CC BY
97
УДК 82.091
В.М. Хаимова
В. МАЯКОВСКИЙ И М. ЦВЕТАЕВА: К ТИПОЛОГИИ ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ПОЭМы МАЯКОВСКОГО «ПРО ЭТО» И «ПОЭМы горы» ЦВЕТАЕВОЙ)
В статье содержится анализ лирических героев Маяковского и Цветаевой, их типологического сходства и индивидуальных различий. Отмечаются романтические тенденции в создании образов.
Ключевые слова: лирическая поэма, лирический герой, тема быта и бытия, художественное время и пространство.
V.M. Khaimova
V. MAYAKOVSKY AND M. TSVETAEVA:
TO PERSONAS' typology (the basic is mayakovsky's poem «about it»
AND TSVETAEVA'S «MOUNTAIN POEM»)
There is Mayakovsky and Tsvetaeva personas' analysis in the article, their typological resemblance and unique diversities. We can see romantic tendencies in personas creation.
Key words: lyric song, persona, theme of love, theme of life and existence, artistical time and space.
л
ирические поэмы Маяковского и Цветаевой - о вечном - о любви. Эти поэмы родственны по накалу страсти, по верности поэтов своим идеалам, их художественному решению темы любви и быта. Необходимо отметить, что быт - это не только то, что окружает лирических героев в повседневности, но и обыденное, приземленное в жизни и в человеке.
Поэма Маяковского «Про это» (1923) написана «по частным мотивам - об общем быте» [Маяковский 1955: 26] 1. Поэму необходимо рассматривать в связи с исканиями дореволюционного героя Маяковского: в поэме Маяковский возвращается к мотиву несовершенства бытия в его онтологическом смысле, развитому в ранних лирических поэмах. Другие мотивы поэмы раскрываются через призму этой, глобальной проблемы. В поэме Маяковского любовь - социально значима. Через любовь и отношение к ней проявляется человек и самое бытие.
в любовной лирике Цветаевой нет того социального накала, который пронизывает многие произведения Маяковского. Ее любовь - вне времени, пространства, социальной обусловленности. в любовной лирике Цветаевой до глубины, до сердцевины раскрывается духовный облик лирической героини-поэта, ее самые важные черты, ее противоречивость. Любовь в лирике Цветаевой - это всегда расставание, разлука, конец любви, разъединенность родных душ (цикл «Провода», «Песня», «Волк», «Расстояния...» и др.).
«Поэма Горы» и «Поэма Конца», написанные М.Цветаевой в Чехии в 1924 г., несут на себе отпечаток духовно богатой личности поэта, его нравственного максимализма. Размах чувства в них так велик и сила его трагизма так глубока, что они становятся очень значительными по содержанию: раскрывая извечную борьбу духовного и материального в любви, они приобретают философское звучание.
Поэмы связаны образно, лексически и те-
матически. Первоначально они мыслились как единая «Поэма Расставания». В «Поэме Конца» получают дальнейшее развитие мотивы «Поэмы Горы». «Поэма Горы» и «Поэма Конца» - одно, - писала М.Цветаева Б. Пастернаку в 1926 году - только гора раньше и - мужской лик с первого горяча, сразу высшую ноту, а «Поэма Конца» - уже разразившееся женское горе, грянувшие слезы... «Поэма Горы» - гора, с другой горы увиденная, «Поэма Конца» - гора на мне, я под ней» [Цветаева 1984: 528].
Высокая патетика характерна для пролога поэмы «Про это». Любовь ставится лирическим героем Маяковского в разряд важнейших ценностных категорий - истины и красоты. Эта тема уже не «личная и мелкая», она разрастается до глобальных масштабов «любви-громадины»: ...Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды и у негра вострит на хозяев нож... [IV, 139].
И здесь же, в прологе, уже слышны нотки трагизма:
...Эта тема пришла,
остальные оттерла
и одна
безраздельно стала близка. Эта тема ножом подступила к горлу Молотобоец!
От сердца к вискам... Эта тема день истемнила, в темень колотись - велела - строчками лбов...
[IV, 139].
Мир, который окружает героя, противоположен его представлениям о том, каким он должен быть. В этом мире все обезличено, в нем нет любви, а значит - красоты и истины. В таком мире жить нельзя.
В основе «Поэмы Горы» Цветаевой - конфликт быта и бытия, даже если под бытом подразумевается дом, семья.
образ Горы в поэме Цветаевой полисе-мантичен. В поэме Гора как реальная гора
' Далее все цитаты будут даны по этому изданию в тексте с указанием тома и страницы.
выстраивает пространство географическое, топографическое, с обилием бугров, оврагов. Гора предстает и символом любви, той высотой над жизнью, где осуществляется истинное бытие героев. Гора в «Поэме Горы» - олицетворение и самой героини, которая несет в себе «гору» с ее пространственными и ценностными крайностями, с ее «верхом» и «низом»; она так же устремлена к вершинам духа и так же имеет отношение к земному миру.
Создается и пространство «жизни как она есть». Эти величины в поэме противопоставлены.
Уже в первых строках поэмы, в Посвящении, намечается будущая трагедийная развязка:
...Вздрогнешь - и горы с плеч, И душа - горе', Дай мне о горе спеть: О моей горе!
Черной ни днесь, ни впредь Не заткну дыры. Дай мне о горе спеть На верху горы...
[Цветаева 1995: 24] 2 В поэме Маяковского «Про это», в отличие от поэмы Цветаевой, время очерчено конкретно. Это время нэпа, 20-е годы. Свершилась революция, а человеческие души все еще во власти облепивших их «ракушек старого быта»:
«.. .Все так и стоит столетья, / как было. / Не бьют - / и не тронулась быта кобыла.» [IV, 161].
«Действие» поэмы начинается в небольшой комнате, но сознание героя ломает рамки и ареной своих страстей делает не только города - другие страны, Вселенную. «Действие» разворачивается не только во времени - в Вечности: «.А между - / такая, / какая не снится, / какая-то гордая белой обновой, / через вселенную легла Мясницкая / миниатюрой кости слоновой.» [IV, 145]. Тем самым идея получает вселенский размах: быт разрастается до онтологического зла, необходи-
мость любви - до вселенских размеров.
В раннем творчестве Маяковского понятие быта переведено в символический план (поэма «Человек»), если под бытом понимать бездуховное начало. Быт персонифицирован в Повелителе Всего. Метафизический план поэмы «Человек» здесь, в поэме «Про это», обретает социально-конкретные черты, но это не ведет к сужению основной идеи благодаря включению «события души» поэмы в ряд вечно длящегося поединка бытового и бытийного начала в жизни: в первых главах телефонный поединок между героями происходит как бы во Вселенной; расширяет рамки конкретности и опосредованное введение мифа о распятии (см. ниже); мотив дуэли, поединка поэта с бытом решается также во вселенском масштабе, так как поэт в своем полете охватывает громадные территории и поединок этот проходит под взглядом Большой Медведицы («.Глядит / в удивле-ньи небесная звездь - / затрубадури'ла Большая Медведица») [IV, 177]; сходную функцию выполняет и образ «Человека из-за 7-ми лет», несущий весь комплекс экзистенциальных проблем раннего творчества. Эта художественная идея: встреча героя поэмы «Про это» с лирическим героем поэмы «Человек» («.он - у небес в воспаленном фоне, / прикрученной мною стоит человек.» [IV, 150] имеет несколько смыслов. Во-первых, устанавливает единство лирического сюжета в творчестве Маяковского. Во-вторых, в лирическом герое Маяковского определяется некий «нравственный закон» (Б.Пастернак), с которым (в себе) постоянно сверяешься («... - Забыть задумал невский блеск?! / Ее заменишь?! / Некем! / По гроб запомни переплеск, плескавший в "Человеке"» [IV, 152]. В поэме, таким образом, смыкаются два плана: конкретный и универсальный. Но именно привнесение конкретного, реальное столкновение героя с ненавистным, мертвящим началом жизни являет конфликт в его обнаженном и трагическом виде. В поэме «Про это» - удвоенный трагизм: трагизм ранних
1 Далее все цитаты будут даны по этому изданию в тексте с указанием тома и страницы.
произведений, как бы не имеющий конкретного лица, поэтому переведенный в план метафизический, и трагизм реальной жизни, художественно воплощенный в поэме.
«Внешний» конфликт усугубляется конфликтом «внутренним» - трагическим разладом с собой, о чем свидетельствуют образы двойников (медведь, мальчик-комсомолец, Спаситель, Человек из-за 7-ми лет).
итак, лирический герой поэмы предстает в ней во всей противоречивости и сложности психологических переживаний. он активен, он в борьбе утверждает свой идеал, он борется не только с миром, но и с самим собой. Герой бескомпромиссен: он готов пойти на смерть, но не вернуться в затхлый мир быта.
В черновом отрывке, не вошедшем в текст поэмы Маяковского, такие строки: ...Так же пронесу бережно чисто
мальчишеское мое
«люблю».
тобой
живу
и никому
тебя,
любовь,
не выдам,
с тобой пойду
в трущобы мук
скитаться вечным жидом [Паперный 1958: 246].
Лирический герой живет, предъявляя максимальные требования к любви и жизни. Человек должен быть достоин своей эпохи, и любовь у Маяковского - мерило всех человеческих ценностей.
Одна из ипостасей горы в «Поэме Горы» Цветаевой олицетворяет страстное, стихийное начало любви. Гора одушевлена. Моделируется это страстное, стихийное пространство «колдобинами круч», «титана лапами кустарников и хвой, образом рая как «сквозняка».
Любовь, страсть - это некое инобытие, пребывая в котором героиня уходит от «жизни». страсть в поэме противопоставлена «бесстрастию» простолюдинов любви. Кон-
фликт обнажается и приобретает трагическую остроту: «Говорят - тягою к пропасти Измеряют уровень гор...» [III, 26].
От главы к главе, по мере приближения к «низу», нарастает трагедийность от будущего соприкосновения с «жизнью». Понятие «жизни» моделируется с помощью слов «табор», «весь век по сердцам базарь», подчеркивая семантику множественности и дробления (ср.: «жить - дробить»; «щебень дней»). Достигая предельного трагизма, удваивается семантика смерти: «.гора горевала о нашем горе - Завтра! Не сразу! Когда над лбом - уж не memento, а просто - море! Завтра, когда поймем...» [III, 26].
Выстраивая ценностный семантический ряд «низа» («врозь» - «вниз» -«по грязи» -«в жизнь» - «сброд» - «рынок» - «барак») поэт резко противопоставляет его горе, возвышающейся «над уровнем жизни», возводя несовместимость любви с жизнью в ранг вечных проблем бытия: «.Еще говорила, что все поэмы Гор - пишутся - так. » [III, 27].
После «исхода» с горы героиня оказывается в замкнутом пространстве «города», которому соответствует и временная замкнутость: «с утра и до ночи». Мотив небытия, прозвучавший ранее, здесь реализуется сполна. он подготовлен оппозицией «верх» - «низ», «гора» - «жизнь». Дробящая сущность жизни (образ «жизни» как карты, то есть некоего случайного, измельченного, что надо «убить», «уничтожить», чтобы победить), побуждает героиню «не быть» в ней.
в отличие от пространства по вертикали в I-VIII главах, где дана сущность горы и героини, пространство IX главы выстраивается по горизонтали. Плоскостное, горизонтальное пространство моделируется с помощью «дач», «палисадников», «лоскутов», «перекладин». Пространство это мыслится как тесное («Палисадниками стеснят»), дробное (нецелостное - «и пойдут лоскуты выкраивать»), выпрямленное (вопреки природному - холмистому - «Перевалы мои вы-струнивать...»).
Создается пространственная модель, построенная на противопоставлении: «.На
развалинах счастья нашего город встанет мужей и жен.» [III, 28], где «развалинам счастья нашего» противопоставлено организованное пространство «города мужей и жен»; стяжанию, накопительству - некая «растрата» себя, стихийность чувств и порывов.
В финале звучит клятва героини, которая еще более раздвигает временные рамки своей обращенностью в сколь угодно отдаленное время. Образы, с помощью которых создается это пространственно-временное построение, несут экзистенциальный смысл, охватывают начало и конец человеческой жизни, простираются в бесконечность, зачеркивая возможность существования «счастья дольнего» (земного, мирского, суетного), ориентированного по горизонтали, и утверждая устремленность ввысь: «.Тверже камня краеугольного, Клятвой смертника на одре: - Да не будет вам счастья дольнего, Муравьи, на моей горе. В час неведомый, в срок негаданный Опознаете всей семьей Непомерную и громадную гору заповеди седьмой.» [III, 29]. Здесь - та же бескомпромиссность в утверждении любви как бытия.
Бескомпромиссность и максимализм героев, а также то, что любовь для них - ценностная основа бытия, рождает сходные переживания относительно несвершения любви. И у героини Цветаевой, и у героя Маяковского это переживание ассоциируется с казнью. У героини Цветаевой последняя встреча с героем метафорически переосмысливается как «крестный путь этапами» («Поэма Конца»), путь к распятию, где каждая из реалий рождает ряд ассоциаций, чаще всего - трагически окрашенных, и, таким образом, каждая из реалий становится неким символом: набережная - границей между жизнью и смертью; кафе - средоточием косных основ бытия; мост через реку -мостом перехода в царство усопших, мысль о расставании на одной из улиц рождает катастрофические в своей несоединимости образы: «Завтра с Западу встанет солнце! - С Иеговой порвет Давид!» [III, 44], загород вызывает ассоциации с жизнью - местом, где жить нельзя; собственная изъятость из жиз-
ни - образ Вечного Жида и отказ от жизни. У героя Маяковского рождается цепь образов, в основе которых - метафора распятия. Образ распятия появляется в первых же строках: «И пускай / перекладиной кисти раскис-тены - / только вальс под нос мурлычешь с креста.» [IV, 138]. Как распятие осмысляются и муки Человека из-за 7-ми лет: «. Семь лет я стою. / Я смотрю в эти воды, / к перилам прикручен канатами строк.» [IV, 151]. Вся первая главка, названная «Баллада Редингской тюрьмы», вводит мотив ожидаемой казни. Главка «Спаситель» вводит миф о Христе, хотя семантически она неоднозначна, так как образ Спасителя оборачивается образом мальчика-комсомольца. В контексте предыдущей главы введение мифа о Христе несет семантику ожидаемой казни, что переключает ситуацию в план вневременной, то есть сообщает ей глобальные масштабы. Наконец, мотив искупительной жертвы («У лет на мосту / на презренье, на смех, / земной любви искупителем значась, / должен стоять, стою за всех, / за всех расплачусь, / за всех расплачусь» [IV, 172] логически завершает предыдущие образы казни, распятия.
Метафора и в поэме Маяковского, и в поэме Цветаевой привносит смысл вневре-менности и внепространственности любви, а также - трагедийность.
Сознание цветаевской героини мифологизировано: обращенность к мифу в «Поэме Горы» («Персефоны зерно гранатовое.») несет двойную функцию: раздвигает временные рамки конфликта долга и страсти и, таким образом, возводит его в ранг вневременного и несет семантику «ухода» из жизни. Ту же семантику несет и мотив Леты в «Поэме Конца».
Мотив Леты, мотив ухода в царство усопших присутствует и в поэме Маяковского: «.Вон / в лодке, / скутан саваном, недвижный перевозчик.» [IV, 165]. И далее - уже прямое упоминание «белого Харона»: «Рас-четверившись, / белый Харон / стал колоннадой почтамтских колонн.» [IV, 166].
Итог - и у Маяковского, и у Цветаевой -символическая гибель героев.
Итак, поэмы Цветаевой и Маяковского
- грандиозны по накалу страсти в их лирических героях, по верности своим идеалам. Любовь - это смысл бытия для лирического героя Маяковского и осуществление истинного бытия для лирической героини Цветаевой. Переживание любви героями - это переживание жизни и смерти, это предельное, конечное переживание, которое обусловлено резким конфликтом с антидуховным началом.
Различия же в переживании обусловлены особенностями мировосприятия. Несмотря на символическую гибель героя Маяковского, он верит в переделку жизни, в изменение жизни на земле. У Маяковского конфликт разрешается верой, надеждой, «Уход» героя Маяковского не носит абсолютного характера, как у героини Цветаевой.
Цветаевская героиня идет дальше героя Маяковского: в ее поэме понятие быта расширено - быт это «жизнь, как она есть», и неприятие быта у Цветаевой разрастается до метафизического отрицания земного мира. Финал ее поэмы - символический уход героини в смерть: «... И в полые волны Мглы
- сгорблен и равн - бесследно, безмолвно -Как тонет корабль» [III, 50].
Необходимо отметить романтические тенденции в создании образов лирических героев Маяковского и Цветаевой, так как в центре их поэм - безусловно яркая, самоценная, самобытная личность, способная сама творить свой собственный мир с его законами.
В сознании лирических героев Маяков-
ского и Цветаевой присутствует характерное для романтической личности двоемирие: мир любви как истинного бытия в прошлом и мир быта, «жизни как она есть» в настоящем - у Цветаевой; мир любви и гармонии в мыслимом будущем и «обезлюбленный» мир быта в настоящем - у Маяковского. Лирические герои Маяковского и Цветаевой отторгаются реальным миром, жизнью, вытесняются ею. Образ «вечного жида» органично передает это чувство отверженности.
Но между ними, как героями романтическими, есть и существенная разница. Маяковский, рисуя в поэме конкретную обстановку, резко противопоставляет героя окружающему миру. Поэт предельно заостряет характеристику картин быта, прибегает при этом к гиперболе, к фантастике, что позволяет читателю острее почувствовать тот дух отрицания, который несет лирический герой. С другой стороны, лирический герой изначально привязан к реальности, мечтает о таком обществе, в котором отношения будут построены на всеобщей любви друг к другу, об обществе, наиболее приближенном к его эстетическому идеалу.
В поэме же Цветаевой нет социальной конкретности. В ней выражается романтический взгляд на чувства и страсти: одиночество высокой души в несовершенном мире. Цветаевская героиня и не тщится преобразовать реальность. У Цветаевой, вскормленной немецким романтизмом, область духовного утверждается в качестве высшей реальности.
Литература
Маяковский В. Полн. собр. соч. В 13 т. - Т.1. - М.: Художественная литература, 1955. Цветаева М. Собр. соч. В 7 т. - Т. 6. - М.: Эллис Лак, 1995. Цветаева М. Соч. В 2-х т. - Т.1. - М.: Художественная литература, 1984. Паперный З. Маяковский в работе над поэмой «Про это» // Литературное наследство. - Т.65. - М., 1958.
