CC BY
12
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2015. № 4
Е.М. Какзанова,
доктор филологических наук, профессор Российского университета дружбы
народов; e-mail: [email protected]
«УМНЫЙ» ИЛИ «ДУХОВНЫЙ»? ПЕРЕВОД ОДНОГО
ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО И КОНЦЕПТ «ДУХОВНОСТЬ»
В статье рассматривается перевод на русский язык немецкого прилагательного geistig, встречающегося в книге австрийского философа и писателя, бывшего узника Освенцима Жана Амери. Поскольку концепт «духовность» является одним из ключевых в русской культуре, мы подробно останавливаемся на понимании этого концепта русскоязычным читателем и автором немецкоязычного оригинала. В статье доказывается, что выбор прилагательного «духовный» не способствует адекватному пониманию интенций автора. Неверующий (по его собственному признанию) Ж. Амери придаёт понятию geistig исключительно светский характер, рассматривая его как синоним прилагательного «интеллектуальный». Соответствует ли такая картина мира менталитету русскоязычного читателя? В статье даётся отрицательный ответ на этот вопрос.
Ключевые слова: культурный концепт, духовность, духовный, интеллектуальный, светский компонент, религиозный компонент, перевод прилагательного.
Yevgenia М. Kakzanova,
Dr. Sc. (Philology), Professor at the Peoples' Friendship University of Russia,
Moscow, Russia; e-mail: [email protected]
INTELLIGENT OR SPIRITUAL? TRANSLATING ONE
ADJECTIVE AND THE CONCEPT OF SPIRITUALITY
The article deals with German-into-Russian translation of geistig, an adjective used in a book by the Austrian philosopher and writer Jean Amery, a former prisoner of Auschwitz. As the concept of spirituality is a key concept in the Russian culture, we focus on the understanding of this concept by the Russian reader and the author of the German original alike. It is suggested that the choice of the adjective spiritual does not contribute to an adequate understanding of the author's intent. The non-believer (by his own admission) Jean Amery gives to the concept of geistig an exclusively secular character, namely it as an adjective synonym of intellectual. Does this world view correspond with the Russian reader's mentality? This question is answered negatively in the article.
Key words: cultural concept, spirituality, ecclesiastic, intellectual, secular part, religious part, translation of an adjective.
Объектом настоящего исследования явилась книга австрийского философа и писателя, бывшего узника Освенцима, Бухенвальда и Берген-Бельзена Жана Амери „Jenseits von Schuld und Sühne" [Amery, 2014; Амери, 2015], написанная им в середине 1960-х гг.
В обобщённом цикле эссе автор рассказывает о своём личном опыте существования интеллектуала в концлагере, о физических пытках, о праве на месть, о невозможности прощения и о крушении национальной самоидентификации.
Книга написана настолько пронзительно и откровенно, что у нас нет желания анализировать неточности перевода. Оставим их на совести переводчика русскоязычного издания, совершенно при этом не собираясь умалять достоинств перевода. Одно то, что книга вышла на русском языке и стала доступной массовому читателю, — безусловная заслуга переводчика и издателей.
Книга отвергает любую форму беллетризации [Зебальд, 2015, с. 174], жёстко повествуя о моральных и физических переживаниях одного конкретного человека, хотя, по сути, речь идёт не о трагедии одного человека, а о трагедии целого поколения. Ж. Амери остался единственным, кто открыто описал непристойность психически и социально деформированного общества и позорный факт, что после этого история, как ни в чём не бывало, смогла почти без помех продолжать свой ход [там же, с. 176].
Мы рассмотрим главу «На рубежах духа» („An den Grenzen des Geistes"), первоначальная цель которой — описание пребывания интеллектуала в Освенциме. Как свидетельствует автор, один «благонамеренный друг» рекомендовал ему при описании своего опыта как можно меньше говорить об Освенциме и как можно больше — о духовных вопросах [Амери, 2015, с. 19]. Употреблённое в заголовке существительное Geist имеет два основных значения — «дух» и «ум». Соответственно, образованное от него прилагательное geistig также имеет два основных значения — «духовный» и «умный». Если перевод названия главы — «На рубежах духа» — возражений не вызывает, то совет посвятить главу духовным вопросам кажется по меньшей мере странным. Здесь следует обратить внимание на отношение к концепту «духовность» в русской языковой картине мира.
Ю.С. Степанов определяет культурный концепт как отпечаток, слепок, сгусток культуры в сознании человека, посредством которого формируется менталитет — и с помощью которого человек входит в мир культуры и может влиять на неё [Степанов, 2001, с. 46]. Обратимся к пониманию языковой картины мира Л. Вайс-гербером: «Словарный запас конкретного языка включает вместе с совокупностью языковых знаков также и совокупность понятийных мыслительных средств, которыми располагает языковое сообщество; и по мере того, как каждый носитель языка изучает этот словарь, все члены языкового сообщества овладевают этими мыслительными средствами; в этом смысле можно сказать, что воз-
можность родного языка состоит в том, что он содержит в своих понятиях определённую картину мира и передаёт её всем членам языкового сообщества» [Радченко, 2006, с. 250].
Как и в западной языковой культуре, которую представляет Ж. Амери, в русской языковой культуре концепт «духовность» слагается из светского и религиозного компонентов.
С.М. Алейникова отмечает, что первоначально понятие духовности оформилось в русском языке в рамках светской традиции как противопоставление материальной, телесной природе человека. Религиозный смысл данному понятию придали представители русской религиозной философии — Н.А. Бердяев, В.С. Соловьёв и др. [Алейникова].
Общепризнано, что краеугольным камнем русской культуры является православное вероучение, оставившее неизгладимый след в русском языке [Петрухина, 2007, с. 7]. Христианская духовность неразрывно связана с нравственностью. Она «предполагает в первую очередь стяжание Духа Святаго, следование евангельским заповедям, принятие во всём воли Божией, постоянное пред-стояние перед Господом» [Гостева, 2013, с. 45]. Хотя светское понятие духовности связано с интеллектуальной природой человека, с высоким уровнем его нравственных и интеллектуальных потребностей, светское понятие духовности в русской культуре изначально вырастает из религиозного, считает И.В. Гостева в отличие от С.М. Алейниковой.
Ж. Амери, употребляя слово geistig, подразумевал под ним прежде всего светское понимание, т.е. высокий уровень своих интеллектуальных и эстетических потребностей, тем более если учесть тот факт, что он являлся, по его собственному признанию, неверующим человеком. Более того, Ж. Амери говорит, что неважно, духовны ли верующие в принятом им смысле или нет, и полностью отрекается от религиозного значения указанного прилагательного [Амери, 2015, с. 36]. Для неверующего автора существительное Geist («дух») в контексте материалистической традиции и науки — это функция высокоразвитой материи — мозга [Харсеева]. Быть духовным, в контексте Ж. Амери, не означает быть религиозным. Быть духовным — значит испытывать интерес к нематериальным ценностям и иметь более широкий и глубокий взгляд на жизнь. При переводе на русский язык слова «дух» и «духовный» теряют своё светское значение, вследствие чего читатель, не знакомый с жизнью Ж. Амери и не знающий немецкого языка, может сделать неправильные выводы.
Автор употребляет прилагательные «духовный» и «интеллектуальный» как синонимы:
Коль скоро речь пойдёт об интеллектуале, или, как сказали бы раньше, о «человеке духовном», оказавшемся в Освенциме, необходимо, пожалуй, для начала дать определение моему объекту, а именно интеллектуалу. Кто такой, в моей трактовке, интеллектуал — или человек духовный? (перевод частично мой. — Е.К.).
Wenn ich über den Intellektuellen, oder, wie man früher gesagt hätte: über den , geistigen Menschen" in Auschwitz sprechen will, habe ich wohl meinen Gegenstand, eben jenen Intellektuellen, zuvor einmal zu definieren. Wer ist in dem von mir angenommenen Wortsinn ein Intellektueller oder ein geistiger Mensch? [Amery, 2014, s. 20].
Проанализируем русскоязычное повествование А. Викторова о директоре Института физиологии АН СССР Лине Штерн, которая много лет работала в Швейцарии, в марте 1925 г. переехала в Москву, а после войны была арестована. «...Знавшая почти все европейские языки, интеллигентная Лина Штерн, вспоминая допросы следователя, состоящие из нецензурной брани, говорила: "Я плохо понимала, что следователь хочет от меня услышать, в чём я должна ему признаваться. Но что меня больше всего удивляло, так это непрерывное упоминание о моей матери, которая умерла более 30 лет назад"» [Викторов, 2015]. Обратим внимание на прилагательное «интеллигентная». Мы полагаем, что Жан Амери употреблял прилагательное geistig именно в значении «интеллигентный». Можно ли в приведённом русскоязычном контексте заменить «интеллигентная» на «духовная»? Это выглядело бы, по меньшей мере, странно.
Ж. Амери противопоставляет себя, интеллектуала, «не слишком духовным представителям так называемых интеллигентных профессий» [Амери, 2015, с. 21] (nicht weiter geistigen Trägern der sogenannten Intelligenzberufe [Amery, 2014, s. 21]). Себя и таких же, как он сам, автор называет «образованными и высококультурными» [Амери, 2015, с. 24], отмечая, что «в лагере существовала проблема коммуникации между духовным человеком и большинством его товарищей» [там же]. Также Ж. Амери называет духовной позицию своего голландского друга и товарища по несчастью, писателя Нико Роста, который считал, что в лагере нужно «ещё больше читать, ещё больше и интенсивнее учиться» [там же]. В отличие от Ж. Амери, Нико Рост находился не в Освенциме, а в Дахау. Ж. Амери указывает на разницу между духовностью в Дахау и духовностью в Освенциме: «.в Дахау „ заключённые имели возможность противопоставить эсэсовскому государству, эсэсовской структуре собственную духовную структуру, иными словами, у духа там была социальная функция, хотя в основном она выражалась в политической, религиозной, идеологической форме и лишь в редких случаях, как, например, у Нико Роста, в философской и эстетической. В Освенциме же духовный человек находился в изоляции, предоставленный
исключительно самому себе. В Освенциме дух был сам по себе, отсутствовала всякая возможность привязать его к какой-нибудь социальной структуре, пусть даже убогой, подпольной. Интеллектуал оставался наедине со своим духом, то есть с содержимым собственного сознания, и дух этот не мог распрямиться и окрепнуть в социальной реальности» [Амери, 2015, с. 26—27] (Grundsätzlich bestand in Dachau... für die Häftlinge die Möglichkeit, dem SS-Staat, der SS-Struktur eine geistige Struktur entgegenzustellen: damit aber hatte dort der Geist eine soziale Funktion, auch wenn diese wesentlich politisch, religiös, ideologisch in Erscheinung trat und nur in seltenen Fällen, wie etwa bei Nico Rost, zugleich auch philosophisch und ästhetisch. In Auschwitz aber war der geistige Mensch isoliert, war ganz auf sich selbst gestellt. In Auschwitz war der Geist nichts als er selber, und es bestand keine Chance, ihn an eine auch noch so unzulängliche, noch so verborgene soziale Struktur zu montieren. Der Intellektuelle stand also allein mit seinem Geist, der nichts war als barer Bewußtseinsinhalt und sich nicht aufrichten und erhärten konnte an einer gesellschaftlichen Wirklichkeit [Amery, 2014, s. 27]).
Ж. Амери делает вывод, что «всё духовное в Освенциме потихоньку приобретало двойственную новизну: с одной стороны, психологически становилось чем-то совершенно нереальным, с другой, если применять социальные понятия, превращалось в этакую непозволительную роскошь» [Амери, 2015, с. 27] (So nahm langsamerhand in Auschwitz alles Geistige eine zweifach neue Gestalt an: Es wurde einerseits, psychologisch, zu etwas ganz und gar Irrealem und andererseits, sofern man es in sozialen Begriffen definiert, zu einer Art von unerlaubtem Luxus [Amery, 2014, s. 28]).
Ушедших в себя интеллектуалов Ж. Амери характеризует как людей, которые больше не верили в реальность духовного мира [Амери, 2015, с. 29] (der Mann glaubte einfach nicht mehr an die Wirklichkeit der geistigen Welt [Amery, 2014, s. 29]).
Особенно болезненно воспринималось автором то, что «всё духовное и эстетическое достояние — от мерзебургских заклинаний до Готфрида Бенна, от Букстехуде до Рихарда Штрауса — перешло в бесспорную и неоспоримую собственность врага» [Амери, 2015, с. 29] (Von den Merseburger Zaubersprüchen bis Gottfried Benn, von Buxtehude bis Richard Strauss war das geistige und ästhetische Gut in den unbestrittenen und unbestreitbaren Besitz des Feindes übergegangen [Amery, 2014, s. 29-30]).
Ещё один смысл — антоним прилагательного духовный: бездуховный. Ж. Амери пишет: «.человек, оказавшись на грани смерти от голода и истощения, не просто становится бездуховным, но в буквальном смысле теряет человеческий облик» [Амери, 2015,
с. 30] (.das Subjekt, unmittelbar vor dem Hunger- und Erschöpfungstod stehend, ist nicht nur entgeistet, sondern im eigentlichen Wortsinn entmenscht ist [Amery, 2014, s. 31]). В отличие от прилагательного духовный прилагательное бездуховный в русском языке имеет только одно значение, причём с явно отрицательной коннотацией: «характеризующийся отсутствием нравственных идеалов, духовных ценностей или пренебрежением ими». В немецком оригинале употреблено причастие, образованное от глагола entgeisten («лишить рассудка, лишить разума»). Мы считаем, что более адекватный перевод первоисточника был бы таким: «.оказавшись на грани смерти от голода и истощения, человек теряет не только рассудок, но и в буквальном смысле человеческий облик». Кстати, прилагательное бездуховный в свете русской языковой культуры относится к безэквивалентной лексике в немецком языке. Лишь словосочетанию «бездуховный обыватель» можно найти эквивалент в виде разговорного существительного Kulturbanause. Как далёк русскоязычный перевод понятий от смыслов Жана Амери!
В переводе можно встретить ещё один антоним прилагательного духовный — недуховный. Автор в контексте оригинала также употребляет антонимичную пару — geistig/ungeistig: «...духовный человек, если только он уже не был физически совершенно разрушен, не становился недуховным и не терял способность мыслить» [Амери, 2015, с. 46] (.es war ja nicht so, dass der geistige Mensch, sofern er nicht schon physisch vollkommen zerstört war, nun ungeistig oder zum Denken unfähig geworden wäre [Amery, 2014, s. 47—48]).
Ж. Амери вспоминает, как однажды санитар в лазарете дал ему тарелку подслащённой манной каши, которую он жадно проглотил, после чего погрузился в состояние невероятной духовной эйфории. Им завладела безумная духовная жажда, сопровождавшаяся пронзительной жалостью к себе, от которой на глаза навернулись слёзы. Причём не до конца затуманенным краем сознания он полностью отдавал себе отчёт в иллюзорном характере такого минутного духовного подъёма [Амери, 2015, с. 31] (Ich denke daran, wie mir einmal ein Pfleger des Krankenbaues einen Teller mit gesüßtem Grieß schenkte, den ich gierig verschlang, wobei ich in den Zustand einer außerordentlichen geistigen Euphorie geriet. <...> Ein wildes Geistverlangen ergriff Besitz von mir, das begleitet war von durchdringendem Selbstmitleid und das mir Tränen in die Augen trieb. Dabei war ich mir aber in einer klar gebliebenen Bewußtseinsschicht des Pseudocharakters dieser nur Minuten währenden geistigen Erhebung voll bewußt [Amery, 2014, s. 31-32]).
В конце главы Ж. Амери однозначно употребляет прилагательные духовный (geistig) и интеллектуальный (intellektuell) как синони-
мы. «Духовно не очень развитой узник обычно принимал издёвки с известным хладнокровием... Интеллектуал же бунтовал, разум отказывался ему служить. <...> Таким образом, принципиальная духовная толерантность и методическое сомнение интеллектуала становились факторами саморазрушения. <...> Каждый, какова бы ни была его духовная конституция на воле, здесь становился гегельянцем» [Амери, 2015, с. 33-35] (Der geistig nicht weiter geübte Lagerhäftling nahm diese Umstände meist mit einem gewissen Gleichmut zur Kenntnis. Der Intellektuelle aber revoltierte dagegen in der Ohnmacht des Gedankens. <...> Die grundsätzliche geistige Toleranz und der methodische Zweifel des Intellektuellen wurden so zu Faktoren der Autodestruktion. <...> Jedermann, es mochte es geistig draußen gehalten haben wie auch immer, wurde hier zum Hegelianer [Amery, 2014, s. 33, 34, 36]).
Продолжая противопоставление интеллектуала и не-интеллек-туала, Ж. Амери пишет: «...духовный человек всегда и всюду находился в полной зависимости от власти. Испокон веков он привычен подвергать её духовному сомнению, критическому анализу — и одновременно, в ходе того же умственного процесса, перед нею капитулировать» [Амери, 2015, с. 35] (.der geistige Mensch hat sich immer und überall in völliger Abhängigkeit von der Macht befunden. Er war und ist es gewohnt, sie geistig anzuzweifeln, sie seiner kritischen Analyse zu unterwerfen — und doch im selben intellektuellen Arbeitsgang vor ihr zu kapitulieren [Amery, 2014, s. 36]).
В.Г. Борботько отмечал, что в разных языках наблюдаются случаи несовпадения концептов применительно к одной и той же идее [Борботько, 2012, с. 6].
С точки зрения русскоязычной культуры немецкоязычный автор сильно сузил значение прилагательного geistig, перевод которого даже одним словом «духовный» подразумевает «нравственный», «гуманный», «милосердный», «свободный», «верующий», «интеллигентный», «начитанный». В русскоязычном варианте присутствуют все перечисленные смыслы, т.е. синтез всех этих качеств человека.
Читая русский перевод книги Ж. Амери, мы зачастую балансируем на грани непонимания того, что же хотел сказать автор оригинала на самом деле. Словосочетания «духовная структура», «духовная эйфория», «духовная жажда», «духовный подъём», «духовная толерантность», «духовная конституция», «духовное сомнение» в приведённых выше примерах практически непонятны русскоязычному менталитету. «Духовная структура» — это, скорее всего, «образ жизни интеллигентного человека», «духовная эйфория» — это «эйфория свободы», «духовная жажда» — это «жажда свободы», «духов-
ный подъём» — это «вера в лучшее», «духовная толерантность» — это «терпимость к менее образованным и менее интеллигентным людям», «духовная конституция» — это, скорее всего, «уровень интеллигентности», «духовное сомнение» — это «высокомерие образованного человека». Стремление переводчика одно и то же прилагательное geistig всегда переводить одинаково (прилагательным духовный) оправданно с точки зрения законов переводоведения, но неоправданно с точки зрения понимания. Мы считаем, что переводчик должен смотреть на произведение глазами автора и доносить до читателя истинные авторские интенции.
Список литературы
Алейникова С.М. К понятию «духовности»: религиозное, нравственное или политическое? [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http:// zdravomyslie.info/cat/8-articles/251-spirituality Alejnikova, S.M. K ponjatiju "duhovnosti": religioznoe, nravstvennoe ili poli-ticheskoe? [As Regards the Concept of "Spirituality": Religious, Ethical or Political?] [Electronic resource]. — URL: http://zdravomyslie.info/cat/8-articles/251-spirituality (in Russian). Амери Ж. По ту сторону преступления и наказания: Попытки одолённого одолеть / Пер. с нем. И. Эбаноидзе. М.: Новое издательство, 2015. 200 с. Amery, J. Po tu storonu prestuplenija i nakazanija: Popytki odoljonnogo odolet' [On the Other Side of Crime and Punishment: Attempts of an Overcome Person to Overcome] / Per. s nem. I. Jebanoidze. M.: Novoe izdatel'stvo, 2015. 200 p. (in Russian).
Борботько В.Г. Формы концептуализации идей как ценностей культуры в языковом сознании // Жизнь языка в культуре и социуме — 3: Мат-лы междунар. науч. конф. Москва, 20—21 апреля 2012 года. М.: Институт языкознания РАН, РУДН, 2012. С. 5-7. Borbot'ko, V.G. Formy konceptualizacii idej kak cennostej kul'tury v jazykovom soznanii [The Forms of Conceptualization of Ideas as Culture Values in Language Perception] // Zhizn' jazyka v kul'ture i sociume — 3: Mat-ly mezhdunar. nauch. konf. [The Life Span of Language in Culture and Community — 3: Materials of International Scientific Conference]. Moskva, 20-21 aprelja 2012 goda. M.: Institut yazykoznanija RAN, RUDN, 2012. P. 5-7 (in Russian). Викторов А. Таблетка для Сталина // ЕС. 2015. № 17. С. 10. Viktorov, A. Tabletka dlja Stalina [A Tab for Stalin] // ES. 2015. № 17. P. 10 (in Russian).
Гостева И.В. Концепт «духовность» в русской языковой картине мира: светские и религиозные компоненты // Вестн. Челяб. гос. ун-та. Сер.: Филология. Искусствоведение. 2013. № 20. Вып. 79. С. 44-48. Gosteva, I.V. Koncept "Duhovnost'" v russkoj jazykovoj kartine mira: svetskie i religioznye komponenty [The Concept of "Spirituality" in the Russian Language Picture of the World: Mundane and Religious Components] // Vestn.
Cheljab. gos. un-ta. Ser.: Filologija. Iskusstvovedenie. 2013. № 20. Vyp. 79. P. 44-48 (in Russian).
Зебaльд В.Г. Глазами ночной птицы. О Жане Амери / Пер. с нем. Н.Н. Фёдоровой // Амери Ж. По ту сторону преступления и наказания. М.: Новое издательство, 2015. С. 168-188.
Zebal'd, V.G. Glazami nochnoj pticy. O Zhane Ameri / Per. s nem. N.N. Fjo-dorovoj [Through the Eyes of a Night Bird. About Jean Amery] // Amery, J. Po tu storonu prestuplenija i nakazanija. M.: Novoe izdatel'stvo, 2015. P. 168-188 (in Russian).
Петрухина Е.В. Русская языковая картина мира и православное сознание // Виноград: Православный педагогический журнал. 2007. № 3. С. 6-11.
Petruhina, E.V. Russkaja jazykovaja kartina mira i pravoslavnoe soznanie [The Russian Language Picture of the World and Orthodox Consciousness] // Vi-nograd: Pravoslavnyj pedagogicheskij zhurnal. 2007. № 3. P. 6-11 (in Russian).
Радченко О.А. Язык как миросозидание: Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. М.: Едиториал УРСС, 2006. 312 с.
Radchenko, O.A. Jazyk kak mirosozidanie: Lingvofilosofskaja koncepcija neogum-bol'dtianstva [The Language as World-Creativity: Linguo-Philosophical Concept of Neo-Gumboldtianism]. M.: Editorial URSS, 2006. 312 p. (in Russian).
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М.: Академический проект, 2001. 990 с.
Stepanov, Ju.S. Konstanty: Slovar' russkoj kul'tury [The Constants: The Russian Culture Dictionary]. M.: Akademicheskij proekt, 2001. 990 p. (in Russian).
Харсеева А.В. Интерпретация понятия «духовность» в философии [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://teoria-practica.ru/rus/files/ arhiv_zhurnala/2006/2/harseeva.pdf
Harseeva, A.V. Interpretacija ponjatija "duhovnost'" v filosofii [The Concept of "Spirituality" Interpreted in Philosophy] [Electronic resource]. — URL: http://teoria-practica.ru/rus/files/arhiv_zhurnala/2006/2/harseeva.pdf (in Russian).
Amery, J. Jenseits von Schuld und Sühne: Bewältigungsversuche eines Überwältigten. Stuttgart: Klett-Gotta, 2014. 173 s.
