CC BY
56УСТРЯЛОВЩИНА*. СДАЧА И ГИБЕЛЬ РУССКОГО МЫСЛИТЕЛЯ
Шел последний год имперской России, когда на мыслительном небосклоне взошла звезда Николая Устрялова. Вчерашний выпускник Московского университета, философ и правовед, оставленный при альма-матер для приготовления к профессорскому званию, выступил со статьями и лекциями о славянофильстве. Никто, разумеется, не мог предвидеть тогда его дальнейшей судьбы. Ученый и публицист, видный кадет; министр колчаковского правительства; беженец, «харбинский одиночка»; возвращенец, сотрудник и автор центральных советских газет - расстрелянный как японский шпион в 1937 г. Назвать такую судьбу уникальной? Наш современник лишь плечами пожмет...
Но воистину необыкновенна судьба устряловской политической философии. Сменовеховства. Национал-большевизма. При статическом рассмотрении эта философия однообразна и скучна. Но стоит вглядеться в ее развитие, в постепенную трансформацию. Грустная и поучительная картина предстанет перед нами. И вполне современная. Как это ни странно на первый взгляд.
.Жизнь в России быстро менялась в начале ХХ в., и с новой силой вспыхнули споры о русских путях. Это значило -о путях государственности. Общество в западном смысле (система дееспособных конструктивных политических сил) у нас не сложилось; и лишь к государству обычно обращались жаждущие обустроить страну. Взгляды их, конечно, не совпадали. Укрепить монархию; даровать неограниченные свободы; созвать православный Собор; «подморозить Россию». Всего этого требовали от государства. Различны были понятия взыскующих о добре; рефрен
* Сендеров В. Устряловщина // Звезда. - 2011. - № 5. - Режим доступа: http://zvezdaspb.ru
же обращений был одинаков. «Твори добро, Великий Князь! Не то отнимется от тебя твое Царство!» - с Филофеевых времен звучало над Россией.
Подход молодого ученого оказался иным. «Нужно выбирать: или откровенный космополитизм (будь то социалистический, будь то анархический, будь то религиозный), или державная политика. Tertium non datur»1. Этот современно звучащий тезис навсегда определит мировоззрение Устрялова. Пока же с позиций провозглашенного универсального подхода исследователь анатомирует мировоззрение славянофилов.
«Сперва Церковь - потом государство». Устрялов, конечно же, резко отрицает этот хомяковский приоритет. Кошелевское «без Православия наш народ - дрянь» вызывает лишь иронию. Славянофилы пишут об универсализме самодержавия? «Грех гордыни!» -своеобразно ответствует Устрялов. Забыли, проще говоря: всякая власть - Власть! Разделение властей, деление власти на государственную и земскую? - чушь, разумеется: наш народ - истово госу-дарственнический народ...
«Жизненные испытания не подрывают веры в мировое призвание Родины, но изменяют взгляд на формы его конкретного воплощения»2. Взгляды Николая Устрялова уже сложились. 1916-й стоял пока на дворе. И вряд ли кто мог представить, что взгляды эти вот-вот станут мировоззрением государства. Искренней религией миллионов подданных; защитным убежищем для не уверовавших до конца.
Лекции в городах, выезды на фронт. Устрялов был очень активен, когда революционный вал накатил на страну. Теперь уже не до лекций. Чудом избежав ареста в Калуге, Устрялов бежит в Москву. Здесь вместе с другими будущими сменовеховцами, молодыми кадетами Потехиным и Ключниковым, он начинает издавать газету «Накануне». Многие тексты Устрялова производят странное впечатление: словно под довольно плоской поверхностью бьется малозаметное инородное ей течение. «"Диктатор" идет, не звеня шпорами и не гремя саблею, идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет "голубиною походкою", "неслышною поступью". Он зреет в сердцах и недрах сознания, и неизвестны еще конкретные формы его реального воплощения»3. Не с Дона и не с Кубани. Категорично указывает завтрашний белый министр.
Голубиная или нет походка у близкого будущего, но лучше не задерживаться в Москве. Бегство в красную Пермь, после ее падения - переезд в белый Омск. Ключников уже здесь, минист-
ром иностранных дел Сибирского правительства. В правительство директором Пресс-бюро вошел и Устрялов.
В омской эпопее Устрялова есть один заслуживающий внимания эпизод: он последовательно и активно агитировал за введение Колчаком абсолютной диктатуры. Что ж, диктатура - частая и естественная форма власти в условиях гражданской войны. Но для Устрялова-то вопрос стоял по-другому. Военные колеблются, пытаются сохранить правовые формы - их побуждает к решительности профессор-кадет. Право окончательно становится в глазах Устрялова помехой, досадным балластом на государственном корабле. Эта позиция облегчит юристу и правоведу принятие большевизма, позднее - полное подчинение ему. И она же, грустно-ироническим образом, станет причиной гибели мыслителя.
Поражение Колчака. Гражданская война идет к концу. Начинается эмиграция. Устрялов бежит в Харбин, несколько его единомышленников оседают в городах Европы. Мысль работает напряженно, пытается охватить и понять случившееся. «В борьбе за Россию» - озаглавил Устрялов вышедший в Харбине в 1920-м сборник своих статей. Осенью 1921-го борьба уже подытожена: в Праге выходит знаменитый сборник «Смена вех».
В «устряловском» сборнике много и других авторов: Ю. Потехин, Ю. Ключников, А. Бобрищев-Пушкин, С. Чахотин. Эти имена практически не дожили до наших дней, и пишущие о сборнике, включая А.И. Солженицына, подчас объявляют их второстепенными. Но это неточно. Перед нами крепкие публицисты газетного плана: пишут они плоско, четко, убедительно, доходчиво. Именно негуманитарная интеллигенция - главный адресат «Смены вех». Простые и ясные доводы сборника близки и понятны «спецам»: военным, инженерам, экономистам.
Доводы эти можно разделить на два класса. Первый: новая власть крепка, и она продолжает укрепляться. Другой русской государственности нет и не предвидится. А посему долг патриота -безоговорочно сотрудничать с новой властью.
К этому с точки зрения устряловской философии ничего можно бы уже и не добавлять. Власть крепка и еще укрепляется - чего ж, интересно, еще от нее хотеть?! Но больно уж много чего «национальная» власть в стране натворила. И во многих живы еще настроения, в цветаевском «Перекопе» обретшие вечное бытие:
После всех: «Воздам За Царя и Русь!» Каково губам Прошептать: «Сдаюсь!»?
Что ж - в сборнике есть доводы и другого рода. Большевизм не только укрепляется. Он еще и видоизменяется. Эволюционирует. И все мы призваны способствовать этой эволюции.
Речь идет, таким образом, о повторении Термидора. Тот, классический, Термидор завершился явлением Наполеона. Великий полководец, главным делом своим он считал создание Кодекса -твердой правовой основы жизни французов на все времена. Но было бы странно, если б Устрялов с единомышленниками вспомнили об этом: у них иные критерии величия страны. «.Русское влияние в Малой Азии, Персии, а отчасти и в Индии, русские радиостанции и русские военные инструкторы <.> в Афганистане -крупное историческое достижение России»4, - захлебывается восторгами Ю. Потехин.
Сменовеховцы все же знают, что творится на пространствах посылающей инструкторов в Афганистан страны. Вымирающие деревни, поросшие травой города. Авторы сменовеховского круга едины в отрицании хозяйственной системы большевизма. Однако: «Коммунизм отрицает самые основы человеческой хозяйственной деятельности. <.> Но коммунизм отрицал также начала милитаризма. Это не помешало Советской власти, после некоторого периода шатаний и колебаний, создать годную Армию. Можно ли утверждать, что <.> Советская власть не сумеет осуществить "обуржуазивания" хозяйствования?»5.
Иными словами, хоть главное и в порядке - эволюция все-таки необходима. В каком же направлении? Разумеется, в том, которое Устрялов вскоре ясно обозначит как «фашистский цезаризм». Что ж, даже вариант муссолиниевского типа был бы в те годы передышкой для несчастной страны. Но протираешь глаза, видя, кого персонально прочат сменовеховцы в грядущие «собиратели России». «Залогом будущей дружбы и согласия народов» сделаться суждено - товарищу Сталину!6
Писано это в 1921 г. Известные нам источники не выделяют этого - самого рокового для России - круга сменовеховских идей. Свирепый этатизм - все-таки еще абстракция. И первыми в русском политическом мышлении сменовеховцы персонифицировали его.
На глубинном, органическом уровне отождествились в их философии - Государство и Вождь.
Но вернемся к главным для своего времени кругам идей сборника. Первыми их оценили Троцкий, Ленин, Сталин. Давно покончившие с разномыслием в России, большевики сразу поняли: эти «оппоненты» им нужны. Абсолютно необходимы. Вожди не обольщались, они прекрасно знали отношение интеллигенции к строю. Особенно интеллигенции технической: «спецы» не балдели от «скифства» и прочих «всемирных пожарищ». Можно заставить людей молчать, даже кланяться революционным идолам. Но от специалистов требовалась искренняя отдача, самоотверженный труд. Сменовеховство же было ключом к спецам. Единственным. Но безотказным. Пусть проникнутся этим. как его. патриотизмом. Или просто махнут рукой: все равно нам всегда с этой властью жить. А если мы еще и повлиять на нее можем. Многие задачи сменовеховство помогло большевикам решить и на внешнем фронте. Да эти фронты были подчас и неразделимы. «Спецы» необходимы советской России - и десятки тысяч ценных работников сразу после выхода сборника вернулись в страну.
Финансирование сменовеховского движения проводилось Москвой открыто - зачем, собственно, было его и скрывать.
После выхода «Смены вех» издания нищей еще вчера просоветской эмиграции множатся как грибы. Тотчас после выхода знакового сборника в Париже начал издаваться одноименный журнал; политика этого редактируемого Юрием Ключниковым 24-страничного ежесубботника определяется Политбюро. Позже (1922-1924) журнал преобразован в газету «Накануне» (Берлин-Москва). Газета имела литературное приложение, среди редакторов были Ю. Ключников, Ю. Потехин, А. Толстой. Издание по-прежнему финансировалось и курировалось Политбюро, теперь уже и Сталиным лично. Просоветские сменовеховские газеты и журналы возникают в Софии и Риге, в Харбине, в Берлине; сменовеховство активно пропагандируется и в «чужих» изданиях. Разрешенным оно оказывается и в давно лишенной оппозиции советской стране. И не просто разрешенным. В Петрограде начинает выходить сменовеховский журнал «Новая Россия» (редактор И. Лежнев, из советских верхов). Сам сборник «Смена вех» издан в России многотысячным тиражом, в государственной типографии. И - разошелся, имел успех.
При всем этом сменовеховство сохраняет «позицию отстраненности»: да, мы «за», - но и за эволюцию, и критикуем то, с чем
не согласны. Очень удачным в этом смысле оказался и устрялов-ский термин «национал-большевизм». Но пунктов несогласия становилось все меньше. Чаемая эволюция режима оборачивалась быстрой эволюцией самого движения. Считается, что сменовеховство оживилось с введением нэпа: вот он, все ближе, заветный Термидор. Но так ли это? Мы писали уже о двойственности многих устряловских построений. Трансформация большевизма -это, конечно, хорошо. И именно ее, в расчете на читателя, надо пропагандировать. А укрепление режима - сильного, уже устоявшегося - разве не лучше? Сквозящее в статьях Устрялова сочувствие подлинным ленинским планам вполне согласуется с целостной политической философией вчерашнего кадета.
Но будет там еще эволюция или нет - пока же сменовеховцы за добро платили добром. Что в конце концов для Запада русская периодика? Кто, кроме эмигрантов, читает ее? Но среди сменовеховцев - рафинированная интеллигенция, владеющая языками, со связями во влиятельных европейских кругах. Юрий Ключников, например, - вчерашний представитель Омского правительства на Версальской конференции. И сменовеховцы не теряют времени. Они активно лоббируют советскую внешнюю политику, служат прикрытием для политики внутренней - включая искусственный голод и политический террор.
Однако воистину неоценимой оказалась прежде всего сама идеология новых попутчиков Кремля.
Несдавшаяся, отступившая с оружием в руках военная эмиграция объединилась в Русский общевоинский союз. РОВС жил ожиданием «весеннего похода», близкого силового освобождения страны: смутные слухи о грядущей высадке войск в Крыму возникали подчас по обе стороны границы. Были ли надежды абсолютно нереальны? Мы никогда не получим ответа на этот вопрос. Как, по-видимому, и на возникающие подчас вопросы о Тухачевском, о возможных связях части расстрелянных генералов и маршалов с русскими военными «на той стороне». Выдумал Сталин военный заговор или «всего лишь» преувеличил его масштаб и расправился с ним со стократным запасом прочности? У историков ответа нет.
Так или иначе режим считал РОВС серьезнейшим противником. Против Врангеля и его соратников были брошены лучшие интеллектуальные кадры ГПУ. И результаты их работы оказались блестящими. При туманных обстоятельствах (предполагают отравление) умирает Врангель; похищен и убит его преемник - популярнейший грозный Кутепов; эта же судьба постигла преемника
Кутепова - генерала Миллера. В РОВСе активно действует «внутренняя линия» - целая армия из чекистской агентуры.
Детективы на этот сюжет были бы неправдоподобны: вчерашние корниловские офицеры, генералы - работают на ЧК, крадут и убивают друзей? Продались Советам? Дело, конечно, было не в продажности: вчерашние белые не продались, а купились. Купились на неотразимые устряловские доводы: Великая Россия -теперь там! Вот и служи ей, ничего не жалея! - Да, но все-таки. боевые друзья, мораль. - Э-э-э, господа. была у нас мораль. А у них не было - вот и победили.
Но это происходило уже потом. После уничтожения Кремлем последних попутчиков - сменовеховцев. Яд устряловщины был уже впрыснут, лошадиными дозами влит - и теперь сам собой разливался по венам. В попутчиках же, даже таких, власть к 1924 г. окончательно перестают нуждаться. Финансирование изданий сворачивается, а внутри страны движение просто попадает под запрет.
Все это, впрочем, происходит не сразу: сменовеховцам дают, как говорится, время подумать. И выводы их вполне прогнозируемы. Интеллигенция эволюционирует: от «тактики отстраненности» переходит к полному подчинению Кремлю. Многие сменовеховцы принимают советское подданство.
В их числе и Николай Устрялов. Но эволюция его еще не завершена: жизнь в Харбине оставляет советскому гражданину некоторые степени свободы. Летом 1925-го он совершает поездку в Москву. С глубоким и полным удовлетворением Устрялов констатирует: советский патриотизм окончательно сменяет патриотизм русский. Другой вывод из путешествия широко обнародован не был: служащий КВЖД решает не возвращаться в страну.
Но время идет. «Национальная власть» борзеет - и подданные цепенеют перед ней. К 30-м годам лидер сменовеховства отказывается от своей идеологии. Зачем в самом деле какой-то особый «национал-большевизм»? «Сталин, - пишет теперь Устрялов, -типичный национал-большевик»7. Все просто. Все ясно.
1935-й. КВЖД продана Маньчжурии. Устрялов возвращается в СССР. Мог ли он не понимать, что его ждет? А тысячи других возвращенцев - могли ли? Да и выбор у вчерашнего сменовеховца невелик. На Западе его ждет нищета и неустроенность, полная изоляция; со стороны не сдавшихся эмигрантов - презрение и бойкот.
В Москве товарищ Устрялов не занимал высоких должностей; может, крохотный шанс уцелеть у него и был. Но остатки
«позиции отстраненности» подвели правоведа: на принятие сталинской конституции он откликнулся статьей. К чему конституции, когда все и так хорошо! Уже название статьи - «Рецидив права» -звучало непереносимой крамолой.
Рецидива не последовало. И, может быть, лишь перед смертью Николай Васильевич понял, сколь полно осуществился в СССР его государственный идеал.
Ну а теперь о главном вопросе. Чтобы поставить его, и написана, собственно, эта статья.
Устряловщина стала нашей философией - это не имеющий подобия в современном нам мире этатизм. А этатизм и сталино-любие в России неразделимы. Попробуйте, в самом деле, найти более чистое, более идеальное, чем Сталин, воплощение идеала самодовлеющей государственной власти! Мы так привыкли к проповедуемому на всех углах этатизму, что нам просто нечего на него возразить. Лишь две ущербные позиции существуют в обществе. Одни поддакивают - кто с энтузиазмом, кто довольно вяло. Но и эти последние соглашаются: и правда, можно ли Родину не любить? Другие отплевываются: а ну ее совсем, эту Родину. Я человек, я личность - и точка. И забыты, при всей нашей моде на правизну, великие слова Константина Леонтьева: «Я не понимаю французов, которые умеют любить всякую Францию и всякой Франции служить. Я желаю, чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую <.> я могу разве по принуждению выносить».
Примеров чистого этатизма в нашей истории очень немного. Зато они выразительны: Иван Грозный и Сталин. А потому истинная, правильная история для многих и ограничивается эпохами этих вождей. С предпочтением последнего, разумеется.
Понять бы это нашим верховным десталинизаторам. Кивающим на Ивана Ильина. Но воспитанным, вольно или невольно, Николаем Устряловым.
Примечания
1 Устрялов Н. К вопросу о русском империализме // Проблемы Великой России. -М., 1916. - № 15, 15 (28) октября. - С. 3.
2 Устрялов Н. Национальная проблема у первых славянофилов // Русская мысль. -М., 1916. - Кн. 10. - С. 19.
3 Устрялов Н. Мнимый тупик // Накануне. - 1918. - № 2, 14 (1) апреля. - С. 6.
4 Смена вех. Цит. по: МещеряковН. Новые вехи [о сборнике «Смена вех»] // Красная новь. - 1921. - № 3. - С. 270.
5 Савицкий П.Н. Письмо П. Струве от 5 ноября 1921 г. // Савицкий П.Н. Континент Евразия. - М.: Аграф, 1997.
6 Смена вех. - 1921. - № 6. Цит. по: Агурский М. Идеология национал-большевизма. - Режим доступа: http://historik.ru/books/item/f00/s00/z0000026/st017.shtml
7 См.: Воробьев О.А. Политическая эмиграция - не наш путь. Письма Н.В. Устрялова Г.Н. Дикому. 1930-1935 гг. // Исторический архив. - М.: Рос. полит. энциклопедия, 1999. - № 1-3.
