CC BY
137
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 11. ПРАВО. 2017. № 2
О. и. куприянова, кандидат юридических наук, ассистент кафедры
истории государства и права юридического факультета МГУ*
в поисках принципов советского уголовного процесса В 20-е годы
Статья посвящена изучению особенностей советского уголовного процесса в 20-е гг. Изучаются полномочия следователя, прокурора и суда по расследованию и рассмотрению дела, а также правовой статус обвиняемого и подсудимого и его возможности в уголовном процессе. Автор приходит к выводу, что происходит существенное ограничение прав обвиняемого и подсудимого в процессе, с одной стороны, а с другой — расширение полномочий прокуратуры по контролю над ходом расследования, расширение обязанностей суда по проверке законности и обоснованности судебных решений. Особенности советского уголовного процесса объясняются идеологией диктатуры пролетариата и защитой интересов государства и трудящихся от преступлений и социально опасных лиц.
Ключевые слова: уголовный процесс, уголовное судопроизводство, предварительное расследование, кассация.
The paper is devoted to the analysis of specifics concerning the Soviet criminal process in the 1920th. Discussed are the powers of investigators, prosecutors and courts as well as the legal status of an accused and a defendant and his rights in the criminal process. The author concludes that on the one hand the rights of an accused and a defendant are essentially restricted while on the other hand the powers of prosecutors in monitoring an investigation, the duties of courts in reviewing the lawfulness and the validity of judicial decisions are extended. Specifics of the Soviet criminal process are explained by the ideology of the proletarian dictatorship and by the defense of the state and workers' interests against crimes and socially dangerous persons.
Keywords: criminal procedure, criminal justice, preliminary investigation, cassation.
После окончания Гражданской войны государство продолжило укреплять режим диктатуры пролетариата, однако уже новыми, «мирными» методами. Чрезвычайные суды военного времени, а также чрезвычайные формы борьбы с контрреволюционными и иными преступлениями уже не подходили для мирного времени. В связи с этим в 1922 г. был принят Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, который вскоре был значительно переработан и появился новый УПК РСФСР, утвержденный Президиумом ВцИК 15 февраля 1923 г.
Переход к мирному времени вызвал в определенной мере поиск новых процессуальных форм борьбы с преступностью. Особенностям уголовного процесса 20-х гг., поискам новых принципов советского уголовно-процессуального права и посвящена настоящая статья.
Одна из ярких страниц в истории советского уголовного процесса 20-х гг. связана с дискуссией о нецелесообразности дальнейшего производства по делу как основании его прекращения. 9 февраля 1925 г. в УПК РСФСР была включена ст. 4-а, дополнявшая основания для отказа в возбуждении или для прекращения уголовного дела: «Сверх того, прокурор и суд имеют право отказать в возбуждении уголовного преследования, а равно прекратить производством уголовное дело в тех случаях, когда деяние привлекаемого к уголовной ответственности лица, хотя и содержит в себе признаки преступления, предусмотренного Уголовным Кодексом, но не может признаваться общественно-опасным (ст. 6 Уголовного Кодекса РСФСР 1922 г.) вследствие своей незначительности, маловажности и ничтожности своих последствий, а равно, когда возбуждение уголовного преследования или дальнейшее производство дела представляется явно нецелесообразным»1.
По мнению заместителя наркома юстиции Н. В. Крыленко, ст. 4-а была основана на идее ст. 5 и 6 УК РСФСР 1922 г. о том, что государство борется только с общественно опасными деяниями и лицами. Такую социальную опасность не могут представлять лица, совершившие исключительно мелкие по своему содержанию и последствиям преступления. Для этого суду было предоставлено право исходя из идеи борьбы с социальной опасностью — несмотря на формальные признаки преступления постановлять о прекращении дела2.
Статья 4-а была предназначена прежде всего для применения в народных судах в отношении мелких, незначительных дел. Однако на практике ст. 4-а стала жить «самостоятельной жизнью». Так, следственный аппарат стал использовать ст. 4-а для «залежавшихся» по тем или иным причинам дел. Народные суды применяли статью о нецелесообразности по делам частного обвинения, т. е. по делам о побоях, оскорблениях и т. п., мотивируя отказ в возбуждении дела его малозначительностью. В ответ на это Пленум Верховного суда РСФСР издал разъяснение о запрете расширительного толкования ст. 4-а, а также о недопустимости ее применения по делам частного обвинения, поскольку это противоречит смыслу ст. 10 УПК3. Однако
1 Декрет ВцИК, СНК РСФСР от 09.02.1925 г. «О дополнении Уголовно-Процессуального Кодекса статьями 4-а, 203-а, 222-а»: Доступ из СПС «Консультант Плюс».
2 Крыленко Н. Пределы применения статьи 4-а УПК // Еженедельник советской юстиции (далее — ЕСЮ). 1926. № 8. С. 228.
3 Разъяснение Пленума Верховного суда РСФСР от 15 июня 1925 г. (протокол № 9) // ЕСЮ. 1925. № 24. С. 904.
ст. 4-а нашла применение в практике судов кассационной инстанции и даже в практике Верховного суда РСФСР. Так, Уголовно-кассационная коллегия Верховного суда РСФСР вынесла определение о прекращении дела по ст. 4-а в связи с нецелесообразностью дальнейшего производства по делу в отношении двух лиц, совершивших в 1919 г., в период Гражданкой войны, убийство коммуниста. Верховный суд РСФСР применил ст. 4-а даже несмотря на то, что суд первой инстанции одного из подсудимых приговорил к расстрелу4. Такая практика применения ст. 4-а серьезно расходилась с ее изначальным предназначением — разгружать народные суды от малозначительных дел.
Расширительная практика применения ст. 4-а делала ее очень удобной как для органов следствия, так и для судов. Применяя ст. 4-а, органы в большей мере руководствовались не нормами УПК, а своим революционным правосознанием, что, с одной стороны, было весьма удобным, а с другой — противоречило принципам новой социалистической законности. 7 декабря 1925 г. наркомат юстиции издал циркуляр № 242 «О представлении в отдел прокуратуры НКЮ сведений о применении ст. 4-а УПК и своих соображений по этому поводу»5, а в июне 1926 г. в Пленум Верховного Суда РСФСР поступили материалы пленумов 43 губернских судов по практике применения ст. 4-а УПК. Статистика была довольно любопытной. Среди мотивов применения ст. 4-а «целесообразность» как основание прекращения дела применялась в 33% случаев, в то время как маловажность преступления — в 38% дел, а ничтожность последствий — в 22% дел.
Пленум Верховного суда от 28 июня 1926 г. (протокол № 10) постановил о необходимости исключить ст. 4-а из УПК в связи с тем, что практика ее применения резко противоречит принципам социалистической законности, поскольку чрезмерно расширяет пределы судейского усмотрения, а также внес предложение дополнить Уголовный кодекс РСФСР ст. 6-а: «Если конкретное действие, являвшееся в момент совершения его, согласно ст. 6 настоящего Кодекса, преступлением, к моменту расследования его или рассмотрения в суде потеряло характер общественно-опасного, вследствие ли изменения уголовного закона или в силу одного факта изменившейся социально-политической обстановки, или если лицо, его совершившее, по мнению суда, к указанному моменту не может быть признано общественно-опасным, действие это не влечет применения меры социальной защиты к совершившему его». Также предложил примечание к ст. 6 изложить в следующей редакции: «не является преступлением действие, которое хотя формально и подпадает под признаки какой-
4 Там же. № 17. С. 453.
5 Там же. № 50-51. С. 1566-1567.
либо статьи особенной части настоящего Кодекса, но в силу явной малозначительности и отсутствия вредных последствий лишено характера общественно-опасного»6. Данная норма вошла в ст. 8 нового Уголовного кодекса РСФСР, что сделало ненужной ст. 4-а УПК. Поэтому 22 ноября 1926 г. в связи с принятием нового Уголовного кодекса РСФСР ст. 4-а была отменена7.
Советское уголовно-процессуальное право 20-х гг. содержит новое понимание природы дознания и предварительного следствия в сравнении с дореволюционным законодательством. Две формы расследования преступлений — дознание и предварительное следствие — появились в российском уголовном процессе в связи с введением в 1860 г. института судебных следователей. Следователь при проведении следствия должен был подчиняться всем требованиям законов об уголовном судопроизводстве (в 1864 г. им стал Устав уголовного судопроизводства от 20 ноября 1864 г.), в то время как полиция обязана была лишь содействовать ему при проведении расследования. Из этого возникал ряд процессуальных особенностей дознания и предварительного следствия. Например, деятельность органов дознания не всегда могла рассматриваться в качестве доказательства в суде8. В советском праве органы дознания так же, как и органы предварительного следствия, стали подчиняться уголовно-процессуальному законодательству, их деятельность регулировались ст. 97—107 УПК9. Суд при вынесении приговора мог в равной мере ссылаться на материалы, добытые как в процессе предварительного следствия, так и дознания. Поскольку по ряду категорий дел дознание было основной формой следствия, на протяжении 20-х гг. неоднократно высказывались предложения по объединению дознания и предварительного следствия в одно производство10. В частности, п. 2 ст. 107 УПК 1922 г. (и п. 2 ст. 105 УПК 1923 г.) допускал, что, «если дознанием добыты данные, изобличающие кого-либо в совершении преступления, за которое высшее наказание, согласно Уголовному кодексу предусмотрено в виде лишения свободы на срок до одного года, то весь материал дознания направляется органами до-
6 Там же. 1926. № 29. С. 909.
7 Постановление ВЦИК от 22.11.1926 г. «О введении в действие Уголовного Кодекса Р. С.Ф.С.Р. редакции 1926 года»: Доступ из СПС «Консультант Плюс».
8 См.: Ундревич В. О предварительном следствии // ЕСЮ. 1924. № 9. С. 201.
9 Впрочем, как и в дореволюционной России деятельность жандармов, так и в Советской России деятельность ГПУ, ОГПУ в области не только дознания, но и предварительного расследования регулировалась прежде всего внутриведомственными инструкциями.
10 См.: Крыленко Н.В. К проекту нового УПК // ЕСЮ. 1927. № 47. С. 1459 (относительно формы проекта нового УПК); БранденбургскийЯ.Н. К постановке вопроса об упрощении уголовного процесса на VI съезде работников советской юстиции // ЕСЮ. 1929. № 1. С. 5.
знания непосредственно в суд, которому подсудно данное дело». Таким образом, в советском уголовном процессе наметилась тенденция к сближению дознания и предварительного следствия.
20 октября 1929 г. Постановлением ВЦИК и СНК были внесены изменения в УПК, и появился общий термин — «предварительное расследование», объединивший понятия «дознание» и «предварительное следствие»11. Новая редакция ст. 108 предписывала в обязательном порядке осуществлять предварительное расследование следователям по ограниченному кругу дел, предусмотренных соответствующими статьями УК 1926 г.12: «По делам об иных преступлениях расследование может производиться следователем в случаях особой сложности или особого общественного значения дела по предложению прокурора, а также по собственной инициативе следователя. По разрешению прокурора следователь может также передать расследование любого из дел о преступлениях, перечисленных в настоящей статье, иным органам расследования».
Советский законодатель по-новому регулировал и процессуальные сроки. После окончания Гражданской войны правоохранительные органы с трудом справлялись со своими задачами, так как уровень преступности был довольно высок, а загруженность дознавателей и следователей была чрезмерной. В связи с этим УПК предоставлял значительные возможности по продлению сроков расследования. Например, если следователь не успевал завершить предварительное следствие в положенный по закону двухмесячный срок, он мог сообщить об этом прокурору (ст. 116 УПК) и с его ведома продолжить следствие. Возможность продления предварительного следствия не касалась вопроса содержания обвиняемого под стражей. Прокурор мог продлить в особо сложных случаях содержание под стражей еще на один месяц (ст. 159 УПК). Статья 223 УПК установила двухнедельный срок для составления прокурором постановления о предании обвиняемого суду по делам, поступившим от органов дознания. Продлить этот срок в случае необходимости можно было по разрешению губернского прокурора. В сравнении с Уставом уголовного судопроизводства это существенно ухудшило положение обвиняемого, поскольку по ст. 517 УУС прокурор был обязан вынести решение по делу в течение недели без возможности продления13. Сроки, закрепленные УПК, могли стать
11 Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 20 октября 1929 г. «Об изменениях Уголовно-процессуального кодекса РСФСР». СУ РСФСР. 1929. № 78. Ст. 756: Доступ из СПС «Консультант Плюс».
12 А именно статьями: 58.2-58.14, 59.2, 59.3а, 59.3б, 59.4 (ч. 2), 59.5-59.13, 73 (ч. 1), 95 (ч. 2), 110 (ч. 2), 112 (ч. 1), 114, 115 (ч. 2), 116 (ч. 2), 117 (ч. 2), 118, 119, 128132, 133-135, 136-142, 151-155, 162 (п. «д»), 165, 167, 175 (ч. 3), 193.12, 193.17, 193.18, 193.20, 193.21 и 193.23-193.25.
13 Устав уголовного судопроизводства 1864 г.: Доступ из СПС «ГАРАНТ».
одной из причин затягивания дел, волокиты. Поэтому порядок продления сроков усложнился: Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 20 октября 1929 г. право продления сроков расследования было предоставлено только краевым прокурорам и только на один месяц.
Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 г. отразил новое понимание права на защиту. Помимо увеличенных сроков расследования и содержания под стражей статус обвиняемого на стадии предварительного расследования характеризует отсутствие права на защитника. Прямо об этом кодекс не говорит, однако это следует из ст. 246 УПК, в соответствии с которой следователь обязан при вручении копии обвинительного заключения сообщить обвиняемому о его праве выбрать защитника. Статья 53 УПК содержала перечень лиц, которые могли выступать в качестве защитников (члены коллегии адвокатов, близкие родственники, представители государственных, профессиональных, общественных организаций). «Иные лица» допускались «только с особого разрешения суда, в производстве коего находится данное дело» (ст. 53 УПК). Статья 55 УПК устанавливает случаи обязательного участия защитника: 1) по делам, в которых участвует обвинитель, и 2) по делам немых, глухих и вообще лиц, лишенных в силу физических недостатков способности правильно воспринимать те или иные явления. По сравнению с первоначальной редакцией УПК (1922 г.) случаи обязательного участия защиты были сокращены. Теперь ни нахождение подсудимого под стражей, ни важность дела, определяемая его подсудностью губернскому суду, не делали участие защитника обязательным. При производстве в народном суде суд, исходя из ст. 252 УПК, не мог отказать в допущении защитника и ограничивался лишь проверкой, соответствует ли он требованиям ст. 53. Однако в губернском суде председательствующий был вправе в соответствии со ст. 382 не допустить к защите любое из формально правомочных на то лиц, если признает данное лицо несоответствующим для выступления по данному делу в зависимости от существа особого характера дела. Критерии, по которым суд мог признать защитника «несоответствующим», УПК не содержал, поэтому отказ суда нельзя было обжаловать в связи с его безосновательностью.
Судьи, прокуроры и работники юстиции в целом настороженно относились к защитникам. Нередко защитниками выступали бывшие присяжные поверенные, которые были гораздо более образованны, чем большинство судей в начале 20-х гг. и могли существенно повлиять на ход процесса. Более того, деятельность защитников могла противоречить целям советского уголовного процесса. Нанять защитника мог позволить себе не каждый, и поэтому получалось, что нередко институт защиты работал на «классовых врагов» пролетариата — частных предпринимателей и других состоятельных
лиц. Защитник, хорошо ориентировавшийся в тонкостях процессуального законодательства, мог приводить к затягиванию процесса, а также к вынесению приговоров, не учитывавших условия диктатуры пролетариата14. Бытовало мнение, что «между трудящимся-обвиняемым, с одной стороны, советским прокурором и судьей — с другой, гораздо больше точек соприкосновения, понимания, гораздо меньше расстояния, чем между обвиняемым трудящимся и буржуазным адвокатом»15. Такое положение дел в 20-х гг. объясняет желание законодателя ограничить участие защитника в процессе, причем чем опаснее преступление, тем большим ограничениям подвергается институт защиты. Более того, разрабатывавшиеся в 20-е гг. проекты уголовно-процессуального кодекса предлагали дальнейшие ограничения института защиты. Так, ст. 15 проекта 1927 г. допускала защиту всего в трех случаях: «1) когда подсудимый страдает психическим и физическим недостатком, мешающим ему осуществлять свои права в процессе; 2) когда о допущении защиты ходатайствуют рабочие профессиональные организации и крестьянские общественные организации и 3) когда участвует в деле прокуратура»16.
Пленум Верховного суда, посвященный обсуждению проекта УПК, в целом не одобрил идею ограничения защиты, указав, что «защиту нужно реорганизовать, а не упразднить»17. Третий проект УПК 1929 г. предложил предоставить суду право решать о допущении защитника в процессе18. Однако Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 20 октября 1929 г. положения о защите в Кодексе оставили без изменений. Во второй половине 20-х гг. выдвигались идеи по реформированию института адвокатуры. Например, предлагалось в качестве защитников на суде использовать только членов коллегии защитников при условии их отказа от ведения частной практики19, однако они не нашли отражения в законодательстве. Таким образом, законодатель, конечно, ограничил возможность применения защиты в суде по сравнению с Уставом уголовного судопроизводства 1864 г., однако не пошел на его дальнейшее ограничение. Отсутствие права обвиняемого на защитника на стадии дознания и предварительного следствия могло быть объяснимо в связи с тем, что функция защиты обвиняемого лежала на органах следствия и прокуроре. Согласно ст. 111 УПК, «при производстве предварительного следствия следо-
14 См.: Лаговиер Н. Пределы обязательного допущения защиты в советском уголовном процессе (по поводу ст. 15 проекта УПК) // ЕСЮ. 1928. № 10. С. 293.
15 Там же. С. 294.
16 Крыленко Н.В. К проекту нового УПК // Там же. 1927. № 47. С. 1458.
17 Пленум Верховного суда о реформе УПК (п. «з») // Там же. 1928. № 8. С. 241.
18 Бранденбургский Я. Н. Указ. соч. С. 5.
19 См.: Бегун Е. На путях к новой советской защите. // ЕСЮ. 1929. № 31. С. 722.
ватель обязан выяснить и исследовать обстоятельства, как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а равно все обстоятельства, как усиливающие, так и смягчающие степень и характер его ответственности». Вслед за Положением о прокурорском надзоре 1922 г.20 УПК возложил на прокурора обязанность надзора за проведением дознания и предварительного следствия, что также гарантировало объективность проведенного расследования и отчасти компенсировало отсутствие защитника. В частности, органы дознания обязаны были сообщать прокурору о своих действиях в определенных ст. 99 УПК случаях, прокурор имел право знакомиться с актами предварительного следствия и давать указания, обязательные для следователя (ст. 118). Также прокурор осуществлял предание обвиняемого суду (гл. 19 УПК). Постановлением ЦИК и СНК РСФСР от 20.10.1929 г. прокурору было предоставлено право принять на себя как производство отдельных следственных действий, так и «расследование по любому делу о преступлениях», указанных в ст. 108 УПК21. Таким образом, ограничение права обвиняемого на защиту на стадии предварительного следствия компенсировалось усиленным контролем над производством следствия со стороны прокурора. Если же говорить о судебном разбирательстве, то прокурор, осуществлявший прежде контроль над объективностью расследования, в суде может выступать лишь в качестве обвинителя, что приводит к необходимости обеспечения защиты подсудимого с помощью представителя — защитника.
Уголовно-процессуальному законодательству 20-х гг. были знакомы различные формы процесса для разных групп преступлений. Уголовный Кодекс РСФСР 1922 г. и вслед за ним УК РСФСР 1926 г. содержат деление преступлений на две группы: наиболее опасные преступления, направленные против основ нового правопорядка, а также все остальные (ст. 27 УК РСФСР 1922 г., ст. 46 УК РСФСР 1926 г.). Фактически данное разграничение проявилось и в различных процессуальных формах их судебного рассмотрения. В соответствии с Положением о судоустройстве от 11 ноября 1922 г. наиболее опасные преступления (контрреволюционные, тяжкие преступления против личности и т. д.) относятся к ведению губернских судов (к которым перешла компетенция бывших губернских революционных трибуналов). А «все остальные» преступления относятся, как правило, к ведению народных судов. УПК РСФСР 1923 г. различает полномочия народного и губернского судов, связанные с рассмотрением дела. Так, ст. 257 УПК предоставляла председательствующему в на-
20 СУ РСФСР. 1922. № 36. Ст. 424.
21 Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 20.10. 1929 г. «Об изменениях уголовно-процессуального кодекса РСФСР» // Там же. 1929. № 78. Ст. 756.
родном суде право устранить из судебного следствия и прений сторон всё, не имеющее отношения к рассматриваемому делу. Председательствующий в губернском суде имел более значительное влияние на ход судебного разбирательства: он обладал правом в любой момент прекратить допрос свидетеля, если признает, что показаниями допрошенных свидетелей вполне установлены те обстоятельства, для подтверждения которых свидетель вызывался (ст. 394). Также в отношении защитника: председательствующий в народном суде вправе отказать защитнику в участии в процессе, если тот не соответствует требованиям ст. 53 УПК, в то время как председательствующий суда губернского вправе отказать защитнику в участии в деле без какого-либо основания. Таким образом, наибольшее ограничение процессуальных прав касалось лишь государственных и иных особо опасных преступников, дела которых рассматривались в губернском суде. Такое положение рассматривалось как мера, необходимая в условиях диктатуры пролетариата, она обеспечивала эффективную борьбу с преступлениями и социально опасными элементами. Более того, проект УПК 1927 г. предлагал еще сильнее ограничить права подсудимого в губернском суде, например отменив судебные прения22, однако это положение так и осталось нереализованным.
Также советский уголовный процесс характеризуется особым, кассационно-ревизионным порядком пересмотра судебных решений, не вступивших в законную силу. При вынесении приговора суд в соответствии со ст. 338 УПК 1922 г. в описательной части приговора должен был изложить «добытые судебным следствием данные, положенные судом в основу выносимого приговора». Согласно ст. 334 УПК 1923 г., суд не был обязан указывать в приговоре мотивы признания подсудимого виновным. Это значительно затруднило обжалование приговора как явно необоснованного и поэтому несправедливого23. Согласно ст. 349 УПК, жалобы на приговоры народного суда могли быть «принесены каждой из заинтересованных сторон исключительно лишь по поводу формального нарушения прав и интересов данной стороны при производстве по делу или рассмотрении дела на суде». Жалобы именовались кассационными и не могли касаться существа приговора. Однако кассационный порядок пересмотра дела в чистом виде, при котором оспариваются лишь вопросы «права», но не «факта», также не был характерен для УПК. Статья 350 обязывает суд вне зависимости от предмета жалобы рассмотреть жалобу и все производство по делу в ревизионном порядке. Губернский суд был обязан
22 Крыленко Н.В. К проекту нового УПК // ЕСЮ. 1927. № 47. С. 1457 (относительно формы проекта нового УПК).
23 См.: Полянский Н. Н. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР (Сравнительный очерк старой и новой редакции кодекса). М., 1923. С. 25.
в случае обнаружения нарушений закона, влекущих за собой отмену приговора, отменить его и направить дело для нового рассмотрения (ст. 412). Таким образом, на суд была возложена функция надзора за законностью производства по делу и соблюдением прав подсудимого. Однако объем ревизионного пересмотра дела фактически был ограничен жалобой обвиняемого. Статья 424 запрещает ухудшать положение стороны, обжаловавшей приговор. Такие ограничения отсутствовали лишь в надзорном производстве. При обсуждении кассационно-ревизионного порядка в государственных органах подчеркивалась второстепенная роль формальной стороны процесса. Так, Пленум Верховного Суда при обсуждении проекта УПК 1927 г. постановил, что «советский суд не должен отменить ни одного явно правильного» приговора по одним формальным соображениям, а равно оставить в силе или без изменений ни одного явно неправильного24. Попытки в большей или меньшей степени ограничить кассацию, изложенные в проектах УПК, не были реализованы.
Для советского уголовного процесса 20-х гг. были характерны идеи упрощения уголовного процесса. Одна из основных проблем советского уголовного процесса 20-х гг., которую можно было решить организационными методами, была затянутость процесса. Многие даже незначительные дела в народных судах рассматривались по 6—8 месяцев. В связи с этим возникали идеи упростить процесс. На принципах упрощения процесса были основаны проекты УПК, подготовленные в системе наркомата юстиции. Многие из идей упрощения, связанные с отменой адвокатуры, прений сторон, не нашли своей реализации, однако некоторые вопросы были все-таки решены. Например, это касается отмены распорядительных заседаний суда. Одной из важнейших стадий уголовного процесса, гарантирующей соблюдение прав обвиняемого, является стадия предания суду. Прежде рассмотрения дела суд осуществляет «предание суду» на специальном «распорядительном заседании» (ст. 236 УПК). Во время распорядительного заседания суд изучает, достаточно ли полно проведено расследование, достаточно ли обоснованно обвинительное заключение. Обвинительное заключение составлялось следователем по окончании предварительного следствия (ст. 209—210) и направлялось прокурору (ст. 211). Таким образом, полнота и всесторонность проведенного расследования проверялась дважды: прокурором и затем судом. В рамках дискуссии о необходимости упрощения уголовного процесса в 20-е гг. велась и дискуссия о необходимости такой стадии в рамках судебного производства как распорядительные заседания суда: суд фактически повторял действия прокурора и тем самым происходило
24 Пленум Верховного суда о проекте УПК // ЕСЮ. 1928. № 8. С. 240-241.
затягивание дела. Поэтому в проекте Уголовно-процессуального кодекса 1927 г. предлагалось упразднить распорядительные заседания25. Эта идея была встречена неоднозначно. Так, на Пленуме Верховного суда СССР, посвященном проекту УПК, только 3 члена высказались за упразднение распорядительных заседаний суда26. Однако постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 6 марта 1928 г. «О карательной политике и состоянии мест заключения»27 все же потребовало «упростить... и всячески ускорить процесс судопроизводства». Постановление предусматривало необходимость отмены распорядительных заседаний суда, с тем чтобы предание суду осуществлял прокурор или следователь. В силу этого уже упоминавшимся Постановлением ВцИК и СНК РСФСР от 20 октября 1929 г. были внесены изменения в УПК, отменившие распорядительные заседания по делам, расследованным следователем. Теперь проверку полноты проведенного расследования осуществлял только прокурор.
Подводя некоторые итоги, следует заключить, что в 20-е гг. были выработаны основные принципы советского уголовного процесса, при этом законодателем был выработан особый подход к принципам объективной истины, равенства и состязательности сторон: степень осуществления этих принципов зависела от степени общественной опасности деяния и лица, что объяснялось охраной интересов государства и трудящихся в условиях диктатуры пролетариата.
список литературы
1. Бегун Е. На путях к новой советской защите // ЕСЮ. 1929. № 31.
2. Бранденбургский Я. Н. К постановке вопроса об упрощении уголовного процесса на VI съезде работников советской юстиции // ЕСЮ. 1929. № 1.
3. Крыленко Н. В. Пределы применения статьи 4-а УПК // ЕСЮ. 1926. № 8.
4. Крыленко Н. В. К проекту нового УПК // ЕСЮ. 1927. № 47.
5. Лаговиер Н. Пределы обязательного допущения защиты в советском уголовном процессе (по поводу ст. 15 проекта УПК) // ЕСЮ. 1928. № 10.
6. Полянский Н. Н. Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР (Сравнительный очерк старой и новой редакции кодекса). М., 1923.
7. Тезисы о реформе УПК. Постановление коллегии Нар. Ком. Юстиции РСФСР (из протокола № 464/9 заседания от 9 июня 1927 г.) // ЕСЮ. 1927. № 47.
8. Ундревич В. О предварительном следствии // ЕСЮ. 1924. № 9.
25 Тезисы о реформе УПК. Постановление коллегии Нар. Ком. Юстиции РСФСР (из протокола № 464/9 заседания от 9 июня 1927 г.) // Там же. 1927. № 47. С. 1471.
26 Пленум Верховного суда о проекте УПК // Там же. 1928. № 8. С. 240.
27 Там же. № 14. С. 417-419.
