CC BY
185
Вестник Самарской гуманитарной акалемии. Серия «Право». 2009. № 1 (5)
УНИЧТОЖЕНИЕ И ПОВРЕЖДЕНИЕ ИМУЩЕСТВА ПО УЛОЖЕНИЮ О НАКАЗАНИЯХ УГОЛОВНЫХ И ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ
© И. Г. Шевченко
Шевченко Инна Геннадьевна кандидат юридических наук старший преподаватель кафедры уголовного права и криминологии
ГОУ ВПО «Самарский государственный университет» г. Самара
В начале XIX века в России была проведена большая работа по систематизации нормативно-правовых актов. Одна из стадий этой работы закончилась составлением Свода законов Российской Империи, который был опубликован 31 января 1833 года и вступил в силу 1 января 1835 года [1].
15 августа 1844 года императором Николаем I было утверждено Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (далее: Уложение). Этот законодательный акт был введен в действие с 1 мая 1845 г. [2]. В последующем в него вносились изменения и дополнения, в связи с чем были приняты новые редакции Уложения 1866 и 1885 гг.
Основные положения, касающиеся уничтожения и повреждения имущества, были сосредоточены в главе второй «Об истреблении и повреждении имущества» раздела XII «О преступлениях и проступках против собственности частных лиц». Эта глава содержала два отделения — «О зажигательстве» и «Истреблении и повреждении чужого имущества взрывом пороха, газа или иного удо-бовоспламеняющего вещества, или же потоплением или иным образом», в которых наличествовала 21 статья.
Предмет уничтожения и повреждения имущества, как и ранее в отечественном законодательстве, был предельно конкретизирован. В его круг законодателем включались: обитаемое здание (ст. 1606); церковь; принадлежащий государю-императору дворец; го-
род; хранилище пороха; больница; театр; селение; корабль или иное судно; магазины жизненных припасов либо военных или морских снарядов (ст. 1607); рудники; нежилое строение; лавки; кладовые; магазины с товарами (ст. ст. 1608 и 1609); леса (ст. 1613); чужой хлеб на корню, или в снопах или в скирдах; сады; хмельники; сенокосы; склады дров; торфяные земли (ст. 1614); скот и иные домашние животные; рыба в прудах (ст. ст. 1623 и 1624).
За причинение вреда чужому имуществу, специально не поименованному в Уложении, ответственность по этому законодательному акту не исключалась, если это было сделано по «злобе или мщению» (ст. 1615). Как видно, не стоимостные критерии, а низменные побуждения виновного служили критерием разграничения некорыстных имущественных правонарушений по уровню их опасности (вредоносности) [3].
Под имуществом как предметом уничтожения, повреждения и хищения Уложение понимало исключительно предметы материального мира, извлеченные из природной среды трудом человека и обладающие полезностью, позволяющей удовлетворять индивидуальные и коллективные потребности [4]. Предметом этих правонарушений не могли быть какие-либо вещи, субъективно значимые для потерпевшего, но не обладающие стоимостью [5] .
По общему правилу, уничтоженное или поврежденное имущество должно быть чужим для виновного. Вместе с тем, Уложением предусматривалась ответственность за поджог собственного имущества с целью получения страховой выплаты (ст. 1612). В доктрине того времени утверждалось, что истребление или повреждение собственного имущества не составляет, как правило, уголовно наказуемого деяния. Преступный характер эти действия могут получить тогда, когда они выступают способом совершения другого преступления (в данном случае мошенничества), либо посягают на общественную безопасность. В этих случаях виновный отвечает не за истребление имущества, а за нарушение имущественных прав других лиц или правил общественной безопасности [6] .
Одним из спорных вопросов доктрины того периода является отнесение к предмету уничтожения, повреждения и хищения имущественных ценностей, общих для виновного и потерпевшего. В отечественной науке царского периода большинство ученых-юристов считали, что общая собственность является объектом имущественных преступлений как в случае совершения посягательства на имущество посторонним к нему лицом, так и — одним из сособственников. Так, И. Я. Фойницкий писал, что имущество, находящееся в общей собственности виновного и потерпевшего, может быть предметом имущественного преступления, насколько виновный нарушил чужое право собственности, или, другими словами, насколько оно было чужим для него [7]. Также и Л. С. Белогриц-Котляревский применительно к хищению общего имущества утверждал: «Из того, что своя вещь не может быть объектом кражи, не следует, однако, что то же применимо и к предметам общей собственности. Целый ряд криминалистов признает, что воровство возможно и при совместном праве собствен-
ности, но лишь настолько, насколько находящаяся в совместной собственности вещь не принадлежит виновному... Участник в общей собственности, похищая такую вещь, посягает не только на часть, ему принадлежащую, но и на часть другого, часть для него чужую. При определении меры наказания за похищение предмета общей собственности, часть этого предмета, принадлежащая похитителю, должна быть исключена» [8] . Равным образом, по мнению Н. С. Таганцева, под понятие собственной вещи не может быть подведена вещь, находящаяся в общем владении. Термин «общая собственность», отмечал этот ученый-юрист, прямо указывает, что распоряжение подобным имуществом может быть сделано не иначе как по общему согласию всех его сохозяев. Отсюда, как писал Н. С. Таган-цев, видно, что общая собственность никогда не находится по отношению к одному из сохозяев как собственность к собственнику, поэтому он, присваивая себе противозаконное распоряжение или отчуждение ее по отношению к тем частям, которые ему не принадлежат, является похитителем. И далее: решая вопрос об уголовной ответственности, необходимо из общей цены этой вещи вычесть часть, принадлежащую похитителю как ее собственнику [9] .
Однако не все теоретики досоветского периода придерживались такого воззрения. Н. А. Неклюдов категорически утверждал, что невозможно совершение преступления против собственности общей или состоящей в общем владении одним из сособственников, ибо каждый из таких совладельцев распоряжается общим имуществом на правах собственника [10].
В науке того времени под повреждением чужого имущества понималась умышленная порча вещи, соединенная с уменьшением ее ценности, приведением предмета в состояние, не соответствующее его назначению. Истребление трактовалось как полное уничтожение материала, из которого сделана данная вещь или предмет (например, сожжение), либо помещение предмета в условия, при которых он становится недоступным для собственника (например, утопление вещи в море, выпуск на свободу чужих вольных птиц и животных).
Примечательно, что в отношении недвижимого имущества законодатель применял термин «разрушение» — разъединение составляющих целое частей, хотя бы и с сохранением в целости самого материала.
Одним из опасных способов уничтожения и повреждения имущества Уложение называет «поджог» (ст. ст. 1606-1615). В досоветской доктрине под поджогом (зажигательством, истреблением огнем) понималось умышленное повреждение имущества огнем и приведение его в результате этого в такой вид или состояние, при котором оно не может выполнять своего назначения [11] .
Помимо «поджога», общеопасными признавались такие способы, как «взрыв» и «потопление». При этом Уложение считало «взрыв» способом более опасным, нежели «потопление», и поэтому за взрыв устанавливалось «наказание в высшей мере определенные за поджог» (ст. 1617), а за «потопление» наказание несколько смягчалось (ст. 1618).
В Уложении обеспечивалась строгая дифференциация ответственности за зажигательство в зависимости от времени, места, обстановки его совершения. Так, строго наказывались поджоги, «учиненные ночью» (ст. 1607), «в то время, когда в здании или лесу находились люди» (ст. 1609), во время засухи или сильного ветра (ст. 1613).
Относительно субъекта правонарушений Уложение устанавливало причины, «по коим содеянное не должно быть вменено в вину». Среди этих причин ст.92 называет «малолетство в таком возрасте, когда подсудимый не мог иметь понятия о своих действиях». Лица несли ответственность с 7 лет. Семилетний возраст наступления уголовной ответственности фигурирует в работах ряда исследователей истории права России и объясняется ими с позиции христианской религии [12] . В этой же статье содержится положение относительно невменяемости. Содеянное не вменяется в вину по причине «безумия, сумасшествия и припадков болезни, приводящих в умоисступлении или совершенное беспамятство». В ст. 95 Уложения поясняется, что «преступление или проступок, учиненные безумным от рождения или сумасшедшим, не вменяются ему в вину, когда нет сомнений, что он, по состоянию своему в то время, не мог иметь понятия о противозаконности и о самом свойстве своего деяния». Лица, совершившие смертоубийство, посягательство на жизнь или зажигательство, заключались в дом умалишенных.
Законодатель в других главах и разделах Уложения устанавливает ответственность за «простые» и «общеопасные» виды уничтожения и повреждения имущества и в качестве субъектов таковых называет: должностных лиц (ст. 353); купеческих приказчиков, сидельцев и приравненных к ним лиц (ст. ст. 1189, 1192, 1193); корабельщиков и штурманов (ст. ст. 1221, 1254), проводников и лоцманов (ст. 1255), закладодержателей (ст. 1706), поверенных (ст. 1711) и др. Всем указанным категориям виновных в истреблении имущества «назначается высшая мера наказания, определенная за умышленное истреблении или повреждение чужого имущества, в статьях 1606—1625 сего Уложения».
Наказание усиливается за совершение поджога групповым субъектом - «шайкой злонамеренных» (ст. ст. 1607 и 1613).
Уложение строго дифференцирует ответственность также в зависимости от степени опасности поджога для жизни людей и степени преступного намерения виновного (ст. 1609 и др.).
Ответственность за повреждение имущества наступает в законодательстве царской России при наличии в содеянном умышленной формы вины. Неосторожность, по общему правилу, ненаказуема. Лишь в отдельных специально предусмотренных законом случаях неосторожное уничтожение и повреждение особых предметов и (или) в силу невнимательного обращения с объектами повышенной опасности влекло ответственность по Уложению. Согласно его статьи 1620 (ред. 1866 г.), «кто причинит потопление, хотя и без всякого противозаконного намерения, но вследствие нарушения предписанных законом правил осторожности, смотря по важности сего нарушения и другим обстоятельствам дела, подвергается или заклю-
чению в тюрьму от 2 до 4 месяцев, или аресту от 7 дней до 3 недель, или денежному взысканию не свыше 500 руб.»
В доктрине уголовного права царской России по рассматриваемому вопросу отмечалось следующее: согласно Уложению неосторожное повреждение или истребление имущества огнем или взрывом не составляет само по себе ни имущественного, ни какого бы то ни было другого преступления. Это неосторожное повреждение или истребление имущества признается преступным и наказуемым Уложением тогда, когда входит в состав сложного уголовного правонарушения; при правильной классификации уголовных правонарушений преступное неосторожное повреждение или истребление имущества огнем или взрывом должно быть отнесено к числу имущественных преступлений [13].
Уложение не позволяет, к сожалению, однозначно и всесторонне сравнить уровень общественной опасности корыстных и некорыстных правонарушений в области охраны собственности. Это объясняется тем, что предмет корыстных посягательств имеет в Уложении обыкновенно экономическую характеристику, предмет же умышленного уничтожения и повреждения поименован в законе с учетом натурально-вещественных, а не стоимостных признаков. По этому вопросу А. Лохвицкий писал: «Преступления против собственности разделяются Уложением на два главные разряда: истребление и похищение. Различие ясно из самого названия: в первом нет цели обогатиться за счет другого. От этого низшие виды истребления имущества наказываются гораздо легче кражи, в них не видно ничего бесчестного. Но высшие виды истребления имущества наказываются гораздо строже не только кражи, но и всякого другого похищения имущества. Все различие степеней преступления истребления имущества основано, главным образом, на элементе, лежащем вне имущества, даже вне прямого намерения преступника, — на опасности для жизни человека» [14]. Небезынтересным представляется высказывание по этой проблематике и Н. А. Неклюдова: «Ежели, с одной стороны, не подлежит сомнению, что повреждение чужой собственности не может быть приравнено по наказуемости к похищениям оной, то, с другой стороны, несомненно также и то, что злоумышленная порча и истребление чужой собственности не только причиняют ущерб, равносильный похищению, но и изымают из житейского рынка составные части народного богатства» [15]. В этой связи заметим: особо квалифицированные виды уничтожения и повреждения имущества (например, поджог или потопление рудника — ст. ст. 1608 и 1618) виновный подвергается лишению всех прав состояния и к ссылке на каторжные работы без срока. Наиболее опасные кражи (к примеру, когда вор учинил 4-й рецидив вооруженной кражи со взломом — ст. 1653) наказывались каторгой сроком от 6 до 8 лет.
На достаточно высоком уровне определялись вопросы оснований и дифференциации ответственности за преступные виды уничтожения и повреждения имущества в Уголовном Уложении от 22 марта 1903 г. [16]. В данной законодательной модели вопросам ответственности за рассматриваемые преступления была посвящена содержащая 24 статьи глава 30,
именуемая «О повреждении имущества, путей сообщения, предостерегательных, граничных и тому подобных знаков или иных предметов». Однако этот документ так и не стал действующим уголовным кодексом Российской империи.
Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы.
Сравнительный анализ опасности корыстных и некорыстных посягательств на собственность показывает, что в Уложениях 1845 г. нормы о ненасильственных хищениях размещались законодателем после норм об уничтожении и повреждении имущества. Это обстоятельство с учетом принципа расположения уголовно-правовых положений в Особенной части по мере убывания общественной опасности деяний говорит само за себя.
Умышленное уничтожение и повреждение имущества огнем и иным общеопасным способом в уголовном праве периода, предшествовавшего Уложению, расценивается как квалифицированный вид рассматриваемых посягательств и признается наиболее тяжким преступлением. Так, ст. 9 Судебника Ивана IV (1550 г.) [17] устанавливает в качестве наказания за «зажигательство» смертную казнь. Наиболее опасная форма уничтожения по Соборному Уложению 1649 г. [18] — это поджог двора, за который применяется квалифицированный вид смертной казни — сожжение. Умышленное зажигательство в Воинских Артикулах 1715 г. [19] наказывалось согласно артикулу 178 смертной казнью («смертию имеет быть казнен и сожжен»). Это, с одной стороны, объясняется влиянием прежнего законодательства эпохи княжеского правления, а с другой — высокой общественной опасностью таких правонарушений. В Уложении 1845 г. наказание за «зажигательство» смягчается, и при его дифференциации различается поджог опасный и не опасный для личности и собственности. Первый рассматривается как особо тяжкое преступление, стоящее близко к убийству, однако при сравнении тяжких видов обоих наказывается не смертной казнью, а каторгой.
В Уложении четко прослеживается тенденция возрастания числа норм об ответственности за «общеопасные» виды уничтожения и повреждения имущества. Это происходит путем конкретизации общих предписаний о данных деяниях, содержащихся в главе о «преступлениях против собственности», и размещения их в других главах уголовного закона.
Нормативные положения об общеопасных видах уничтожения и повреждения имущества служат в генезисе отечественного уголовного права основанием образования и развития нового самостоятельного правового образования — уголовно-правового института «общеопасных преступлений» (по современной терминологии, «преступлений против общественной безопасности») [20]. При этом Уложение о наказаниях уголовных и исправительных выступает своего рода переходной ступенью норм об общеопасном повреждении вещей к институту «общеопасных преступлений», который получает самостоятельное место в классификационном ряду преступлений по признаку родового (видового) объекта посягательства и завершенное упорядоченное строение позже, в советском уголовном законодательстве.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См.: Всемирная история государства и права. Энциклопедический словарь / под ред. А. В. Крутских. М. : ИНФРА-М, 2001. С. 304.
2. См. : Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 5. М. : Юрид лит.,
1984. С. 167.
3. См.: Пусторослев П. П. Из лекций по особенной части Русского уголовного права. Вып. 1. Юрьев : Типография К. Маттисена, 1908. С. 149.
4. См.: Фойницкий И. Я. Курс уголовного права. Часть Особенная. Посягательства личные и имущественные. СПб., 1890. С. 162—167.
5. См.: Елисеев С. А. Преступления против собственности в истории уголовного законодательства России. Томск : Изд-во Томского ун-та, 2005. С. 52.
6. Таганцев Н. С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. / Н. С. Таганцев. 17-е изд., пересм. и доп. СПб. : Типография М. Меркушева, 1913. С. 973.
7. См.: Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 175, 327.
8. См.: Белогриц-Котляревский Л. С. О воровстве-краже по русскому праву. Историко-догматическое исследование. Вып. 1. Киев, 1880. С. 249—250. Аналогичного взгляда по этому вопросу придерживался и В.В. Есипов. Он полагал, что «каждый из общих собственников может быть субъектом хищения не принадлежащих ему частей» (Есипов В. В. Уголовное право. Часть Особенная. Преступления личные и имущественные. 2-е изд., пересмотр. и доп. СПб, 1899. С. 138).
9. См.: Таганцев Н. С. Курс уголовного права. Особенная часть. Вып. 4. СПб, 1871. С. 132—133.
10. См.: Неклюдов Н. А. Руководство к Особенной части русского уголовного права. СПб, 1887. С. 602.
11. См.: Есипов В. Повреждение имущества огнем по русскому праву. С. 342—343.
12. См.: Бытко Ю. И. Сборник нормативных актов по уголовному праву России X—XX веков / Ю. И. Бытко, С. Ю. Бытко. Саратов : Изд. «Научная книга», 2006. С. 19; Владимирский-Буданов М. Ф. Указ. соч. С. 336.
13. См.: Пусторослев П. П. Указ. соч. С. 153, 155.
14. Лохвицкий А. Курс русского уголовного права. СПб., 1867. С. 619.
15. Неклюдов Н. А. Указ. соч. С. 93.
16. См.: Уголовное Уложение 1903 г. // Приложение к Собранию узаконений и
распоряжений Правительства за 1903 г. СПб., 1903. ц 38. Отд. 1. Ст. 416.
17. Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. М.: Юрид. лит., 1984.
18. См.: Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 3. М. : Юрид. лит.,
1985.
19. См.: История государства и права России : учебник / под ред. Ю. П. Титова. М. : Изд. «Былина», 1996. С. 123.
20. Такие исторические трансформации неоднозначно оценивались в отечественной науке уголовного права. См., в частности: Познышев С. В. Указ. соч. С. 285; Пусторослев П. П. Указ. соч. С. 143.
