CC BY
281
УДК 821.16 1.1«1917/1991»
М.В.Никулина
УТОПИЯ И АНТИУТОПИЯ В ПОВЕСТИ А.ПЛАТОНОВА «ЮВЕНИЛЬНОЕ МОРЕ»
Петрозаводский государственный университет
The peculiarities of antiutopian strategy of a writer in 1930s are examined on the material of the novel by A.Platonov «The Sea of Youth». It is proved that Platonov comically reconsidered main themes of the ‘production novel', so popular in the Soviet literature of that time, and created the novel which is utopian in form and antiutopian in content.
Повесть «Ювенильное море» впервые была опубликована только в 1986 г. Вышедшая в том же году рецензия Л.Коробкова в силу своей односторонности вызвала дискуссию вокруг произведения. Автор рецензии утверждал, что «Ювенильное море» - «самая светлая и оптимистическая книга Платонова» [1]. Об «оптимистической концепции повести» писали в своих рецензиях А.Урбан [2], В.Пискунов и С.Пискунова [3]. Совсем иное прочтение предлагают авторы работ, вышедших после 1991 г. [4]. До сих пор «Ювенильное море» трактуется двояко: как утопия и как антиутопия. Часто эти понятия даже не разграничиваются, как например, в монографии А.Ревича: «Вероятно, «Чевенгур», «Котлован» и «Ювенильное море» можно назвать утопиями (или антиутопиями), что в данном контексте одно и то же» [5]. В.Чаликова утверждает, что понятия «утопия» и «антиутопия» вообще чужды «внежанровому мышлению Платонова, он не ищет баланса утопии и антиутопии» [6].
Неоднозначное определение исследователями жанровой природы повести «Ювенильное море» — свидетельство сложной антиутопической стратегии А.Платонова. Эту повесть он пишет вслед за повестью «Впрок». Оставленная на экземпляре «Красной нови» (1931, №3), где впервые печаталась повесть «Впрок», сталинская резолюция «сволочь», «кулацкая хроника», а также разгромные статьи Л. Авербаха и А.Фадеева заставили Платонова на своем творческом вечере, проходившем в 1932 г., признаться, что он «начал писать другие вещи», «начал ломать самому себе кости», «начал писать большое произведение» [7]. Вероятно, речь шла о «Ювенильном море», как говорится в примечаниях к стенограмме вечера.
Пытался ли Платонов действительно написать «оптимистическое» произведение, настоящую коммунистическую утопию? Если да, то в 30-е годы, когда молодое социалистическое государство борется с разными рода утопиями как в жизни, так и в литературе, утопия Платонова оказалась не к месту и не ко времени. В то время к мечтательству в литературе относились уже как к «вредительству», а авторы многих утопических произведений были арестованы и даже расстреляны [8]. Негативное отношение к утопии в конце XIX — начале ХХ вв. было вызвано влиянием известной брошюры Ф. Энгельса, в которой он назвал утопию бесплодной идеей [9]. Складывалась парадоксальная двойственная ситуация: попытка описать и воспеть строящееся идеальное государство привела бы к обвинению в бесплодных мечтаниях, а критика таких мечтаний — в силу их исторической
реальности в Советской России — к обвинению в неприятии существующего строя [10]. Эта парадоксальная ситуация отразилась и на произведениях
А.Платонова, и на восприятии его творчества критикой.
Наиболее яркое воплощение советская утопия нашла в форме «производственного романа» — жанра, очень популярного в 1920-1930-е гг. В творчестве Платонова, которое стояло в какой-то мере на периферии современного ему литературного процесса, как такового «производственного романа», конечно, не было, однако «Ювенильное море» содержит ряд типологических признаков этого жанра. Выбирая форму, которая диктовала свои утопические нормы, Платонов пишет произведение антиутопическое по содержанию. Из «тупика» утопии писателю помогало выбраться пародийное переосмысление традиционных черт жанра «производственного романа».
О.Ю.Алейников увидел в повести «Ювенильное море» пародию на рассказ И.Катаева «Новый директор» (1932-1933) [11]. Однако исследователь не уточнил, что и как спародировал Платонов и с какой целью. Платонов действительно использует многие сюжетные ходы и образы этого рассказа, написанного в духе «производственного» очерка: смена старого директора новым, проверка секретарем райкома всего мясосовхоза, проблемы с финансированием совхоза и попытки нового директора решить их. Единственное, что изменяет Платонов, — делает новым директором женщину, Надежду Босталоеву, которая, в отличие от рассказа Катаева, где новый директор «зашивается» и просится с поста, вполне удачно справляется со своими обязанностями. Однако рассказ Катаева не был широко известен в 30-е годы и неизвестно, знал ли его Платонов. Зато ему хорошо были известны штампы «производственного» жанра, их он и использует в своем произведении.
Структурно-композиционным центром «производственного романа» является образ стройки: завода («Цемент» Ф.Гладкова), электростанции («Энергия» Ф.Гладкова, «Гидроцентраль» М.Шагинян), колхозного строительства («Бруски» Ф.Панферова). В «Ювенильном море» в центре повествования — развитие мясосовхоза «Родительские дворики», куда главный герой Николай Вермо назначается инженером.
Николай Вермо — «сквозной» герой произведений Платонова, герой-странник. Он окончил муз-техникум по классу народных инструментов, был слесарем, часовым механиком, шофером. Сейчас он инженер-электрик сильных токов и командируется в
систему «мясосовхозов». «Музыка» и «физика», «гармония» и «алгебра» будут сопровождать Вермо на всем его пути к мечте. Мечта Вермо глобальна: «открыть первую причину землетрясений, вулканов и векового переустройства земного шара» [12].
Мечта становится для Вермо своеобразным бегством от действительности, это способ изменить жизнь, где «скучно оттого, что не сбываются наши чувства» (12). Среди разного рода утопий выделяют утопии «эскапистские» и «героические», т.е. те, которые не призывают прямо к действию, и те, что призывают к радикальным изменениям [13]. Первые дают возможность бежать от забот и тревог реального мира, вторые предлагают способы его улучшения. Вермо бежит от тоскливой жизни, но через активное действие, через преобразование мира вокруг себя.
Утопии Вермо, направленной в будущее, противостоит утопия «бегства» в прошлое бывшего директора мясосовхоза Адриана Умрищева. Умрищев с тоской вспоминает о временах Ивана Грозного и разрабатывает свою тактику ведения дел, которая выражена в девизе: «А ты не суйся!». Умрищев со своей теорией «самотека» противостоит Вермо, который играет роль нового человека, приехавшего бороться со старым, закостенелым порядком. Их противостояние воплощает борьбу старого с новым, которая была одной из главных тем «производственного» романа. Однако еще
В.Васильев заметил двойственное отношение автора к этим героям: «Отзываясь об Умрищеве как о монументе исторического идиотизма, Вермо, пожалуй, характеризовал самого себя со своей идеей «технического большевизма», работающего на технократию и истирание жизни, на превращение человека в персонаж экономики. Победив, Вермо, не понял, что проиграл, а потерпевший крах Умрищев не подозревает, что выиграл. Здесь ключ к повести. Умрищев, по Платонову, не противостоит Вермо; они... необходимое единство исторического процесса; один обращен в прошлое, другой устремлен в будущее» [14].
Счастливое будущее в понимании Вермо — это счастливый мир социализма: «Прибывший пешеход участвовал в пролетарском воодушевлении жизни и вместе с лучшими друзьями скапливал, посредством творчества и строительства, вещество для той радости, которая стоит теперь в высотах нашей истории» (здесь и далее выделено мной. — М.Н.) (9). С образом Вермо связана тема творческого созидания нового социалистического общества. В «производственном» романе тема творчества, созидания, строительства выражала надежду на то, что пролетариат заново отстроит мир, возведет, наконец, тот самый «общепролетарский» дом всему человечеству, воплотит утопию в жизнь. Однако для счастливого будущего мира, по мнению Вермо, надо сначала расчистить место. Во время похорон девушки Айны, которая посмела «высунуться» и вмешаться в произвол, царящий в совхозе, за что ее и убил Божев, Вермо уже мечтает о счастье, построенном на мести: «Вермо всегда не только хотел радостной участи человечеству, — он не старался ее воображать, — сколько убийства всех врагов творящих и трудящихся людей» (21).
Платонов употребляет слово «творчество» с ироническим подтекстом. Недаром лейтмотивом всего произведения становится музыка, она сопровождает героев и служит одновременно их характеристикой. На похоронах Айны Вермо играет «Аппассионату» Бетховена. Это произведение, по словам автора-повествователя, выражала надежду героя «на приближавшийся день жизни, когда последний стервец будет убит на земле» (21). Примерно об этом же мечтает и Надежда Босталоева: «Мне представлялась какая-то битва, как мы с кулацким классом, и музыка была за нас!» (21). Таким образом, происходит чудовищная подмена: акт творчества заменяется и даже отождествляется с актом убийства, созидание приравнивается к уничтожению. Социалистическая утопия, как показывает Платонов, становится воплощением того, что религиозный философ С.Франк назвал «ересью утопизма» [15], когда из-за абстрактной любви к человечеству рождается беспощадная жестокость к отдельному человеку, который, как оказывается, становится помехой для осуществления задуманного социального порядка.
Мечты Вермо столь грандиозны, что кажутся фантастичными. Иронизируя над планами первых пятилеток, Платонов соединяет фантастику с бытом. О синтезе фантастики и быта как о необходимом качестве нового искусства говорил руководитель группы «Перевал» А.К.Воронский. Он называет и новый художественный метод, основанный на поэтике синтеза, — неореализм [16]. Немного позже, в 1923 г., Е.Замятин в статье «Новая русская проза» писал: «Сама жизнь — сегодня перестала быть плоско-реальной: она проектируется не на прежние неподвижные, но на динамические координаты Эйнштейна, революции. В этой новой проекции — сдвинутыми, фантастическими, незнакомо-знакомыми являются самые привычные формулы и вещи. Отсюда — так логична в сегодняшней литературе тяга именно к фантастическому сюжету или к сплаву реальности и фантастики» [17].
А.Платонов, соединяя фантастику с бытом, активно использует гротеск как тип художественной образности. Вполне «реконструктивная» мечта Вермо постепенно приобретает уродливый характер. Отталкиваясь от глобальной мечты открыть причину «векового переустройства вселенной», Вермо сначала мечтает о том, что необходимо здесь и сейчас: построить мельницу, чтобы молоть хлеб и отапливать помещения для скота (ветряное отопление), провести электричество, сделать оптический трансформатор, который будет превращать пульсацию солнца, луны и звезд в электрический ток. Затем появится идея приготавливать из кала топливные брикеты, и, в конце концов, мечта достигает своего комического апогея, когда герой задается вопросом: «.Не пришла ли пора отойти от ветхих форм животных и завести вместо них социалистические гиганты, вроде бронтозавров, чтобы получать от них по цистерне молока в один удой?» (35). Вермо предлагает покрыть водой всю Азию и развести миллионы коров в небольшом совхозе, где даже людям жить негде и где для решения жилкризиса используются огромные пустые тыквы.
Изображая комичность и фантастичность мечтаний Вермо, Платонов снова прибегает к образу музыки: Вермо играет «сонату о будущем мире», в котором «в виду выдуманных им звуков ходили по благородной земле гиганты молока и масла — живые существа, но с некоторыми металлическими частями тела» (42). М.Булгаков в повести «Роковые яйца» нарисовал страшную картину бездумного использования человечеством возможностей науки. Герой Платонова, как и Рокк у М. Булгакова, тоже придумывает план по рациональному использованию чудовищ. Причем и тот и другой играют на музыкальных инструментах. Только Рокк после революции сменил флейту на маузер, Вермо же активно использует музыку в постреволюционной борьбе за новую жизнь.
Рационализаторский ум Вермо стремится регулировать даже личную жизнь людей и собственные чувства к Надежде Босталоевой. Так, глядя на танцующих, веселящихся людей, Вермо успевает «продумать вопрос о рационализации отдыха и счастья» (68). Когда Вермо смотрит в светящиеся от любви глаза Надежды Босталоевой, он сравнивает этот блеск с электромагнитной энергией солнца и решает «использовать свет человека с народнохозяйственной целью» (38), а ближе к финалу думает о том, что можно приготовить из ее тела, и в уме разлагает его на гвозди, свечки, медь и минералы.
Особую роль в повести играют идеи Н.Ф.Федорова, русского философа-космиста конца XIX — начала ХХ вв. Выделяют три течения в русском космизме: естественнонаучное (К.Э.Циолков-ский, В.И.Вернадский, А. Л.Чижевский), религиознофилософское (Н.Ф.Федоров) и поэтически-худо-жественное (В.Хлебников, Н.Заболоцкий). Увлечение Платонова идеями космистов — тема, давно заявленная исследователями. Однако, возвращаясь в повести к увлечениям своей молодости, Платонов критически их пересматривает. «Зачем строят крематории? — с грустью удивился Вермо. — Нужно строить химзаводы для добычи из трупов цветметзолота, различных стройматериалов и оборудования» (65). Это перевернутая федоровская утопия, главной идеей которой была патрофикация — воскрешение предков по атомам.
Мечта Вермо, связанная с названием повести: достать наверх из кристаллического гроба материнскую ювенильную воду, чтобы наводнить всю Среднюю Азию, — главный утопический мотив в произведении. Оводнение, а значит превращение неплодородной земли в плодородную почву, — это еще и возможность превратить пустыню в оазис, сад, вечный рай на земле. В повести «Джан», написанной после «Ювенильного моря», Платонов показывает, как Назар Чагатаев, пытаясь превратить пустыню в сад, в конце концов приходит к выводу, что это невозможно, сама природа, народ джан сопротивляются этой перемене, их свобода остается для них главным залогом счастья, которое так долго искал герой. Вермо же, имя которого ассоциируется со словами «вера» и «верно», пока еще горит желанием открытий, верой в «светлое» будущее и любовью к дальнему, абстрактному человечеству. Эта любовь всегда была
для А.Платонова примером бездушной жестокой утопии. Поэтому мы не можем согласиться с мнением
В. Славиной, что в идеях Вермо «угадываются мысли самого Платонова об организации производства, о творческом труде» [18].
В порыве преобразований Вермо не считается даже с природой. Тема взаимоотношений человека и природы в строящемся социалистическом государстве всегда интересовала А.Платонова. В 1934 г. в статье с говорящим названием «О первой социалистической трагедии» он признается, что боится «чугунного решения вопроса», т. е. такого состояния дел, когда «техника будет решать все» [19]. В недавно рассекреченных документах ОГПУ-НКВД-НКГБ есть запись разговора с Андреем Платоновым, проведенного в начале 1930-х гг., после скандала в связи с публикацией повести «Впрок». Тогда Платонов так определял главную тему повести «Ювенильное море»:
«. Незнание и непонимание природы, преувеличенное представление о месте человека в ней и о «покорении» природы ведет не только к практическим ошибкам, но и к философскому пессимизму» [20]. Продвигая свои безумные идеи, Вермо «начинает порочить естественное самотечное устройство природы» (68). Вермо считает, что «земляночно-
землебитная и деревянная форма совхоза» есть «ненависть к технике» (68), и в итоге в одну ночь по проекту Вермо сносят всю «совхозную убогость», оставляя тем самым людей без жилищ, но взамен так ничего и не строится. Повторяется история с котлованом, строительство которого было мнимым, направленным не на рост, а на остановку. Творчество, созидание снова заменяется разрушением, но уже на сюжетном уровне.
В «Ювенильном море» Платонов ищет ответ еще на один вопрос: кто же такой этот «новый человек», рожденный социализмом? Он пытается нарисовать его в образе женщины, Надежды Босталоевой, имя которой символично. Босталоева «не может. жить какой-либо легкой жизнью в. стране трудного счастья» (13), но несбыточным мечтам Вермо она пытается противопоставить реальность. Так, например, Босталоева добывает для совхоза необходимые стройматериалы, дает Вермо задание составить «смету совхозного училища», так как понимает, что окружающие ее мечтатели «не умеют вырыть» даже «колодца и не знают, как уважать животных» (33).
Однако Платонов понимает противоестественность ситуации, когда руководящую должность занимает женщина, которая должна быть прежде всего матерью и женой. Надежда Босталоева вынуждена доставать необходимые материалы для своего совхоза, переступая через свои материнские инстинкты: «Прошлый год я достала кровельное железо, мне пришлось за это сделать аборт» (46). Подчинение частных интересов героя общим, примат общего над частным также было одной из тем «производственного» романа. Утопия всегда пытается подменить семью государством. Антиутопия же показывает невозможность такой подмены [21]. В повести Платонова тема семьи, вернее, тема отсутствия семьи становится еще одним антиуто-пическим ключом к произведению.
Другой важной особенностью антиутопиче-ской стратегии Платонова оказывается то, что авторский взгляд на происходящее дан не через образы главных героев, а через второстепенных персонажей и картины природы. Так, кузнец Кемаль, друг Айны, когда Вермо рассуждает о всемирно-историческом значении бурения земли электрическим пламенем, предлагает резать плиты в ближайшем месторождении известкового камня и строить из этих плит «скотные жилища». Тогда как Вермо и Босталоева мечтают о том, как бы превзойти план, люди и животные остаются без крова: последние дома были снесены в момент бурения земли. Что же касается ювенильной воды, то появившийся только в двух сценах бригадир Милешин сообщает, что эта мысль уже приходила ему в голову год назад, но оказывается, воды здесь нет, «только есть одна сырость, один земляной пот» (36).
Картины природы также выражают авторский взгляд. Чем больше выдумывает Вермо, чем блистательней его мечта, тем больше в пейзаже серых, мутных, расплывчатых красок: «С пустого неба солнце освещало землю и шествие людей; белая пыль эоловых песков неслась в атмосферной высоте <...> и солнечный свет доходил до земной поверхности смутным и утомленным, как сквозь молоко» (21).
Мечта — составляющая любой утопии, недаром основным принципом утопии Э.Блох назвал «принцип надежды» [22] на осуществление мечты. Развитие основного сюжета повести и определяется через движения от мечты через ее проверку реальностью к новой мечте. Недаром основная сюжетная линия заканчивается вполне благополучно: герои составляют огромный план, в котором нашлось место всем их проектам, на сам гурт доставляют необходимые стройматериалы. Вермо и Босталоева едут в Америку, чтобы «научиться добывать электричество из пространства» (77). Америка становится еще одним утопическим образом в повести. Образом, вырастающим до символа. Америка — олицетворение научно-технического прогресса, воплощение цивилизации, это страна, как наивно полагают герои, легкого, быстродостижимого счастья.
Мечта — это составляющая не только утопии, но и прогресса. Ведь то, что сегодня кажется утопичным и не осуществимым, вскоре вполне может оказаться реальностью. Но когда мечта приобретает уродливые формы, она ведет к регрессу человечности. В повести «Ювенильное море» А.Платонов, обращаясь к форме «производственного» романа и пародируя его сюжетные ходы, иронизирует над концепцией действительности, которую тот представляет. Совмещая фантастику и быт, используя главнейшее средство пародии — гротеск, А.Платонов дово-
дит многие темы и мотивы «производственного романа» до абсурда и показывает неприглядность, ошибочность утопической логики социализма.
1. Коробков Л. // Подъем. 1986. №2. С.119-126.
2. Урбан А. // Звезда. 1989. №7. С.180-193.
3. Пискунов В., Пискунова С. // Лит. обозрение. 1989. №1.
С.17-29.
4. Алейников О.Ю. Повесть А.Платонова «Ювенильное мо-
ре» в общественно-литературном контексте 30-х годов // Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Воронеж, 1993. С.71-80; Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья. М., 1999. 432 с.; Гордович К.Д. Человек и природа в художественном мире А.Платонова (по повести «Ювенильное море») // Национальный гений и пути русской культуры: Пушкин, Платонов, Набоков в конце XX века. Омск, 1999. Вып.1. С.140-144; Дубровина И.М. Классика 30-х в арсенале 80-х (о «Ювенильном море» А.Платонова) // Идейно-художественное многообразие советской литературы 60-80-х годов. М., 1991. С.54-60.
5. Ревич А. Перекресток утопий. М.: ИВ РАН, 1998. С.100.
6. Чаликова В. Утопия рождается из утопии: Эссе разных лет. London, 1999. С.162.
7. Стенограмма творческого вечера А.Платонова 1 февраля 1932 года на Всероссийском Союзе Советских писателей // Памир. 1989. №6. С.100.
8. А.Чаянов, автор «Путешествия моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», был арестован и расстрелян. Был арестован также Я.Ларри, автор «Страны счастливых».
9. Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке // Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч.: В 50 т. М., 1955 —
1981. Т.19. М., 1961. С.185-230.
10. Английский писатель Г.Уэллс в книге «Россия во мгле», написанной после путешествия по России в 1921 г., заметил, что «все коммунистические витии воспитаны в презрении к утопизму», тем не менее, Ленина английский писатель назвал «кремлевским мечтателем» // Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1970. С.47.
11. Алейников О.Ю. Указ. соч. С.72.
12. Платонов А. Ювенильное море. М., 1988. С.3. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страницы.
13. Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С.52.
14. Васильев В. Андрей Платонов сегодня // Платонов А.П. Котлован: Избр. проза. М., 1988. С.7.
15. Франк С. Ересь утопизма // Квинтэссенция: Философский альманах. 1991. С.378-395.
16. Воронский А.К. Искусство видеть мир. (О новом реализме) // Воронский А.К. Избр. статьи о литературе. М.,
1982. С.413.
17. Замятин Е. Избр. произв. М., 1990. С.435.
18. Славина В. К вопросу об эстетическом идеале Андрея Платонова // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2004. Вып.4: Юбилейный. С.337.
19. Платонов А.П. // Русская литература. 1993. №2. С.200-206.
20. Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ. 1930-1945. Публикация В.Гончарова и В.Нехотина // «Страна философов» Андрея Платонова... С.852.
21. Ланин Б. // Общественные науки и современность. 1995. №3. С.149-163.
22. Блох Э. Принцип надежды // Утопия и утопическое мышление. М., 1991. С.49-78.
