CC BY
114
ство страны, но и в отношении к политической демократии. В вопросе о доверии коммунистической партии нет единства даже среди сторонников социалистического прошлого. В то время как возврат к социализму большинство не связывает с руководящей ролью компартии (лишь около 30—-40% сторонников социализма в той или иной мере доверяют компартии), желание строить капитализм четко ассоциируется с устойчивым недоверием к коммунистам (табл. 7).
Более того, сторонники капиталистического пути развития отдают предпочтение многопартийной системе (табл. 8), что свидетельствует о позитивном отношении к конкурентным отношениям не только в экономике, но и в политике.
Таблица 7
В какой мере Вы доверяете коммунистической партии?
Поддерживающие 199 5 г. 195 6 г. 199 '7 г.
1+2 4+5 1+2 4+5 1+2 4+5
Сторонников социализма 31,4 37,4 31,3 38,5 26,0 42,2
Сторонников капитализма 89,9 0,8 89,1 1,7 84,6 3,1
1 — не доверяю;
2 — скорее не доверяю;
3 — трудно сказать;
4 — скорее доверяю;
5 — полностью доверяю.
Таблица 8
Нужна ли, по Вашему мнению, многопартийная система?
Поддерживающие 1995 г. 1996 г. 1997 г.
Да Нет Да Нет Да Нет
Сторонников социализма 18,2 55,5 23,6 48,5 18,7 51,5
Сторонников капитализма 68,8 20,1 76,2 14,6 78,0 9,2
Итак, в выделенных нами группах декларативные политические ориентации на возврат к социализму и на поддержку сторонников капитализма достаточно четко осознаются. В то же время сторонники капиталистического пути развития страны имеют более высокий уровень социального самочувствия, чем сторонники возвращения к социализму, и, как уже отмечалось выше, эти различия являются устойчивыми на протяжении трех последних лет. В связи с этим встает также вопрос: "Отображением чего, каких процессов является такой характер связи?"
Рассматривая индекс социального самочувствия как интегральную оценку политических, экономических и социальных перемен в современном украинском обществе, установленный характер связи между социальным самочувствием и политической ориентацией можно интерпретировать как косвенное, но надежное свидетельство того, что в целом население Украины оценивает трансформации в обществе как происходящие (быстро или медленно, болезненно или безболезненно, наилучшими или неподходящими методами) в направлении строительства капитализма (т.е. противоположном возвращению к социализму). Именно поэтому те, кто уже четко обозначил свои политические ориентации на капитализм (на новое будущее) последние три года стабильно имеют лучшее социальное самоощущение, поскольку видят, как общество в целом развивается в желательном для них направлении, в отличие от тех, кто продолжает ориентироваться на социализм (на "старое" прошлое), от которого нынешнее украинское общество все дальше уходит.
Борис ДУБИН Успех по-русски
Успех не принадлежит к числу наиболее важных ценностей, приверженность к которым декларирует сегодня население России, и сколько-нибудь тесно не связывается в их сознании с представлениями о хорошей жизни. На то, что успех, признание для них очень важны, указывают, по материалам ВЦИОМ, в среднем не больше 20% опрошенных. По данным "Экспресс"-опроса в мае 1998 г. (N=1600 человек), 15% (а в группах до 39 лет 20%) считают стремление к успеху настолько важным качеством, что стараются воспитывать его в своих детях.
С одной стороны, респонденты как будто признают такое отношение к преуспеванию устойчивой общей нормой, характеризующей обобщенные стандарты коллективного поведения жителей России, стереотипом "русского". Так, в августе 1994 г. 64% ("Мониторинг"; N=2957 опрошенных) согласились с тем, что "привыкли довольствоваться самым малым и не гнаться за успехом, богатством" (не согласились с этой позицией 27%). С другой стороны, 56% в том же опросе признались, что им лично "ближе такие люди, которые во всем стремятся к успеху" (лишь 24%, по их оценкам, предпочитают тех, кто "стремится жить как все и не выделяться среди других"; 20% затруднились с ответом). Более того, месяцем позже 60% из 2959 опрошенных россиян ("Мониторинг") уже напрямую причислили самих себя к людям, "которые во всех действиях ориентируются на успех". Видимо, стоит уточнить смысл, который вкладывают опрошенные в слово "успех", и подробнее проследить функциональные видоизменения этой семантики в отдельных группах респондентов.
Судя по данным опросов ВЦИОМ в их динамике, заметный перелом в декларируемых оценках предпосылок успеха произошел у россиян в начале 90-х годов. Предположительно, он связан как с первыми, достаточно робкими, но по неожиданному контрасту особенно заметными, проявлениями приватизации и рыночной экономики в тогдашней жизни городов, в тематике и риторике средств массовой информации, так и с эрозией общих рамок прежнего социального существования в советской системе с ее идеологическими нормами и стандартами публичного поведения и суждения, включая профессиональные роли, оценки статуса, стандарты престижности и пр. Две главные основы суждений в этой сфере — привычный официально-коллективистский упор на артельный труд и связанное с этим же моментом у более квалифицированных слоев защитное по своему функциональному смыслу подчеркивание необходимости еще и знать свое дело (критерий индивидуального опыта и даже известного мастерства, характерный, например, как для хорошего врача, так и для "старого" рабочего, — заметно ослабли). На этом фоне, при отсутствии сколько-нибудь авторитетных и широко тиражированных позитивных образцов реального успеха*, в обществе в целом выросло значение некоторых "новых", официально не признанных, диффамацированных прежде мотивов действия и критериев успешности поведения. Впрочем, вряд ли они были в самом деле новыми для социальной и хозяйственной жизни позднесоветской эпохи с ее блатом, калымом и прочими феноменами закрытого общества, заблокиро-
* Характерны трансформации в русской, советской и нынешней российской культуре такого жанра популярной словесности и кино, как история успеха (американская succes story). На материале телевизионной рекламы и литературных сюжетов см. об этом: Дубин Б. Новая русская мечта и ее герои // Русские утопии. СПб., 1995. С. 281—304; Он же. Сюжет поражения // Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 120—130.
ванного социального продвижения и дефицитарно-рас-пределительной экономики. Речь скорее шла о выходе "наверх" некоторых общественных и экономических феноменов, для сколько-нибудь спокойной и заинтересованной оценки которых у широких слоев не было практически никаких культурных, языковых средств. Поэтому к ним и стали применяться ходовые ярлыки из прежнего оценочного обихода типа "мешочников", "спекулянтов", "приспособленцев" и т.п. — эта негативная реакция на первые признаки дифференциации очень характерна (на рис. 1 приводятся лишь ведущие позиции).
Вообще для социолога понятие успеха фиксирует перевод индивидуального действия в общественное признание (социальный факт) и далее в воспроизводимый структурный элемент общества и механизм его развития. Успех в такой трактовке — свидетельство не столько везения, удачи, расположения звезд и даже не способностей, дара "свыше", а, во-первых, умений индивида по своему разумению, на свой страх и риск распорядиться всеми имеющимися у него ресурсами (включая талант и другие возможности, в том числе ситуативные) и, во-вторых, готовности со стороны общества, его влиятельных и полномочных групп (элит), социальных институтов квалифицировать, признать и значимым образом отметить, поддержать, вознаградить соответствующие достижения, исходя из принятых в этом обществе базовых ценностей воплощенных в системе культуры и права, структуре власти, стандартах образа жизни и основополагающих для существования и воспроизводства данного социума. Решающий момент здесь — индивидуальный выбор именно инструментальной стратегии обращения с иррациональными, сверхнормативными силами типа случая, наития (вдохновения), фортуны (судьбы) и т.п.
Собственно, этот выбор (и, соответственно, демонстрируемая в нем приверженность к ценностному порядку, стоящему за подобными инструментальными ориентациями, и санкционирующему их) прежде всего и вознаграждается со стороны общества в лице его авторитетных групп и базовых институтов, поскольку все оно — в этом и состоит специфика современных, развитых обществ — опирается как раз на подобный порядок. Дело в том, что лишь такой предельно обобщенный, бескачественный — эфирный, сказал бы Г.Зиммель — инструментальный компонент может быть не просто воспроизведен в бесконечном множестве индивидуальных действий (как элемент, скажем, традиционного действия по обычаю или по привычке, по образцу старших или по велению другого авторитета), но и стать основой для наращивания качественных характеристик поведения, постоянной оптимизации структуры и результативности действия, быть стимулом к повышению его ценностной "планки", причем повышению, в принципе, неограниченному. Тем самым у общества и в культуре появляется чрезвычайно важная как в микро-, так и в макросоциальном плане возможность максимизировать достижение самим способом его оценки: возникает формальная мера, точнее, система формаль-ныхмер, позволяющая складывать, умножать, делить социальные действия, их агентов, мотивы и результаты в совокупности вполне содержательных, с точки зрения самого индивида, характеристик каждого из этих действий.
Эквивалентом такой формальной измеримости действия выступают, в частности, деньги или даже пустое число как таковое (так что, например, число уже распроданных экземпляров книги, сумма кассовой выручки за прокат фильма либо, напротив, величина потраченных на его съемку средств важнейшей характеристикой входит в их публичный образ, помещаясь рекламистами на обложку книги или афишу фильма, как рекорды — а не
Рис. 1. Что прежде всего нужно для успеха в жизни? (В % к числу опрошенных; 1989 г.; N=1058 человек; 1993 г.; N=1771 человек.)
просто победы! — входят в совокупность характеристик спортсмена)*. Иными словами, через социокультурные механизмы успеха индивидуальное поведение получает систематическую связь со структурой общества — системой социальной стратификации, динамикой социальных позиций, статусом и престижем различных групп, а целевая мотивация, выбор поведенческой стратегии, расчет индивида приобретают не только общественное подтверждение, удостоверение значимости, но и стимул к дальнейшей максимизации (так работает самозаводя-щийся механизм социального динамизма и подъема не только индивида, но целых групп и слоев в его лице). В подобных случаях, характерных для социальных систем развитых стран, говорят уже о достижительском обществе**.
В "классическом" советском, а во многом и в современном российском социуме описанная связь между индивидуальным усилием и его совокупным коллективным результатом, принципиальная для устойчивости и вместе с тем для динамизма социальной системы, серьезно нарушена и деформирована***. Один из результатов этого раз-
* Еще одним воплощением этого принципа обобщенности, универсальности и бескачественности, невещественности регу-лятивов действия яляется общедоступная письменность вместе со всей совокупностью других условных, формальных языков культуры нового времени. В этом смысле принципиальная беспредельность стремлений к абсолютному произведению (сверхкниге) в новейшей европейской словесности после Ш.Бодлера с его теорией чистого искусства и одержимостью самим письмом, как ни парадоксально, напрямую связана с выходом литературы на рынок и приобретением ею там, по выражению В.Беньямина, экспозиционной (выставочной) ценности. Характерно в этом смысле убывание предметности в современных изобразительных искусствах вплоть до полного его исчезновения и разыгрывания подобного отсутствия, своего рода "ритуальное жертвоприношение" видимого мира и самого произведения. Об этом комплексе проблем см.: АдатЪеп G. Stanze: La parola е il fantasma nella cultura occidentale. Torino, 1977. P. 49—64; Wood-mansee M. The Author, Art, and the Market: Rereading the History of Aesthetics. N.Y., 1994.
** MacClelland. D.C. The Achieving Society. N.Y., 1961.
*** См.: Советский простой человек. М., 1993. Гл. 2—4.
рыва — массовая привычка к опеке сверху при одновременном понимании, что сколько-нибудь твердо рассчитывать на нее не приходится (слишком часто и беспардонно власть на памяти каждого из подданных отказывалась от каких бы то ни было обязательств перед ним) и вместе с тем при недостаточной готовности полагаться на свои силы. При том, что в абсолютном большинстве нынешний россиянин, пытаясь добиться успеха в жизни, может, по его собственной оценке, рассчитывать лишь на себя (в январе 1998 г. из 1500 опрошенных с этой точкой зрения согласились 75%), лишь 25% опрошенных в 1997 г. ("Мониторинг; N=2406 человек) согласны, что благополучие человека зависит от него самого, а 64% уповают здесь исключительно на справедливое устройство общества (соотношение первых и вторых равно 0,39). Фактически лишь среди учащейся молодежи доля тех, кто видит источник благополучия в собственных усилиях, превышает долю тех, кто рассчитывает на общество (соотношение первых и вторых равно 1,54, среди респондентов до 24 лет оно равно 1,1). И, соответственно, только в сознании и заявлениях самых молодых россиян в круг наиболее значимых для них жизненных установок, кроме традиционной для всех ценности — "семьи", входит "успех в работе" (рис. 2)*.
Понятно, что при такой констелляции оценок для обретения жизненного успеха "связи", по данным разных исследований, оказываются для россиян в 2—2,5 раза важнее, чем их собственные усилия и труд. Именно так складывается ситуация, когда, как было показано в более ранних публикациях**, ценности профессии, дела ни для одной из групп российского общества (за исключением руководителей) не принадлежат к числу ведущих, ценности успеха значимы еще меньше, а работа и профессиональная реализация ни для кого, кроме тех же руководителей, реально не связана ни с их статусом, ни с благосостоянием.
С одной стороны, деньги при этом редко когда соединяются в биографии респондентов с их личными действиями и собственноручными достижениями, а с другой — даже при достатке денежных средств дают, в понимании россиян, лишь простую возможность тратить, не считая каждую копейку (так понимали материальный успех 53% из 2407 россиян, опрошенных в сентябрьском мониторинге 1996 г.; к подобномудостатку здесь приравнены такие вещи, как хорошее жилье и питание, что выявляет основные дефициты прежнего советского и нынешнего общества в их бытовом, реальном выражении). Такое богатство стоит немного, поэтому и деньги как ценность больше всего важны для россиян с низкими доходами, для служащих, безработных и домохозяек. Несущая конструкция современного об-
* Респонденты вообще охотнее признают те разновидности успеха или готовы принять либо выдать за успех те ценимые ими, недифференцированные блага, коллективные формы жизни, диффузные, анонимно-одобряемые формы поведения (по формуле "за все хорошее"), которые не затрагивают проблематику индивидуального выбора и действия, как бы не заставляют опрошенных вступать во внутренний конфликт самооценок, привычных соотнесенных образов себя и других, разгружая, что очень важно, от персональной ответственности и за сделанное, и за не сделанное. Казалось бы, это минимизирует для индивида возможность раздвоения и ценностной сшибки. Но, по логике комплекса, этот принципиальный для советского и постсоветского человека конфликт самосоотнесения (базовый дефект социальности, ведущий, среди прочего, к неустранимому разрыву между личностью и внешним авторитетом, мнением и действием) тем самым, напротив, лишний раз проявляется, закрепляется и поддерживается.
** См.: Дубин Б. Семья или успех? // Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. 1995. № 6. С. 24—27; Он же. Эта нынешняя молодежь // Этика успеха. 1996. №8. С. 33—41.
Рис. 2. Наиболее значимые для россиян жизненные установки (в % к числу опрошенных; 1998 г.; "Молодежь"; N=1608 человек; учитывается только ответ "очень важно", причем приводятся лишь ведущие позиции)
щества, его принципиальный социально-антропологический узел — ценностно-мотивационная связка между личной профессиональной квалификацией, сосредоточенностью жизненных интересов на деле, успехом, признанием и положением, богатством, авторитетностью — можно сказать, устойчиво отсутствует и в жизненной практике, и даже в сознании абсолютного большинства взрослых и трудоспособных жителей России.
Показательно, что для 54% населения ("Мониторинг"; июль 1992 г.; N=2069 человек) работа — это "способ получить необходимые средства к существованию", тогда как "средство улучшить жизнь, добиться успеха" — лишь для 27% (для 17%она "средство развить свои способности, выразить себя"). Даже если респонденты признают социальную значимость и результативность работы как принцип, то к ним самим этот принцип как бы не относится. Так, 53% опрошенных (сравнительное исследование "Потребители"; апрель 1997 г.; N=1002 человека) согласны с тем, что работа — "нравственная необходимость, добросовестный труд будет вознагражден успехом и благосостоянием", но 58% тут же признают, что профессиональный успех и продвижение по службе для них не важны. Такого рода внешнее признание значимости — скорее механизм растождествле-ния с данной ценностью, воображаемого размежевания с ее носителями. Оно входит в характерную для россиян структуру негативной идентификации*. Отсюда следует постоянная раздвоенность, дистанцированность респондентов при оценке успеха и его символов, как только речь заходит о личных поведенческих императивах, казалось бы, обязательных, коль скоро ты дан-
* Ю.Левада говорит в связи с этим о комплексе "ненавидящей зависти". См.: Левада Ю. Возвращаясь к феномену "человека советского" // Экономические и социальные перемены... 1995. № 6. С. 17; а также: Гудков Л.Д., Пчелина М.В. Бедность и зависть: негативный фон переходного общества // Там же. С. 41—42. Применительно к генезису капитализма и внутренним конфликтам инициативы и осмотрительности, авантюризма и расчета в структуре "буржуазного духа" ср.: ШелерМ. Ресенти-мент в структуре моралей // Социологический журнал. 1997. №4. С. 79—115.
ную ценность признал. Деньги, успех и т.п. — это, может быть, и неплохо, но не у нас и не для нас, как бы говорят респонденты (отсюда — перенос этих характеристик на вполне фантомный Запад или таких же придуманных новых русских с амбивалентным, а чаще неприкрыто неприязненным к ним отношением).
Одним из выражений подобной двойственности является оценка предпринимательства в широких слоях россиян. Половина опрошенных просто избегает при этом определенных суждений. Так в сентябре 1996 г. ("Мониторинг"; N=2430 человек) с точкой зрения, что стремление предпринимателей к успеху в конечном счете приводит к общему благополучию, в основном согласились 17%, в 2 раза больше (33%) — в основном не согласились, остальные же, как говорится, воздержались. С тем, что разделение на бедных и богатых побуждает людей стремиться к успеху, согласились 25% и полностью не согласились 24%. Понятно, что среди залогов успеха в условиях рыночной экономики россияне при этом прежде всего выделяют, с той же негативной коннотацией, чисто адаптивные способности ("умение приспособиться" — 38%) и черты авантюризма ("готовность рисковать" — 36%), которым явно уступает "личная инициатива" (29%) и "творчество, изобретательность" (20%), к тому же соседствующие с "ловкостью" (29%) и "беззастенчивостью" (25%). В сознании респондентов среди снискавших успех в сегодняшней России явно и неизменно лидируют негативно оцениваемые персонажи, воображаемые социальные "другие" (рис. 3).
Показательны крайне низкие практически во всех группах населения оценки образования и квалификации в их отношении к успеху (даже не важно сейчас, отражают ли эти "предрассудки" текущую ситуацию или ее активно формируют). Престиж лично заработанных знаний и умений несколько, но совсем не намного, выше у более образованных и состоятельных россиян (и прежде всего среди учащейся молодежи). По данным практически всех опросов 90-х годов сложились два устойчивых социально-демографических полюса подобных оценок и оценок успеха в целом: с одной стороны, самые пожилые, наименее образованные и обеспеченные, с другой — самые молодые, образованные и имеющие высокие доходы россияне. Первые выделяют такие предпосылки успеха, как махинации, подхалимство и прочие, вторые — энергию и деловитость, отчасти — квалификацию и образование, а также (в первую голову — начинающая свою социальную жизнь молодежь) нужные связи (табл. 1).
Рис. 3. Каким людям в России сегодня легче всего добиться успеха в жизни? (В % к числу опрошенных; 1995 г.; N=2551 человек; 1996 г.; N=2405 человек.)
Собственно успех и ценят именно две эти группы — высокостатусные (руководители) и самые молодые жители России (учащаяся молодежь) (табл. 2).
Соответственно, более молодые (и только при этом условии — еще и более образованные!) россияне несколько чаще других почувствовали за последние годы реальные плоды своей ориентации на успех (табл. 3).
Доля причисляющих себя к слою выше среднего и высшему заметно превышает медиану еще и среди руководителей (16%). Куда скромней эта доля среди специалистов с высшим образованием (8%), зато 69% их (максимальная доля по выборке) причисляют себя к среднему слою. Важно отметить, что урбанизированность (жизнь и работа в столице, в крупнейших городах с их, казалось бы, повышенными возможностями для успеха и продвижения) лишь уменьшает долю низшего слоя и рабочих среди всех опрошенных в этих поселениях, незначительно увеличивая здесь долю среднего слоя и практически не увеличивая удельный вес высшего. Вероятно, приведенные данные ха-
Таблица 1
Каким людям в России сегодня легче всего добиться успеха в жизни? (В % к соответствующей социально-демографической группе; "Мониторинг"; май 1996 г.; N=2405 человек.)
Показатели В целом Воз раст Образование Уровень дохода
до 24 лет ^ * 1 Ф ю ^ 40-54 года 55 лет и старше ниже среднего среднее высшее низкий средний высокий
Людям со связями 50 62 56 51 37 44 53 58 50 51 49
Людям с преуспевающими родственниками 42 38 45 43 42 44 41 41 43 46 35
Энергичным, способным 42 54 46 40 32 35 44 53 31 41 55
Спекулянтам 38 16 31 41 53 43 35 30 44 40 26
Подхалимам 16 7 14 16 22 16 16 12 23 16 11
Квалифицированным 14 19 14 14 10 13 13 19 11 13 20
Знающим языки 10 17 10 10 5 6 12 14 9 8 15
Образованным 9 14 10 8 7 8 9 12 6 9 13
Трудолюбивым 8 8 7 8 9 7 8 8 4 8 12
Таблица 2
В какой мере для Вас важны успех, признание?
(В % к соответствующей социально-демографической группе; "Мониторинг"; 1995 г.; N=2550 человек.)
Социально-демографические группы Важны Не важны Затруднились с ответом
Возраст: до 24 лет 66 29 4
25—39 лет 52 38 7
40—54 года 45 42 11
55 лет и старше 31 51 16
Образование: ниже среднего 38 48 13
среднее 52 38 9
высшее 54 39 6
Уровень дохода: низкий 47 40 10
средний 44 43 12
высокий 54 39 6
В целом 48 42 10
Рис. 4. Что важнее для достижения успеха? (В % ко всем опрошенным; июнь 1994 г.; N=2958 человек; ноябрь 1997 г.; N=2401 человек.)
Таблица 3
К какому слою общества Вы бы скорее всего себя отнесли?
(В % к соответствующей социально-демографической группе; "Мониторинг"; июль 1998 г.; N=2407 человек.)_____
Социально-демографические группы Слой общества
низший рабочие ниже среднего и средний выше среднего и высший
Возрастобразован до 39 лет высшее ие: 4 12 63 17
без высшего 6 37 44 4
старше 40 лет высшее 6 9 65 8
без высшего 27 39 28 0,5
Уровень дохода: низкий 20 43 28 1
средний 20 35 37 2
высокий 1 27 55 8
В целом 16 34 39 3
растеризуют не только (а может быть, сегодня даже и не столько) реально достигнутый за последние годы совокупный успех, сколько сознание принципиальной значимости имеющихся у группы ресурсов: с одной стороны, это энергия молодости и уровень образования, к тому же более современного по типу (отсюда — неразрывная "связка" возраста и образования), с другой — место в административной иерархии, соответствующий объем власти и влияния*.
* О социальном смысле такого преобладания "средних" оценок, как, впрочем, и запросов (не следует путать со "средними слоями"!) см.: Левада Ю. "Средний человек": фикция или реальность // Мониторинг общественного мнения... 1998. № 2. С. 7—12.
Кроме сравнительно слабого влияния размера и типа поселения на приведенные оценки, укажу еще и на парадоксально-скромное значение доходов в оценке своей статусной принадлежности, а также на значительную долю здесь тех, кто, имея максимальные заработки, отнес себя к рабочим. Казалось бы, с одной стороны, богатство, по мнению практически половины населения России, — основной путь к успеху (рис. 4).
С другой стороны, весь социальный смысл богатства, как уже упоминалось, видится большинством россиян лишь в том, чтобы не знать нужды. Конструктивный в плане социальной стратификации и стимулирующий в плане индивидуальных мотиваций эффект понятого так богатства (учитывая к тому же достаточно слабую дифференциацию доходов у основной массы россиян), как видим, невелик. Характерно, что, по данным указанного ноябрьского мониторинга 1997 г., на значение власти для достижения успеха чаще других указывают респонденты с высшим образованием (35%); руководители (36) и специалисты (35); жители больших городов (30); низкодоходные группы (29%). Образование, как уже говорилось, — приоритет учащихся (32%), респондентов до 24 лет (22), столичных жителей (23%). Богатство же выделяют как раз наименее успешные группы: 30-летние респонденты (54%); россияне со средним образованием (51), неквалифицированные рабочие (65); низкодоходные слои (53), жители села (52%).
Таков еще один аргумент в пользу высказанных выше соображений о пока что весьма слабой согласованности различных измерений успеха, статуса и престижа (осей социальной стратификации) в условиях современной России. Если иметь в виду данную совокупность обстоятельств и самооценок, стоит отметить, что финансовый и политический срыв августа 1998 г., помимо негативного общесоциального резонанса и всестороннего кризиса доверия к официальным властям, может, по мнению ряда аналитиков, вопреки настороженным ожиданиям масс, с особой болезненностью отозваться именно на тонком слое более молодых, квалифицированных людей, добившихся в последние годы известного успеха, экономической самостоятельности и достойного, устраивающего их образа жизни.
