CC BY
67
Нравственное и физическое здоровье нации
УДК 159.964.2 +159922.32 Н. В. Коптева
УРОВНИ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ УВЕРЕННОСТИ В СВЯЗИ С ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ЗДОРОВЬЕМ (НА ОСНОВАНИИ КОНЦЕПЦИИ Р. ЛЭЙНГА) 1
Ключевые слова: концепция онтологической неуверенности - уверенности Р. Лэйнга, бытие-в-мире и его элементы, воплощенное, невоплощенное (в теле) Я, ложное Я, личностная автономия, связи Я с людьми и миром и их особенности
Проблема онтологической уверенности. М. Хайдеггер, выступая перед врачами и психологами на Цолликонских семинарах, заметил, что «бытие больным является модусом существования в отсутствии. Природу бытия больным, соответственно, нельзя схватить без четкого определения бытия здоровым" [1, с. 83]. Вероятно, это хорошо понимал английский экзистенциальный психиатр Р. Лэйнг [2]2, который в своем исследовании онтологической неуверенности (ontological insecurity) шизоидов и шизофреников как переживания собственного бытия на границе болезни и бытия больным одновременно обратился к вопросу об онтологической уверенности (ontological security) как переживанию человеком своего бытия в состоянии здоровья. В знаменитой книге «Расколотое Я», («The Divided Self», 1957), изучая онтологическую неуверенность, он следовал новаторским путем своей соотечественницы М. Кляйн, открывшей для психологии своеобразный, не постижимый для сознания взрослого человека, состоящий из причудливых фантазмов внутренний мир младенца, и экзистенциальных психологов Л. Бинсвангера, М.Босса, делавших то же самое в отношении другого неведомого мира — шизофрении. Пытаясь
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, грант 10-06-82-607а/У.
2 Существует несколько вариантов перевода фамилии на русский язык: книги автора публиковались под именами Лэнг, Лэйнг (второй вариант более распространен), встречается также написание Лайнг.
определить онтологическую уверенность, он оказался в еще более неизведанной области психологии. А. Маслоу, первооткрыватель проблематики психологического здоровья в 1954 году характеризовал состояние этой области науки как неизвестность и полную темноту, в которой остается брести на ощупь [3, с. 219]. Тем не менее Р. Лэйнгу удалось в основных чертах представить свой подход к психологическому здоровью, отличающийся от его известных моделей, которые считаются сегодня общепринятыми.
В отечественной науке к творчеству Р. Лэйнга обращались редко, причем преимущественно философы. Пестрый набор исследований от фундаментальных научных трудов до учебныхпособий для студентов (А. М. Руткевич, В. М. Лейбин, Е. В. Косилова, А. И. Пашинский Ю. В. Тихонравов, Н. Г. Валентурова, О. А. Мат-вейчев) объединяет то, что они в лучшем случае обращаются к толкованию понятия онтологической неуверенности, практически оставляя без внимания ее антипод — онтологическую уверенность.
Уверенность и неуверенность как онтологические чувства существенно отличаются от своих коррелятов: уверенности и неуверенности как личностных характеристик. А. М. Руткевич приравнивает онтологическую неуверенность к другому, самому известному онтологическому переживанию — экзистенциальной тревоге [4, с. 129], всеобъемлющему, беспредметному страху, относящемуся к человеческой реальности, бытию-в-мире в целом. Однако в отличие от онтологической неуверенности экзистенциальная тревога в рамках одной психологической концепции не имеет противоположного полюса. Р. Мэй противопоставлял невротической экзистенциальной тревоге нормальную экзистенциальную тревогу [5]. Понятие «мужество быть» как оппозицию экзистенциальной тревоге предложил его друг экзистенциальный философ П. Тиллих [6], операционализировали в качестве «жизнестойкости» С. Мадди и С. Кобейса, а начало его активной разработке в отечественной психологии положили Д. А. Леонтьев и Е. И. Рассказова, адаптировавшие соответствующую диагностическую методику [7]. В подходе Р. Лэйнга речь идет о континууме, крайними точками которого являются онтологическая уверенность и неуверенность. В нем преимущественное внимание автора было сосредоточено на отрезке, примыкающем к негативному полюсу «онтологическая неуверенность шизоидов — онтологическая неуверенность шизофреников».
Как феноменолог, Р. Лэйнг очень скупо «дозировал» в своем исследовании теорию, это характеризует положения, относящиеся к онтологической уверенности, которые не всегда вполне прояснены как по отдельности, так и в своих связях. В этой статье мы предпринимаем попытку реконструкции понятия онтологической уверенности Р. Лэйнга, с опорой на его концепцию онтологической неуверенности. Название книги Р. Лэйнга намекает на известную метафору З. Фрейда, сравнившего больных с расколотыми кристаллами, обнаруживающими свою структуру, невидимую в состоянии здоровья, а соответственно возможность понять его через патологию. Основное внимание будет уделено части обсуждаемого континуума, примыкающей к позитивному полюсу, которую Р. Лэйнг лишь наметил и фрагментарно представлял по мере необходимости на протяжении исследования. Решение этих задач мы рассматриваем как очередной шаг в развитии общепсихологической концепции онтологической уверенности [8, 9 и др.].
Онтологическая уверенность и воплощенность. В отличие от А. Мас-лоу, сопоставлявшего характеристики самоактуализации с характеристиками «обычного» человека, Р. Лэйнг противопоставляет онтологической неуверенности достаточно неоднородные проявления здоровья, одни из которых присущи большинству людей, другие — более или менее выходят за рамки представлений о том, каким является «обычный» человек. Специально различия между ними не обсуж-
даются, хотя подчеркивается условность понятия «нормальности» [2, с. 73, 78, 158 и др.]. Мы попытаемся на основании текста книги провести подобное различие.
На наш взгляд, ключевой для понимания многих феноменов, обсуждаемых Р. Лэйнгом, является категория «воплощенности» (ментального Я в теле), называемая им среди основных «составляющих» онтологической уверенности: «индивидуум может переживать свое собственное бытие как реальное, живое и цельное; как отличающееся при обычных условиях от остального мира настолько явно, что его индивидуальность и автономия никогда не ставятся под сомнение; как континуум во времени; как обладающее внутренней согласованностью, субстанциональностью, подлинностью и ценностью; как совпадающее пространственно с телом; и, обычно, как начавшееся в момент рождения или около того и подверженное уничтожению вместе со смертью. Таким образом, у человека есть твердая сердцевина онтологической уверенности» [2, с. 36]. Представляется, в частности, что понятие «воплощенности» обладает потенциалом для дифференциации различных уровней онтологической уверенности как психологического здоровья.
Подобно «онтологической уверенности — неуверенности», Р. Лэйнг понимал «воплощенность — невоплощенность» как экзистенциальные положения или позиции [2, с. 33, 62, 112], (аналог понятия «установка» в экзистенциальном подходе), к которым в той или иной степени приближается каждый человек. Эти положения имеют непосредственное отношение к надежности структурирования бытия-в-мире, которое он собой представляет.
В составе бытия Р. Лэйнг различает центральный анклав — Я, к которому в норме вместе с ментальным Я относится тело как ядро истинного "я" [2, с.60]. Стороны бытия личности за пределами анклава Я обозначаются Р. Лэйнгом как Не-Я. В норме аспекты бытия за пределами Я входят в его состав, не являясь, однако его необходимой частью.
Онтологическая уверенность «обычных» людей. «Воплощенность» выступает в качестве основания структурирования бытия, по которому «обычный» человек отличается от шизоида. Люди в основной своей массе являются «воплощенными» личностями, идентифицирующими себя с телом, связывающими с ним границы собственного существования во времени и пространстве. Шизоид, способ существования которого Р. Лэйнг называл в отличие от шизофренического здоровым, но сопряженным с такого рода проблемами и трудностями, что жизнь его характеризовал как «частную форму человеческой трагедии» [2, с. 7—8], ощущает себя в виде усеченной ментальной сущности, мифической личности, отдельной от собственного тела. При этом шизоидную природу Р. Лэйнг считал отчасти прямым выражением и причиной онтологической неуверенности, а отчасти попыткой ее преодолеть» [2, с. 112]. К.Г. Юнг определял инстинкт как единство ментального и поведенческого. Р. Лэйнг отмечает у шизоида в младенческом возрасте девиацию важнейшего орального инстинкта, которая заключается в том, что это единство нарушено (явно голодный ребенок не сосет активно, не достигает насыщения). Свой «вклад» в дальнейшее развитие «невоплощенности» вносит «шизогенная мать», которая вместо того, чтобы проявить чуткость к потребностям ребенка, берет в свои руки управление телом экзистенциально так и не родившегося ребенка. В дальнейшем она формирует практически все поведение ребенка, в котором он сам отсутствует. «Тело явно занимает двусмысленное переходное положение между "мной" и миром. С одной стороны, оно является сердцевиной и центром моего мира, а с другой — оно есть объект в мире других [2, с. 140] и представляет собой, таким образом, самый уязвимый момент в структуре бытия. Чувствуя, что телом «завладели» взрослые, ребенок использует расщепление как защитный способ организации бытия внутри себя. «Если все бытие индивидуума нельзя защитить, индивидуум оттягивает свои оборонительные линии до тех пор, пока не оказывается
в главной цитадели. Он готов отдать все, чем он является, за исключением своего Я» [ 2., с. 74-75].
В отличие от структуры бытия изначально «невоплощенного» шизоида: "я" <-> (тело-другой), структурирование бытия в раннем детстве ("я'Утело) <-> другой, определяющее способ существования «обычного» человека может считаться само собой разумеющимся. Это относится и к ходу развития, при котором за физическим рождением следует экзистенциальное рождение ребенка, предполагающее такие переживания онтологической уверенности, как ощущение себя реальным живым, субстанциональным, распространяющееся на других людей и мир. В этих отношениях и онтологическая уверенность представляет собой нечто само собой разумеющееся. Поэтому вполне естественно, что подобной онтологически уверенной личности, с присущим ей «чувством своей неотъемлемой самости и личностной тождественности, неизменности вещей, надежности природных процессов, субстанциональности природных процессов, субстанциональности других очень трудно перенестись в мир индивидуума, чьим переживаниям чрезвычайно недостает неоспоримой самообосновывающей определенности» [2, с. 33]. Большинство «нормальных» людей отличает способность успешно справляться с обычными жизненными условиями, которые, однако, угрожают нижнему порогу безопасности онтологически неуверенной личности. В рассмотренных выше характеристиках онтологическая уверенность выступает как достояние почти любого человека.
Почему же тогда не менее справедливым, чем утверждение о трудностях взаимопонимания воплощенной и невоплощенной личности, является обратное по смыслу, свидетельствующее об их близости, о том, что у них есть и сходные проблемы? «"Онтологическую неуверенность" Лэйнг описывает настолько психологически убедительно, что, прочитав "Разделенное Я"1, хочется сказать "да это же точно про меня" почти любому, даже здоровому, человеку» [10 , с. 133]. Дело в том, что во-площенность большинства людей предполагает, скорее, предпосылки психологического здоровья, чем его гарантию: она является лишь отправной точкой для переживания себя в качестве целостной личности [2, с. 64], а также для переживания своего тела как основания, на котором он может быть личностью вместе с другими людьми [2, с. 62]. Онтологическая уверенность индивида, «подлинно основанного на собственном теле», существенно ограничена, есть основания рассматривать ее лишь как некоторый уровень психологического здоровья: «воплощенный индивидуум, целиком впутанный в желания, потребности и поступки своего тела, подвержен чувству вины и тревоги, сопутствующему подобным желаниям, потребностям и поступкам. Он подвержен как телесным расстройствам, так и плотским наслаждениям. Собственное тело не является убежищем от уничтожающего самопорицания. В воплощенности как таковой нет гарантии против чувства безнадежности или бессмысленности. За пределами своего тела ему по-прежнему приходится узнавать, кто он такой. Его тело можно переживать как больное, отравленное, умирающее. Короче, телесное "я" не является нерушимым оплотом, спасающим от разъединения онтологическими сомнениями и неопределенностями: само по себе оно не является защитой от психоза [2, с. 63-64]. Тело, таким образом, являясь бытийной опорой, само может быть источником онтологической неуверенности, уязвимо в экзистенциальной ситуации не только шизоида, но и обычного человека. Множество «воплощенных» людей следуют мощной культурной традиции, выдвигающей идеал невоплощенной духовности, которая представляет собой одну из попыток ее преодолеть. Шизоидная ситуация, в которой Я порабощает тело, столь же неблагоприятна для психологического здоровья, как обратная ей ситуация, возможная для воплощенной личности. «Сейчас, как никогда, актуальна и извечная проблема связи
1 Е. В. Косилова считает такой перевод названия книги более соответствующим оригиналу.
духовного и телесного, обуздания и раскрепощения плоти, христианской аскезы, познание собственной телесности и психорегуляции, психопатических конфликтов личности со своей плотью, типичные явления ухода в болезнь, рабской зависимости от соматических ощущений и боли, от инстинктивных позывов, погруженность сознания в пучину обмена веществ» [11, с. 100]. Р. Лэйнг указывает на то, что множество исследований, посвящено психопатологии воплощенной личности, которая, не будучи расщепленной на разум и тело, может быть разделена множеством других способов.
Особенности присущей большинству людей онтологической уверенности могут быть раскрыты через второй смысл понятия воплощенности, имеющий отношение к подлинности бытия (одно из центральных понятий экзистенциальной психологии). Этот смысл Р. Лэйнг раскрывает на примере онтологически неуверенной личности. Невоплощенность шизоида не сводится к телесной. В ходе патологического процесса его тело превращается в ядро «системы ложного Я» (false self system), в личину, маску. Истинное Я, не воплощенное ни в общении, ни в деятельности, выступает в качестве чисто ментальной сущности. Р. Лэйнг приводит рассуждения Гегеля о подлинных действии, бытии, которые могут устоять при столкновении с «предметной стихией», с миром, и мнимых, внутренне ничтожных, которые подобного столкновения не выдерживают [2, c. 88]. Последнее относится к раздвоенному бытию шизоида, которое сводится к тому, что его истинное Я занимается фантазиями в частном мире ментальных вещей, своих собственных объектов, и наблюдает за ложным Я, в одиночку занимающимся жизнью в «разделяемом с другими мире» [2, c. 145]. Невоплощенности истинного Я шизоида, ограниченного только ментальной деятельностью, представляющего собой «несчастное сознание» (выражение Гегеля) соответствует его отчужденность не только от тела, но и от всего, что составляет «бытие телом». Это проясняет причины ужаса, испытываемого онтологически неуверенной личностью при любой встрече с реальным миром, грозящим «поглотить», «разорвать», «деперсонализировать» усеченное ментальное Я и разрушить бутафорскую конструкцию ложного Я.
Возможность взаимопонимания шизоида и обычного человека, связана с тем, что последнему ложное Я также не чуждо. Р. Лэйнг обращает внимание на то, что «самый любопытный феномен личности — тот, что наблюдался веками, но который еще не получил полного объяснения, — состоит в том, что там, где индивидуум кажется средством выражения личности, он не является самим собой. Кажется, что им "обладает" чья-то чужая личность и находит выражение посредством его слов и поступков, тогда как собственная личность индивидуума временно "потеряна" или "исчезла". Кажется, существуют все степени одного и того же основополагающего процесса, начиная с простейшего, добродушного наблюдения, что такой-то и такой-то "весь в отца" или что "в ней проявляется материнский нрав", вплоть до крайнего несчастья человека, обнаруживающего себя вынужденным принять на себя характерные черты личности, которую он может ненавидеть и (или) чувствовать ее совершенно чуждой своей собственной [2, с. 35]. Сравнивая ложное Я «обычного» человека и шизоида, он обращает внимание на то, что первому маски помогают достичь собственных целей, в то время как второй с их помощью осуществляет цели, поставленные другими. Естественно, что Р. Лэйнг заостряет характеристики для доказательства собственной мысли. «Незаинтересованный» в этом отношении К. Г. Юнг рассматривает персону как компромисс между собственными желаниями и желаниями других, а соответственно наличие у обычного человека проявлений, подобных шизоидным. Впрочем, и сам Р. Лэйнг считает случаи, в которых ложное Я становится почти полным олицетворением того, кого человек ненавидит, вполне совместимыми с «душевным здоровьем» [2, с. 103]. Границу между нормой и патологией определить трудно. Она зависит от «степени пагубности» одних и тех
же проявлений: каждый человек в какой-то мере носит маску, обнаруживает поведение соответствующее персоне, личине, это «персональное» поведение более или менее конфронтирует со спонтанным поведением, самовыражением, воспринимается самим человеком как более или менее принудительное, более или менее враждебное собственному Я.
Актуальность проблемы «ложного Я» в наши дни подчеркивают призывы к «мужеству быть собой», оставаться естественным несмотря ни на что. Д. И. Дубровский констатирует «типичную для нашей жизни всепоглощающую игровую имитацию. Везде — сплошные маски и роли. Самая интересная, притягательная, самая популярная персона - артист. И чем искуснее имитируют нечто, тем выше волны восторга. Безукоризненное лицедейство, безошибочное исполнение роли - как актерами, так и зрителями — есть то, что принимается за настоящую реальность» [11, с. 103].
А. Маслоу считал «норму» скорее болезнью или задержкой психического развития, которые как таковые не идентифицируются только потому, что встречаются сплошь и рядом [12, с. 38]. Воплощенность Я, в основном ограниченная телом, не является единственной надежной бытийной опорой, не отменяет необходимости создания человеком других бытийных опор в мире, которые, как можно предположить, не только утверждают его онтологическую уверенность, но и уязвимость в определенных отношениях. Переживание своего бытия большинством людей, локализовано в точках континуума «онтологическая уверенность — неуверенность», относительно удаленных от обоих краев и соответствует мере воплощенности как в теле, так и за его пределами, конструкциям бытия-в-мире различающимся надежностью.
Неподлинность бытия, отчуждение как нарушение смысловых связей в структуре жизненного мира личности (Д. А. Леонтьев, Е. Н. Осин) хотя и различается по своему характеру и мере выраженности у обычного человека и шизоида, отдаляет того и другого от онтологической уверенности.
Онтологическая уверенность как психологическое здоровье. Следуя логике Р. Лэйнга, можно заключить, что онтологической уверенности психологически здорового человека соответствует воплощенность Я как «укорененность» в собственном теле и в бытии в целом. Он представляет собой то, что современная психология называет «бытийствующим» сознанием1 (то есть полную противоположность изолированного от мира и людей «несчастного сознания»). Обычного человека от него отличает неполнота воплощения. Впрочем, и высшие проявления вопло-щенности — скорее идеальный предел, чем реальность.
Исходя из вышеизложенного, понятно, почему многие из характеристик онтологической уверенности, которые дает Р. Лэйнг, также могут быть представлены различными градациями проявлений от вполне обыденных вплоть до высших достижений. Это относится к одной из основных характеристик онтологической уверенности — личностной автономии, которую он определяет как «ощущение "я" надежно укорененное в здоровье и самообоснованности» [2, с. 36]; «чувство своей неотъемлемой самости и личной тождественности» [2, 1995, с. 33]; «надежно заложенное ощущение индивидуальности» [2, с. 116]; ощущение самого себя как бытия в своем праве [2, с. 199] и т. д.
Как известно, автономия рассматривается в качестве важного «измерения» самоактуализации, осмысленности жизни, как признанных моделей психологического здоровья. Самоактуализация — актуализация самости, означает способность прислушиваться к ее голосу и следовать ему, самодостаточность, независимость от
1 Понимание сознания как бытийствующего встречается в современных его отечественных трактовках (М. Мамардашвили, В. П. Зинченко, Д. А. Леонтьев [14, с. 139].
окружения, собственный выбор и т. д., то есть автономию. Аналогично осмысленность жизни предполагает внутренний локус контроля «представление о себе как о сильной личности, обладающей достаточной свободой выбора, чтобы построить свою жизнь в соответствии со своими целями и представлениями о ее смысле» [13, с. 14].
Другая важная характеристика онтологической уверенности, также допускающая целый ряд градаций выраженности вплоть до личностной зрелости, отличает ее от упомянутых моделей. Речь идет о взаимосвязях человека с другими людьми и миром, которые Р. Лэйнг характеризует не только как прямые, непосредственные [2, с. 86], как участие в жизни [2, с. 90], витальный контакт [2, с. 145, 155], но и как диалектические [2, с. 74, 147], спонтанные, естественные, творческие, лишенные тревоги [2, с. 80, 71, 82, 91], приносящие удовольствие как индивидуальную встречу с миром посредством неотъемлемой самости [2, с. 93], изначальный союз Я и Ты, взаимоотношение «Я—Ты» [с. 9, 80], отношение привязанности, основанное на подлинной взаимности [2, с. 49], отношение бытия к бытию [2, с. 36], обмен между двумя бытиями, «конгениальными» друг другу [с. 86], соучастие без потери бытия [2, с. 93], переживание себя «вместе с остальными людьми», ощущение «меня-и-тебя-вместе», «мыйности», прорыв к тому, что Л. Бинсвангер называет дуальным модусом бытия в мире [2, с. 155]. Очевидно, большинство приведенных определений описывают скорее «идеальную форму» отношений, чем реальные отношения людей.
С точки зрения А. М. Руткевича, именно способность быть автономной индивидуальностью «Лэйнг считает главным условием «онтологической безопасности», которая наделяет человека одновременно «самоидентичностью» и способностью вступать в общение с другими» [4, с. 126]. Аналогично В. В. Летуновский соотносит онтологическую неуверенность прежде всего с дефицитом автономии и независимости [15]. Можно согласиться с тем, что концепция Р. Лэйнга дает основание для того, чтобы в переживании онтологической уверенности особую роль отводить этому аспекту: «если индивидуум не ощущает себя автономным, это означает, что он обычным образом не может переживать ни отделенность от другого, ни связанность с ним» [2, с. 49]. Вместе с тем Р. Лэйнг отмечает присущую любому человеку «общую потребность обладать собственным присутствием, одобренным или подтвержденным другим, потребность в признании собственной полной экзистенции; по сути, потребность быть любимым» [2, с. 125—126]. «Реальность мира и «я» взаимно усиливаются благодаря непосредственным отношениям между «я» и другим» [2, с. 80], Я может быть реальным только в связи с реальными людьми и вещами [2, с. 189], «индивидуальность достигается и поддерживается двумерно, она требует признания самое себя как другими, так и простого признания собой» [2, с. 146].
Представляется, что концепция Р. Лэйнга, в которой не расставлены все точки над «и», дает возможность для рассмотрения автономии Я как центра индивидуального бытия, с одной стороны, и диалектических связей, диалога, творческих контактов Я и Не-Я, с другой стороны, в качестве «равноправных» признаков надежного структурирования бытия, соотносимого с онтологической уверенностью как проявлением психологического здоровья. Во всяком случае, нам такой подход ближе, он более созвучен современной психологии, с позиции которой со-бытие и само-бытность взаимно предполагают друг друга [16 ].
Представление об онтологической уверенности, предполагающей автономию, диалектические творческие связи с миром, целостность и масштабы бытия, к которым обычный человек может приближаться в большей или меньшей мере в отдельные своей жизни, роднит его с самоактуализацией, осмысленностью жизни. Подобно им онтологическая уверенность как психологическое здоровье представляет собой «идеальный предел», не является чем-то окончательно состоявшимся, раз и навсегда достигнутым.
К онтологической уверенности как уверенности в своем существовании в целом, объединяющей переживания собственной автономии и переживания себя в связи, единстве с людьми и миром, наиболее близка модель психологического здоровья, предложенная А. Адлером. «Составляющие» онтологической уверенности можно рассматривать как аналоги выделенных им критериев здоровья: стремления к превосходству (самоутверждения) и чувства общности, оценивая последнее выше любых индивидуалистических устремлений. В поздних работах А. Адлер расширил понимание чувства общности до экзистенциальных масштабов, что еще больше сближает оба подхода «Наша современность... есть звено в цепи вечного развития и еще весьма несовершенная попытка достичь приспособления. Человек как центр всего происходящего на Земле обречен. Мы несем ответственность, и смысл нашей жизни — в нашей связи с миром» [17, с. 195].
Ограничение Р. Лэйнгом отождествления воплощенности с нормой и здоровьем, а невоплощенности — с ненормальностью и патологичностью [2, 61-62], связано еще и с тем, что, по его мнению, шаг к здоровью, онтологической уверенности может быть предпринят из любого состояния.
Психологическое здоровье как созидание собственного бытия в мире, утверждение воплощенности и онтологической уверенности. Онтологическая уверенность в концепции Р. Лэйнга, выступает как способность осознанно структурировать надежное бытие-в-мире. Вопрос о психологическом здоровье в экзистенциальной психологии — это вопрос собственного выбора и ответственности человека за избранный им способ существования, меру воплощенности, как меру реального участия в жизни. «Невозможно неограниченно долго сохранять душевное здоровье, если пытаться стать человеком, разобщенным со всеми остальными и отцепленным даже от большой части собственного бытия» [2, с.146]. В конечном счете, утверждение онтологической уверенности или отказ от нее — дело самого человека.
В частности, шизоиды могут избежать шизофрении, связываясь «с деперсонализированными личностями, с фантомами собственных фантазий (имаго), вероятно, с вещами, вероятно, с животными» [2, с. 74]. Проблемы в общении для них представляют наибольшую трудность, однако эффективная жизнь с расщеплением возможна, в частности, если они выбирают более приемлемую для себя стратегию выстраивания творческих отношений с миром в предметной сфере. Остается заключить, что невоплощенность в теле можно компенсировать, воплощая свое истинное Я в мире, и тем самым обеспечивая себе определенный уровень онтологической уверенности. Этот уровень может быть весьма значительным «Вырождение и распад являются лишь одним итогом изначальной шизоидной организации. Совершенно ясно, что могут быть достигнуты и переживаться подлинные варианты свободы, мощи и творческой способности. Многие шизоидные писатели и художники, сравнительно изолированные от других, преуспевают в установлении творческих взаимоотношений с вещами в этом мире, которые делаются для воплощения образов их фантазии» [2, с. 90].
«Как и Сартр, Лэйнг придерживался мнения, что душевнобольной несет ответственность за свои страдания, он всегда может сделать выбор и выйти из своей шизоидной изоляции к подлинному здоровью и искренним отношениям с другими» [18, с. 10]. Р. Лэйнг упоминает двадцатилетнюю Марию, которая в течение недели каждый день ходила смотреть итальянский фильм «Дорога», судьба героини которого напоминала ее собственную. Увидев себя со стороны, она осознала, что отрезала себя от любых реальных взаимоотношений с другими людьми, испугалась собственного образа жизни, поняла, что так жить нельзя. «С "объективной", клинико-психиатрической точки зрения нужно сказать, что произошла приостановка в процессе прогрессирующего шизофренического ухудшения, вероятно, на органической
основе. С экзистенциальной же точки зрения можно сказать, что она поборола стремление себя убить. Она увидела, что ее жизнь состояла в непреодолимом стремлении уничтожить собственную индивидуальность и стать никем. Она избегала всего, посредством чего ее можно было конкретно определить как действительную личность, вовлеченную в конкретные действия вместе с другими» [2, с. 164]. Нет сомнений, что обычный человек также может прийти к онтологической уверенности в результате собственных усилий, трансформируя себя как бытие-в-мире. Социальные условия могут существенно облегчить или затруднить эту задачу (на антипсихиатрическом этапе своего творчества Лэйнг, хотя и в достаточно спорном ключе, развивал идею о связи здоровья индивида и общества).
С позиций гуманитарного подхода к действительности, в соответствии с которым главной ценностью является человек, приоритет исследований, имеющих отношение к проблеме психологического здоровья людей не вызывает сомнения. Представляется, что обсуждаемый подход к пониманию психологического здоровья обладает значительным потенциалом в прикладном плане (диагностики психологического здоровья, создания условий для его формирования).
Библиографический список
1. Власова, О. А. Феноменология в пространстве психиатрии: Хайдеггер и клиницисты / О. А. Власова // Хора. — 2007. — №1/2. — С. 78—86.
2. Лэнг, Р. Д. Расколотое "Я" / Р. Д. Лэнг. — СПБ.: Белый Кролик, 1995. — 352 с.
3. Маслоу, А. Мотивация и личность / А. Маслоу. - СПб.: Евразия, 1999.— 478 с.
4. Руткевич, А. М. От Фрейда к Хайдегге-ру: критический очерк экзистенциального психоанализа \ А. М. Руткевич.— М.: Политиздат, 1985. —175 с.
5. Мэй Ролло. Смысл тревоги. — М.: Независимая фирма «Класс».— 2001. — 384 с.
6. Тиллих, П. Мужество быть // Избран-ное.Теология культуры. М.: Юрист, 1995. — С. 7—131.
7. Леонтьев, Д. А. Тест жизнестойкости / Д. А. Леонтьев, Е. И. Рассказова. — М.: Смысл, 2006. — 58 с.
8. Коптева, Н. В. Онтологическая уверенность: теоретическая модель и диагностика: монография / Н. В. Коптева; Перм. гос. пед. ун-т. — Пермь, 2009. — 158 с.
9. Коптева Н. В. Концепция онтологической неуверенности—уверенности / Н. В. Коптева // Сибирский психологический журнал. — 2010. — № 37. — С. 66—70 (Журнал ВАК).
10. Косилова, Е. В. Культурологический анализ научной парадигмы в психиатрии на
примере антипсихиатрии и философии Р. Лэйнга / Е. В. Косилова: Дисс.... канд. филос. наук. - М, 2002.
11. Дубровский, Д. И.Обман. Философско-психологический анализ Д. И. Дубровский. -М.: Рэй, 1994. - 120 с.
12. Маслоу, А. Дальние пределы человеческой психики / А. Маслоу. - СПб.: Евразия, 1997. - 430 с.
13. Леонтьев, Д. А. Тест смысложизнен-ных ориентаций (СЖО) / Д. А. Леонтьев. - М.: Смысл, 1992. -16 с.
14. Леонтьев, Д. А. Психология смысла / Д. А. Леонтьев. - М.: Смысл, 1999. - 487 с.
15. Летуновский, В. В. Экзистенциальный анализ. История, теория и методология практики / В. В. Летуновский: Дисс.... канд. психол. наук. - М., 2001. [Электронный ресурс]. - Режим доступа http://hpsy.ru/public/x1435.htm
16. Слободчиков, В. И. Развитие субъективной реальности в онтогенезе / В. И. Слобод-чиков: Автореф. дисс...д-ра. психол. наук. - М., 1994.
17. Адлер, А. Наука жить / А. Адлер. -Киев: Port- Royal, 1997. - 288 с.
18. Фенько, А. Власть нормы. Предисловие / А. Фенько // Лэйнг Р. Д. Феноменология переживания; Райская птичка; О важном. -Львов: Инициатива, 2005. - С. 8-19.
Коптева Наталия Васильевна — кандидат психологических Дата поступления статьи
наук, доцент кафедры практической психологии Института в редакцию:
психологии Пермского государственного педагогического университета
22.09.2010 г.
© Н. В. Коптева,2010
