CC BY
205
УДК 82-14
В ПОИСКАХ САМОГО СЕБЯ: ПОЭТ В ЛИРИКЕ А.С. ПУШКИНА 1814-1824 гг.1
© Оксана Владимировна Сулемина
Воронежский государственный университет, г. Воронеж, Россия, аспирант кафедры русской литературы; библиотека № 2 им. А.В. Кольцова, библиотекарь, e-mail: may2005@yandex.ru
Данная статья посвящена выявлению основных ролей поэта в лирике А.С. Пушкина 1814-1824 гг. и отслеживанию их трансформаций. В результате анализа стихотворений указанного периода появляется возможность определить набор ролей пушкинского лирического субъекта и связанные с этими ролями мотивы, что позволяет более подробно описать становление образа поэта.
Ключевые слова: лирический субъект; поэтическое поведение; поэт; поэтический миф.
Лицейский период творчества А.С. Пушкина традиционно называют ученичеством, упражнением в различных стилях и жанрах [1-3]. Подобный поиск, в конечном счете, -поиск собственной стратегии поэтического поведения. Пушкин прибегает к своеобразному театру масок, заставляя своего лирического субъекта [4] играть разные роли, характерные для существующей культурнопоэтической традиции. При этом происходит формирование индивидуального образа поэта. Цель данной работы - рассмотреть роли, которые поэт - лирический субъект Пушкина «примеряет» на себя, и выявить, каким образом начиналось создание им собственного поэтического мифа.
Проанализировав лицейские стихотворения А.С. Пушкина, можно сделать вывод о том, что существует несколько ролей, различающихся степенью значимости для поэта и, соответственно, трансформирующихся или исчезающих в его дальнейшем творчестве. Укажем некоторые особенности каждой из них, поскольку именно эти роли стали отправной точкой в конструировании Пушкиным индивидуального образа поэта.
1. Поэт-сатирик. Свое «сатирическое перо» Пушкин использует, прежде всего, в стихотворениях, связанных с полемикой между «Арзамасом» и «Беседой любителей русского слова». Выражая критическую оценку современной ему литературы, поэт утверждает собственные принципы творческой деятельности. Творчество предшественников, «присвоенное» и заново осмыс-
1 Статья подготовлена в рамках проекта 2.1.3/12071 «Универсалии русской литературы (VIII - начало XX вв.)», поддержанного грантом Министерства образования и науки РФ.
ленное, становится базисом для создания собственного стиля.
Ирония Пушкина направлена не только на окружающих, но и на себя самого, на свое призвание:
А я - вновь возместился на Парнас.
Исполнившись иройскою отвагой,
Опять беру чернильницу с бумагой
И стану вновь я песни продолжать.
(«Монах») [5]
Можно предположить, что самоирония поэта связана с его неуверенностью в правильном выборе призвания. Однако в послании «К другу стихотворцу» [5, с. 21-23] мы наблюдаем, как в игровой форме, через сомнение и отрицание поэт утверждает творчество в качестве своего предназначения.
2. Поэт-бард (Подражания Оссиану). (Анализ образа барда в русской литературе -[6]) Бард у Пушкина - «певец веков минувших» [5, с. 29], хранитель старинных преданий. Это своеобразная персонификация памяти. Бард появляется на фоне скал, «в туманах полуночи» [5, с. 29]. Создается хронотоп, характерный для переходного состояния, когда время и пространство меняют свои свойства и становятся проницаемыми. Бард находится на границе реального мира и мира воспоминаний, который существует параллельно. При помощи «вещего» слова он может вызывать образы из мира памяти:
Пришлец главой поник - и, мнилось, на холмах
Восставший ряд теней главы окровавленны
С улыбкой гордою на странника склонял
(«Осгар», 1814) [5, с. 29]
Фигура барда неоднозначна. С одной стороны, это поэт, наделенный уникальными
способностями и призванный хранить предания былых веков. Но когда образы героев прошлых лет «оживают» при помощи барда, он приобретает «надчеловеческие» качества.
3. Поэт-монах. Образ лирического субъекта - монаха возникает в «Послании к сестре» [5, с. 32-34]. Его вынужденное «схимничество» связано с отсутствием свободы, к которой он всегда стремится. Лирический субъект мечтает избавиться от исполнения этой роли.
Под стол клобук с веригой -
И прилечу расстригой
В объятия твои [5, с. 34].
С образом поэта - монаха связан мотив бедности:
Стул ветхий, необитый,
И шаткая постель,
Сосуд, водой налитый,
Соломенна свирель... [5, с. 33]
«Бедный поэт» - фигура, характерная для сентиментальной литературы (Сравн. у Карамзина - [7]). Для Пушкина бедность -это свобода от материальных ценностей, которая открывает поэту доступ к ценностям другого рода - фантазии и творчеству.
При изображении «бедного поэта» возникают пасторальные мотивы: в стихотворении «Блаженство» поэт-пастушок играет на «свирели тихой» [5, с. 43]. Его творчество направлено вовнутрь. Он не ставит перед собой задачу воздействовать на окружающий мир и с помощью своих песен «уходит» от несчастий и проблем, не пытаясь с ними бороться. В дальнейшем мотив бедности также возникает в творчестве Пушкина, но при этом его лирический субъект занимает активную позицию по отношению к внешнему миру.
4. Поэт-эпикуреец или близкий к нему последователь Анакреона. Упоминание философии эпикурейства традиционно для пушкинской эпохи. В послании «Князю А. М. Горчакову» Пушкин называет себя поэтом «сладострастия» [5, с. 39]. Он призывает к любви и бурному веселью. Подобная роль дает возможность не брать на себя серьезных обязательств в области творчества, придает процессу создания произведений видимость лег-
кости. Близок к образу эпикурейца поэт -последователь Анакреона:
Подайте грозд Анакреона,
Он был учителем моим. [5, с. 97]
Анакреонтическую поэзию характеризует легкость, жизнерадостность, шутливый, непринужденный тон, позволяющий экспериментировать в области выбора темы и формы ее подачи. Легкое отношение к жизни дает возможность дистанцироваться от нее и извне глубже познать ее суть.
5. При акцентировании внимания на такой черте лирического субъекта, как любовь к размышлениям, возникает образ поэта-философа. Он предстает перед нами в стихотворении «Городок» [5, с. 73-81]. Поэта-фи-лософа отличают лень, любовь к тишине, уединению, спокойствию. Он предпочитает шуму столицы «тишин[у] свят[ую]» ([5, с. 73] - квадратными скобками в цитатах обозначаются грамматические изменения, принадлежащие автору статьи. - О. С.) городка. Подобный образ жизни позволяет углубиться в себя, заниматься размышлениями и творчеством. Лень, которой предается лирический герой, получает новое значение. (Об универсальных мотивах в лирике А. С. Пушкина, в т. ч. мотиве лени - см. [8]). Это свобода от светской суеты и возможность посвятить себя поэзии.
6. Близок к поэту-философу поэт-мечтатель. Он, как и философ, предпочитает тишину и уединение и совершенно не стремится к славе. Его вдохновляет «муза верная» [5, с. 95]. Поет он исключительно для себя, не пытаясь своим творчеством как-либо воздействовать на окружающих: «Прелестна сердцу тишина; Нейду, нейду за Славой» («Мечтатель») [5, с. 94-95].
Он далек от государственной жизни, но близок к богам, которые подарили ему лиру. Мир, созданный воображением мечтателя, настроен к нему благожелательно. Даже смерть предстает как «добрый гений», зовущий поэта перейти в другое пространство -«жилище теней». Основное отличие мечтателя от философа в том, что первый живет в «обманном» мире, созданном его воображением. Второй же находится в гармонии с окружающим миром, поскольку довольствуется тем, что имеет.
7. Поэт-воин. В стихотворении «К Галичу» [5, с. 92-93] мы видим ироническое сопоставление образов поэта-эпикурейца и по-эта-воина (подобный мотив возникает и в стихотворном «Послании В.Л. Пушкину» -[5, с. 192-193]):
И гордый на столе пирог
Друзей стесненными рядами,
Сверкая светлыми ножами,
С тобою храбро осадим
И мигом стены разгромим. [5, с. 92]
Параллельно с этим возникает отсылка к поэту-монаху: «пирушка» идет в келье, что противоречит строгим традициям монастырской жизни. В конце стихотворения поэт утверждает, что желает стать корнетом. Соответственно должен поменяться облик его музы: «девственные Музы» [5, с. 93] уступают место музам «важны [м]».
Возникающее в стихотворении сочетание нескольких поэтических ролей указывает на то, что ни одна из них не является для Пушкина абсолютно значимой.
8. Образ поэта-пророка возникает в стихотворении «К Лицинию» [5, с. 85-86].
О Рим, о гордый край разврата, злодеянья!
Придет ужасный день, день мщенья, наказанья.
Предвижу грозного величия конец:
Падет, падет во прах вселенныя венец [5, с. 86].
Образ пророка противоречив. Он стремится уйти от общественной деятельности и отдохнуть «в глуши уединенья», но утверждает: «Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода.» [5, с. 86]. Пророк покидает Рим, не принимая рабства. Свобода для него -возможность бороться с пороками посредством творчества. «Уединенье» позволяет полностью посвятить себя поэзии. Пушкин дистанцируется от образа пророка, связав его с далеким прошлым. В более позднем творчестве этот образ приобретает новые черты, которые мы рассмотрим в дальнейшем.
В некоторых стихотворениях Пушкин рассматривает рядом несколько ролей, которые может выбрать его лирический субъект, и сравнивает их. Мы наблюдаем подобное в стихотворении «Товарищам» (1817) [5, с. 199]. Вначале поэт радуется обретению долгожданной свободы. Но вместе с этим
возникает опасность утратить уединение и тишину.
Перед поэтом стоит необходимость выбора своего будущего. О роли военного он говорит иронически, поскольку она лишает человека возможности предаваться размышлениям: служить приходится, «под кивер спрятав ум» [5, с. 199]. Служба при дворе тоже лишена притягательности, она заставляет покориться, т. е. отдать свою свободу и честь. Лирический субъект заявляет о своем желании сохранить «красный колпак» (о значении «красного колпака» в мифологии «Арзамаса» - [9]) - символ независимости от светской суеты. Подобный мотив уже возникал в стихотворении «Городок» [5, с. 73-81] в связи с ролью поэта-философа. Повторение мотива говорит о том, что образ поэта - ле-нивца-философа оказался наиболее близким для Пушкина. Поэт заявляет о своей покорности судьбе, что не характерно для его последующих произведений. Судьба ассоциируется с поэтическим предназначением, которому решает следовать лирический субъект, а потому неотделима от свободы.
Петербургский период творчества стал для Пушкина переходным. Стихотворения 1817-1820 гг. противоречивы, но именно эти противоречия отражают процесс становления самосознания поэта, который влечет трансформацию характерных для него ролей и появление новых.
Образ сатирика сохраняется, и в связи с ним возникают новые мотивы, характерные, впрочем, для мифопоэтической реальности «Арзамаса» [10]. На примере стихотворения «Тургеневу» (1817 г.) [5, т. 2, с. 38-39] выделим некоторые из них. Поэт говорит:
Душой предавшись наслажденью,
Я сладко, сладко задремал [5, т. 2, с. 38].
Творчество связано с наслаждением, и процесс погружения в него приходит, как сон. Перед нами возникает образ поэта-ленивца, который «слабою рукою» вызывает из своей лиры «изнеженные звуки». Как видим, это традиционные мотивы, присутствовавшие и в «лицейской» лирике. «Беспечной и свободной лености» поэта противопоставляется труд и «поэтическая неволя», в которой находятся представители «Беседы.». Но в стихотворении «К ней» мотив лени окрашивается несколько по-иному:
Напрасно! Я влачил постыдной лени груз
(выделение мое. - О. С.), В дремоту хладную невольно погружался, Бежал от радостей, бежал от милых муз И - слезы на глазах - со славою прощался!
[5, т. 2, с. 42]
Здесь лень соединяется с дремотой «хладной», мотивом, относящимся к творчеству беседчиков, и приобретает негативный оттенок. Ленивец, вместо легкости и творческого вдохновения, которые несут за собой жизнь и свободу, погружается в состояние, близкое к смерти. Вероятно, это вызвано тем, что в данном контексте перед нами - духовное бездействие, нежелание входить в творческое состояние и контактировать с высшими силами вдохновения. Лень, характерную для творчества арзамасцев, можно охарактеризовать как свободу от внешней суеты и возможность погрузиться внутрь себя, то есть напряженное, деятельное состояние. Еще больше развивается подобная перестановка акцентов в «Деревне»:
В уединенье величавом Слышнее ваш отрадный глас.
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне,
И ваши творческие думы В душевной зреют глубине [5, т. 2, с. 82].
Как и в стихотворении, рассмотренном выше, лень соединяется с холодом и сном, подобным смерти, а труд вызывает жар и движение. Этот пример показывает собственно пушкинское переосмысление мотивов, воспринятых им из литературного окружения. То состояние, которое характеризовалось прежде словом «лень», здесь именуется спокойствием, сочетающимся с трудами и вдохновеньем.
В гражданской лирике проявляет себя образ поэта-пророка. И если в «лицейских» стихотворениях поэт дистанцируется от этой роли, то теперь он открыто выступает в качестве вестника воли высших сил, обращаясь к власти. Поэт призывает на помощь музу -«свободы горд[ую] певиц[у]» [5, т. 2, с. 43] -и при ее поддержке получает возможность угрожать царю, тем самым становясь выше него. Возникает мотив соперничества между царем и поэтом - царем в мире своего творчества. В дальнейшем это противостояние
также присутствует в пушкинской поэтической реальности.
В петербургской лирике возникает образ
охладевшего к жизни поэта:
Кто счастье знал, уж не узнает счастья.
На краткий миг блаженство нам дано:
От юности, от нег и сладострастья Останется уныние одно. [5, т. 2, с. 40]
Здесь мы сталкиваемся с элегическими мотивами. Элегическое «охладение» часто сочетается с последующим «воскресением», пробуждением. Возрождение поэта к жизни происходит по разным причинам. Животворное действие на него оказывает любовь, которая предстает как дар свыше и приносит с собой вдохновение, порыв к творчеству. Но любовь - явление довольно мимолетное. И когда она покидает поэта, он вновь погружается в уныние. Намного более постоянно состояние спокойствия, которое приходит к лирическому субъекту вдали от шума и суеты, часто на лоне природы. В стихотворении «Деревня» поэт говорит:
Я здесь, от суетных оков освобожденный, Учуся в Истине блаженство находить, Свободною душой Закон боготворить...
[5, т. 2, с. 82]
Речь идет о Вечном Законе - категории глубокой, бытийной, которая доступна по-эту-философу. Возможность почувствовать гармонию с мирозданием дает поэту счастье, которое слито с забвеньем как свободой от суетных, пустых мыслей и возможностью предаться более глубоким размышлениям. Но здесь, наряду с философом, возникает образ поэта-гражданина, который не просто наслаждается гармонией мироздания, а стремится к активному участию в общественной жизни.
Роль эпикурейца остается значимой, поскольку предоставляет поэту возможность сохранять свободу:
Я люблю вечерний пир,
Где веселье председатель,
А свобода, мой кумир,
За столом законодатель...
(«Веселый пир») [5, т. 2, с. 92]
Вино, предоставленное участникам пира в неограниченных количествах, - тоже дар
свободы, оно способно снять с человека рамки условностей и приличий. Но подобная свобода граничит с безнравственностью, и поэтому в дальнейшем воспринимается поэтом как пустое расточительство всего, что даровано ему свыше.
В рамках петербургского периода творчества поэт продолжает поиски призвания и в связи с этим «примеряет» новые роли, сохраняя, однако, значимые ранее. Лирический субъект начинает осознавать свое особое место в рамках поэтической реальности, но еще не ставит себя в ее пределах на один уровень с демиургом.
Становление лирического субъекта Пушкина в качестве Поэта (окончательное понимание и приятие своего высшего предназначения) завершилось, с нашей точки зрения, в его «южных» стихотворениях. Именно в это время были прочерчены основные контуры его мифопоэтической реальности. Роли, возникшие в 1820-1824 гг., особенно значимы для поэта.
Развивая мессианистическую мифологию «Арзамаса» [11], лирический субъект принимает роль поэта-мессии-грешника, спускающегося в адские пределы и описывающего увиденное там. Следует оговорить некую двойственность этого образа. С одной стороны, он несет «благую весть», преобразуя существующий миропорядок. Но другое его начало - демоническое (в этом снова проявляется игровое начало творчества Пушкина: намек на его прозвище в кругу друзей - «бессарабский - бес арабский»). Поэт осуществляет творение мифа о себе.
Роли Поэта и Пророка разграничиваются. Пророк - тот, кто вещает о воле небес перед народом, но
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный.
Напрасен опыт вековой.
(«Бывало, в сладком ослепленье...»)
[5, т. 2, с. 263]
Лирический субъект понимает напрас-ность своих стараний и поэтому выбирает другой путь - путь сотворения собственного поэтического мира, где он сам устанавливает все законы и обретает высшую свободу. Поэт осознает себя демиургом, способным жить по-настоящему только в творчестве, и разде-
ляет процесс создания произведения и полученный результат. Высшая ценность для него - движение вдохновения, в котором и кроется жизнь. Законченное стихотворение обособляется от своего создателя, больше не дает ему возможности испытать чувство вдохновения, сотворения. И поэтому становится возможной продажа произведений «с барышом» [12] (Ср. анализ стихотворения «Разговор книгопродавца с поэтом» - [13]).
Осознав себя Поэтом, лирический субъект Пушкина получает право на равных общаться с тенью Овидия [5, т. 2, с. 211]. Появляется образ «сурового» поэта севера, который называет себя «изгнанник[ом] само-вольны[м]» [5, т. 2, с. 197], что может быть понято и как «изгнанный за свое вольнодумство», и как «удалившийся по собственной воле». Он наделен гордостью и предпочитает оставаться вдали от родины вместо того, чтобы терпеть унижение от власти. Здесь налицо противопоставление себя и «старшего» стихотворца, поэта-предшественника. (Подробнее данный вопрос рассмотрен в работе Б.М. Гаспарова - [11, с. 213-218]).
В «южной» лирике сохраняется роль по-эта-ленивца-философа (Напр., см.: «Чедае-ву» - [5, т. 2, с. 323]), которая позволяет ощущать свободу от окружающего мира и погружаться в собственную реальность. Вместе с «внешней» ленью приходит сон, дарующий возможность перейти в «волшебные края» [5, т. 2, с. 135] воображения.
Мы можем наблюдать, как среди множества разноплановых ролей лирический субъект Пушкина - поэт выбирает наиболее подходящие ему на каждом этапе творческого становления. Определенная роль влечет за собой те или иные особенности творческого поведения, и их исследование позволяет глубже понять процесс осознания себя лирическим субъектом А. С. Пушкина в качестве Поэта.
1. Летопись жизни и творчества Александра Пушкина: в 4 т. / под ред. Текевелян. М., 1999. Т. 1.
2. Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995. С. 27-42, 816-817.
3. Томашевский Б.В. Пушкин. М., 1990.
4. Сулемина О. В. Фальсификация смерти в стихотворении А. С. Пушкина «Мое завещание друзьям» // Известия Волгоградского госу-
дарственного педагогического университета. Серия Филологические науки. 2010. № 6 (50). С. 125.
5. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 17 т. М., 1994. Т. 1. С. 15.
6. Топоров В.Н. Русский бард: долгая предисто-рия и краткая история - освоение чужого / Слово в тексте и в словаре. М., 2000. С. 608630.
7. Карамзин Н.М. Стихотворения. Л., 1966. С. 192-194.
8. Иваницкий А.И. Универсалии как жизненная программа (На материале пушкинской лирики 1813-1824 гг.) / Универсалии русской литературы. Воронеж, 2009. С. 359-360.
9. Проскурин О. Новый Арзамас - Новый Иерусалим (религия общества «Арзамас») // Новое литературное обозрение. 1996. № 9. С. 73-128.
10. Арзамас: сборник: в 2 т. / под ред. В.Э. Вацу-ро. М., 1994. Т. 1. С. 65-128.
11. Гаспаров Б. М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. СПб., 1999. С. 177.
12. Пушкин А.С. Письмо Вяземскому П.А., март 1823 г. Кишинев // Переписка А. С. Пушкина: в 2 т. М., 1982. Т. 1. С. 158.
13. Фаустов А.А. Авторское поведение Пушкина. Воронеж, 2000. С. 149-151.
Поступила в редакцию 28.10.2010 г.
UDC 82-14
IN SEARCH OF HIMSELF: POET IN A. S. PUSHKIN’S LYRICS OF 1814-1824S
Oksana Vladimirovna Sulemina, Voronezh State University, Voronezh, Russia, Post-graduate Student of Russian literature Department; Library №2 named after A.V. Koltsov, e-mail: may2005@yandex.ru
This article focuses on identifying the main roles of the poet in A.S. Pushkin’s lyrics of the 1814-1824s and tracing their transformation. An analysis of the poems of this period makes possible to identify a set of roles of Pushkin's lyric subject and the motives associated with these roles, which allow a more detailed description of the formation of the poet’s image.
Key words: lyric subject; poetic behavior; poet; poetic myth.
18Q
