CC BY
322ЛЮДИ
В. П. Наливкин: еще одна замечательная жизнь
Наталья Лукашова
История взаимоотношений России с народами и государствами Средней Азии делалась людьми — как безымянными, так и известными нам по их собственным сочинениям и по сохранившимся о них архивным и иным данным. Взвешенные оценки роли тех, о ком остались письменные свидетельства, — ученых, чиновников, дипломатов, оказавшихся на далекой окраине царской России, вряд ли могут быть получены без специального изучения их биографий. Настоящая статья посвящена биографии человека, бывшего одной из наиболее ярких и разносторонних фигур того времени в Туркестане — лингвиста, этнографа, историка, преподавателя и политика Владимира Петровича Наливкина.
Наливкин родился в 1852 году. Данные о месте и дне его рождения противоречивы. В послужных списках указаны разные даты: 25 февраля и 26 марта1. По мнению Б. В. Лунина, Наливкин родился 15 июля 1852 года в Калуге2. Однако в личном фонде Наливкина имеется упоминание о Казани как месте рождения3. Кроме того, согласно формулярному списку, составленному самим Наливкиным в мае 1904 года, происходил он из дворян Московской губернии4.
В своих воспоминаниях Наливкин писал, что родился и вырос «в военно-помещичьей среде»; что один его дед по матери был с русской армией в Париже в 1814 году, а другой (тоже по матери) основал Орловский кадетский корпус; что отец его всю жизнь прослужил на военной службе и «вернулся с Кавказа, из турецкой кампании 1853—1855 гг., с простреленными папахой и буркой, долго хранившимися... в качестве фамильной святыни»;
Наталья Михайловна Лукашова, на момент написания статьи — преподаватель педагогического института, г. Наманган (Узбекистан).
что сам он уже с шести-семи лет жадно слушал отцовские рассказы о сражениях и, направляясь в Хивинский поход, взял с собой кавказскую шашку отца5.
Выбор Наливкиным военной карьеры был закономерным итогом семейного воспитания. В конце 60-х годов он поступил в Первую Петербургскую военную гимназию, а по ее окончании продолжил обучение в Павловском военном училище. Учебная программа последнего, рассчитанная на двухгодичный курс, включала наряду со специальными предметами и общеобразовательные, имевшие целью расширить кругозор воспитанников6. В училище юнкер Наливкин успевал по всем предметам: среди 141 ученика младшего класса он по числу набранных баллов был вторым, а в аттестационной ведомости старшего класса его фамилия стоит на девятом месте7. Мы не знаем, каким дисциплинам Наливкин отдавал предпочтение; зато известно, что он рано проявил замечательные лингвистические способности: будучи в гимназии, ознакомился с грузинским языком, а в училище в совершенстве овладел французским8.
В 1872 году Наливкин окончил училище по первому разряду и должен был поступить в гвардию. Однако воспитание, полученное с детства, развило в нем, по его собственным словам, неудержимое желание скорее «понюхать пороху»9. Поэтому он отказался от предложенной ему вакансии в Измайловском полку, сославшись на отсутствие средств для «приличного» служения в гвардии, и отправился в Среднюю Азию. В октябре 1872 года после производства в офицеры он прибыл в Ташкент к месту службы, в первую батарею Оренбургского казачьего войска10. В 1873 году он участвовал в Хивинском походе, а зимой следующего — в Туркменской экспедиции и. В 1875 году, находясь в отпуске в Саратове, Наливкин женился на Марии Владимировне Сарторий. Она окончила Смольный институт и была прекрасно образована12. Возвратившись вскоре после женитьбы в Ташкент, Наливкин принял участие в Кокандском походе в составе казачьего конно-ракетного дивизиона13.
Непосредственные впечатления от туркестанских кампаний сильно подорвали первоначальную веру молодого и восторженного офицера в то, что Россия осуществляет в Средней Азии благородную цивилизаторскую миссию. Вера эта не выдержала столкновения с действительностью — с открыто колониальным характером завоевания края, с презрительно высокомерным отношением завоевателей к «инородцам», с жестокими расправами над мирным населением. О Хивинском походе Наливкин писал, что тот был «если не ушатом, то во всяком случае стаканом очень холодной войны». И далее: «Я понимал, что мне трудно, почти невозможно быть участником подобного рода оргий»14. Видимо, по этой причине в 1876 году Наливкин пере-
шел на службу в Военно-народное управление Туркестанского края на должность помощника начальника Наманганского уезда15. В ноябре того же года он был включен в состав Кокандской организационной комиссии (позднее она называлась поземельно-податной. — Н.Л.). Однако в 1878 году он оставил службу в военно-народном управлении и вышел в отставку в чине штабс-капитана16. Тогда же он с женой приняли решение остаться жить в уезде. Сначала Наливкины поселились в урочище Радван, среди кыпчаков, а затем, купив небольшой участок земли в кишлаке Нанай, перебрались туда на постоянное жительство.
Так началась, по словам Ю. О. Якубовского, «скромная, но в высшей степени плодотворная и, можно сказать, беспримерная в истории Туркестана деятельность супругов Наливкиных по изучению языка, земельного быта, религии и обычаев ферганского туземца, не по книжным источникам, а из самих источников жизни народной... Зимой они жили в Нанае среди узбеков, а летом с киргизами откочевывали в горы. Жизнь была далеко не легкая. В такой обстановке, в сырой холодной сакле... росли и воспитывались дети до семи-восьми лет, не знавшие русской речи (сыновья — Борис, 1876 г. р. и Владимир,
1878 г. р. — Н.Л.)... Зато результаты получились блестящие. Супруги усвоили узбекский язык в такой тонкости, какая не достигается учебниками и школами. Знанием живой разговорной речи узбекского и таджикского языков В.П. поражал солидных ученых востоковедов»17.
По существу, Наливкин интуитивно выбрал тот метод изучения чужой культуры, который впоследствии стал одним из главных в социальной антропологии и был назван методом включенного наблюдения. Достигнутая Наливкиным степень проникновения в иноэтническую жизнь была очень высокой, поскольку «включенными», помимо его самого, оказались и все члены его семьи. Сделано это было Наливкиным вполне осознанно, так как он хорошо понимал, что заниматься изучением повседневной жизни жителей Ферганы можно только «в сообществе с женой, без сотрудничества с которой в то время невозможно было бы проникнуть в среду крайне замкнутого быта туземной семьи»18.
За годы жизни в кишлаке был накоплен огромный запас знаний. Благодаря этому Наливкин, не получивший специального историковостоковедческого образования и не имевший поддержки в виде квалифицированного научного руководства, смог написать целый ряд глубоких научных работ. Одни из них были опубликованы на страницах туркестанских газет, другие печатались в научных периодических изданиях или выходили отдельными книгами.
Первыми, в 1880 году, появились «Очерки земледелия в Наманган-ском уезде»19. В них приведены сведения по топографии и гидрогра-
фии уезда, перечень возделываемых в нем культур с указанием их узбекских наименований, описание местного земледельческого календаря, который, по мнению автора, был основан на древнем счете по Плеядам, наблюдениях за прилетом и отлетом птиц и на традиционных агротехнических приемах. Впрочем, последние более подробно были рассмотрены Наливкиным в статье «Вопросы туземного земледелия», увидевшей свет в том же году20. В ней же он показал себя прекрасным специалистом в области агрохимических свойств почв.
В своих аграрных исследованиях Наливкин отметил, что накопленный за тысячелетия земледельческий опыт позволил народам Средней Азии выработать немало эффективных приемов ирригации, удобрения полей, обработки почв. Вместе с тем он довольно критически подошел к некоторым особенностям местной агрикультуры. Причем сделал это с большим знанием дела, что вряд ли бы ему удалось, если бы супруги Наливкины восприняли только внешнюю сторону кишлачной жизни и на личном опыте не познакомились с ее трудовой стороной21. И действительно, работы Наливкина поражают таким знанием земледелия в Фергане, какое могло быть достигнуто лишь при непосредственном участии автора в трудовом процессе.
На рубеже 70—80-х годов по распоряжению генерал-губернатора Туркестанского края К. П. фон Кауфмана была учреждена Комиссия по изучению песков Ферганской области и выработке мероприятий для борьбы с ними. Наливкин был включен в эту комиссию в качестве «сведущего лица» и активно участвовал в ее деятельности. Более того, вопросом, по поводу которого была создана комиссия, он продолжал заниматься и после ее ликвидации. В ходе этой работы он совершил несколько поездок по Ферганской долине и в 1882 году опубликовал о них краткий отчет22. Пятью годами позже вышла книга «Опыт исследования песков Ферганской долины», содержавшая описания не только почв, свойств песков и методов борьбы с ними, но и быта оседлого и полукочевого населения в местах опустынивания23.
В 1884 году Наливкин ненадолго вернулся на службу в Военно-народное управление, заняв должность младшего чиновника для особых поручений при Ферганском военном губернаторе24. В июле того же года он был командирован в Ташкент, где был включен в комиссию «по устройству быта туземцев»25 и где познакомился с известным туркестановедом Н. П. Остроумовым 26. А с конца года начался новый этап служебной деятельности Наливкина. По требованию генерал-губернатора Туркестанского края Н. О. Розенбаха он был переведен в ведомство Министерства народного просвещения. Примечательно, что при переводе ему, «на основании имевшихся печатных трудов»27, было предоставлено право именоваться лицом с высшим образованием.
19 декабря 1884 года в Ташкенте была открыта первая русско-туземная школа или, как ее еще называли, «приходское училище для детей туземцев»28. Наливкин стал ее первым заведующим. Одновременно он начал преподавать узбекский и персидский языки в Туркестанской учительской семинарии. Кроме того, в течение 1886—1888 годов Наливкин инспектировал русско-туземные школы Туркестанского края и продолжал писать и публиковать свои научные труды. О них мы скажем несколько позже, пока же посмотрим, что удалось сделать Наливкину на ниве народного просвещения.
Целью открытия русско-туземных школ было распространение среди коренного населения русского языка и русской культуры, что, по словам Наливкина, могло бы способствовать «постепенному интеллектуальному сближению с нами туземцев»29. Обучение в них длилось четыре года. Учебный процесс был организован следующим образом: первые два часа русский учитель занимался с учениками чтением, письмом, арифметикой, вел беседы по-русски; вторые два часа туземный учитель (обычно — мулла) проводил занятия по мусульманскому вероучению.
В стенах русско-туземной школы Наливкин оставался до августа 1888 года. Там он и преподавал, и занимался хозяйственными вопросами. В многочисленных рапортах на имя главного инспектора учебных заведений Туркестанского края он каждый раз просил об ассигновании дополнительных средств на обустройство школы30. Для обучения чтению и письму на русском языке Наливкиным была составлена «Азбука для русско-мусульманских школ оседлого населения Туркестанского края», изданная в 1886 году тиражом 480 экземпляров31. В качестве дополнительных учебных пособий Наливкин использовал учебники по истории и географии для русских городских училищ. А в 1887 он составил на узбекском языке «Сокращенную историю России» и опубликовал ее под псевдонимом «Джигангир-тюра, житель Намангана»32. «История» представляла собой конспективное изложение исторических событий с древности до воцарения Александра III и была рекомендована для чтения во время «туземных» часов.
Туркестанская учительская семинария, открывшаяся в Ташкенте в
1879 году, была единственным учебным педагогическим заведением на всей территории края. Считалось, что главная ее задача — «дать местному краю не только развитых, благонравных и знающих педагогическое дело учителей, но в равной мере подготовить лиц, знакомых с местными нравами, обычаями, с местной современной жизнью и особенно с местными наречиями» 33. Соответственно сартовский (узбекский) язык изучался в семинарии четыре года, персидский — три (начиная со второго класса).
В. П. Наливкин
Наливкин проработал в семинарии с 1885 по 1890 год и преподавал в ней оба эти языка, а в 1889 году — еще и историю. Пособием для языкового курса служила специально составленная им хрестоматия на узбекском языке34. Кроме того, занимаясь языками и этнографией Средней Азии, Наливкин старался привить интерес к ним семинаристов. С этой целью он организовал кружок туркестановедения, привлекал учащихся к исследовательской работе. В частности, по его инициативе стала практиковаться отправка воспитанников на летние каникулы в кишлаки для сбора этнографических материалов35. Благодаря такой методике преподавания, опять-таки напоминающей позднейшую методику подготовки специалистов по социальной антропологии, многие ученики Наливкина стали впоследствии известными учеными: археолог и этнограф В. Л. Вяткин, тюрколог П. Е. Кузнецов, иранист и этнограф М. С. Андреев. Некоторые оставили высокие отзывы о своем учителе 36. Но, пожалуй, наиболее полная оценка педагогической деятельности Наливкина была сделана одним из директоров семинарии, выдающимся востоковедом Ю. О. Крач-ковским:
«Присмотревшись ближе к занятиям г. Наливкина, я нахожу: 1) что этот человек не только хорошо владеет своим предметом, но умеет передать его и
даже заинтересовать воспитанников; 2) не останавливаясь на одном каком-нибудь способе обучения, он старается вводить все приемы, которые ведут к скорому и успешному достижению цели; 3) постоянно в высшей степени аккуратен по службе и исполнителен; 4) кроме классных занятий г. Наливкин ведет с воспитанниками и внеклассные беседы, в которых указывает им те или другие сочинения для чтения, те или другие средства для скорейшего усвоения предмета и даже предлагает свои личные услуги».
Крачковский также отмечал, что «официальный умственный ценз г. Наливкина ниже его действительного, личного умственно-нравственного ценза, так как это человек дела, человек науки»37.
Параллельно с преподаванием Наливкин инспектировал русско-туземные школы. Подсчитано, что за время своих инспекционных поездок он проехал в общей сложности 2200 верст38. В ходе проверок он с равным вниманием относился как к постановке учебно-воспитательного процесса в посещаемых школах, так и к их материальному положению, к бытовым проблемам учителей и учащихся.
В своих донесениях главному инспектору училищ края Наливкин сообщал о совершавшихся волостной и уездной администрацией многочисленных злоупотреблениях при комплектовании и содержании школ39. При их открытии часть будущих учеников насильственно забиралась в бедных семьях, находившихся в разной степени личной зависимости от волостных управителей и сельских старшин, а другая часть «нанималась» с обязательством уплачивать родителям от 20 до 30 рублей в год за каждого ребенка. Имели место поборы с населения — якобы на уплату родителям за обучающихся детей; в действительности эти деньги присваивались «лицами туземной администрации». Репутация школ бывала скверной, родители роптали из-за невыплаты обещанных денег, а ученики разбегались. Начальство же «жало учителей, обвиняя их в неумении заинтересовать туземных детей, привлечь их в школу»40. Неудивительно, что Наливкину подавали многочисленные прошения с жалобами на волостную администрацию. Так было, например, во время проверки им в 1887 году русско-туземных школ Ташкентского уезда. Позднее он вспоминал, что жалобы оказались обоснованными, однако генерал-губернатор передал их для «пе-рерасследования» уездному начальнику, одному из главных виновников творившихся безобразий, и в результате «все оказалось якобы благополучным». В целом же, обобщая свои впечатления о развитии школьного дела, вынесенные им из инспекционных поездок, Наливкин приходил к заключению, что «много грязного и безнравственного было сделано на этом поприще если не нашими руками, то во всяком случае с нашего ведома» 41.
В 1890 году поле инспекционной деятельности Наливкина кардинальным образом изменилось. До этого года русская власть практиче-
ски не касалась традиционных религиозных школ — мактабов и медресе. В 1890 году решено было учредить над ними надзор, для чего была создана специальная должность 3-го инспектора народных училищ Туркестанского края42. И первым таким инспектором стал Наливкин.
Ближайшей своей задачей он посчитал как можно более полное и всестороннее изучение внутренней жизни религиозной школы, для этого в 1890—1893 годах обследовал около двухсот медресе и по результатам обследования составил подробные отчеты со статистическими таблицами. Конечная же цель виделась Наливкину в том, чтобы, не покушаясь на изучение мусульманского богословия и права, решительно потеснить метафизику, космогонию и астрологию, унаследованные от эпохи расцвета ислама, и вовсе убрать полуфантастические рассказы по географии и истории. Иначе говоря, религиозная школа должна была реформироваться по образцу русско-туземной, что предполагало введение в учебный план русского языка и светского знания
— в виде общеобразовательных предметов, излагающих достижения европейской науки. Средства, необходимые для преобразований, Наливкин видел в вакуфных доходах и потому предлагал учебному начальству установить контроль за их расходованием43. Сам же он, с одной стороны, не раз и не два вскрывал финансовые махинации му-тавали, заведовавших хозяйственной частью медресе, с другой — неоднократно выступал против использования колониальной администрацией вакуфных доходов на благоустройство русской части Самарканда44.
Наливкин требовал соблюдения дисциплины и учителями, и учениками религиозных школ, пытался избавиться от профессионально непригодных преподавателей. Многочисленные рапорты свидетельствуют о том, что он лично следил за увольнением не справлявшихся со своими обязанностями45. Пришлось ему столкнуться и с частыми фактами продажи комнат, предназначенных для проживания учащихся, совершенно посторонним лицам, что, по его словам, превращало медресе из учебного заведения в ночлежку46. Что касается конкретных реформаторских предложений Наливкина (о сокращении времени на изучение арабского языка, о переводе занятий на узбекский язык, об открытии при медресе курсов русского языка), то они остались неосуществленными из-за противодействия главного инспектора Ф. М. Керенского и военных губернаторов областей, не без оснований опасавшихся, что любое покушение на реформу медресе вызовет резкую оппозицию мусульманского духовенства.
В 1896 году должность 3-го инспектора была ликвидирована, а Наливкин переведен в Самарканд в качестве районного инспектора. В Самарканде он прожил три года. Научно-краеведческие интересы сблизили его с членами Самаркандского статистического комитета —
В. Л. Вяткиным, Г. Усовым, А. А. Лапиным, М. М. Вирским. В соавторстве с ними он подготовил «Краткий обзор современного состояния и деятельности мусульманского духовенства, разного рода духовных учреждений и учебных заведений туземного населения Самаркандской области с некоторыми указаниями на их историческое прошлое»47. В Самарканде Наливкиным был организован Кружок народных чтений, в котором с ним сотрудничали тот же Вяткин, а также Ю. О. Якубовский, отец известного востоковеда А. Ю. Якубовского48.
В 80—90-е годы одновременно с педагогической во всей широте развернулась научно-исследовательская, краеведческая и просветительская деятельность Наливкина. Ее основными направлениями были лингвистика, история, этнография, археология и палеография.
Первые лингвистические работы Наливкина появились в первой половине 80-х годов. Среди них выделяется «Русско-сартовский и сартовско-русский словарь общеупотребительных слов с приложением краткой грамматики по наречиям Наманганского уезда», опубликованный в 1884 году в Казани. Соавтором Наливкина выступила его жена, подготовившая сартовско-русский словарь объемом в 161 страницу. В качестве отдельного приложения к словарю в том же году и месте была выпущена «Грамматика сартского языка Андижанского наречия», подготовленная супругами совместно. Эти работы внесли весомый вклад в изучение диалектов узбекского языка. По мнению специалистов, словарь Наливкиных, несмотря на ряд недостатков, долгое время оставался лучшим из словарей узбекского языка. Академик А. Н. Кононов вообще относил его к числу работ, «составивших эпоху в тюркской лексикографии, не имеющих себе равных в западноевропейской тюркологии» 49. Словарь Наливкиных послужил единственным источником по узбекскому языку при составлении грандиозного четырехтомного труда В. В. Радлова «Опыт словаря тюркских наречий»50, использовался в качестве учебного пособия в таком солидном учебном заведении, как Лазаревский институт восточных языков в Москве 51.
Лингвистические работы Наливкина, быть может, наиболее ярко отразили своеобразие не только его пути в науку, но и его отношения к ней, понимания ее задач. Наливкин пришел к научным занятиям от практики, знания черпал в живой жизни — и как исследователь обычно чутко реагировал на ее потребности. Он не проходил «введения в языкознание», не штудировал правильным образом грамматику языка
— он овладевал им через живую разговорную речь, ставя себя при этом в такие обстоятельства, когда знание этой речи делалось насущно необходимым. Соответственно лингвистические труды Наливкина в большинстве представляют собой разного рода пособия, написанные с вполне утилитарной целью — помочь русским в изучении языков
среднеазиатских народов (а отчасти и наоборот — представителям этих народов в изучении русского). Выше уже упоминались «Азбука» для русско-туземных школ и хрестоматия для воспитанников Туркестанской учительской семинарии. Но то были работы частного характера, выполненные совсем уж по конкретному случаю. С уменьшением объема служебных обязанностей и накоплением опыта Наливкин смог подготовить куда более капитальное пособие — «Руководство к практическому изучению сартовского языка». Оно было издано в 1899 году в Самарканде, содержало богатый фольклорный материал (пословицы, рассказы, исторические повествования на узбекском языке) и два словаря — «Русско-сартовский» и «Сартовско-русский», в каждом из которых, по нашим подсчетам, содержится около двух тысяч слов с транскрипциями. (При подготовке второго издания «Пособия», выпущенного в 1912 году в Ташкенте, эти словари были существенно обновлены.)
Итогом работы Наливкина в области узбекской лексикографии должен был стать «Русско-узбекский словарь» на 18 тысяч слов. Вчерне он был составлен между 1888 и 1891 годами, а уточнялся и перерабатывался автором до самой его смерти52. Хотя и не опубликованный, словарь этот был использован в советское время в качестве одного из источников при подготовке многотомного узбекско-русского словаря. Видимо, своеобразным ответвлением от этой работы (или подготовительным материалом к ней) явились три никогда не публиковавшихся небольших словаря, датированные октябрем 1892 года: «Список слов, заимствованных русскими из арабского, персидского и тюркского», «Туземные слова, сделавшиеся общеизвестными и вошедшие в употребление между русскими» и «Русские слова, вошедшие в употребление у сартов»53.
Наливкин был хорошо знаком и с иранскими языками, что позволило ему выпустить цикл пособий, аналогичных тем, что явились результатом изучения им узбекского языка. То были: «Сартовско-персидская хрестоматия, с приложением примеров для перевода с русского на сартовский и персидский языки» (1887), «Русско-персидский словарь общеупотребительных слов по наречиям Туркестанского края» (1889), «Руководство к практическому изучению персидского языка» (1890). Кроме того, как явствует из переписки Наливкина с академиком К. Г. Залеманом, он одним из первых сделал записи слов малоизвестного тогда шугнанского языка54.
В 1886 году в Казани увидела свет «Краткая история Кокандского ханства», написанная Наливкиным. Как и все почти труды Наливкина, она оказалась очень своевременной. Дело в том, что накопленные к середине 80-х годов сведения о Кокандском ханстве были в основном из области географии, экономики и этнографии, история же его
была известна плохо. С одной стороны, это объяснялось незнанием собственно кокандских исторических сочинений. Первое из них, «Та-рих-и Шахрухи», ставшее известным в 1876 году благодаря Н. Н. Пан-тусову, было напечатано в типографии Казанского университета всего за год до появления книги Наливкина 55. С другой стороны, история ханства мало интересовала подавляющее большинство тех, кто в нем побывал до русского завоевания, — купцов, дипломатов, офицеров. К тому же они, за редким исключением, не располагали знанием книжного языка, да и их собственный исторический кругозор был зачастую весьма ограничен. Поэтому в оставленных ими отчетах и записках сведения исторического характера минимальны и не всегда достоверны.
Только после включения территории ханства в состав Туркестанского края началось настоящее изучение его истории, и почин был сделан как раз Наливкиным. Большой его заслугой явилось то, что при подготовке своей книги он опирался на шесть неизвестных прежде рукописей по истории Ферганы, введенных им в научный оборот, и на тексты ярлыков, грамот и других документов, в разное время выданных ферганскими правителями и бухарскими эмирами шейхам ма-зара Султан-Сеид в кишлаке Караскан Наманганского уезда. Наливкин получил к ним доступ и сумел изучить 144 документа. Им были также использованы предания и легенды, бытовавшие в народе, и собственноручно записанные рассказы участников и очевидцев событий недавнего прошлого.
Книга Наливкина не прошла незамеченной. Известный востоковед профессор Н. И. Веселовский дал ей довольно критическую оценку, но в то же время отметил, что она является «прекрасною иллюстрацией тем порядкам, которые существовали в Западном Туркестане при самостоятельных ханах»56. Веселовский выразил в своей рецензии пожелание, чтобы работа Наливкина «сделалась известной и в Западной Европе». И действительно, «История» была переведена на французский язык и издана Парижской школой живых восточных языков. По этому поводу другой известный востоковед барон В. Р. Розен заметил, что «полезный труд В. П. Наливкина... вполне заслужил чести перевода ввиду большого интереса, который он представляет
<_> <_> / ^ '-»А <_><_>
для столь мало знакомой с историей Средней Азии европейской пуб-лики»57. Академик В. В. Бартольд, отмечая малую изученность истории и хронологии Кокандского ханства, также выделял книгу Наливкина как единственный опыт в этой области58.
Оценивая «Историю» сегодня, не следует забывать, что ее автор ставил перед собой достаточно скромную задачу — собрать и обобщить до того неизвестный материал и предложить его научной и более широкой аудитории. И несмотря на то, что многие из приводимых им
данных устарели или должны быть признаны неточными, первый сводный очерк истории Кокандского ханства не потерял своего значения и в наши дни.
Основное внимание в нем было уделено политической истории. Она была представлена Наливкиным как непрерывная цепь дворцовых интриг, заговоров, мятежей, кровопролитной междоусобной борьбы за власть, как череда грабительских походов ханов в соседние области. Географические рамки «Истории» охватили Ферганскую долину, районы Ташкента, Джизака, Самарканда и Бухары, Южный Казахстан, Киргизию, Восточный Туркестан. В хронологическом отношении Наливкин не ограничился временем существования ханства в качестве самостоятельной политической единицы, затронул и более ранний период. Так, характеристику этнического состава населения Ферганской долины Наливкин начал с VIII века, проследив таким образом процесс формирования этнической карты края на протяжении тысячелетия. Вообще следует заметить, что, хотя освещению социальной истории ханства в книге уделено недостаточно внимания, в ней имеется немало интересного по исторической географии Ферганы, ее социально-экономической и этнической истории. На-ливкиным были высказаны интересные предположения о значении этнонимов «сарт» и «узбек», дана подробная характеристика народонаселения Ферганы накануне присоединения ханства к России. И он был, по существу, первым этнографом, выделившим среднеазиатское полукочевое хозяйство в самостоятельный хозяйственно-культурный тип (у Наливкина «бытовой». — Н.Л.).
В полной мере талант Наливкина как этнографа проявился в другой его работе, написанной в соавторстве с женой и опубликованной в том же 1886 году опять-таки в Казани, — в книге «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы». Этот совместный труд Наливкиных был по достоинству оценен современниками. Веселовский сразу подчеркнул, что книга знакомит читателя «в главных чертах с бытом всего оседлого населения мусульман Средней Азии» (а не одних только женщин, как можно было бы подумать исходя из названия) и имеет не только научное, но и практическое значение. Он же высоко оценил большой вклад Наливкиной, впервые сумевшей проникнуть на запретную для посторонних глаз женскую половину59. По его ходатайству «Очерк» был удостоен Большой золотой медали Русского Географического общества60. Бартольд тоже высоко отзывался об этой книге и спустя уже немало лет после ее выхода писал, что «в изучении жизни оседлых узбеков... до сих пор одиноко стоит труд покойных Наливкиных, которые непосредственно изучали жизнь <узбеков>, живя в кишлаке и по образу жизни ничем не отличаясь от них» 61. Еще позднее Н. А. Кисляков назвал сочинение Наливкиных
настоящей энциклопедией по быту узбеков последней четверти XIX века62. А в настоящее время, когда возрождаются или выходят на поверхность некоторые обычаи и институты, разрушенные за годы советской власти или находившиеся в тени, уникальное исследование Наливкиных обретает новую актуальность.
Сами наименования разделов «Очерка» говорят о богатстве и разнообразии его содержания, поэтому мы приведем здесь оглавление книги полностью. Вот оно: 1. Краткий очерк Ферганской долины; 2. Религия и духовенство; 3. Жилище и утварь; 4. Наружность женщины и ее одежда; 5. Занятия и пища; 6. Характер женщины, ее привычки, занятия и поведение в отношении окружающих; 7. Беременность и роды. Девочка. 8. Девушка, сватовство и брак. 9. Многоженство. Развод. Вдовство и смерть женщины. 10. Проституция.
Как видно из оглавления, в «Очерке» показаны самые сокровенные, интимные стороны жизни женщины-мусульманки. Немало места уделено характеристике ее суеверий и развлечений, семейно-брачных отношений, связанных с ними обрядов и церемоний. Совершенно необычным для своего времени было следующее заключение авторов, никак не согласующееся с распространенным мнением об угнетенности и забитости восточной женщины:
«Привычка или, вернее, практика... оглашения своей семейной жизни является для туземной женщины щитом, хранящим ее от тирании мужа; несмотря на те права, какими снабжают последнего и религия, и обычное право, тирания мужа здесь в сущности гораздо меньше, чем в Европе; здесь он может проявлять ее в том только случае, если материальные условия лишают женщину возможности воспользоваться при надобности ее правом на развод; ниже, ознакомясь с последним, читатель увидит, что, в некоторых по крайней мере отношениях, положение мусульманской женщины лучше, а круг ее личных прав неизмеримо шире, чем у женщины европейских народов» 63.
Вообще же в «Очерке» содержится масса интересных наблюдений, сделанных учеными, вполне доброжелательно относящимися к объекту своего исследования, но и не идеализирующими его и не склонными к тому, чтобы ради лучшего понимания чужой культуры отказаться от критериев ее оценки, базирующихся на ценностях своей культуры. Такая позиция позволила Наливкиным избегнуть многих как негативных, так и позитивных стереотипов восприятия традиционного жизненного уклада на мусульманском Востоке, сложившихся к тому времени в российском и, шире, европейском сознании и отчасти благополучно доживших до наших дней. Наиболее показательна в этом отношении последняя глава; но и почти в каждой из предыдущих современный читатель найдет немало такого, что идет вразрез с его устоявшимися представлениями о дореволюционной Средней Азии. В
то же время при всем хорошо заметном уважении авторов к местной цивилизации, видно, что они разделяют позитивистский и европоцентристский взгляд на нее как на стадиально более низкую, чем европейская. В целом «Очерк» показывает, что, резко выделяясь из круга современников по остроте проникновения в чужую культуру и по примененным ими методам ее изучения, Наливкины в мировоззренческом отношении оставались все-таки людьми своего времени.
С середины 80-х годов отчетливо проявился глубокий интерес Наливкина к археологии Туркестана. В 1886 году в «Записках императорской археологической комиссии» печатается его первая археологическая статья «О курганах в окрестностях Ташкента». Вскоре другую статью, на этот раз с описанием древних памятников в черте города, публикует уже местная газета64. 27 января 1888 года на заседании Императорского Русского Археологического общества На-ливкина избирают его членом-сотрудником. Делается это по инициативе барона Розена, который был тогда управляющим Восточным отделом ИРАО и с которым у Наливкина завязалась переписка по поводу находок, сделанных им при археологических разведках и раскопках65.
В 1895 году в Ташкенте был создан Туркестанский кружок любителей археологии. Наливкин был одним из его членов-учредителей66. По свидетельству астрофизика Ташкентской обсерватории В. В. Стратонова, присутствовавшего на заседании кружка, состоявшемся 11 декабря 1898 года, именно Наливкин, основываясь на сообщениях жителей Самарканда и результатах собственных небольших раскопок, указал точное местонахождение обсерватории Улугбека — за арыком Снаб, у подножия холма неподалеку от арыка Аби-Рах-мат67. Сообщение Стратонова подтверждается найденным нами текстом телеграммы, отправленной Наливкину Остроумовым 18 декабря: «Напишите, где помещалась обсерватория Улугбека. Прибавьте местные предания. Остроумов»68. Спустя несколько лет предположения Наливкина полностью подтвердились: раскопки, произведенные в 1908—1909 годах в указанном им месте В. Л. Вяткиным, увенчались открытием руин знаменитой обсерватории.
Наливкин занимался также изучением рукописей и актовых документов. Академик Залеман, в 1897 году побывавший в командировке в Туркестанском крае, в своем отчете отмечал, что Наливкин, с которым его свел «счастливый случай» и в «гостеприимном доме которого» он «сделал полезные для дела знакомства», принес в дар Азиатскому музею две рукописи и собственные сочинения69. Завязавшаяся затем переписка Залемана с Наливкиным свидетельствует о том, что последний увлекался коллекционированием рукописей70. Покупал он их на средства, выделявшиеся по ходатайству Залемана Академией на-
ук, и на свои деньги. Наливкин разыскивал рукописи не только в Самарканде, в котором тогда жил, но и на книжных рынках Бухары и других городов. При этом его, как собирателя, отличала большая тщательность в отборе приобретаемых источников 71. На основе собственной коллекции вакуфных документов и документов, отложившихся в архиве Ферганского областного правления (с ней он, кстати, помог познакомиться Бартольду во время пребывания того в Туркестане в 1902 году72), Наливкиным была написана работа «Положение вакуф-ного дела в Туркестанском крае до и после завоевания» 73.
В 1899 году Наливкин вернулся на службу в военно-народное управление старшим чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе Туркестанского края. В 1900 году он временно исполнял обязанности дипломатического чиновника, а год спустя был назначен на должность помощника военного губернатора Ферганской области 74. Полномочия последнего не раз возлагались на Наливкина за время его службы в Фергане. В 1904 году Наливкин был отозван в Ташкент в распоряжение генерал-губернатора. Там он работал в различных комиссиях: по ревизии хозяйства Ташкентской городской думы, по пересмотру законодательства в Закаспийской области и др. В июне 1906 года он снова — и на этот раз окончательно — вышел в отставку 75.
Если судить по формулярному списку, чиновничья карьера Наливкина была вполне благополучной. За 17 лет, с 1884 по 1901 год, он продвинулся по служебной лестнице от губернского секретаря до действительного статского советника76. Более того, за исключительно добросовестное выполнение должностных обязанностей он был неоднократно отмечен наградами: в 1888 году — орденом Святого Станислава 2-й степени, в 1893 году «за особые труды по исправлению должности инспектора народных училищ Туркестанского края 1-го района» — орденом Святой Анны 2-й степени, в 1899 году «за отлично усердную службу и особые труды» — перстнем с императорским вен-зелем77. Где бы Наливкин не служил, на его добросовестность и обширные знания всегда можно было положиться. Неслучайно в течение четырнадцатилетней службы в учебном ведомстве Наливкин неофициально исполнял обязанности чиновника для особых поручений при всех генерал-губернаторах края и неизменно входил в состав комиссий по переводу на узбекский язык разного рода «высочайше утвержденных» положений 78.
В действительности служебная карьера Наливкина была достаточно драматической, насыщенной столкновениями с различными важными персонами в составе администрации края. Это подтверждается даже беглым анализом делопроизводственных источников. Все отставки и большинство служебных переводов Наливкина, в официаль-
ных документах объясняемые его собственным желанием или изменениями штатного расписания, повлекшими за собой ликвидацию занимаемой им должности, фактически были вынужденными, так как имели первопричиной конфликты Наливкина с лицами, занимавшими более высокое место в административной иерархии. Так было в 1888 году, когда он ушел с поста заведующего русско-туземной школы79. Переезд в Самарканд был следствием резкого объяснения На-ливкина с главным инспектором училищ Туркестанского края Ф. М. Керенским, опубликовавшим статью «Медресе Туркестанского края», материалом для написания которой послужил отчет Наливкина «Сведения о состоянии медресе Сыр-Дарьинской области в 1890/91 учебном году». Главный инспектор нарушил свои служебные права и этические нормы — однако пострадал Наливкин, которого отправили в Самарканд. Наливкина отозвали в 1904 году в Ташкент из-за его постоянных трений с военным губернатором Ферганской области Г. А. Арендаренко. Строптивый помощник губернатора неоднократно выступал против злоупотреблений областной администрации, против взяточничества и казнокрадства, добивался ограничения единоличной власти губернатора областным правлением, подавал на имя генерал-губернатора рапорты, свидетельствующие о его неприязненных и даже враждебных отношениях с Арендаренко80. В конечном счете, после ревизии делопроизводства Ферганского областного правления начальником Азиатской части Главного штаба губернатор был отстранен от должности — но и его противник отнюдь не по своей воле оказался в Ташкенте81.
Итак, в 1906 году в возрасте 54 лет Наливкин расстался со службой и вместе с семьей поселился в Ташкенте. Поданное им еще в 1903 году ходатайство о предоставлении пенсии по разряду старослужащего удовлетворено не было: размер ее был определен в половину оклада. Первоначально занятия отставного чиновника были связаны главным образом с деятельностью Ташкентского отделения Общества востоковедения. В 1905 году Наливкин был избран членом его правления, а в 1906 году читал вечерние лекции по истории ислама и мусульманскому праву в созданном при отделении Туркестанском комитете по изучению восточных языков82. Но параллельно он активно сотрудничает с газетой «Русский Туркестан» — фактически легальным органом большевиков83. Он был в числе лиц, подписавших протест против осуждения редактора газеты М. В. Морозова84. Правда, собственные статьи Наливкина в «Русском Туркестане» не были политическими. Они относятся к мелким мемуарным формам, характерным для начала века. Это воспоминания о детских и юношеских годах и о годах военной службы в Средней Азии.
Социалистические увлечения Наливкина сказались на его политической деятельности. В 1907 году он был избран депутатом от Туркестана во II Государственную Думу. 9 февраля того же года, выступая на митинге, Наливкин подчеркнул, что считает необходимым самое широкое единение в Думе всех левых партий и фракций85. А выступая в Самарканде во время остановки поезда, отвозившего его в Петербург, заявил, что слагает с себя звание дворянина, становится «гражданином, товарищем», в Думе же «по убеждению» займет место среди социал-демократов и вместе с ними будет требовать «земли и воли и удаления гнетущего вас правительства»86.
Слово свое Наливкин сдержал. Как член думской комиссии для выработки законопроекта об отмене военно-полевых судов, он выступил с речью от имени социал-демократической фракции. В ней он обвинил царскую власть в том, что «русский суд в этот момент жизни русского народа (имеется в виду революция 1905—1907 гг. — Н.Л.) играл роль орудия реакции, того страшного пресса, который давил народную жизнь»87. Эмоциональное выступление Наливкина спровоцировало вызов его на дуэль товарищем прокурора петербургского окружного суда И. Рубаном88 и привлекло внимание В. И. Ленина, «обобщившего» Наливкина вместе с физиком Аронсом и капиталистом Зингером, примкнувшими к немецким социал-демократам, в «явления персонального перехода от буржуазии к пролетариату»89.
После разгона II Думы Наливкин вернулся в Ташкент с репутацией «красного». Он был лишен пенсии и вынужден был добывать средства к существованию писательским трудом. Десятилетие между 1907 и 1917 годами, когда Наливкин снова появился на политической арене, почти не оставило архивных материалов, по которым можно было бы проследить его жизнь. В эти годы Наливкин опубликовал злополучные «Сведения о состоянии туземных медресе в Сыр-Дарьинской области в 1890/91 учебном году» (1916) и издал замечательную книгу «Туземцы раньше и теперь» (1913).
По мнению современного исследователя, достоинство этой историко-этнографической работы Наливкина заключается не только в ее огромном познавательном значении, но и в ее общественно-политическом звучании90. Большое внимание в ней было уделено истории Ферганы после ее присоединения к России. Наливкин объективно показал как положительные результаты присоединения, так и негативные его последствия для коренного населения. Тут ему очень пригодился опыт службы, отличное знакомство с закулисными сторонами колониального управления. В книге приведены многочисленные примеры административного произвола, взяточничества и продажности чиновников. Больше всего досталось низшему звену управления — так называемой «туземной администрации», которая и
под русским владычеством сохранила традиционные привычки хищничества и деспотизма. В то же время в книге Наливкина снова проявилось его отрицательное отношение к расхожим и часто унизительным суждениям «цивилизаторов» о коренных жителях Туркестана. Он постоянно подчеркивает своеобразие всего встреченного русскими в Средней Азии и необходимость внимательного изучения ее «оригинального мира».
Особое внимание и в «Туземцах», и в последней своей работе «Туземный пролетариат», опубликованной в 1917 году в «Русском Туркестане», Наливкин уделил последствиям включения Средней Азии в общероссийский рынок. Рассматривая процесс интенсивного развития хлопководства в крае, начавшийся со второй половины 80-х годов XIX века и сопровождавшийся сокращением площадей под продовольственными культурами, Наливкин пришел к выводу, что в соединении со значительным увеличением населения этот процесс привел к нарушению «сельскохозяйственного равновесия» и к небывалому росту цен на все сельскохозяйственные продукты91. По существу, На-ливкин был одним из первых (и немногих), кто увидел пагубные последствия хлопковой специализации региона в качестве сырьевого придатка России — и увидел задолго до того, как монокультурная направленность среднеазиатской экономики приняла гипертрофированные и разрушительные масштабы.
Февральскую революцию Наливкин встретил с радостью, искренне полагая, что ею создается «свободный строй обновленной России». Революция выдвинула его на первый план политической жизни Туркестана. В конце марта 1917 года, после смещения последнего генерал-губернатора А. Н. Куропаткина, гражданское управление было отделено от военного и возложено на трех комиссаров Ташкентского исполкома Советов рабочих и крестьянских депутатов. Одним из них стал Наливкин. С этого момента начинается его глубокая внутренняя драма, завершившаяся трагическим финалом. Наливкин верил в очистительный огонь революции и был готов отдать ей свои силы и знания. Но он был противник насилия, считал, что новая власть должна опираться на силу слова и убеждения. «Разве не должны мы, — рассуждал он, — стремиться оставить не кровавый, а гуманный след?.. Мы — люди XX века — и не учиться же нам у одной французской революции. Гуманные средства много сильнее»92. И еще его мучило ощущение своей отчужденности от масс, приведенных в движение революцией. В 1906 году оно заставило его отречься от своего дворянство, в 1917 — призывать «имущих и бывших правящих» сойти с «подмостков балагана, разрушенного ураганом революции», «смешаться с народом, научиться у него жить по простоте, не гнушаться никаким трудом в поте лица, есть трудом добытый хлеб, делясь с на-
родом знаниями, культурностью, которые из поколения в поколение мы приобретали на трудовые деньги того же народа»93.
Последующие события не сняли, а только усугубили внутренние противоречия, раздиравшие Наливкина. В апреле 1917 года был образован Туркестанский комитет Временного правительства. В июне он оказался в состоянии конфликта с Ташкентским советом и был реорганизован. Новый состав Турккомитета возглавил Наливкин. 11(24) сентября в Ташкенте собралось совещание демократических организаций. Участники совещания от большевиков предложили объявить его Революционным комитетом и передать ему всю полноту власти в крае. На следующий день массовый митинг рабочих и солдат поддержал требование большевиков. Последовало избрание нового исполкома Ташкентского совета. Председатель Временного правительства А. Ф. Керенский (сын начальника Наливкина в годы его работы инспектором мусульманских школ) объявил эти события контрреволюционным мятежом. Наливкин принял на себя управление войсками в крае и отправил несколько телеграмм с просьбой прислать военные силы для восстановления власти Турккомитета94. Выбор был сделан.
Правда, и в этот момент Наливкин еще надеялся избегнуть насилия. Уже после отправки телеграмм он проводил переговоры с новым исполкомом Ташкентского совета. В результате было подписано соглашение, одним из пунктов которого было обязательство Турккоми-тета отказаться от военной помощи со стороны Временного правительства. Но выполнено оно не было. В то же время колебания Наливкина побудили более последовательных сторонников прави-
_ _ <_> /п <-» _
тельства поставить под контроль его действия. С этой целью при Турккомитете была создана специальная комиссия «для солидарных работ». А после прибытия в Ташкент генерального комиссара Временного правительства генерала Коровиченко Наливкин приказом от 27 сентября вообще был отстранен от исполнения обязанностей члена Турккомитета.
О жизни Наливкина с октября 1917 по январь 1918 года известно мало. В некрологе, составленном М. И. Сосновским, скупо сказано, что последние месяцы до своей гибели Наливкин был вынужден находиться вне дома, из-за чего даже не смог присутствовать на похоронах жены95. Вблизи ее могилы он и покончил с собой 20 января 1918 года. Так 80 лет назад трагически оборвалась жизнь замечательного ученого и человека, с удивительной силой воплотившего в себе лучшие качества образованных русских людей Туркестанского края.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 33. Д. 313. Л. 18.
2 Лунин Б. В. Историография общественных наук в Узбекистане. Библиографические очерки. Ташкент, 1974. С. 247.
3 ГА РУ. Ф. И-2409. Оп. 1. Д. 1. Л. 18.
4 См. примечание 1.
5 Наливкин В. П. Мои воспоминания о генерале Скобелеве // Русский Туркестан, 1906. № 118.
6 Петров А. Н. Исторический очерк Павловского военного училища, Павловского кадетского корпуса и Императорского военно-сиротского дома. 1798—1898. СПб., 1898. С. 583-585.
7 РГВИА. Ф. 319. Оп. 1. Д. 951. Л. 1, 9.
8 Якубовский Ю. О. В. П. Наливкин // Туркестанский сборник. Т. 435. С. 83.
9 Наливкин В. П. Мои воспоминания... № 118.
10 Там же, а также: Наливкин В. П. Из казачьего и неказачьего прошлого // Русский Туркестан, 1906. № 137.
11 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 33. Д. 313. Л. 19,20; Ф. И-47. Оп. 1. Д. 3027. Л. 120.
12 ГА РУ. Ф. И-1009. Оп. 1. Д. 64. Л. 23.
13 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 3027. Л. 120.
14 Наливкин В. П. Мои воспоминания... № 118, 120.
15 ГА РУ. Ф. И-19. Оп. 1. Д. 80. Л. 2.
16 ГА РУ. Ф. И-276. Оп. 1. Д. 285. Л.10-12.
17 Якубовский Ю. О. В. П. Наливкин... С. 84.
18 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 2. Д. 699. Л. 2.
19 Наливкин В. П. Очерки земледелия в Наманганском уезде // Туркестанские ведомости, 1880. № 11, 13, 15, 18-21, 24, 25, 27-29.
20 Наливкин В. П. Вопросы туземного земледелия // Туркестанские ведомости, 1880. № 33, 34.
21 Отмечено еще Якубовским. См.: Якубовский Ю. О. В. П. Наливкин... С. 84.
22 Наливкин В. П. Ферганские пески и их укрепление // Известия РГО. СПб., 1882. Т. XVIII. С. 142-149.
23 Наливкин В. П. Опыт исследования песков Ферганской долины. Новый Маргелан, 1887.
24 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 232. Л. 30.
25 ГА РУ. Ф. И-19. Оп. 1. Д. 1228. Л. 1.
26 ГА РУ. Ф. И-1009. Оп. 1 .Д. 66. Л. 7.
27 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 33. Д. 313. Л. 26 об.
28 См.: Бартольд В. В. История культурной жизни Туркестана // Сочинения. М.,
1963. Т. II. Ч. 1. С. 304-305.
29 Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь. Ташкент, 1913. С. 104.
30 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 232. Л. 30, 37, 38.
31 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 239. Л. 1 об.
32 См.: Сокращенная история России. Библиографическая заметка // Туркестанские ведомости, 1887. № 15.
33 Отчет о состоянии Туркестанской учительской семинарии за 1888/1889 у. г. Ташкент, 1889. С. 3.
34 Наливкин В. П. Сартовская хрестоматия для Туркестанской учительской семинарии. Ташкент, 1896.
35 Отчет Туркестанской учительской семинарии за 25 лет ее существования (30 августа 1879 г. — 30 августа 1904 г.). Ташкент, 1904. С. 128.
36 Например, М. С. Андреев. См.: Акрамова Х. Ф, Акрамов Н. М. Востоковед Михаил Степанович Андреев. Душанбе, 1973. С. 34-35.
37 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 3027. Л. 19.
38 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 255. Л. 2.
39 Наливкин В. П. Туземцы раньше и теперь... С. 104-109.
40 Там же.
41 Там же.
42 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 291. Л. 17.
43 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 333А. Л. 108 об.
44 ГА РУ. Ф. И-455. Оп. 1. Д. 1. Л. 10,10 об.
45 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 361. Л. 47, 74, 99, 123, 124.
46 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 333А. Л. 95.
47 Обзор был опубликован в «Сборнике материалов по мусульманству». Т. 1 (Ташкент, 1899).
48 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 464. Л. 22.
49 Кононов А. Н. Тюркское языкознание в Ленинграде. 1917-1967 // Тюркологический сборник. М., 1970. С. 6.
50 Боровков А. К. Узбекское языковедение // 25 лет советской науки в Узбекистане. Ташкент, 1942. С. 284.
51 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 3027. Л. 37, 37 об.
52 Черновой вариант «Русско-узбекского словаря» находится в рукописном фонде библиотеки Института востоковедения Академии наук Узбекистана, куда он был передан внучкой Наливкина.
53 О них см.: Бабабеков Х. Н, Серебряная Ф. И. Один из первых учителей русского языка (В. П. Наливкин) // Русский язык и литература в узбекской школе, 1972. № 5. С. 87.
54 Архив ЛО РАН. Ф. 87. Оп. 3. Д. 272. Л. 7, 8.
55 Характеристику этого сочинения см.: Бейсембиев Т. К. «Тарих-и Шахрухи» как исторический источник. Алма-Ата, 1987.
56 Веселовский Н. И. Новые материалы для истории Кокандского ханства / Рец. на кн.: Краткая история Кокандского ханства. Сост. В. П. Наливкин. Казань, 1886 // Журнал Министерства народного просвещения, 1886. Кн. 11. Отд. 2.
57 Розен В. Р. Рец. на кн.: Краткая история Кокандского ханства. Сост. В. П. Наливкин // Записки Восточного отделения Русского Археологического общества. СПб., 1889. Т. IV. С. 126.
58 Бартольд В. В. История культурной жизни... С. 286.
59 Веселовский Н. И. Доклад комиссии Отдела этнографии РГО о присуждении Большой золотой медали. Отдельный отзыв Н. И. Веселовского о труде В. П. Наливкина и М. В. Наливкиной «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы» // Туркестанский сборник. Т. 406. С. 217-218.
60 Семенов П. П. История полувековой деятельности ИРГО. 1845-1895. СПб., 1896. Ч. 3. С. 998.
61 Бартольд В. В. Ближайшие задачи изучения Туркестана // Сочинения. М., 1977. Т. IX. С. 544.
62 Кисляков В. П. Очерки по истории семьи и брака у народов Средней Азии и Казахстана (на этнографических материалах по казахам, киргизам, туркменам, узбекам). Л.,
1964.С. 10.
63 Наливкин В. П., Наливкина М. В. Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы. Казань, 1886. С. 138.
64 Наливкин В. П. Древности холма Шанишина // Туркестанская туземная газета, 1887. № 37.
65 Архив ЛО РАН. Ф. 777. Оп. 2. Д. 301. Л. 1, 2, 2 об.
66 ГА РУ. Ф. И-71. Оп. 1. Д. 2. Л. 38.
67 Лунин Б. В. Из истории русского востоковедения и археологии в Туркестане. Туркестанский кружок любителей археологии. 1895-1917. Ташкент, 1958. С. 282.
68 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 8. Л. 30.
69 Отчет о поездке в Среднюю Азию академика К. Г. Залемана // Известия Академии Наук. СПб., 1898. Т. VIII. Вып. 5. С. 6, 17.
70 Архив ЛО РАН. Ф. 87. Оп. 3. Д. 272. Л. 2, 4 об., 5.
71 Там же. Л. 7 об.
72 Бартольд В. В. Отчет о командировке в Туркестан // Сочинения. М., 1973. Т. VIII. С. 209.
73 Опубликовано в третьем томе «Ежегодника Ферганской области» (Новый Марге-лан, 1904).
74 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 33. Д. 209. Л. 22 об., 23, 23 об.
75 Там же.
76 ГА РУ. Ф. И-1. Д. 313. Л. 18-35.
77 Там же.
78 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 2. Д. 699. Л. 5.
79 ГА РУ. Ф. И-47. Оп. 1. Д. 232. Л. 100-109.
80 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 4. Д. 839. Л. 1, 1 об., 7
81 Там же. Л. 74, 74 об.
82 См. в этой связи: Конспект лекций по истории ислама и по мусульманскому праву, читанных В. П. Наливкиным в 1907-1907 гг. Ташкент, 1908.
83 Авшарова М. П. Русская периодическая печать в Туркестане (1870-1917). Библиографический указатель литературы. Ташкент, 1960. С. 38.
84 Русский Туркестан, 1906. № 141.
85 О выборах, наказе и проводах депутатов в Государственную Думу // Туркестанский сборник. Т. 417. С. 85.
86 ГА РУ. Ф. И-1. Оп. 31. Д. 375. Л. 4, 4 об.
87 Государственная Дума. Стенографические отчеты. 2-й созыв. 1907. Сессия вторая. СПб., 1907. Т. 1. С.1463-1464.
88 Лунин Б. В. Историография общественных наук... С. 249.
89 Ленин В. И. Сила и слабость русской революции // Полн. собр. соч. М., 1961. Т. 15. С. 221.
90 Лунин Б. В. Историография общественных наук... С. 253.
91 Русский Туркестан, 1917. № 163.
92 Сосновский М. И. Владимир Петрович Наливкин // Свободный Туркестан, 1918. № 8.
93 Наливкин В. П. Надо опроститься // Туркестанские ведомости, 1917. №31.
94 ГА РУ. Ф. И-1044. Оп. 1. Д. 6. Л. 23-25.
95 Сосновский М. И. Владимир Петрович Наливкин...
