CC BY
29
Н. М. Орлова (Саратов)
Универсализм и смысловая динамика концептов библейского истока
Концепты библейского истока характеризуются универсальностью и одновременно демонстрируют смысловую динамику. Этот процесс проявляется в русском, других славянских и западноевропейских языках. Предложена новая методика анализа: сравнение когнитивной матрицы библейского текста и текстов разных авторов.
Ключевые слова: библейские концепты, прецедентный текст, когнитивная матрица.
Церковнославянская традиция оказала огромное влияние не только на развитие русского литературного языка, но и на формирование русской словесности и национальной духовности в целом, поэтому текст Библии неоднократно становился объектом пристального филологического рассмотрения. В качестве исходных и основных единиц анализа выбраны прецедентный феномен и концепт — минимальная мыслительная единица, к которой может быть сведена прецедентная ситуация. Концепт представляет для нас интерес в первую очередь как многослойное образование, имеющее как понятийный уровень, так и культурные слои, в том числе образный и символический.
При рассмотрении библейских текстов мы стремились с максимальной полнотой проследить путь от познания предметной сферы, отраженной в Библии, к воплощению этой реальности в слове и тексте. Предметно-тематическая классификация библейской лексики выполняет функцию подосновы концептуального анализа и помогает раскрыть понятия о материальных и духовных ресурсах народа, явившегося создателем Библии, на базе выделения ряда тематических групп.
Концепты библейского истока формируются в рамках соответствующей прецедентной ситуации, образуя ее когнитивную матрицу. Когнитивная (концептуальная) матрица понимается как система смыслов и концептуальных признаков, отражение сюжетных линий и ключевых концептов (когнитивных линий) текста Библии в сознании носителей языка и воспроизведение их в текстах художествен-
ной литературы. Используя методику наложения когнитивной сетки (матрицы) библейского текста на тексты художественной литературы, мы можем наблюдать неполное, частичное совпадение основных когнитивных линий, их искажения, привнесения.
С указанной особенностью тесно связано и такое качество пре-цедентности библейского текста, как ее способность к редукции. Библейский текст воспроизводится как миф, бытующий в когнитивной памяти, в сознании миллионов носителей языка; естественно, что его прецедентность может ослабевать, «сворачиваться» до отдельного концепта. В когнитивной картине мира огромного большинства говорящих на том или ином языке может закрепиться одна когнитивная линия библейской прецедентной ситуации, один-два ключевых концепта — причем с учетом разницы дискурсов, в которых функционирует текст Ветхого Завета и художественный текст, сдвигов в смысловой структуре концептов библейского истока и т. д. Зачастую прозаический или поэтический текст — в соответствии с художественной задачей автора, в связи с нетвердым знанием библейского текста или непониманием религиозного дискурса, по причине возникновения новых смыслов у слова-номинанта ключевого концепта в общеязыковом употреблении и по ряду других причин — демонстрирует существенное искажение смысла библейского сюжета и понимания отдельных концептов. При чрезвычайной неоднородности этих концептов можно отметить универсализм их экспликации, а также национально-культурные смысловые кванты. Универсальность зиждется на бесчисленных обращениях к библейским ситуациям; на типологически сходных чертах и концептах, в которых находит отражение текст Библии в художественной речи; на сходстве аксиологического компонента этих ситуаций.
Даже при значительных искажениях и привнесениях в структуре когнитивной матрицы библейского текста по сравнению с текстами художественных произведений, написанных на разных языках, наблюдается как сохранение концептуальной связи с исходным (библейским) текстом, так и универсальный межъязыковой характер ключевых концептов и когнитивных линий. Так, содом во всех языках — символ греха и разврата, что зафиксировано в дефинициях слова-номинанта концепта; ключевой концепт прецедентной ситуации «жертвоприношение Авраама» — жертва (Лесков, Бродский, Лефевр, Липкин и др.). Одна из наиболее часто воспроизводимых в художественных текстах когнитивных линий Книги пророка Ионы — «чрево кита» (польск. w brzuchu wieloryba; ср. название
эссе Дж. Оруэлла: Inside The Whale — причем как в русских, так и в английских текстах отмечаются сходные пояснения относительно того, что кит на самом деле китом не является). В связи со сказанным можно заметить, что культурный универсализм библейской прецедентности в ряде случаев способствует наиболее адекватному переводу прозы и поэзии, достаточно близкой передаче образов, метафор, переплетений смыслов. Так, во французском переводе стихотворения Арсения Тарковского «И я ниоткуда.» находят экспликацию ключевые концепты 'жертва' и 'отец/сын', в равной степени значимые и для языка оригинала, и для соответствующей прецедентной ситуации:
Я сын твой, отрада Твоя, Авраам, И жертвы не надо Моим временам.
Me voici Abraham Je suis ta joine ton fils Et mes temps ne demandent Plus d'humain sacrifice
(пер. Henri Abril).
Можно привести огромное количество подобных примеров. Ср. у Александра Поупа («Умирающий христианин к своей душе»):
The world recedes; it disappears! Heav'n opens on my eyes! my ears With sounds seraphic ring! Lend, lend your wings! I mount! Ifly! O Grave! where is thy victory? O Death! where is thy sting?
(Alexander Pope
«The Dying Christian to his Soul»)
— экспликация концептосферы «воскресение, бессмертие» за счет вербализации прецедентого высказывания, восходящего к Книге пророка Осии (Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Раскаяния в том не будет у Меня. Ос. 13:14) и характеризую-
щегося теми же смысловыми квантами в русской концептуальной картине мира.
Смысловая эволюция концептов библейского истока в разных языках может иметь отличия. Так, the massacre/slaughter of the innocent — избиение младенцев — в английском языке имеет трагическую окраску, в русском — ироническую; ср. также русское манна небесная и чешское nebeska mana, различающиеся как по семантическим оттенкам, так и по активности употребления \
Прецедентные импульсы Библии могут иметь ощутимое влияние не только в аутентичном тексте, обращенном к ней, но и сохраняться при прохождении через ряд вновь продуцированных текстов, обретая при этом новое смысловое наполнение. Так, в результате обращения Эрнеста Доусона (Ernest Christopher Dowson) к тексту 12-го псалма рождается новое прецедентное высказывание, позднее давшее название роману Маргарет Митчелл, концептуализировавшееся и в свою очередь обретшее новую прецедентность как в английском, так и в русском языках (gone with the wind/унесенные ветром).
Ср. Дни человека, как трава; как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его. — As for man, his days are as grass; as a flower of the field, so he flour-isheth. For the wind passeth over it, and it is gone; and the place thereof shall know it no more (Пс. 102: 15-16). У Доусона:
I have forgot much, Cynara! gone with the wind, Flung roses, roses riotously with the throng, Dancing, to put thy pale, lost lilies out of mind
(«Non sum quails eram bonae sub regno Cy narae», или «Cynara/Цинара»).
Обратимся к более подробному смысловому анализу некоторых концептов библейского истока.
В восточнославянских языках семантические сдвиги, затронувшие семантику номинанта концепта «содом», выдвинули на первое место значение 'шум, беспорядок'; метонимическое значение, восходящее непосредственно к библейской ситуации (грех определенного рода, которому предавались жители Содома), также сохранило свою концептуальную значимость, что отчетливо видно при анализе гнезда производных слова содом. Таким образом, лексема «содом» вербализует как концептуальное поле 'беспорядок', так и поле 'грех, разврат'.
В русской, в особенности в диалектной речи зафиксировано огромное количество употреблений слова-номинанта концепта. По данным словаря Даля, эти употребления не связаны с концептуальной основой 'грех', т. е. непосредственно с библейской ситуацией, ср.: Это не дом а содом; За содомом гостей не останется поглодать и костей; Слышь, в кабаке содомят как! (= шумят) и т. д. В украинском: Бтя Наумишиног хати — содом. Вогонь обхопив стодолу, стiжки, перекинувся на хату (М. Коцюбинский). Доки балакаемо, уже може з Князiвки содом та гоморру зробили (А. Головко). Ср. также в белорусском: Содом. Разг. Гармидар, вэрхал, садом.
Этот семантический процесс не затронул западноевропейские языки, включая западнославянские. Концепт 'содом' сохранил более четкую связь с генерировавшей его библейской прецедентной ситуацией, поэтому в толковании значения номинанта актуализирована сема 'грех, греховность', ср. в польском Sodoma i Gomora — 'siedlisko wystçpku, gniazdo rozpusty, niemoralnosci, grzechu, bezboznosci'. В поэтическом тексте К. И. Галчинского jeden z Sodomy i Gomory (один из Содома и Гоморры, один из содомлян) — 'грешный, слабый человек':
Przebacz, Panie: za duzy wiatr na mojq weinç; ach, odsuñ swojq strasznq peinig, powstrzymaj flukty w oceanie toc widzisz: jestem siaby, chory, jeden z Sodomy i Gomory; toc widzisz: trçdowaty, chromy, jeden z Gomory i Sodomy; peina «problemów», niepokoju, z zegarkiem wielka kupa gnoju
( «Notatki z nieudanych rekolekcji paryskich»)
В английском Sodom — 'a sinful wicked place'. Производные (англ. sodomy и т. п.) также характеризуют один из тягчайших грехов.
Своеобразие прецедентной ситуации «Руфь» (Книга Руфь) заключается в ее необычайной значимости для религиозного дискурса, в котором реализуются две важнейшие когнитивные линии и соответствующие им концепты: 'смена вероисповедания, прозелитизм' и 'праматерь царя Давида и Иисуса'. Развертывание этой прецедентной ситуации в рамках художественного дискурса дало жизнь мно-
жеству других концептосфер, прямо или опосредованно связанных с библейским текстом и чрезвычайно важных для художественной картины мира всей европейской и мировой культуры.
В русской языковой картине мира произошло некоторое ослабление прецедентности в связи с уменьшением значимости этой ситуации в советской литературе. Однако традиции русской классики, а также большое количество переводных текстов, в том числе хрестоматийных, обращавшихся к Книге Руфь (Н. Лесков, Конст. Леонтьев, С. Маршак, Себастьян Брант, В. Гюго, Г. Х. Андерсен и др.), — все это не позволило свести прецедентность в культурном и языковом пространстве к нулю. В позднесоветской и постсоветской художественно-когнитивной картине мира эта ситуация и ее ключевые концепты заняли прочное место.
В дальнейшем связь с религиозным дискурсом может оставаться весьма прочной или, как при обращении к любой библейской прецедентной ситуации, ослабевать. В последнем случае актуализируются концептосферы, связанные с непреходящими общечеловеческими нравственными ценностями:
— 'иноземность, чужестранство' (Руфь-моавитянка, чужестранка);
— 'семья' — оба концепта в наибольшей степени и напрямую связаны с библейским текстом;
— 'женственность' и неразрывно связанная с женственностью 'скромность');
— 'трудолюбие';
— 'грусть, тоска';
— 'природа, времена года'.
Перечисленные концепты находят экспликацию в огромном количестве текстов; нетрудно заметить, что выделение их в определенной степени условно, поскольку они тесно взаимосвязаны, а соответствующие концептополя отличает изоконцептуальность ('семья' — 'женственность', 'трудолюбие — женственность', 'иноземность' — 'грусть' — 'природные явления' и т. д.).
Нетрудно заметить, что истоки зарождения новых концепто-полей ('трудолюбие', 'скромность') генерируются микроситуацией «Руфь, собирающая колосья». По количеству прецедентных обращений и значимости для художественного дискурса ее можно сравнить с ситуацией «Иона в чреве кита». Характеристики Руфи как скромной, кроткой имеют опосредованную ассоциативную связь с библейским претекстом (Руфь, собирающая колосья — трудолюби-
вая — скромная), однако эти концепты находят вербализацию в художественной картине мира разных авторов, что подтверждает их универсализм. Можно лишь отчасти согласиться с предположением С. Тер -Минасовой о том, что «чтобы уяснить смысл <.> отрывка из рассказа Д. Х. Лоуренса („Jimmy And The Desperate Woman"), нужно иметь обширные фоновые знания: знать, что в данном обществе включается в понятие „ женственной женщины", уметь разобраться в литературных и библейских аллюзиях (обусловленность культурой данного говорящего коллектива)» 2. Приведенные Лоуренсом прецедентные имена Tess of the D 'Urbervilles, wistful Gretchen, humble Ruth gleaning an aftermath обладают, по нашему мнению, неодинаковой степенью прецедентности; при этом Руфь (Ruth) во всех европейских языках подходит под определение womanly woman и может быть охарактеризована (и в ряде текстов характеризуется) как скромная (humble) и кроткая:
Не нянькины сказки, а полные смысла прямого ведутся у Иды беседы. Читает она здесь из Плутарха про великих людей; говорит она детям о матери Вольфганга Гете <... >; читает и про тебя, кроткая Руфь, обретшая себе, ради достоинств души своей, отчизну в земле чужой (Н. Лесков «Островитяне»)
Вифлеем — жизнь, воздух, солнце, плодородие; его тесно насыпанные по холмам палевые кубы смотрят на восток, на солнечно-мглистые дали Моавитских гор, от которых некогда пришла кроткая праматерь Давида Руфь (И. Бунин «Иудея»).
Анализируя библейские образы в творчестве Мауриция Шимеля, И. Лисек также подчеркивает, что Руфь в поэме «Идиллия» («Sielanka») можно охарактеризовать как женщину, отличающуюся смирением, кротостью, молчаливостью (pokora, cichosc) 3.
Если говорить о смысловой эволюции концепта 'неопалимая купина' в языковом сознании носителей русского языка и в текстах русской литературы, то в самом общем виде она выглядит следующим образом. Языковое выражение номинанта концепта обладает богатой внутренней формой в русском и в других славянских языках, связанных с православной культурой (ср. укр. неопалима купина, болг. неопалимата къпина); в европейских языках употребляется
более близкое к библейскому первоисточнику имя «горящий куст» (англ. burning bush, франц. buisson ardent, польск. krzak, krzew ogni-sty). Образ этот является одним из самых поэтичных и наполненных глубоким символизмом в русском языковом сознании и в художественных текстах. Несомненна его близкая связь с концептом 'огонь', а через него — с концептом 'свет'.
Тексты русской классики эксплицируют его наиболее близко к библейскому пониманию. В современных текстах эта близость в целом сохраняется, однако может наблюдаться достаточно свободное обращение с когнитивными линиями библейской прецедентной ситуации, ее искажение, привнесение в ее структуру, косвенное воспроизведение и т. д. Традиция обращения к образу неопалимой купины не прерывалась в тексте советской литературы, однако произошло закономерное ослабление связи этого концепта с базовым концептом 'Бог', исходное словосочетание, служившее именем концепта, подверглось фразеологизации. Устойчивое сочетание неопалимая купина фиксируется в БАС со значением 'в библейской мифологии — горящий, но чудом не сгорающий куст' Поэтичность образа неопалимой купины, богатая внутренняя форма фразеологизма, являющегося номинантом концепта, — все это предопределило его устойчивость и употребительность в текстах самого разного содержания и художественных направлений. Так, в пространстве советской литературы он продолжал выполнять тек-стообразующую функцию, хотя мог практически утрачивать связь с библейской прецедентной ситуацией и сохранять значение 'сильный <очищающий>, грозный огонь'. Далее развиваются смысловые коннотации: любые испытания (важнейший элемент концептуальной картины мира советского общества) — стойкость, мужество (= подвиг), проявленные в этих испытаниях. Эти смысловые кванты служат текстообразующим элементом поэмы Максима Рыльского «Неопалимая купина», повести Бориса Васильева с таким же названием.
На базе исходной семантики в текстах развиваются оттенки 'огонь, который не способен уничтожить, — в прямом и переносном смысле; испытания; мужество, стойкость, подвиг' и т. п. Так, Виктор Шкловский (без сомнения, знакомый с Ветхим Заветом), обращаясь к массовому советскому читателю, связывает образ купины с творческим наследием Крылова без аллюзий на библейское понимание рассматриваемого концепта, но на основе советской риторики (басни светят народу, огненное слово):
Неопалимая купина крыловских басен, которые светят столько времени всему народу, заслуживает для анализа огненного слова 4
Этот фразеологизм сохраняется в языке, как уже указывалось, в силу особой образности, поэтичности и богатой внутренней формы; высока частота его употребления в публицистике:
Сегодня в центре реабилитации инвалидов «Творчество» прошла презентация поэтического сборника «Неопалимая купина-2». Его авторы — писатели-инвалиды. В поэтический сборник «Неопалимая купина» вошли стихи и проза двадцати писателей-инвалидов. Название книге «Неопалимая купина» авторы дали не случайно. Купина — это растение, которое имеет свойство не сгорать даже в сильном огне (анонс телепередачи).
В украинском языке смысловая структура рассматриваемого концепта и его эволюция, а также внешняя форма близки к русскому, однако современные украинские тексты, в особенности публицистические, выявляют одно существенное отличие: неопалимая купина символизирует «неистребимость» (незнищеннють) и тем самым становится «поэтическим отражением судьбы Украины и украинского народа»: Неопалима купина — поетичне вгдображення долг Украгни та украгнського народу.
Основы такого восприятия концепта были заложены в советское время, в годы Великой Отечественной войны, когда вся территория Украины была охвачена огнем. Кроме текста упоминавшейся выше поэмы Максима Рыльского, можно сказать еще об одном авторитетном текстовом источнике — киноповести Александра Довженко «Украина в огне»: I стогть Украгна перед нашим духовним зором у вогнг, як неопалима купина.
Именно эта цитата используется либо в качестве интертекстуального фрагмента, либо без ссылок на источник, но с твердой уверенностью ряда авторов в том, что неопалимая купина — национальный символ Украины:
Бгблтний вислгв «Неопалима купина» став нацюнальним символом. Згадаймо Довженкове: «I стогть Украгна перед нашим духовним зором, як неопалима купина»; значеннг словотвгр
неопалима купина, як уже мовилося, символiзуe незнищенкть рiдноl землi 5.
Такую символику концепт не приобрел ни в русском, ни в белорусском языке, ср.: Испокон веков православные верующие, чтобы уберечься от ударов молний и пожаров, припадали к иконе «Неопалимая купина» и возносили молитвы святому Илье. Образ «Неопалимой купины» представляет собой восьмиугольную звезду Этот символ взяли для себя сотрудники Министерства по чрезвычайным ситуациям Беларуси 6.
Исключительная важность концепта и всей прецедентной ситуации, в рамках которой он эксплицирован в претексте Библии, его значимость для Нового Завета создает предпосылки для порождения новых художественных смыслов.
Установление внутренней динамики и исторических судеб концептов и прецедентных феноменов библейского истока в филологической традиции — сама по себе чрезвычайно важная и актуальная проблема. Ее решение позволяет рассмотреть значительный пласт лексики под новым углом зрения в парадигме библейской прецедентности, глубже осмыслить закономерности эволюции внутренней формы библейских концептов на национальной почве, их роль в формировании литературных языков, отчетливее увидеть органическую связь лексики с исходными концептами библейского истока и в конечном итоге — лучше понять специфику славянской этнодуховности как неотъемлемой части общего евразийского культурного пространства, ориентированного на библейскую кон-цептосферу.
ПРИМЕЧАНИЯ
Степанова Л. И. Манна небесная в чешском и русском языках // Rossica Olomucensia XXXVII (za rok 1998). Olomouc, 1999. C. 73-78. Тер-Минасова С. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2004. С. 32.
Lisek J. «Dziadowie moi!»: O postaciach Biblijnych w poezji Maurycego
Szymla // Studia Judaica 3:2000 nr 2(6). С. 197.
Шкловский В. Уцелевший в огне // Литературная газета. 7.02.1957.
4
5 Село Полтавське. 20.04.2000.
6 Минский курьер. 4.08.2005.
1
2
3
Orlova N. M. Universalism and Semantic Dynamics of Concepts of the Biblical Source
Biblical concepts possess universal character and at the same time they are dynamical ones. This article explains the process on examples of Russian and other Slavic and European languages. The precedent texts and concepts were studied with new methods of comparing a cognitive matrix of the Biblical text and texts of numerous authors.
Keywords: Biblical concepts, precedent text, cognitive matrix.
#
