CC BY
87
УДК 94(47)"1803/92" + 347.633 ББК 63.3(2)47 + 63.3(2)51 + 67.404.4
С.И. Бондина
УСЫНОВЛЕНИЕ ПИТОМЦЕВ САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО И МОСКОВСКОГО ВОСПИТАТЕЛЬНЫХ ДОМОВ В XIX в.
Статья посвящена институту усыновления в сельской местности. Подробно с привлечением примеров рассмотрено законодательство по данному вопросу. В ходе исследования выяснена политика государства в отношении крестьян, берущих питомцев столичных сиротских учреждений на воспитание. Доказано, что продуманные меры в отношении приемной семьи могли служить средством достижения позитивных результатов в процессе причисления питомцев в крестьянские семьи на правах полноправных членов. Однако целей администрации домов это не достигало: воспитанники не оставались в крестьянской среде, а уходили в город с причислением затем в сословие мещан. В статье использован сравнительно-исторический метод - сопоставление статистических данных по Московскому и Санкт-Петербургскому воспитательным домам.
Ключевые слова:
благотворительность, Ведомство учреждений императрицы Марии, воспитательные дома, государственное призрение, деревенская экспедиция.
Т
о
О
Наилучшим устройством участи питомцев администрация столичных воспитательных домов считала оставление взрослых воспитанников в крестьянской среде. Причем не на правах батрака, а с закреплением за питомцем права на получение земельного надела. Этим начинаниям способствовало законодательство об усыновлении. Случаи привязанности воспитателей-крестьян к своим питомцам были нередки, а наиболее хорошими приемными родителями считались постоянные воспитатели, т.е. те, кто взял ребенка еще в младенчестве и продолжал воспитывать до 8-12 лет. Случаи воспитания детей лицами других сословий встречались крайне редко. С 7 февраля 1864 г. по 24 декабря 1873 г. желание взять детей на воспитание изъявили 46 лиц разных сословий и профессий [14, л. 10]. Среди посторонних воспитателей преобладала тенденция запрашивать и усыновлять питомцев младшего возраста (от года до 8 лет). Крестьяне-воспитатели, наоборот, усыновляли 15-18 летних детей. Это объяснялось прекращением платы за воспитание. Воспитателю было выгодно дождаться этого срока, чтобы затем оградить воспитанни-ка/цу от поступления на казенную службу. Правление дома, выдавая без разбора билеты на право получения младенцев, в то же время не учитывало заинтересованность крестьян в детях подросткового возраста, которых они воспитали. В любой момент они могли быть запрошены в различные заведения ВУИМ для услужения. По утвержденному положению Опекунского совета от 20 ноября 1874 г. за достигших 12 лет детей, взятых у их воспитателей против их воли и не по причине плохого содержания, полагалась компенсация, которую выплачивали заведения Ведомства [6, с. 374]. За отоб-
ранных в октябре-ноябре полагалось вознаграждение - 1 руб., в декабре-январе - 2 руб., феврале-марте - 4 руб., апреле-мае - 6 руб., июне-сентябре - 8 руб. По повелению от 7 апреля 1891 г. эти выплаты были отменены [7, с. 163]. Отдельные инциденты указывают на непрочность прав воспитателей. Так чиновник особых поручений А. Зурм-ви в своей конфиденциальной записке от 4 декабря 1892 г. главноуправляющему Н.А. Бахметеву сообщал, что 49 питомцев были отобраны у крестьянок против их воли окружным надзирателем Любанского округа. На необоснованные переводы взрослых питомцев жаловались крестьянки деревень Апраксин Бор, Липки [21, л. 59-73 об.].
По отчетам Петербургского дома 20% воспитателей были инородцами. Большинство из них были финны. С 10-12 лет питомцы из Гарболовского, Ропшинско-го, Финляндского округов переводились в другие семьи (Шлиссельбургский, Лужский округа) или к колонистам (округ колоний). Причиной перевода детей на новое местожительство была необходимость воспитать их в православной вере и привить знание русского языка (иначе их ждало положение батраков при хозяйстве воспитателей). Однако это приводило к побегам питомцев обратно к старым воспитателям. Лишь с учреждением сельских школ с 1864 г. были сделаны послабления: разрешено оставлять ребенка при условии посещения занятий. Отбиранию в возрасте 5 лет подлежали питомцы, отданные в семьи раскольников. По той же причине старообрядцы не имели права усыновлять воспитанников. В мае 1865 г. просьбу об усыновлении воспитанника Василия Петрова (3 года) подал крестьянин Крестецкого уезда Китовской волости деревни Подола Василий Артемьев.
Артемьеву было 60 лет, его жене 45, в семье росли три дочери. Но Опекунский совет вынужден был отклонить его просьбу, так как семья принадлежала к раскольничьей секте «беспоповщина» [16, л. 214-220 об.]. В расчет не принималось даже согласие воспитанников, хотя в других случаях их мнение учитывалось. Крестьянин деревни Роткова (Гатчинский округ) Никита Афонасьев в течение полугода (июль-декабрь 1835 г.) добивался удочерения воспитанницы Александры Андреевой (жила в деревне Сиворицах помещика Демидова) [19, л. 32-50].
Примечательно, что по инструкции окружным надзирателям Московского воспитательного дома, последним предписывалось «обращаться с воспитателями справедливо и снисходительно» (п. 32) [1, с. 33-56]. Не имея столь широких альтернатив, какими располагал Петербургский дом, пристроить взрослых питомцев (за 1810-1862 гг. ежегодно на попечение родителей возвращалось только по 26 детей, свои учебные заведения для воспитанников дом не развивал), единственным выходом из ситуации было оставление ребенка в приемной семье с того момента, когда ему исполнится 8 лет (п. 21). Не разрешалось делать переводов, даже если ребенок находился на рожковом кормлении и был здоров (п. 14), содержался в семьях раскольников (п. 30), в бедных, но порядочных семействах (п. 29). Воспитатель мог поместить питомца 12-17 лет на обучение к мастеру, но оставлял за собой право в любое время запросить его обратно (п. 25). В том же возрасте крестьянам разрешалось брать воспитанников с собой на фабрики (п. 24). Особую осторожность следовало соблюдать при общении ребенка с родными. Хотя надзиратель не препятствовал встречам детей с родственниками в деревне, в город на свидания их отпускать было запрещено (п. 22). Стоит отметить, что инструкция не осталась просто на бумаге, а применялась на практике. При объезде надзирателем К.И. Шереметевским в июне 1865 г. и мае 1866 г. Подольского, Коломенского, Клинского округов с целью набора питомцев в фельдшерскую школу подходящих по возрасту (15-20 лет) оказалось 1328 человек, но лишь 30 из них были отобраны на обучение [22, л. 63]. Многих питомцев кормилицы не отдавали, а желали усыновить и передать на дальнейшее обучение ремеслам. В результате, надзиратель вынужден был им уступить. Статистические данные усыновлений по обоим домам значительно разнятся. Если по Санкт-Петербургскому дому за 1810-1862 гг. общим числом было усыновлено 849 питомцев (по 16 человек в год, большая доля усыновителей были крестьяне) [14, л. 38], то по Московскому дому полноправными чле-
нами приемных семей стали 12 393 питомца (по 238 человек в год) [2, с. 56].
Поводом к принятию законодательных мер об усыновлении явились 9 прошений крестьян (6 дворцовых и 3 казенных) об усыновлении мальчиков 8-14 лет [20, л. 1-9]. По докладу Санкт-Петербургского опекунского совета от 14 марта 1803 г. усыновлять питомцев было позволено одним казенным крестьянам - их воспитателям [17, л. 3 об.]. Условия для усыновителя были следующие. Сначала крестьянин должен был добиться разрешения сельского общества. Затем он нес приемный приговор о том, что он в состоянии содержать питомца в Палату государственных имуществ или Дворцовое правление. До 1828 г. каждое прошение об усыновлении шло на рассмотрение императрицы Марии Федоровны (всеподданнейшие доклады Опекунского совета). С мая 1844 г. процедура была упрощена. Условия жизни усыновителя на основании отзывов окружных врачей свидетельствовали Деревенская и Хозяйственная экспедиции, решение выносило Правление. Прошения лиц других сословий по-прежнему рассматривали Опекунские советы. От Экспедиции о воспитании детей по деревням в Сохранную казну ежегодно вносилась плата за воспитание усыновленного питомца на приращение, чтобы он после 17 лет был обеспечен на будущее. По резолюции Опекунского совета от 12 ноября 1803 г. на запросы финских крестьян усыновить питомцев, последние должны были воспитать приемного сына или дочь в православии. За этим следил священник ближайшего прихода. Но данное постановление так и осталось формальностью, в докладе совета от 3 декабря 1871 г. Хотя крестьяне Гарболовского округа давали подписку о содержании детей в православной вере, но исполнить данное обязательство было трудно, так как деревни находились далеко от церквей, к тому же питомцы не знали русского языка [10, л. 53]. В 1835-1838 гг. прошения об усыновлении подали следующие крестьяне-финны Гатчинского округа: деревни Во-тии М. Химане, деревни Колпина Ю. Лампу, деревни Алапурскова Ю. Каппи, М. Пунк, деревни Туганиц Г. Пели, мызы Токсовой Т. Анияйне, деревни Вопши С. Латто [19, л. 1-8, 65-66, 84-95, 97-108].
Значительной мерой, вызвавшей увеличение числа усыновлений и удочерений, особенно по Московскому дому, был указ от 25 июня 1837 г. По нему все питомцы, поступающие в ведение Деревенской экспедиции, должны были оставаться в среде их воспитателей. Поступить обратно город они могли только на должности нижних служителей, кучеров, фельдшеров, хожатых в дом или в заведения ВУИМ, на фабрики и заводы. Ос-
тавить воспитанников в крестьянской среде, но при этом обеспечить их материальное положение, было возможно с помощью института усыновления. По ст. 7 казенным крестьянам было разрешено усыновлять питомцев, даже если они растили своих сыновей [4, с. 593-595]. Чтобы привлечь крестьян к усыновлению воспитанников, решено было провести агитацию в сельской местности. Опекунский совет 7 октября 1837 г. решил обратиться в Санкт-Петербургскую контору казенных имуществ, Царскосельское, Гатчинское, Петербургское и Ораниенбаумское дворцовые правления, чтобы они распространили среди крестьян информацию о том, что при усыновлении воспитанника в возрасте 7 лет, через 10 лет капитал их приемного сына составит 450 руб. Окружные врачи также должны были информировать крестьян [17, л. 33-42 об.]. Видимо, до этого объявления статья указа от 14 марта 1803 г. не имела силы. Поводом послужило обращение крестьянина Гатчинского округа Пунка в экспедицию с просьбой об усыновлении воспитанника А. Васильева. Постановление о помещении платы за воспитание в сберегательную кассу стало действовать по Московскому дому с 1 января 1845 г. (раньше она ежегодно выплачивалась воспитателю). Это послужило причиной к увеличению количества усыновлений. Если в 1843 г. всего поступило 228 прошений (80 из них об усыновлении), то в 1846 г. - 382 (180) [2, с. 56]. О том, насколько важным для воспитателя было получить премию с поступившими процентами (за усыновленного она шла до 17 лет, за удочеренную питомицу - до 15) свидетельствует тот факт, что, когда в ноябре 1854 г. плата была отменена, то число усыновлений с 1515 в 1854 г. понизилось в 1855 г. до 16. Вероятно, выдаваемая затем премия шла на выплату односельчанам за их согласие принять питомца в свое общество. По Петербургскому дому протестное мнение общины не принималось в расчет, если усыновитель наделял питомца только своей землей [16, л. 1-5 об.]. Так, в ноябре 1854 г. крестьянин Птицын подал прошение в совет. Несмотря на протест общины, дом разрешил ему усыновление. Окончательно премия за водворение питомца на земле, которая шла обществу крестьян (30 руб.), была узаконена Журналом Московского опекунского совета от 8 октября 1856 г. Данная премия была второй по счету, первая (30 руб.) выплачивалась воспитателю при усыновлении. Дополнительно была восстановлена плата за воспитание. Это привело к увеличению количества усыновлений (в 1856 г. было усыновлено 33 питомца из 47, в 1857 г. - 257 из 750 детей). Ведь община к середине XIX века играла большую роль в жизни крестьянина, выполняя регулятив-
ную (семейная жизнь) и производственную (разделы земли) функции [3, с. 435]. Например, воспитатели Николая Алексеева (8 лет, деревня Напругова Клинского уезда) в декабре 1865 г. пожелали усыновить его. Но мир потребовал 20 руб. серебром и два ведра вина, а когда воспитатели самовольно подали прошение в Палату государственных имуществ, то община обиделась и совсем отказалась принять питомца [21, л. 6]. Таким образом, воспитатели делили обе премии с односельчанами, чтобы заручиться их поддержкой перед властями. Еще в 1862 г. Московская палата государственных имуществ ходатайствовала о выдаче второй премии не общине, а самому питомцу при водворении на отдельном участке земли [13, л. 3 об.]. С мая 1865 г. вторая премия воспитателям была отменена, что привело к уменьшению количества прошений. Если в 1862 г. просьб поступило 570, то в 1863 г. - 464 (273 от помещичьих), в 1864 г. - 477 (244 от помещичьих) [15, л. 4 об.]. Однако Московский совет объяснял это тем, что просьбы 1862 г. поступали еще с 1861 г. от помещичьих крестьян (371 просьба) и лишь в конце 1862 г. им было дано движение.
Во второй четверти XIX в. Санкт-Петербургский опекунский совет сосредоточился на выработке нового законодательства об усыновлении. По указу от 6 мая 1844 г. стимулом для воспитателя питомцев Петербургского дома служило денежное вознаграждение за причисление воспитанника к своей семье [5, с. 310-312]. По ст. 1, усыновлять питомцев разрешалось государственным и удельным крестьянам Санкт-Петербургской, Новгородской и Псковской губерний. На усыновление питомца они должны были получить письменное свидетельство об их нравственном поведении и материальном достатке от их начальства: Палаты государственных имуществ, Дворцового правления или Удельной конторы. Питомца можно было усыновить в возрасте от 8 до 21 года (инвалидов и после 21). В правах на имущество приемного отца он уравнивался с его законными детьми. В свою очередь, питомец нес все повинности крестьянского сословия. Это касалось и исполнения рекрутской повинности. Чтобы предотвратить злоупотребления, питомец вместе с законными детьми воспитателя участвовал в жеребьевке. Это служило дополнительным побуждением усыновлять воспитанников в семьи, где уже росли сыновья. В процессе усыновления полагалось три вида премий. Помимо поступления платы за воспитание (по 12 руб. в год, которая шла в сберегательную кассу) крестьянин при усыновлении получал 30 руб. серебром (ст. 2). После достижения питомцем 21 года усыновитель (с случае его
смерти вдова или старший в семье) получал еще 30 руб. серебром (ст. 7). Если питомец имел возможность осесть на земле, то ему на первое обзаведение выдавалось 30 руб. серебром (ст. 8). Санкт-Петербургский опекунский совет счел нужным дополнительно проинформировать казенных крестьян о данной мере. Согласно ст. 9 указа от 6 мая 1844 г. палатам государственных имуществ, окружным врачам, их помощникам, а отдельно помощнику директора Деревенской экспедиции вменялось в обязанность объезжать Новгородскую и Псковскую губернии с целью склонять крестьян к усыновлению. В исполнение предписаний от 6 мая 1844 г. помощник директора П.А. Ламанский совершил три поездки [11, л. 28-79]. В 1845 г. он посетил юго-восточную часть Новгородской губернии. Его путь пролегал от Новгорода через Крестцы, Валдай, Боровичи, Устюж-ну и Череповец до начала Кирилловского уезда. В 1848 г. - северо-западную часть: Тихвинский, Белозерский, Кирилловский уезды, часть Крестецкого, Боровичкого, Череповецкого и Демьянского уездов. В 1850 г. он объехал юго-западную часть Псковской губернии. Теперь процедура усыновления была упрощена. После совещания с общиной проситель обращался к сельскому начальству. Получив свидетельство от Департамента уделов или Палаты государственных имуществ о его достаточном состоянии, крестьянин мог не ехать в столицу, а обратиться прямо к окружному врачу. Однако данные поездки не имели успеха. По признанию самого П.А. Ламанского, «правила, будучи единократно прочтены крестьянам и выслушаны ими в рассеянии, при сходке за другими для них ощутительно важнейшими предметами [...] показались им посторонними и остались непонятыми или даже вовсе забытыми». В результате в 18441851 гг. в усыновление было отдано лишь 26 питомцев. За 1844-1861 гг. было усыновлено 154 мальчика, из них 31 поступили на собственное хозяйство, 123 «доселе не водворены», из них в возрасте от 18 до 36 лет было 105 человек. На вопрос, где и как живут эти 105 взрослых усыновленных, Правление дома вынуждено было признать, что они заняты либо в качестве работников в семействах воспитателей, либо в рекрутах.
В 1861 г. с отменой крепостного права помещичьи крестьяне, которые составляли большинство среди постоянных воспитателей, получили право причислять питомцев к своей семье. Первое прошение поступило от крестьянки сенатора Веймарна Максимовой об удочерении питомицы Николаевой от 2 марта 1860 г. [12, л. 17-19]. Вообще просьб об удочерении по Петербургскому дому поступало больше, чем об усыновлении, что со-
ставляло особенность данного учреждения. Хотя крестьянин получал при удочерении меньшую финансовую помощь (ему выдавалась плата за воспитание питомицы до 15 лет, по повелению от 31 декабря 1824 г. 21 руб. 42 s коп. при приписке ее в городское сословие и 7 руб. 14,5 коп. награждения), вместе с тем он закреплял за собой работницу без обязательств наделить ее частью своего имущества. С июня 1863 г. по июнь 1865 г. по Петербургскому дому поступило 476 просьб о причислении в приемную семью (119 мальчиков и 357 девочек) [12, л. 10-12]. ВУИМ, а особенно воспитательный дом набирали из деревенских воспитанниц прислугу для заведений. При постоянном штате в 1123 девушек, ежегодно в возрасте 17-19 лет высылалось 240 человек. При участившихся случаях удочерения дом испытывал дефицит в прислуге. Это побудило Опекунский совет постановить, чтобы возраст девочек при удочерении составлял от 1 до 8 лет.
В связи с увеличением количества прошений перед столичными домами встала проблема финансового поощрения крестьян. Так, по штату Петербургского дома за усыновление было назначено 500 руб., в то время как в 1865 г. прошений поступило на 1740 руб. Инициативу проявил Московский опекунский совет. Отношением от 25 мая 1863 г. совет отменил выдачу платы за воспитание усыновленных питомцев и второй премии при достижении ими 21 года. Теперь крестьянину полагалось получить только 30 руб. поощрительной премии. Вторая премия в 30 руб. доставалась питомцу при достижении совершеннолетия (21 год), если он хотел водвориться на своей земле. Убедившись, что новое постановление не привело к сокращению прошений, 3 мая 1865 г. совет утвердил правила на постоянной основе. По отношению Московского совета от 12 декабря 1865 г. причислять питомцев к своей семье могли только крестьяне (государственные, дворцовые, временнообязанные) и нижние воинские чины или их вдовы, если они были причислены к сельским обществам и наделены землей. Всего к 1863 г. просьб об усыновлении питомцев обоего пола Санкт-Петербургского дома поступило 346. В 1865 г. просьб об усыновлении 212 деревенских питомцев (58 мужского и 154 женского пола) поступило от 144 воспитателей, остальные были посторонние [8, л. 95]. В 1870 г. число усыновленных снизилось до 123 и продолжало понижаться в последующие годы [9, л. 172 об.]. Это не шло ни в какое сравнение с числом усыновлений по Московскому дому. В 1865 г. там было усыновлено 429 питомцев (325 мужского и 104 женского пола) [2, с. 71]. Усыновление вело к сокращению расходов дома
о
О
на питомцев до 5060 руб. Если за приписку в сословие питомцы мужского пола получали 38 руб. 57 коп., питомицы - 31 руб. 42 коп., то за усыновление питомцев полагалась премия в 30 руб., за питомиц платы не производилось. Ежегодно процент усыновленных питомцев, подлежащих выходу из московского заведения, наряду с подлежащими приписке в сословие и вышедшими замуж составлял около 30%, что указывает на искреннюю привязанность крестьян к воспитанникам.
Таким образом изучение условий принятия и воспитания питомцев Санкт-Петербургского и Московского воспитательных домов на попечение приемной семьи позволяет сделать следующие выводы:
1. На правовой основе положение воспитателей не было обеспечено. Особенно это относилось к воспитателям Санкт-Петербургского дома, где 20% составляли воспитатели-инородцы. С 10-12 лет питомец в любой момент мог быть переведен в другой округ, отослан на фабрику или в прислуги против воли постоянного воспитателя;
2. Закрепить права на воспитанника был призван институт усыновления. В данном вопросе крестьяне-воспитатели также исходили из соображений выгоды. Они составляли большинство усыновителей и имели преимущественное положение перед другими сословиями (упрощенная процедура усыновления, премии). Право усыновлять питомцев имели государственные и дворцовые крестьяне, с 1861 г. оно было закреплено за временнообязанными. Именно помещичьи крестьяне составляли большинство среди постоянных воспитателей.
Список литературы:
[1]
Плата за усыновление шла на покрытие расходов по соглашению с сельским миром на принятие усыновленного в общину;
3. Средний возраст, когда питомцы становились полноправными членами семьи воспитателя, составлял 12-18 лет. В большинстве случаев запрашивали питомцев многодетные семьи. Крестьянин использовал возможность при жеребьевке в рекруты заменить своего сына на усыновленного (наем рекрута стоил до 2 тыс. руб.). В то же время, посторонние усыновители были бездетными, материально обеспеченными, просили детей в возрасте от года до 8 лет;
4. В Московской губернии и смежных с ней местностях усыновление получило большее распространение, нежели в округах Санкт-Петербургского дома. Это обстоятельство объясняется тем, что крестьянин, усыновив питомца/ицу, мог использовать его/ее труд в промыслах, ремесле, отсылать на заработки в город, уже не отчитываясь перед Правлением, что было распространено среди московских воспитателей. Усыновленный питомец исключался из ведения дома. Другая причина заключалась в том, что в правовом отношении московские воспитатели были обеспечены лучше северо-западных крестьян, среди усыновителей преобладали постоянные воспитатели;
5. Законодательство о причислении в приемную семью именно питомцев мужского пола подтверждает сословную заинтересованность государства. Однако усыновление еще не гарантировало того, что питомец останется в среде воспитателя. Приемные дети, достигнув совершеннолетия, уходили на заработки в город.
[2]
[3]
[4]
[5]
[6]
[7]
[8] [9]
Инструкции инспектору округов и объездным и окружным надзирателям деревенских питомцев императорского Московского воспитательного дома. - М.: Тип. Т. Рис., 1867. - 5б с. Материалы для истории Императорского Московского воспитательного дома. Изданный ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома. 1 сентября 1863 г. Вып. 2. - М.: Тип. Семена, 1868. - 261 с. Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Т. 2. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - 435 с. ПСЗ II. Т. XII. №10390. - С. 593-595. ПСЗ II. Т. XIX. №17893. - С. 310-312. ПСЗ II. Т. XLIX. №54049. - С. 374. ПСЗ III. Т. XI. №7605. - С. 163. РГИА. - Ф. 758, оп. 6, д. 1029. - 100 л. РГИА. - Ф. 758, оп. 6, д. 1033. - 173 л.
[10] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 429. - 56 л.
[11] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 380. - 80 л.
[12] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 483. - 208 л.
[13] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 484. - 49 л.
[14] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 487. - 340 л.
[15] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 508. - 127 л.
[16] РГИА. - Ф. 758, оп. 9, д. 659. - 298 л.
[17] РГИА. - Ф. 758, оп. 10, д. 130. - 53 л.
[18] РГИА. - Ф. 758, оп. 10, д. 131. - 78 л.
[19] РГИА. - Ф. 758, оп. 10, д. 132. - 239 л.
[20] РГИА. - Ф. 758, оп. 20, д. 212. - 11 л.
[21] РГИА. - Ф. 759, оп. 34, д. 242. - 137 л.
[22] ЦИАМ. - Ф. 108, оп. 1, д. 459. - 144 л.
