CC BY
37
СТАТЬИ
УНИКАЛЬНА ЛИ РУССКАЯ КОНСТРУКЦИЯ МНЕ НЕ РАБОТАЕТСЯ?
(ИЛИ О ЧРЕЗМЕРНОМ УСЕРДИИ В ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНОЯЗЫКОВОЙ СПЕЦИФИКИ)
Е.Ю. Иванова
Выявление национальной специфики русского языка во многих работах последних десятилетий напоминает «охоту за лингвистическими фактами», которые бы подтверждали исключительные (чаще в отрицательном плане) особенности русского менталитета. Конструкции типа Мне не спится, не лежится; Работалось сегодня хорошо часто приводятся в качестве наиболее яркого примера неповторимой склонности русского языка к выражению неконтролируемости, неподвластности, необъяснимости действий и состояний, - даже тех, которые подвластны контролю человека и могут им регулироваться.
Для лингвиста, знакомого с другими славянскими языками, утверждение об уникальности этой русской конструкции звучит по меньшей мере странно. В той или иной степени конструкция как один из вариантов деагентивации активных глаголов представлена во всех славянских языках, но особенно распространена она в южнославянских (болгарском, сербском), где ее высокая продуктивность и стилистическая нейтральность намного превосходят аналогичные параметры русской модели.
Далее мы продемонстрируем общность семантики русской и болгарской конструкций (при некоторых различиях в пресуппозитивном компоненте толкования) и сопоставим условия их порождения и частотность. Хотелось бы сразу подчеркнуть, что эти наблюдения ни в коем случае не имеют целью «распространить» особенности русского менталитета на южнославянские народы. Задачи данной статьи чисто лингвистические - во-первых, подвергнуть сомнению тезис об «уникальности» русской конструкции и, во-вторых, показать, как выглядят обсуждаемые в современной лингвистике
ограничения на ее продуктивность на фоне другого языка со своими правилами порождения модели.
И в русском, и в болгарском языках существует «демиактивная» конструкция с дательным падежом, указывающим на носителя «внутренней предрасположенности к действию» [Булыгина, Шмелев 1997, с. 106]. В русском языке (в положительной форме) она обозначает, по А. Вежбицкой [1996, с. 67-68], «непостижимую способность что-то делать хорошо» или «поддерживать некоторое состояние»: Здесь ему всегда хорошо писалось; Как сладко спится на даче! Ю.Д. Апресян вычленяет в толковании конструкции пресуппозицию - указание на действие или попытку его совершить («Х делает Р»), ассерцию - «Х находится в таком внутреннем состоянии, когда Р не требует от него больших усилий» и модальную рамку - «по мнению говорящего, это состояние возникло не потому, что Х этого хотел, а в результате действия какой-то неопределенной и не зависящей от Х-а силы» [Апресян 2005, с. 10].
Болгарская конструкция Работи ми се; Спи ми се; Прибира ми се; Пуши ми се также выражает не объяснимую даже самим субъектом склонность к осуществлению действия. Чаще всего ее переводят на русский язык предложениями с «желательными» глаголами (Мне хочется (по)работать / спать / вернуться домой / (по)курить), но это не отражает ее специфики, поскольку в болгарском языке есть аналогичные глаголы искам да работя; искам да си ходя и даже их инволюнтивные формы иска ми се да работя; иска ми се да си ходя. На их фоне демиактивная модель Работи ми се представляет желание как подсознательное, «непостижимое», возникшее самопроизвольно, без участия каких-либо обстоятельств и вне контроля самого экспериенцера (как рус. Меня тянет поработать).
Отличие от русской конструкции касается прежде всего пресуппозитивной части толкования. Если в толкование русской модели в качестве пресуппозиции включен компонент «Х делает Р», то для болгарской конструкции такой пресуппозиции нет. Это определяет разную временную соотнесенность между состоянием субъекта и действием, которое порождает это состояние: в русском языке состояние говорящего связано с успешностью / неуспешностью уже протекающего процесса, а болгарская конструкция ориентирована прежде всего на предстоящее действие.
Приведем простые примеры соответствующих этим смыслам ситуаций. Русский человек скажет «(Что-то мне) не спится», например ворочаясь в постели или выйдя на кухню после безуспешных
попыток заснуть, ср. приведенную выше формулировку пресуппозитивного компонента Ю.Д. Апресяном: «указание на
действие или попытку его совершить». Болгарин же скажет «Не ми се спи още» (букв. «мне еще не спится»), даже не собираясь в спальню и обосновывая свой отказ идти спать «неготовностью» организма.
Русское Сегодня мне отлично работается фиксирует успешность (творческого) процесса, а болгарское Работи ми се означает удивительное и для самого говорящего желание поработать. Ср. примеры рус. Мать... вернется, успокоит и, как обычно, попросит горячего молока, чтобы лучше спалось (А. Дмитриев)1; Юрий Петрович глянул на часы — было около пяти, — повернулся на другой бок, смутно подумал, как там спится Нонне Юрьевне, и уснул, будто провалился (Б. Васильев); Работалось хорошо, жаль было отрываться (В. Рыбаков) и болг. Не й се спеше и продължи да обикаля из стаите (С. Пайчев); Не ме мързи - напротив, много ми се работи даже, ама просто не става.
Однако, несмотря на отмеченное отличие (реальное / потенциальное действие), общим в значении этих конструкций является их семантический результат - это сообщения о «необъяснимом», «непроизвольно возникшем» состоянии внутренней склонности к действию и проистекающей из этого готовности (и «приятности») его продолжать (в русском) или начинать (в болгарском) - то есть объединяет их тот самый «семантический лейтмотив - неподконтрольность ситуации субъекту и неопределенность силы, являющейся причиной наблюдаемого положения вещей» [Апресян 2005, с. 10], - который считается отражением русской языковой картины мира.
Более того, далее мы увидим, что некоторые классы русских глаголов способны развивать в этой форме точно такую же семантику настроенности на потенциальное действие, что и в болгарском языке.
Обратимся к правилам порождения модели в каждом из рассматриваемых языков. Естественно, пресуппозиционные различия затронут не формальные расхождения на порождение конструкции (о них позже), а семантические типы глаголов, способных формировать эту конструкцию.
В последнее время появились значимые работы, предлагающие набор ограничений на продуктивность данной модели в русском языке
1 Русский материал собран с использованием Национального корпуса русского языка.
[Булыгина, Шмелев 1997, с. 106-107; Апресян 2005, с. 8-10 и др.]. Показано, что для образования русской конструкции необходимы предикаты с признаками «динамичность», «длительность», «личный субъект», «контролируемость», при этом предпочтительны глаголы группы «деятельности» (работать, петь, писать). Признак контролируемости действия является несомненно преимущественным, но не обязательным условием порождения данной конструкции. «Выбор» глагола в эту форму скорее ограничен его способностью обозначать (или переосмысляться как) актуальное "времяпровождение", - процесс, в который вовлечен в данный момент агенс-экспериенцер2, будь то действительно занятие или же удовлетворение физиологических потребностей человека и его состояние: Ему казалось, что тогда особенно сладко елось и пилось, крепко спалось и легко дышалось; Как-то все грустилось, как-то не писалось (Г. Алексеев); Я спросила: как там лежится, в этой барокамере?(М. Палей). Ср. также примеры Ю.Д. Апресяна [2005, с. 9]: Ему в это утро хорошо бегалось, где бегать - деятельность (в концепции Ю.Д. Апресяна - «занятие»), и *Ему хорошо бегалось за хлебом, где бегать не может быть осмыслено как «времяпровождение».
Для формирования болгарской модели (в отличие от русской и в полном соответствии с указанным значением «готовности, расположенности к действию») оказывается нерелевантен признак ‘длительность’ в значении глагола. Действительно, можно ощущать склонность не только к длительным занятиям, но и к кратным, единичным действиям: Прибира ми се вече (Меня уже тянет вернуться домой, букв. «мне уже возвращается домой»); Не му се влизаше вътре (букв. «ему не заходилось внутрь»); Не ми се ходи там (букв. «мне не идется туда»). Известно, что активны здесь лексикосемантические группы глаголов движения, позиции, говорения [Норман 1972, с. 68-69]. В соответствии со значением модели естественно появление и предикатов, связанных с удовлетворением физиологических потребностей организма (спя, ям, пия, пуша): Ужасно ми се спеше!; Пуши ли ти се?, а также некоторых неконтролируемых физиологических состояний: Плаче ми се; Дреме ми се. Однако недопустимы здесь предикаты таких физиологических реакций, которые не имеют периода «подготовки», как рус. зевать,
2 Агенс, ставший экспериенцером в результате «дезактивирующей рефлексивизации» [Булыгина, Шмелев 1997, с. 32].
икать, развившие в анализируемой форме значение интенсивно -повторяющегося неконтролируемого процесса: Ему, наверное, сейчас икается; Ох, как тебе зевается!
Семантическое различие русской и болгарской конструкций отражается в разных сочетаемостных возможностях. Русская конструкция подразумевает осознание агенсом-экспериенцером процесса как удачного, «гладко» протекающего [Вежбицка 1996, с. 68], поэтому подавляющее большинство таких употреблений (в положительной форме) включает оценочный наречный компонент: Мама лежала уже на другом боку, и видно было, что спится ей крепко, покойно (Г. Щербакова); Здесь ему и дышалось и думалось вольготно (Ч. Айтматов); Он потащил ее танцевать, и Малина удивилась, как легко с ним плясалось — при ее-то пудищах, грудищах и ножищах (Ю. Буйда). Позицию этих обстоятельств могут заполнять интенсификаторы как, так: Ах, я нашел в Прибалтике такое местечко, там так пишется, так работается! (В. Розов), высока частотность и вопроса к квалификатору: Ну, как тебе заведуется?; Как спалось? Без квалификаторов обходятся лишь конструкции с глаголами, обозначающими творческую деятельность: Мне весь день сегодня работалось /писалось / сочинялось, и это уже почти профессиональное употребление, ср.: А вот то, что писатели все время говорят о том, как каждому из них сегодня “работалось ” или “неработалось”, мне напоминает больницу в городе К., где я сорок дней лежал в желтушечном бараке, где только и говорили о еде" да еще о том, какой у кого был “стул” (Е. Попов).
В отрицательной конструкции работают отрицательно-оценочные обстоятельства, указывающие на трудно или неудачно осуществляемый процесс: Мне при закрытой форточке плохо спится; И Наталье от этого храпа спалось беспокойно (Ю. Мамлеев) или отрицательная частица: Присядь-ка рядом, что-то мне не спится. При отрицательной частице оценочные наречия невозможны, допускаются только интенсификаторы (совершенно не работается; никак не спится).
Болгарская модель, в отличие от русской, не допускает оценочных («хорошо» - «плохо») квалификаторов даже в положительной форме: Пие ми се, пуши ми се, плаче ми се, смее ми се (М. Богданова). Ср. недопустимость *Пуши ми се приятно; *Спи ми се добре, поэтому, в отличие от русского, невозможен и вопрос к квалификатору: *Как ти се пуши?; *Как ти се спи? Единственно возможным является включение интенсификаторов, указывающих на
силу проявления желания или нежелания (много, ужасно, адски, как, колко): Адски ми се спи; Колко му се пушеше!; Никак не ми се работи сега; Как не му се отиваше! Отрицательная форма образуется свободно и, как и в русском, более частотна, ведь именно ею «оправдывают» не соответствующее норме положение дел.
Разумеется, различаться будет в обоих языках состав и значение временных детерминантов, а также локативных обстоятельств. Последние в русской конструкции имеют обусловливающее значение, указывая причины или условия успешного или неуспешного протекания процесса: На даче мне лучше сочиняется; Не спится в душной комнате; Мне не спалось на станционной скамье, и я чуть свет опять побрёл по посёлку (А. Солженицын). В болгарском языке они употребляются при глаголах движения и имеют обычное значение места-цели: И на мен не ми се влиза в казарма (букв. «и мне не идется в армию»); Не му се сядаше зад бюрото (букв. «ему не садилось за письменный стол»).
Обратимся теперь к уже упоминавшейся области пересечения болгарской и русской моделей по их отношению к реальности / потенциальности действия.
Во-первых, ряд русских глаголов способен выразить значение расположенности не к текущему, а к будущему действию-состоянию, подобно болг. дремеше й се («клонило в сон»); плачеше й се («хотелось плакать»). Это некоторые глаголы неконтролируемых физиологических процессов (плакать, дремать) и эмоциональных состояний (грустить, любить): Впрочем, они уже были сыты. Даже несколько осоловели. Им дремалось. Ведь в лагере они привыкли спать после обеда (А. Рыбаков); А что человеку плачется при одной угрозе вечной разлуки — это никогда не порвется и не истощится (В. Ерофеев); Все вокруг плачут, а мне что-то совсем не грустится; Что делать, если ничего не хочется, не любится, не влюбляется?
Примечательно, что, употребляясь в ряду с такими предикатами, другие глаголы в однородной цепочке тоже могут осмысливаться как ориентированные на потенциальное, а не текущее действие: Женщины не всегда любят, когда мужчинам не стреляется, не пишется, не любится, не строится (В. Альбинин); Если у всех тех, кому жить не в кайф, у кого настроение ниже нуля, кому не работается, не отдыхается, не спится, не любится, не шутится и т.д., - просто депрессия, то, значит, у девяноста девяти процентов людей, которых я знаю, включая меня самого, она есть («Российская газета»). Преимущественно отрицательная форма таких конструкций указывает
на не соответствующее норме положение дел, на необъяснимую неспособность «испытать» некоторое состояние. Обратим внимание, что данное значение существует в русском языке как дополнительное к основному: любой из приведенных выше глаголов способен выразить и основную («деятельностную») семантику, особенно очевидную при наличии характеризующего обстоятельства: Под шум прибоя хорошо дремлется; В молодости всегда бурно любится и бурно страдается; Не грустится, и не любится, и не восхищается, как раньше.
Во-вторых, если в болгарской конструкции использован глагол с признаком «длительность», она может быть употреблена не только до, но и во время протекания действия - как объяснение желания или нежелания продолжать процесс, ср. и выделенные детерминанты временной длительности: Още ми се живее!; Изяждаше всичко и усещаше, че все още му се яде (П. Вежинов); Не ми се работи повече; Не ми се чака повече («я больше не в состоянии ждать»). Заметим, что и в таких употреблениях сохраняется ориентация болгарской конструкции на предстоящее, будущее действие.
Теперь сравним формальные ограничения на порождение модели.
Русская конструкция, как показано в [Апресян 2005, с. 8], формируется глаголами несовершенного вида на -ся, производными от непереходных глаголов или абсолютивных употреблений переходных глаголов, обычно в сочетании с дательным падежом экспериенсера-агенса, но не обязательно.
Исследователи аналогичной болгарской формы [например Георгиев 1990, с. 76-82; Градинарова 2003, с. 226-227] отмечают гораздо большую свободу в продуктивности болгарской конструкции. В частности, речь идет о возможности ее образования от многих непереходных глаголов, не допустимых в русском языке (не ми се става, не ми се ходи), и, что важно, от возвратных глаголов (не ми се смее, не ми се сбогува, не ми се състезава). Почему в болгарском языке возможны эти допущения, а в русском - нет?
Использование в болгарской конструкции глаголов разного грамматического статуса легко объяснимо указанной «желательной» семантикой болгарской формы, не замыкающейся в группе «деятельностей», как русская модель. Что касается возвратных глаголов, то запрет на них в русском языке отнюдь не является категорическим. Ранее в русской лингвистике было принято считать, что возвратные глаголы не могут функционировать в этой форме хотя бы потому, что имеются фонетические ограничения в виде
нежелательного удвоения постфикса -ся. Однако в болгарском языке возвратная частица тоже не может быть удвоена, тем не менее возвратные глаголы разрешены (естественно с единичным компонентом се): Не ми се разхожда; Не ми се шегува. Возможны подобные употребления и в русском: Что-то мне не занимается. Как отметила Н.Д. Арутюнова [1999, с. 802-803], возвратный постфикс здесь несет двойную нагрузку, соединяя словообразующую и формообразующую функции. Вообще, по мнению Н.Д. Арутюновой, русская «возвратно-безличная форма безразлична к грамматическому статусу глагола»; поскольку подводит и переходные, и непереходные, и возвратные глаголы «к общему знаменателю - среднему залогу (медиуму)» [Арутюнова 1999, с. 803].
Так что русский язык не то чтобы не допускает возвратных глаголов в эту конструкцию, - он их просто избегает: во-первых, из-за ограничений в семантике (далеко не каждый возвратный глагол способен означать деятельность или «времяпровождение»), во-вторых, из-за возникновения возможной омонимии при опущении указания на лицо: Уже и в вальсе не кружится, и не влюбляется, как раньше (опущен агенс или экспериенцер? - кто или кому?). Итак, релевантными остаются только ограничения на семантику глагола.
Вне рассмотрения (поскольку эта особенность неважна для наших задач) осталась замечательная способность болгарского языка эксплицировать объект желаемого действия; при этом образуется двусоставное предложение: Пътува ми се, носят ми се красиви дрехи, ходи ми се на театър и в ресторант (Д. Петрунова); В един момент усещаш как ти се вдига скандал (речь идет о «необъяснимом» желании носить красивую одежду; поднять скандал). В болгарском, кроме того, обязательным является указание на лицо, что позволяет снять омонимию с пассивными моделями Тук се спи «Здесь спят»; Тук се работи «Здесь работают» или «Здесь положено, принято, следует работать».
Нельзя не остановится на стилистических различиях русской и болгарской конструкций. Во многих работах предшествующих десятилетий проводится мысль о широкой представленности этой модели в русском языке. Для доказательств ее продуктивности привлекаются примеры из художественной речи, из переписки интеллигенции, а также прочие случаи намеренной игры с формой. Особенно часто конструкция встречается в поэтической речи и является, вообще говоря, индивидуально-авторской особенностью, как например у М. Цветаевой, в творчестве которой
снимаются многие запреты на образование данной конструкции в русском языке - даже семантические: Как живется вам - хлопочется -Ежится? Встается - как?... Как живется вам - здоровится -Можется? Поется - как?
Но эти "нестандартные" употребления русской конструкции всегда стилистически отмечены. Если же обратиться только к примерам без намеренного, целенаправленного синтаксирования, станет ясно, как невелик список глаголов, работающих в этой конструкции, (см. о лексикализации этой модели в русском языке [Норман 1972, с. 69; Георгиев 1990, с. 80 и др.]). В этом плане русская и болгарская конструкция существенно различаются, так как в болгарском языке данное явление стилистически нейтрально..
Подведем итоги. Помимо русского языка, конструкцию с тем же семантическим результатом («внутренней расположенности к действию», «непостижимой способности» что-то делать) и с гораздо большей синтаксической и стилистической свободой можно обнаружить и в южнославянских языках3. Рассмотренные выше различия в толковании и условиях порождения русской и южнославянской моделей связаны с расхождениями в прессупозиции (реальное или потенциальное действие), а не с теми смыслами (инволюнтивность, неподконтрольность, влияние «необъяснимых сил»), которыми обычно доказывают национальную уникальность русской конструкции.
Литература
Апресян Ю.Д. О Московской семантической школе // Вопросы языкознания. - 2005. - №1.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М., 1999.
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). - М., 1997.
Вежбицка А. Язык, культура, познание. - М., 1996.
3 Ср. серб. Не разговара ми се са пим данас. Что касается западнославянских языков, то в польском и чешском рассматриваемая форма не столь значительно представлена, имеет различные семантические и стилистические ограничения, но интересно, что ее семантика (и в частности пресуппозитивный компонент, который определяет реальность действия) близка русской модели, ср. и аналогичную роль детерминантов и оценочных наречий в примерах: чеш. Ргасще se mi dobfe, полск. Bardzo trudno mi ртсщ'е, ШеФ тс nie 1цсгу mnie г ludzmi, Ыогу^ fotogmfujq.
Георгиев И. Безличные предложения в русском и болгарском языках. -София, 1990.
Градинарова А. Изосемия, изоморфность и статус «безличных» предложений в системе русского синтаксиса // Русистика 2003: Язык, коммуникация, культура. - Шумен, 2003.
Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М., 1998.
Норман Б.Ю. Переходность. Залог. Возвратность. - Минск, 1972.
