CC BY
92DOI: 10.24411/2218-1229-2019-13206 ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2019 № 1 (3 2)
Олег Васильевич Кильдюшов
научный сотрудник Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ, научный редактор журнала «Вопросы национализма»; kildyushov@mail.ru
УкрАИНА и русский вопрос
Аннотация. Статья посвящена обсуждению украинского геополитического кризиса из перспективы национальных интересов русских как крупнейшей разделенной нации. Указывается на слабую проясненность соотношения суверенной внешней политики и демократической легитимности. Вначале формулируется «русский вопрос» в версии мейнстрима демократических националистов (национал-демократов). Далее проводится аналогия с взаимоотношениями ГДР и ФРГ как двумя немецкими государствами, все время межблокового противостояния сохранявшими сознание национального единства. Делаются предварительные выводы относительно реальных итогов русской катастрофы на Украине в 2014-2019 годах. В заключительной части ставится вопрос о феномене политического украинства, охватившего значительную часть российской элиты.
Ключевые слова: Украина, русский вопрос, разделенная нация, кризис 2013-2014 годов, антинациональные элиты, политическое украинство в РФ.
Abstract. The article proposes the examination of the Ukrainian international crisis from the point of view of the interests of Russians as the largest divided nation. It points out the weak correlation between sovereign foreign policy and democratic legitimacy in contemporary Russian Federation. In the beginning it outlines the mainstream formula of the Russian question as it is formulated by Russian democratic nationalists. Then it draws an analogy to the relations between the two German states: German Democratic Republic and German Federal Republic which retained common national identity during Cold War years. Hereafter the paper makes the preliminary conclusions regarding the real outcomes of the Russian Disaster in Ukraine in 2014-2019. The final part of the article analyzes the case of 'political ukrainianism' that embraced a significant part of Russian elites.
Keywords: Ukraine, the Russian question, divided nation, the Ukrainian crisis of 20132014, anti-national elites, 'political ukrainianism' in Russia.
Внешняя политика и демократия
Крупный немецкий правовед и политический мыслитель Карл Шмитт в своем фундаментальном исследовании «Учение о конституции» (1928) обращается к до сих пор плохо изученной проблеме «Демократия и внешняя политика». Так, в § 20 «Применение политического принципа демократии к отдельным областям государственной жизни» данной работы раздел III называется «Демократия и международ-
но-правовые сношения». В нем этот выдающийся теоретик государственного права Веймарской республики указывает на структурные проблемы с легитимностью представительства политических сообществ вовне, возникающие в результате демократизации политического в условиях модерна: если в условиях абсолютизма монархические суверены могли по своему усмотрению объявлять войну и заключать мир с соседями, то в рамках модерного кон-
117
118
ституционного порядка репрезентанты той или иной страны — например, президенты, премьер-министры или послы — ограничены в своих внешнеполитических действиях необходимостью получать утверждение заключенных ими договоров со стороны нового демократического суверена, т.е. народа. Шмитт разбирает различные варианты подобной ратификации, обычно принимающей форму голосования в законодательном органе, понимаемом как репрезентант политической воли нации, или же путем прямого волеизъявления граждан в форме плебисцита (т.н. швейцарская модель использования непосредственной демократии при принятии (внешне)политических решений). Главная проблема, интересующая здесь К. Шмитта, заключается в том, что — несмотря на то, в дипломатии сохраняется множество традиционных элементов еще времен абсолютизма — даже высшие репрезентанты современных государств-наций больше не являются их суверенами. По крайней мере, так это выглядит в рамках идеальной модели либеральных конституций модерна.
С другой стороны, как точно подметил французский философ Жак Дер-рида, любой президент Америки, формально не имеющий конституционного права даже на то, чтобы передвинуть дорожный знак в каком-нибудь захолустном американском городке, вполне способен начать войну без разрешения конгресса — например, совершить полномасштабную агрессию против практически любой страны мира, политика которой перестала устраивать ту или иную администрацию США. В других странах мы также встречаем массу примеров того, как внешняя политика как бы выносится за скобки нормального демократического процесса и (в идеале) максимально широкого общественного обсуждения, оказываясь в реальности исключительно предметом закрытого внутриэлитного торга. В той же Америке по этому по-
воду сложился такой эвфемизм, как «двухпартийный внешнеполитический консенсус» по тому или иному вопросу мировой повестки дня.
Далее мы пунктирно покажем, как это структурное противоречие в современной политике — когда присутствующее во всех современных конституциях требование согласования внешнеполитических шагов с фактической волей нации довольно успешно игнорируется правительствами, повсеместно волюнтаристски осуществляющими более или менее внешний курс в собственных интересах — проявляется в положении русских как крупнейшей разделенной нации и как оно особенно резко обострилось в связи с актуальной геополитической катастрофой на украине. При этом я буду опираться на сложившиеся в демократической части русского национального движения представления о нынешней Российской Федерации и проводимой ее властями политике в отношении пространства исторической России, оказавшегося за пределами РФ.
Русский вопрос
С точки зрения мейнстрима русской национал-демократии, научно-теоретическим органом которого является журнал «Вопросы национализма», «русский вопрос» может быть сформулирован следующим образом: русские сегодня — единственный европейский народ, до сих пор не ставший суверенной политической нацией. То есть на данный момент в Европе только они не получили в свои руки тот базовый «пакет политических прав» (Павел Свя-тенков), которым уже давно обладают практически все европейцы, более или менее свободно реализующие свои интересы в рамках собственных национальных государств. Для этого последними в рамках общепринятого для модерна политико-правового дизайна используются механизмы свободного волеобразования, получающего путем электоральных механизмов соответ-
ствующую политическую репрезентацию в виде перманентно обновляемого парламентского представительства и регулярно сменяемой исполнительной власти.
Стоит ли говорить, что в нынешней Российской Федерации эти банальные для какого-нибудь датчанина или португальца формы политического участия невозможны в силу того выбора, который был сделан ныне господствующими элитными группами на рубеже ХХ-ХХ1 веков. Не углубляясь в мотивы участников той пестрой коалиции, что поддержала тогда и отчасти по-прежнему поддерживает курс нынешнего режима на последовательный отказ от современных, прежде всего электоральных, техник формирования политического класса и легитимации своей власти, в целом можно констатировать, что им удалось на десятилетия заблокировать модернизацию российской политической сферы и русской политической культуры. В результате, после кратковременного и явно неудачного опыта с демократизацией в 1990-е, русские вновь оказались лишены базовых политических прав и, как следствие, — правовых гарантий своих гражданских и социально-экономических прав. В этом смысле в России начала XXI века воспроизвелся неправовой (надзаконный) тип политической власти, характерный для до-современных способов осуществления господства. Так что сегодня русские оказались примерно в той же ситуации политического бесправия, что и многие поколения их предшественников, живших в Российской империи и Советском Союзе. В условиях путинской РФ для русских не только фактически невозможно свободное волеобразование путем выборов, так как любая попытка воспользоваться декларируемыми конституцией политическими правами и свободами подвергается криминализации со стороны административно-полицейской машины, но и сама артикуляция автономных интересов
вызывает немедленные репрессии со стороны архаичной по типу системы господства. Более того, в условиях структурно до-, а по последствиям антинационального режима власти/ собственности фактически табуирова-на сама русская этнокультурная идентичность абсолютного большинства населения страны, которому властями настойчиво предлагается официозная идеология «россиянства» как формы лояльности деэтнизированному государству. Одним словом, вместо модерной нации как самоуправляемого сообщества равноправных граждан-компатриотов русские сегодня пребывают в положении политически бесправных подданных правящей в РФ группировки, которая может произвольно обходиться с ними в собственных фискальных, внутриполитических или геополитических целях...
Именно так или примерно так выглядит «русский вопрос» в нормативных представлениях русских национал-демократов. Однако они не исчерпываются констатацией столь позорной ситуации с политическим бесправием великого европейского народа внутри своей же страны, структурно мало отличающимся от туркменского. Более того, национальное унижение усугубляется трагическим положением русских как крупнейшей в мире разделенной нации, в котором они оказались в результате поспешного безответственного признания со стороны властей РФ административных границ внутри СССР в качестве государственных между новыми образованиями, возникшими на его территории в 1991 году.
Стоит ли говорить, что права русских во всех бывших союзных республиках тотчас же подверглись двойному ущемлению со стороны местных этнократий, неожиданно для себя получивших шанс на реализацию собственных национальных проектов, которые по определению стремились оттолкнуться от культурного насле-
дия бывшей метрополии. Таким образом, значительная часть нашего народа на постсоветском пространстве оказалась лишена возможности артикуляции своих элементарных прав — например, права на родной язык и культурную идентичность. То есть к тому политическому бесправию, что характерно для положения русских в РФ, в государствах ближнего зарубежья добавляются практики этноци-да, направленные на дерусификацию культурного сознания миллионов русских и русскоязычных граждан.
Разделенный народ: немцы и русские
В отличие от администраций Б. Ельцина и В. Путина, попросту игнорировавших русский вопрос в новообразованных постсоветских государствах, сами оказавшиеся в них русские никогда не рассматривали себя окончательно отрезанными от политического и культурного пространства «большой России». Более того, начавшиеся притеснения по этническому признаку первоначально могли даже усиливать осознание своей русскости у граждан, не по собственной воле оказавшихся дискриминируемым меньшинством у себя дома. Однако вместо поддержки со стороны Кремля, интересовавшегося лишь решением бизнес-вопросов с лидерами постсоветских республик, десятки миллионов наших соотечественников были брошены на произвол судьбы, не сходя с места внезапно очутившись «за границей». И здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали эти рассуждения: подобное «огосударствление» исторически случайных вну-трисоветских границ никогда не было легитимировано в рамках свободного демократического волеизъявления. Короче говоря, ни у Б. Ельцина тогда, ни у В. Путина сейчас не было и нет демократического мандата от русского народа на проведение подобной политики!
На фоне подобной печальной для
миллионов русских судеб констатации поражает неготовность властей РФ использовать наработанный мировой практикой инструментарий, который позволил бы минимизировать издержки ситуации разделения пространства исторической России на «независимые государства». Например, тот, что был связан с существованием на немецкой земле во второй половине XX века сразу трех государств: Австрийской республики (еще в Версале австрийским немцам было запрещено объединяться с Большой Германией), ГДР и ФРГ. Для нас здесь важно то, что жители Западной и Восточной Германии не считались иностранцами, поскольку речь шла о двух государствах на территории одной страны. Поэтому, согласно Основополагающему договору между ГДР и ФРГ от 1972 года, их дипломатические миссии в Бонне и Берлине носили название не посольства (Botschaft), что возможно только за рубежом, а постоянного представительства (St ndige Vertretung). Тем самым была найдена формула, манифестирующая очевидное: даже будучи гражданами разных государств, жители обеих Германий по-прежнему являются друг для соотечественниками! Именно такое решение в условиях исторически объяснимой геополитическими катастрофами XX века ситуации сосуществования нескольких политических образований на немецком этнокультурном пространстве позволило сохранить опцию на восстановление общегерманской государственности в случае изменений навязанной геополитической рамки, что и фактически произошло в конце 1980-х годов.
Стоит ли говорить, что, несмотря на предпринимавшиеся временами попытки властей ГДР выстроить собственную восточногерманскую национально-культурную идентичность, они были обречены на провал в силу неизменности стратегического курса властей западной Германии на неизбежное будущее объединение раз-
деленной внешними силами немецкой нации. Такая политика настойчиво проводилась официальным Бонном еще со времен первого канцлера Конрада Аденауэра.
В отличие от мудрых государственных деятелей ФРГ, понимавших невозможность получить демократических мандат от немцев на отказ от национального единства, пусть и отложенного в будущее, власти Российской Федерации моментально предали русских соотечественников в постсоветских республиках. Более того, даже те из них, которые впоследствии были вынуждены перебраться в РФ, столкнулись здесь со всеми прелестями антинациональной государственной машины нынешней «ЭрЭфии». В результате, сотни тысяч русских годами не могут получить в России российский паспорт, и даже многие участники вооруженного сопротивления на Донбассе живут здесь под угрозой выдачи киевским партнерам Кремля.
С базовыми установками боннской политической культуры здесь резко контрастирует тот факт, что не только в течение 25 лет, но даже после 1991 года правящие в РФ группировки отказываются сформулировать программу общего будущего для десятков миллионов наших братьев и сестер, оказавшихся по ту сторону русско-русской границы. Также очень показательна в этом контексте попытка некоторых кремлевских башен выпихнуть обратно на Украину Донбасс, однозначно высказавшийся на референдуме в пользу национального единения с «большой Россией», поскольку это якобы может привести к ослаблению санкций со стороны коллективного Запада. Однако для российского авторитарного режима, мыслящего скорее категориями бизнес-интереса, нежели национальной солидарности, свободное русское демократическое волеизъявление представляет не меньшую угрозу, чем для официального Киева, открыто создающего в центре исто-
рической Руси русофобской проект в интересах наших геополитических соперников.
Примечательно в этой связи то, что даже при осуществлении операции по возврату Крыма власти РФ руководствовались прежде всего военно-политическими соображениями, а никак не программой консолидации национальной территории. Известный теоретик русского национализма, участвовавший в качестве эксперта в обосновании решений по Крыму весной 2014 года, рассказывал мне, что был поражен тем, что В. Путин все же использовал в своей мартовской речи, помимо геостратегических аргументов, также формулы о русской культурной идентичности и национальном самоопределении, обычно активно используемые в языке русских националистов, но никак не кремлевских пропагандистов. Как показали уже очень скоро события с отказом Кремля от поддержки проекта «Новороссия», интересы русского народа лишь на короткий момент и лишь в географическом локусе Крыма совпали с геополитическими соображениями официальных властей РФ. В этом смысле правы оказались те русские националисты, кто с самого начала не верил в возможность реализации а- и даже анти-национальным по своей природе и идеологии режимом задач по восстановлению государственного единства разделенного русского народа.
Таким образом, наша ситуация принципиальной отличается от германской: ФРГ, даже будучи ограниченной с точки зрения суверенитета, всегда понималась боннскими элитами как национальное государство немецкого народа, имеющего право на государственное объединение. Даже в преамбуле Основного закона 1949 года, выполнявшего в западной Германии роль временной конституции, говорилось о том, что он принимается и «от имени тех немцев, которые были лишены возможности участвовать в этом про-
цессе». В следующей строчке звучало обращение ко всему немецкому народу «довести до конца дело единства и свободы Германии, исходя из принципа свободного самоопределения». Стоит ли говорить, что в конституции РФ русский народ не только не упоминается, но даже простая манифестация русской идентичности вызывает повышенное внимание со стороны репрессивной машины.
Выдавая нужду за добродетель: что показал украинский кризис
Несмотря на тяжелое поражение «Русской весны» на украине и разгром русского движения в самой РФ, по прошествии пяти лет с начала спецоперации «Евромайдан» мы можем сделать ряд важных выводов, имеющих значимость на долговременную перспективу:
— на Украине в 2013-2014 годах потерпела сокрушительное поражение недальновидная политика, на протяжении многих лет проводившаяся официальной Москвой и лично В. Путиным;
— закономерный крах бесконечных попыток закулисного торга с киевскими «партнерами» по газу и другим бизнес-вопросам, 25 лет выдававшихся Кремлем за стратегический курс в отношении украины (и других постсоветских республик), вылился там сегодня в русскую идентитарную катастрофу;
— как показала постмайданная украина, все альтернативные этнона-циональные проекты на территории исторической России направлены на дерусификации культурного сознания русского населения и уничтожение его общерусской идентичности;
— сегодня уже очевидно, что подобно альтернативным культурным лояльностям, украинство как «русская идентитарная болезнь» (Олег Немен-ский), в течение всего одного века по-
122 разившая значительную часть населе-_ ния Юго-Запада исторической России,
не может не носить антирусской направленности;
— таким образом, «украинский вопрос» является русским вопросом;
— при этом русский вопрос не только не может быть решен, но и даже поставлен а- и антинациональной элитой
РФ;
— перспективы национального объединения разделенного русского народа напрямую зависят от шансов на демократизацию и национализацию нынешней «Ресурсной Федерации»;
— также украинский кризис наглядно продемонстрировал, что значительная часть российских политических, экономических, культурных и медиаэлит не лояльны русскому национально-культурному проекту;
— не менее очевидно, что в РФ нет значимых нациально-ориентированных либеральных сил, способных стать партнером русского движения в момент кризиса «системы РФ» (Глеб Павловский);
— манифестируемая большой частью элит РФ лояльность открыто русофобскому украинскому политическому проекту облегчает для русского движения задачу поиска партнеров в момент краха нынешней системы: «за-украинцы» не могут рассматриваться в качестве релевантных участников русского будущего;
— борьба за совместное будущее пространства исторической Руси, включая украину, будет составлять основу национальной геополитической программы в XXI веке;
— ее итоги зависят в первую очередь от результатов борьбы за саму РФ, которая еще впереди.
Выписываясь из русских
На протяжении многих лет в российском публичном поле наблюдается удивительный на первый взгляд феномен: в случае различных (внешне)поли-тических кризисов значительная часть лидеров общественного мнения поддерживает не свою страну, а любую
другую сторону, противостоящую ad hoc РФ: Америку, Евросоюз, Грузию, Израиль и т.д. В принципе это может быть любая страна, чьи интересы столкнулись с российскими — при этом абсолютно не важно, в какой сфере: военный конфликт, торговая война, политика памяти или языковая политика. Все уже настолько к этому привыкли, что кажется странным удивляться данному феномену внутренней русофобии.
Стоит ли говорить, что украинский кейс занимает в этом ряду особое место — как в силу массовости, так и интенсивности самоотождествления части отечественной общественности с открыто антирусским политическим проектом «Украина», сначала позиционировавшимся как «не-Россия», а теперь и открыто как «анти-Россия». Между тем русское (за)украинство до сих пор не получило более или менее приемлемого социологического объяснения. Ведь одно дело — ложно идентифицировать себя с богатым, гедонистическим Западом и совсем другое — позитивно соотносить себя с гораздо более бедной, травматизиро-ванной, вымирающей, короче: в целом неуспешной Украиной.
Я эмпатически понимаю трагическую ситуацию тех русских и русскоязычных, кто случайно оказался в 1991 году по ту сторону границы и теперь вынужден вписываться в структурно русофобский проект. Хотя до сих не привыкну к тому, как живущие на Украине люди с русскими фамилиями и на русском языке самоотверженно борются с Россией и всем русским, включая язык. Казалось бы, слишком очевидно неравенство ресурсов великой культуры и геополитической мощи, с одной стороны, и сознательной провинциальности, с другой: сама ситуация pars pro toto, когда бывшая часть бросает вызов все еще большему целому, делает очевидным неизбежный исход данного противостояния...
Это что касается той части русского мира, что оказалась — надеюсь, что временно — враждебной территорией. Но ведь (за)украинство затрагивает и многих граждан РФ, включая некоторых моих фб-друзей, которые также оказались инфицированы этой «русской идентитарной болезнью», как называет политическое украин-ство наш ведущий знаток данного вопроса Олег Неменский. Так, несколько моих знакомых в пылу ажитации Евромайдана даже перебрались на украину, не говоря уже о части представителей российского правого дви-жа, оказавшихся в рядах карательных батальонов украинских неонацистов на Донбассе...
Чтобы показать все нелепость данной ситуации, приведу пример: недавно я присутствовал в одном немецком фонде на выступлении армянского активиста, рассказывавшего про свержение кровавого режима С. Саргсяна в апреле прошлого года. Ему задали провокационный вопрос в духе «Чей Крым?»: «Можно ли представить у армянских революционеров лозунги типа "Карабах — азербайджанский!"» Гость из Еревана ответил не задумываясь и очень лаконично: «Нет!»
Одним словом, наша ситуация требует специальной рефлексии. Обычно предлагаются следующие объяснительные модели:
— носители подобного «несчастного сознания», как сказал бы Гегель, суть этнически, культурно или ментально нерусские (на националистическом сленге: нерусь, вырусь или новио-пы);
— это радикальный протест не против России как страны, а против путинской РФ как государства;
— русское украинство есть выражение принципиальной дефицитарно-сти русской культурной конституции и наглядное подтверждение того факта, что исторически русские так и не стали политической нацией модерного типа и в качестве лишенного национального
самосознания населения могут примыкать к любым другим этнокультурным проектам;
— Украина — это шанс построить «Другую Россию» на исторически русской этнической территории и с (бывшими) русскими людьми.
Понятно, что эти объяснительные схемы не исключают друг друга, а скорее дополняют. Также понятно, что украинская травма является структурообразующей для всего дискурсивного пространства РФ. Причем не только для официальной пропаганды, активно борющейся с Майданом в Москве, не только для либералов, самоубийственно массово записавшихся в украинцы и тем самым резко сокративших социальную базу поддержки тех же протестов, но и для левых и националистов: отношение к украинскому вопросу стало для многих русских активистов различной политической ориентации своеобразным паролем
и способом определения «свой-чу-жой».
Уникальность нашей нынешней дискурсивной ситуации в том, что значительные по числу и значимые по ресурсам круги интеллектуальной, экономической и медиаэлиты РФ открыто объявили себя hors de la nation, т.е. вывели себя за пределы своей нации, если говорить языком Французской революции. С точки зрения политической социологии это означает, что самая ожесточенная борьба будет вестись именно за определение принадлежности к будущей русской политической нации.
Ну а геополитически — что борьба за Украину (всеми доступными российскому государству средствами) будет главным направлением внешней-внутренней политики России в XXI веке — подобно русской «реконкисте» на пространстве исторической Руси в XVII-XVIII веках.
