CC BY
35
В. Н. Гришанова (Орел)
Устойчивые сочетания со значением недоброго пожелания носителей говора
Подчеркивая роль «серьезного внимания к языку как к вербальному коду культуры», Н. И. Толстой писал: «...в почти полном небрежении лингвистов остается народная „полуфразеология", т. е. особый устойчивый и клишированный вид текста, выражающий благопожелания, проклятия, ритуальные констатации и своеобразные императивные побуждения или запреты и т.д. Значение такой „полуфразеологии" велико» Действительно, обращение к материалу даже одного говора (с. Борилово Волховского р-на Орловской обл.) показывает, как, например, в устойчивых сочетаниях, выражающих недоброе пожелание, отражаются мировосприятие и ценностные ориентиры диалектоносителей.
«Полуфразеологизмы» такого рода связаны с отрицательным эмоциональным состоянием человека, которое проявляется помимо физических и физиологических реакций и на уровне речи. В говоре вербальные манифестации отрицательного эмоционального состояния по-разному реализуются в мужской и женской речи: у мужчин это нецензурная брань, у женщин — недобрые пожелания и проклятия. «Мужик если - матюком обложить, а штоп проклинали — никада ни слыхала. Тока бабы». Если же это не сильные эмоции, а досада, недовольство, раздражение и т. п., то они выражаются одинаково и в мужской, и в женской речи в легкой брани.
В традиционном говоре села Борилово существовало множество устойчивых сочетаний слов, выражавших недовольство кем-либо, недобрые пожелания и проклятия кому-либо, большинство из них используется и сейчас, особенно в речи пожилых людей, при этом носители говора четко различают брань, ругань и пожелание-проклятие. «Проклятья - эта злоя, эта злосная, а то была ругаства: дамавой тибе вазьми-та, што ш ты наделал! — эта лёхкая руганья. У, ничистай! — эта дажа у шутку принимали, за эта руганья ни абижались: ничистай, ничистай дух, дамавой, ирман тибе вазьми. А пагрубей — ерах, антихрист, анчихрист - эта ни проклятья, а ругаства, ну пагрубей. А груба — эта уш чёрным словам, матюком». В речи наблюдается варьирование выражений такого рода: домовой тебя возьми / домовой, нечистый тебя забери / нечистый, анчихрист тебя возьми / анчихрист и т. д.
В отличие от брани пожелание-проклятие, видимо, осознается носителями говора как реальная угроза, которая может осуществиться. «Как зло бирёть, нинавиставаить он на тибе, вот и праклинаить: штоп ты ас-лёп, штоп ты аглох».
468
В. Н. Гришанова
Пожелания-проклятия разнообразны: чтоб ты (он, она и т.д.) издох (здох), чтоб ты удавился, чтоб ты провалился, чтоб тебя черти взяли, чтоб тебя молонья спалила, молонья тебя жаркая спали, огневая (огненная) колесница тебя подхвати, чтоб тебя огневая (огненная) колесница подхватила, чтоб тебя грозой убило, гроза тебя расколи, чтоб тебя гроза расколола, огонь тебя жаркий спали, холера тебя возьми, чтоб тебя антонов огонь спалил (сжег), чтоб тебе дурная нос отъела, чтоб ты подавился, чтоб тебя пересада забила, ятреба (утроба) твоя лопни, чтоб ты ослеп, чтоб ты оглох, чтоб ты осип, чтоб твои руки.,отсохли, отсохни твои руки, чтоб твоё тело полопалось на пирожные части, чтоб тебе добра не было, чтоб ты не помянулся, будь ты трижды проклят. Реестр таких выражений довольно велик и представляет собой открытый ряд, в котором выделяется ядро устойчивых широко распространенных выражений, в силу этого интересных для рассмотрения, т. к. они отражают общий взгляд представителей данного социума.
Пожелание, в том числе и недоброе, есть «высказанное желание об осуществлении чего-л. для ко Гол.»2. Это определяет структуру устойчивого сочетания: в нем обязательно есть глагол, называющий действие, которое должно совершиться как наказание, возмездие, и существительное, называющее или ту силу, которая это действие осуществит, или объект, который должен подвергнуться действию.
Знаменательно, что в качестве карающей силы никогда не называется Бог, Господь. «Бажылись када — упоминали Бога... А проклинать Богам ни проклинали». Бог осознается как сила защищающая, милосердная, что отражается в бытующих в говоре устойчивых выражениях: Бог (Господь) милостив. Страшен сон, да милостив Бог. Широко употребительно и предостережение-предупреждение Бог тебя накажет, в котором Господь выступает как воплощение прежде всего справедливости, а не возмездия.
Как карающие, наказующие осознаются носителями говора силы непонятные, необъяснимые, опасные, они и называются в проклятиях как субъекты, «исполнители» желательно осуществимых действий.
Во-первых, это силы, противостоящие Богу (сатана, черт, анчихрист и т.д.). Опасным в сознании носителя говора является не просто потусторонний мир, а мир, связанный с темными, небожественными силами. Языковые конструкции, отражающие противопоставление божественное = защищающее, милосердное и небожественное = опасное, смертельное, отражают христианские традиции в мировосприятии русского крестьянина.
Во-вторых, это стихийные силы природы, непосредственно называемые или метафорически обозначенные (огонь, гром, молонья, огневая (огненная) колесница). Именно силы природы чаще всего выступают в проклятиях как карающие. В этом наиболее ярко отражается мировосприятие крестьянина. Он — существо природное, он часть природы, живет в ней,
взаимодействует с ней, зависит от нее и боится ее. Природа осознается столь же опасной, как темные силы, в тех ее проявлениях, которые могут причинить вред, лишить жизни.
В-третьих, это болезни (холера, антонов огонь, дурная), опасность которых общеизвестна.
И »-четвертых, это чужестранцы, люди чужие и потому чуждые, осознаваемые как опасные (ирман = герман, германец). Историческая память запечатлела в клишированном выражении ирман тебя возьми название, связанное с кровопролитной войной, именуемой в народе как Германская, тем более что столкновения с германцами были в истории России неоднократными, поэтому германец, ирман, — существо, сопоставимое с нечистым духом, анчихристом и т. п.
Небожественное, необъяснимое и чужое опасно, это то, что существует если не за гранью бытия, то на грани бытия и небытия, поэтому употребляющиеся в проклятиях с названными выше существительными глаголы обозначают действия изъятия, удаления; унеси, возьми, подхвати и т. д. Кара, возмездие, наказание осознается как удаление человека темными, опасными, чужими силами из жизни, бытия. Таким образом, как самое большое наказание осознается смерть, недаром так велико количество формул-проклятий с пожеланием смерти. Однако помимо особенностей мировосприятия в этом находит отражение и еще один важный момент: проклятие с пожеланием смерти подчеркивает важность жизни. Жизнь — главная ценность, и, несмотря на разнообразие указанных формул, прибегали к ним не так уж часто: «Штоп ты издох — эта уш у большом зле скажуть, а так придержывали язык», — как сдерживающее начало, вероятно, играли тут роль и христианские нравственные нормы.
Большое место среди недобрых пожеланий занимают пожелания болезни, увечья, что свидетельствует еще об одном ценностном ориентире для носителей говора: здоровье — одно из важных составляющих жизни крестьянина, оно обеспечивает ему возможность выполнять тяжелую работу и содержать семью. Эти проклятия в говоре, как правило, конкретны, они сообразны проступку, отражая соразмерность наказания за него: если что-то неправедное сказал — пусть будет наказан язык (язык у тибе атсохни), взял, украл, плохо выполнил — руки (штоп тваи руки отсохли). «Вот чилавек зависнай, нинажорнай, запахабничал што-нибуть — ятриба твоя лопни, ятриба твоя тресни, утроба твоя разорвись, штоп ты падавилсы, подавись ты, штоп тибе пирисада забила — эта тока за еду проклинали». Быть может, тут проявляется, с одной стороны, наивно-конкретное восприятие мира, а с другой — подсознательное, интуитивное стремление не перейти границы разумного, того, что во власти человека. Ограничение обусловлено природным чутьем и впитанными с младенчества нравственными понятиями. Лишь в самом большом запале,
470
В. Н. Гтшанова
в состоянии аффекта, когда человек теряет контроль над собой, своими чувствами, сознанием или когда у него нет твердых нравственных устоев, — лишь тогда звучат пожелания смерти.
В силу конкретной направленности проклятия с пожеланием болезни или увечья существительные в их составе называют те или иные части и органы человеческого тела, а глаголы — действия, которым эти части тела подвергаются (или желательно должны бы подвергнуться). При этом в качестве объектов воздействия называются жизненно важные органы человека (руки, ноги, глаза, ятреба и под.), а действия и процессы представляют глаголы с семантикой разрушения, порчи, поражения (лопни, отвались, отсохни и т. п.).
К приоритетным у носителей говора относятся и нематериальные нравственные ценности. Лишение их важно для человека, если бы это было не так, они не упоминались бы в недобрых пожеланиях, между тем информанты разъясняют: «Штоп табе дабра не была! — эта штоп табе ничиво харошыва не была»; «Штоп ты ни паминулась — эта лёхкая проклятья, сваю душу ни тирзаитЪ, хто праклинаить, а каво праклинають, штоп иво люди ни паминули, забыли, а можыть, у церкви ни поминали». Поминовение воспринимается в говоре синкретично: и как поминовение души, молитва за кого-либо, и как добрая людская память, что тоже весьма знаменательно, поскольку в этом проявляются и исконные христианские ценности, и мирские нравственные ценности, — человеку как существу социальному далеко не безразлично, что думают о нем члены социума, как к нему относятся, вспомнят ли о нем, т. е. в крестьянском социуме ценится общинное, а не индивидуалистическое.
Добро как «положительное начало в нравственности, противоп. зло», «то, что хорошо, полезно, приятно»3, христианская традиция поминовения или человеческая память, видимо, являются для носителей говора более важными, чем материальное благополучие, поскольку в пожелани-ях-проклятиях практически нет упоминания понятий, связанных с благосостоянием, богатством, что свидетельствует о том, что среди ценностных ориентиров они далеко не приоритетные. (Вспомним пожелание из комедии Л. Гайдая «Бриллиантовая рука» «Чтоб ты жил на одну зарплату!», в котором точно отражаются ценностные ориентиры и проклинающего, и проклинаемого.)
Итак, суть проклятия, недоброго пожелания состоит в попытке «наслать» наказание на человека, а наказание — это прежде всего лишение того, что ценно, дорого, важно. Для носителей говора ценностью является жизнь, здоровье, добро в противоположность злу, христианские ценности, память о человеке.
Интересны в плане отражения ценностных ориентиров пограничные с проклятиями речевые клише, употребляемые также в эмоционально-экс-
тремальных ситуациях, когда звучит уверение в правильности своих слов. Знаменательна при этом градация речевых формул, отражающая ценностные ориентиры говорящих. «Бажылись — правалитца: ни знаю, вот пра-валитца мне, ни знаю! — эта так, лёхкая бажба, и збрихать магли. А уш если Богам — то биз брихни. Эта если виновник, то ни пабажытца, лутчи будить адбрёхиватца. А есть и бажылись — эта уш если чилавек ис придела вышел: он зделал — ни пабаялсы Бога и пабажылсы — ни пабаялсы. Если ты ни винавата, а на тибе какуй-та ахинею наносят, напраслину гава-рять — то мужам бажылись: ни узвить я милава друга — или дитьми — эта самая бажата страшная... Эта самая страшная бажата, если женщина дитьми или мужам пабажылась: „Ой, ни нада! Ни нада! (машет руками) — дажа страх брал таво, кому бажылись"». Вполне очевидно, что в сознании жительницы села Борилово (божились женщины, у мужчин это не было принято) среди ценностных ориентиров на первом месте стоит семья, круг ближайших родственников, на втором — понятия, связанные с христианской верой, и лишь на третьем - жизнь как таковая: готова провалиться сквозь землю, т. е. лишиться жизни в подтверждение правоты своих слов, но это не так важно, как дети и муж, к тому же, заявляя «провалиться мне», можно и солгать. Впрочем, возможно, тут тоже прослеживается связь с православным мышлением, т. к. провалиться - означало попасть в ад, может, потому при этой божбе допускалось вранье, что и наказание за него было — дорога в преисподнюю.
Итак, «полуфразеология», связанная с выражением эмоционального состояния человека, достаточно ясно отражает особенности мировосприятия и ценностные ориентиры носителей говора.
Примечания
1 Толстой Н. И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии
и этнолингвистике. М., 1995. С. 24-25.
2 Словарь русского языка. М., 1983. Т. III. С. 234.
3 Толковый словарь русскрго языка / Под ред. Д. Н.Ушакова. М., 1935. Т.I.
С. 726.
