «Русских сезонов» [12, с. 49].
Вторая сфера деятельности будущего министерства - это «забота о творимом искусстве, т. е. том, что существует лишь в момент проявления, как искусство сцены и музыка». Уже в самом начале разговора о данном направлении работы В. Я. Курбатов предлагает в сжатой форме то, что можно было бы назвать философией искусства, присущей авторам доклада. Он ведет речь о развитии искусства, «дающего непосредственный отдых и отвлекающего людей от тягот жизни». Эта, казалось бы, эскапистская концепция искусства на проверку оказывается заряженной очевидно политическим содержанием, потому что, критикуя упадок художественной составляющей публичных праздников и общественных торжеств, причину сложившегося положения вещей В. Я. Курбатов видит в подавлении «всякого общественного творчества и регламентации правительст-
178
вом уличных украшений или декорирования во время торжеств и празднеств». Однако о полной эмансипации перформативных искусств речи не идет, так как, отмечая неразвитость вкусов широкой публики и слабую традицию меценатства, автор доклада настаивает на сохранении государственных театров - и драматических, и музыкальных. Причем всячески подчеркивает идею необходимости активной гастрольной деятельности таковых. Любопытно отметить, что свое важное место в этой части проекта занимает и тот вид искусства, который в скором времени приобретет статус «важнейшего из всех искусств», т. е. кино. Вновь оговаривая невозможность со стороны государства регламентации вкусов, В. Я. Курбатов отмечает мощный просветительский потенциал кинематографа. Он предлагает использовать его «для ознакомления толпы с произведениями искусства». Именно благодаря кинолентам жители провинции могут ознакомиться с «видами художественных русских городов, национальных дворцов и парков» [8, с. 13-16]. Практика создания тиражируемых образов произведений искусства будет теоретически осмыслена В. Беньямином как одно из средств эмансипации искусства, его демократизации и приобретет широкое распространение в первые послереволюционные годы, причем зачастую в самых неожиданных формах.
Третья сфера - это сохранение произведений искусства, «вышедших из круга жизни», т. е. образование постоянных музеев. Последние ассоциируются в докладе именно с произведениями истории искусства, а не его актуального состояния. Для «новых произведений искусства» музеи являются «своего рода темницами», для старых же они необходимы как инструменты сохранения и популяризации, «как зародыши великого искусства, разбрасываемого в народную среду» [8, с. 16].
Вновь, как и в случае с проектом А. Н. Бе-нуа, речь здесь идет почти исключительно о художественных музеях, при этом общее изложение проблемы несет на себе черты определенной поверхностности и случайности в отбо-
ре материала. В. Я. Курбатов говорит не об организации музейной сети в целом (вероятно, понимания самой сути данного феномена как упорядоченной системы множества элементов у него, как и у подавляющего большинства его современников, еще нет), а лишь об отдельных ее составляющих: о пополнении эрмитажной коллекции произведениями западноевропейских художников XIX в., памятниками античного и древневосточного искусства; о создании в Петрограде Музея слепков, наподобие Тро-кадеро или Южно-Кенсингтонского музея и музея национальной скульптуры; о важности создания городскими властями музеев нового национального искусства; о необходимости передачи в центральный музей национального искусства произведений из государственных учреждений; о создании музея, в котором были бы представлены модели образцов деревянного церковного зодчества Русского Севера и т. д. Последнее любопытно как еще один пример «экспортного подхода» к культурному наследию: оговаривая важность охраны образцов деревянного зодчества, В. Я. Курбатов не забывает и о том, что «нужно показать их иностранцам, чтобы они чувствовали оригинальность и свободу народного творчества». Возможно вообще всплеск интереса к русскому деревянному зодчеству, характерный для рубежа XIX - XX вв., пусть и имманентно, но подпитывался этой «оглядкой на Запад».
Лишь в самых общих чертах затрагивая положение музеев в провинции, В. Я. Курбатов оговаривает потребность в открытии 4-5 художественных центров в Европейской России и 2-3 в Сибири. Для ознакомления с произведениями искусства более широких масс необходимо создание передвижных музеев и выставок, представляющих как подлинные произведения, так и копии. В каждом городе и области должны появиться музеи, в которых «будут сосредоточены и образцы местного народного творчества (кустарные производства)». Установлением связи между ними, обменом, а также передачей отдельных, «особо выдающихся предметов» в центральные музеи должно заниматься проектируемое министерство. Состав-
179
ление единого каталога всех музеев страны, «что и даст в будущем полную сводку данных о художественном творчестве России», станет еще одной его задачей.
В рамках этого же направления В. Я. Курбатов рассматривает и работу по проведению археологических раскопок - она не выделяется
им в самостоятельное направление, но привязывается к проблематике музейной деятельности. Будущее министерство обязано выработать план археологического обследования России и на практике начать его реализацию [8, с. 16-19]. Иными словами, взять на себя функции существующей Археологической комиссии.
1. Бенуа, А. Дневник 1916-1918 годов / А. Бенуа. - Москва: Захаров, 2006. - 766 с.
2. Биржевые ведомости. - 1917. - 6 марта. - Веч. вып. - № 16121.
3. Бурдье, П. Социология социального пространства / П. Бурдье. - Санкт-Петербург: Алетейя, 2007. - 288 с.
4. «В сознании высокого долга и прекрасной цели». Материалы совещания деятелей искусств и науки в Петрограде. Март 1917 г. // Исторический архив. - 1994. - № 2. - С. 168-185; № 3. - С. 87-103.
5. Евсевьев, М. Ю. Из истории художественной жизни Петрограда в 1917 - начале 1918 г. / М. Ю. Евсевьев // Проблемы искусствознания и художественной критики. - Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1982. - С. 148-182.
6. Жуков, Ю. Н. Становление и деятельность советских органов охраны памятников истории и культуры: 1917-1920 гг. / Ю. Н. Жуков. - Москва: Наука, 1989. - 302 с.
7. Лапшин, В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году / В. П. Лапшин. - Москва: Советский художник, 1983. - 495 с.
8. Необходимо ли самостоятельное ведомство изящных искусств? Доклад В. Я. Курбатова, прочитанный по поручению Совета Института истории искусств на совещании деятелей искусства 7 марта 1917 года / В. Я. Курбатов. - Петроград: Двигатель, 1917. - 25 с.
9. Петроградская газета. - 1917. - 5 марта. - № 55.
10. Русские ведомости. - 1917. - 7 марта. - № 52.
11. Центральный государственный архив литературы и искусств Санкт-Петербурга. Ф. 82. Оп. 1. Д. 7.
12. Эткинд, М. Г. Александр Бенуа как художественный критик / М. Г. Эткинд. - Санкт-Петербург: Журнал «Звезда», 2008. - 88 с.
Получено 11.01.2016
V. Ananiev
Candidate of Historical Sciences, Saint Petersburg State University E-mail: v.ananev@spbu.ru
"IN RUSSIA STATE SHOULD THINK ON ART" (Ministry of arts in discussions during the revolution time, 1917). Pt. 1
Abstract. The article is the first part of a study on the phenomenon of "the Ministry of Art", the idea of creation of which is actively discussed during the revolutions of 1917. As developing the ideas of Pierre Bourdieu's symbolic violence of the state, the author considers this phenomenon as part of practices associated with such symbolic violence. The author analyzes the context of the formation of the idea of creating such a ministry and connects the beginning of its active conceptualization by enlightened Russian society with the revival of the project of A. Benois, relating back to first Russian revolution of 1905. A. Benois and M. Gorkii contributed to the fact that these ideas were again discussed in 1917. At the same time, in contrast by 1905, the circle of persons caught up in the discussion was much wider. In the center of this article - a meeting of art and science persons, which took place March 7th, 1917 at the Institute for History of Art (Petrograd). The author analyzes archive materials, dedicated to this event, and sets of participants. Author gives gender and professional characteristics of the participants. Author analyzes the report of
180
V. Kurbatov, which was presented as the official point of view of the Institute on the problem of the creation such ministry. Author sets out the main issues that should be handled of this agency in the future. Author pays a special attention on the connection of this project with the museum's activities and current cultural scene.
Keywords: Ministry of arts, revolution, museum, A. Benois, V. Kurbatov, Institute for history of arts For citing: Ananiev V. 2016. "In Russia state should think on art" (Ministry of arts in discussions during the revolution time, 1917). Pt. 1. Herald of Chelyabinsk State Academy of Culture and Arts. № 1 (45): 173-181.
References
1. Benois, A. 2006. Dnevnik 1916-1918 godov [The diary of 1916-1918 years]. Moscow: Zakharov. 766 p. (In Russ.).
2. Birzhevye vedomosti [The news of stock exchange]. 1917 March 6. Evening edition. № 16121. (In Russ.).
3. Bourdieu P. 2007. Sotsiologiya sotsial'nogo prostranstva [The sociology of social space]. Saint Petersburg: Ale-teyya. 288 p. (In Russ.).
4. "In the reflection of honor duty and ideal goal". Materials of meeting of art and science people in Petrograd. March 1917. 1994. Istoricheskiy arkhiv [History archive]. № 2: 168-185; № 3: 87-103. (In Russ.).
5. Evsevev M. 1982. From the history of Petrograd art life in 1917 - early 1918. Problemy iskusstvoznaniya i khudozhestvennoy kritiki [Problems of art and art criticism]. Leningrad: Publishing house of Leningrad State University. P. 148-182. (In Russ.).
6. Zhukov IU. 1989. Stanovlenie i deyatel'nost' sovetskikh organov okhrany pamyatnikov istorii kul'tury: 19171920 gg. [The formation and activity of soviet organs of preservation of monuments of history and culture: 1917-1920]. Moscow: Nauka. 302 p. (In Russ.).
7. Lapshin V. 1983. Khudozhestvennaya zhizn' Moskvy i Petrograda v 1917 godu [Art life of Moscow and Petrograd in 1917]. Moscow: Sovetskiy khudozhnik. 495 p. (In Russ.).
8. Neobkhodimo li samostoyatel'noe vedomstvo izyashchnykh iskusstv? Doklad V. IA. Kurbatova, prochitannyy po porucheniyu Soveta Instituta istorii iskusstv na soveshchanii deyateley iskusstva 7 marta 1917 goda [Do we need an special agency of fine arts? Paper of V. IA. Kurbatov, delivered after assignment of Council of Institute of Arts History during the meeting of artists, 7 March 1917]. 1917. Petrograd: Dvigatel'. 25 p. (In Russ.).
9. Petrogradskaya gazeta [Newspaper of Petrograd]. 1917 March 5. № 55. (In Russ.).
10. Russkie vedomosti [Russian records]. 1917 March 7. № 52. (In Russ.).
11. Tsentral'nyy gosudarstvennyy arkhiv literatury i iskusstv Sankt-Peterburga [The Central State Archive of Literature and Arts of Saint Petersburg]. F. 82. Op. 1. D. 7. (In Russ.).
12. Etkind M. 2008. Aleksandr Benua kak khudozhestvennyy kritik [Alexandre Benois as art reviewer]. Saint Petersburg: Zhurnal "Zvezda". 88 p. (In Russ.).
Received 11.01.2016
181
