CC BY
0Гуманитарные исследования. История и филология. 2024. № 14. С. 16-26. Humanitarian Studies. History and Philology. 2024. No. 14. P. 16-26.
Научная статья УДК 902:39
doi: 10.24412/2713-0231-2024-14-16-26
УГОРСКИЙ КОМПОНЕНТ В АБОРИГЕННЫХ СОЦИУМАХ ВОЛГО-КАМЬЯ ЭПОХИ ВПН. ФОРМИРОВАНИЕ ДИХОТОМИЧЕСКИХ КОСМОГОНИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ И ИХ ОТРАЖЕНИЕ В ПОГРЕБАЛЬНОЙ ОБРЯДНОСТИ АРХЕОЛОГО-ЭТНИЧЕСКИХ
ТИПОВ (ЧАСТЬ 2)
Полина Вазыховна Хаярова1, Анатолий Вольфрамович Голдобин2
1,2 Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, Пермь, Россия
1 hartnet1@rambler.ru
2 goldman@nextmail.ru
Аннотация. В статье представлена возможная преемственность традиций и представлений о священной земле и ее очищения на территории древнего Волго -Камья и Зауралья. Показана связь современной обрядности по данным этнографии со сведениями, полученными из археологических материалов. Выявлены аналогии в обрядности с жертвоприношениями у автохтонного населения Волго-Камья и Зауралья. Зафиксирована фратриальная дифференциация в обряде жертвоприношений при сопоставлении археологических, этнографических, топонимических материалов Прикамья и Зауралья. Одновременно представлены и некоторые фольклорные данные. Выдвинута точка зрения о влиянии билингвизма, соответствующего древней двухкомпонентности культур, на наименования местности в виде двойной топонимии со схожим значением на разных языках и приспособление топонимов к нуждам русскоязычного населения. Выдвинуты предположения о мотивации человеческих жертвоприношений в Прикамье в периоды смены культур, в эпоху ВПН (Великого переселения народов). Обозначен вопрос о детских жертвоприношениях. Дано объяснение вероятной причины практики ритуальных убийств детей на основании этнографических и археологических данных. Предложено суждение о связи космогонических представлений финно -угров и обских угров при использовании такого вида обрядности. Указано на возможную связь устройства святилищ Прикамья с представлениями финно-угорских народов о дуальности души и ее плюралистическом характере. Выявлены элементы сходства между обрядностью средневекового Прикамья и обских угров. Показана устойчивость ритуала, что свидетельствует о стабильности мировоззрения местного населения. Обоснована многокомпонентность культуры аборигенного населения. На основании схождений сделано предположение о составе прибывающих групп на территорию Волго-Камья в эпоху ВПН. При отсутствии объединяющего культурного компонента между коренным и пришлым населением происходил военный конфликт. Основываясь на схождении археологических материалов с угорскими маркерами и этнографическими данными, топонимией выдвинуто суждение о наличии угорского компонента.
Ключевые слова: фратрии, кровавое жертвоприношение, лол (лов, лылы), орт, искор (ис), йи (йир), билингвизм, двухкомпонентность.
Для цитирования: Хаярова П. В., Голдобин А. В. Угорский компонент в аборигенных социумах Волго-Камья эпохи ВПН. Формирование дихотомических космогонических представлений и их отражение в погребальной обрядности археолого -этнических типов (часть 2) // Гуманитарные исследования. История и филология. 2024. № 14. С. 16-26. https://doi.org/10.24412/2713-0231-2024-14-16-26
© Хаярова П. В., Голдобин А. В., 2024
Original article
THE UGRIC COMPONENT IN THE ABORIGINAL SOCIETIES OF THE VOLGA-KAMA REGION OF THE VDNH EPOCH. THE FORMATION OF DICHOTOMOUS COSMOGONIC IDEAS AND THEIR REFLECTION IN THE FUNERAL RITES OF ARCHAEOLOGICAL
AND ETHNIC TYPES. (PART 2)
Polina V. Khayarova1, Anatoliy W. Goldobin2
1,2 Perm State Humanitarian Pedagogical University, Perm, Russia
1 hartnet1@rambler.ru
2 goldman@nextmail.ru
Abstract. The article presents a possible continuity of traditions and ideas about the sacred land and its purification on the territory of the ancient Volga-Kama and Trans-Urals. The connection of modern ritual according to ethnography with information obtained from archaeological materials is shown. Analogies in ritual with sacrifices among the autochthonous population of the Volga-Kamye and Trans-Urals are revealed. The phratry differentiation in the sacrificial rite was recorded when comparing archaeological, ethnographic, toponymic materials of the Kama region and the Trans-Urals. At the same time, some folklore data are presented. A point of view is put forward on the influence of bilingualism, corresponding to the ancient two-component cultures, on the names of localities in the form of double toponymy with similar meaning in different languages and the adaptation of toponyms to the needs of the Russian-speaking population. Assumptions have been made about the motivation of human sacrifices in the Kama region during periods of cultural change, during the era of the Great Migration of Peoples. The issue of child sacrifices is outlined. An explanation of the probable causes of the practice of ritual murders of children is given on the basis of ethnographic and archaeological data. A judgment is proposed on the connection between the cosmogonic representations of the Finno-Ugrians and the Ob Ugrians when using this type of ritual. It is pointed out that the structure of the sanctuaries of the Kama region is connected with the ideas of the Finno-Ugric peoples about the duality of the soul and its pluralistic character. The elements of similarity between the rituals of the medieval Kama region and the Ob Ugrians are revealed. The stability of the ritual is shown, which indicates the stability of the worldview of the local population. The multicomponent nature of the culture of the aboriginal population is substantiated. Based on the convergence, an assumption is made about the composition of the arriving groups on the territory of the Volga region in the era of the VPN. In the absence of a unifying cultural component, a military conflict took place between the indigenous and alien populations. Based on the convergence of archaeological materials with Ugric markers and ethnographic data, toponymy has put forward a judgment on the presence of the Ugric component.
Keywords: phratries, blood sacrifice, lol (lov, ly), ort, iskor (is), yi (yir), bilingualism, two-component.
For citation: Khayarova P. V., Goldobin A. W. "The ugric component in the aboriginal societies of the volga-kama region of the vdnh epoch. The formation of dichotomous cosmogonic ideas and their reflection in the funeral rites of archaeological and ethnic types (Part 2). Humanitarian Studies. History and Philology. 2024;14:16-26. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2713-0231-2024-14-16-26
Введение
Определено, что «все современные народы выросли на гетерогенной основе, и имеют многокомпонентный состав» [Шнирельман 2013: 65]. «Групповая лояльность в традиционных обществах определялась клановой и племенной принадлежностью, перед которой языковые и культурные факторы, свойственные современной этничности, отступали на второй план, в подобных социумах царили билингвизм или многоязычие. Именно социальность в виде семейно-клановых и родоплеменных связей определяла самоидентификацию людей» [там же: 61]. Всякому «периоду существования археологической культуры соответствует сохранение определенного списка признаков», ее выделяющих [Белавин, Крыласова 2016: 29]. Обрядность (особенно ее наиболее консервативная часть: погребальный обряд и жертвоприношения,
оставляющие материальные следы), в процессе исполнения которой отражается миф и мировоззрение, является одной из главных составляющих этого перечня. Т. Н. Дмитриева рассматривает жертвоприношение как «дар, являющийся частью церемоний, обусловленных в большей степени ритуальными традициями и мифологическими представлениями «об устройстве вещей» [Дмитриева 2012: 36]. Дар всегда предполагает ценность, значимость, что потенциально обязывает его принимающего на ответ. Е. Г. Федорова указывает на связь принесения жертвы с наличием каких-либо отклонений от нормы. Именно они «по большому счету, побуждают произвести жертвоприношение, чтобы обеспечить поддержание (восстановление) миропорядка» [Федорова 2012: 403]. Исследователь отмечает, что «в работах целого ряда ученых содержатся данные о жертвоприношениях у обских угров, которые в той или иной степени позволяют восстановить отдельные стороны обрядов. Однако в силу особой сакральности многие нюансы закрыты даже для носителей культуры» [там же: 402]. Поэтому «особое внимание следует уделить развитию этнографическо-археологических (этно-археологических) исследований» [Шнирельман 2013: 67].
Для того чтобы понять причины, которые привели к созданию археологических памятников с модернизированной обрядностью, датируемых временем прихода кочевников, появлением в исследуемой местности неаборигенной топонимии, необходимо учитывать мировоззрение группы людей, определивших характер археологических памятников либо обозначивших местность соответствующим названием. Не менее важным представляется определить характер взаимоотношений пришлого и автохтонного населения. Основными источниками для решения проблемы представляются археологические материалы. В данном случае, недостаток или отсутствие письменных и ограниченные возможности археологических материалов побуждают использовать этнографические и другие вспомогательные (например, топонимия) источники.
Основная часть
Ритуалы могли проводиться только на территории священной местности. Если исходить из представлений угров о трехчленном строении вселенной, то в горизонтальной плоскости культовое место соответствовало центру мира. Жертвоприношения и общая трапеза объединяли, пусть на время, людей с богами и духами. Территория, на которой размещалось такое культовое место, называлась Ялпын-ма - священная земля, «нетоптанная» территория, свободная от хозяйственной деятельности человека [Гемуев 2000: 31-33]. Только на чистой земле могли находиться духи-покровители. У коми этнографами фиксировались некие представления о «загрязнении» местности, но они не были конкретизированы: «заразными являются и выделения человека, поэтому пермяк покрывает их землей. Избегает также пермяк производить выделения по близости рек, ключей, озер, нивы с ребенком, хлебом или молоком на руках» [Налимов 2010: 56-57]. Существуют «локальные наименования мест захоронений, связанные с территориальной топонимикой (Важ-важжез - «старые-престарые» - место старого кладбища) [Голева 2008: 22-23]», к которым у коми-пермяков особое отношение. В текущее время производится в определенные дни года обряд поминок старых людей (важ отир) (например, на Боринском могильнике близ д. Борино Кочёвского МО на расстоянии от Митинского могильника не более 20 км). Традиция характерна только для Гайнского, Косинского и Кочевского МО [Королева 2014: 162] (территория северных кластеров Харинской культуры).
С. Ю. Королева отмечает, что «в Кайском крае, в сев. районах Коми-пермяцкого округа известно несколько мест, где осуществлялись или осуществляются коллективные поминки [там же: 160-161]». О заметных «могильных ямах», у которых совершают поминки на Боринском могильнике писала Л. С. Грибова, предполагая, что могильник этот еще не слишком древний [там же: 164]. Манси сооружают «узкие длинные дощатые домики над глубокими ямами известные еще у обских манси» [Федорова 2010: 218]. Интересно, что В. Ф. Генинг определил специфику Урьинского этапа ломоватовской культуры на данной местности: «в большинстве случаев (43 из 56) очертания прямоугольных могильных ям фиксировались довольно четко»
[Генинг 1970: 31]. В топонимике данные места возможно отражаются. Например, реки с основой Ве(и)жай. В переводе с коми-пермяцкого языка вежа - «святой, освещенный» [Кривощекова-Гантман 1983: 73]. В кудымкарском районе определяется река Вежайка, в Кочевском районе приток Лолога - река Вежайка, протекающая чуть южнее Пелыма, другая Вежайка, протекает к северу от Пелыма. Манси называют реку Вижай «Ялпынг-Я», что переводится, как «священная река» [Глинских, Матвеев 1975: 7-9, 55-56]. В «двойных» наименованиях, вероятно, проявляется билингвизм.
Г. В. Глинских и А. К. Матвеев в труде «Материалы по мансийской топонимике» в словаре используемых топонимов после представленного наименования манси указывают «переведенное» наименование на русский язык, которое указывается на карте. Сам процесс «перевода» топонимов они объясняют в тексте труда, отмечаются в перечне известные «двуязычные» топонимы (например, Ялпынг-Я - Вижай) [там же: 5-9, 10-58 ]. И. Н. Гемуев отмечает: «в селе Вежакоры вплоть до недавнего времени находился культовый центр фратрии Пор, в особом ящике пребывало изображение Консенг-ойки (Когтистого старика)» [Гемуев 2000: 76]. В ХМАО есть межселенная территория Вежакары (не включённая в состав территорий городских и сельских поселений, специально незаселенная). Жертвоприношения практиковались только на священной земле. У обских угров они подразделяются на кровавые (йи,йир,ш), бескровные (пори). Часто жертвовалась пища (либо варилась, либо преподносилось сырой, если жертвовались животные и люди). Также они могли выражаться в дарах в виде одежды, тканей и т. д. Жертвы приносились не только душам предков, но и богатырям, богам: «вырубалась и расчищалась поляна, у южной оконечности которой на нескольких опорах-пнях устанавливался амбарчик - жилище духов. Перед ним совершалось кровавое жертвоприношение или бескровное. Напротив ура-сумьяха варилась пища для жертвенной трапезы [Гемуев 1986: 31]». Жертвоприношения животных фисксируются во всех рассматриваемых культурах, однако есть некоторые различия. У ранних сарматов, например, чаще используются бараны (овцы) [Клепиков 2019: 37]. Однако в позднесарматских погребениях останки овцы уже практически не встречаются [Коробкова 2012:14]. А. З. Бейсенов указывает на предпочтение баранов в качестве жертвоприношения другим животных и у саков, поскольку их костные останки находятся в погребениях с правой стороны от умершего [Бейсенов 2018: 149]. П. Вереш фиксирует фратриальную дифференциацию жертвоприношений, затрагивая дискуссионный вопрос употребления сырого мяса: «Едят мясо не только вареное, но и сырое, а также пьют парную кровь жертвы, в отличие от бескровного жертвоприношения, где еду предварительно варят. Мось назывались в мифе «сыромясным народом», однако принадлежали к верхнему миру, а фратрия Пор - «вареномясной (котельный) народ- должна считаться скорее представителем мира нижнего» [Вереш 2014: 48].
С. Н. Коренюк указывает, что у коми фольклор о кровавых ритуалах довольно скуден: «Характерно, что рассказы о человеческих жертвоприношениях отмечены только у северных (архангельских) коми-зырян (ижемцев) и ненцев [Коренюк, Мельничук 2017: 153]». Однако в Прикамье и на территориях несколько севернее Камы практиковались человеческие жертвоприношения и по фольклорным данным. Согласно этногоническому мифу, коми произошли от братьев, Остъяса и Ошъяса, правивших в «золотой век богатырей». За отказ от человеческих жертвоприношений (по одному из вариантов мифа) Омолю были изгнаны в леса коршуном, крылья которого издавали гром, клюв извергал пламя. Обронив перо, коршун воздвиг горный хребет (Уральские горы), преградивший коми путь на родину [Петрухин 2005: 212].
В мифе о Пере-богатыре, который перевел В. В. Климов, «Объявился в этих мостах змей. Каждый день требовал змей к себе иньку, а утром ее пожирал. Много народа сожрал змей, много зла сделал людям» [Климов 1997: 225]. С. Н. Коренюк отмечает, что «в Нижнем и Среднем Прикамье на памятниках поздней стадии ананьинской культуры выявлены ритуальные захоронения с явными людскими жертвоприношениями» [Коренюк, Мельничук 2017: 152]. Археологи предполагают, что общество на тот момент трансформировалоь из-за угроз извне, во время раннеананьиского периода в связи с милитаризацией общества происходит формирование
страт военных вождей и воинов различных рангов [там же]. Однако людских жертвоприношений того периода до сих пор не выявлено. На памятниках кулайской культуры также имеются свидетельства практики человеческих жертвоприношений [Ламин 2010: 1]. Человеческие жертвоприношения железного века и средневековья Приобья тоже отмечены [Коренюк, Мельничук 2017: 153], но фактов немного. Возможно из-за скудности материала.
С. Н. Коренюк приводит статистику: 37 % таких ритуалов вероятно связаны с площадками памятников, «которые, возникнув как поселения на рубеже VI-V вв. до н. э., трансформировались затем в святилища (Гремячанское, Гляденовское)» [Коренюк, Мельничук 2017: 150]. Гляденовская гора расположена на левом берегу реки Нижняя Мулянка. Если следовать представлениям обских угров о священной земле, то можно предположить, что человеческой кровью очищали местность. Поскольку она была запятнана жилищами с пришлыми людьми. Археологи отмечают, что среди человеческих жертвоприношений резко (75 %) преобладают детские. Из них большинство детей младенцев (57 %), раннее детство (17 %) и до 10 лет (23 %) [там же].
Л. С. Марсадолов пишет, что «при исследовании ограды, около угловой огромной юго-восточной стелы, обнаружено разрушенное погребение ребенка. В угловой ЮЗ стеле, обнаружено погребение взрослого мужчины, положенного в связанном положении с подогнутыми ногами. Это акладные жертвы в наиболее значимых местах тагарского кургана» [Марсадолов 2014: 63]. На святилищах вогулов и остяков, по данным С. В. Бахрушина, в особых случаях человеческие жертвоприношения, чаще всего детей, практиковали наравне с традиционными жертвоприношениями животных в позднем средневековье и новое время [Бахрушин 1955: 107-109]. Следует отметить факты совершения детских жертвоприношений в честь верховных божеств. К. Ф. Карьялайнен пишет, что «ребёнка-сироту, принесённого в жертву одному из сыновей Нуми-Торума на святилище, закололи острыми стрелами» [Карьялайнен 1995: 105]. Детские жертвоприношения вероятно связаны с главным предком фратрии Мось Мир-сусне-хумом и его Великой матерью Калтащ-эквой (по другому варианту мифа-сестрой). Существует несколько версий мифа о рождении бога, передвигающегося между мирами, седьмого сына вехнего бога Нуми-Торума: «Драматическая структура мифологемы о боге-младенце часто предполагает превращение в бога из сироты и наоборот» [Рымарева 2020: 20]. Калтащ-экву Нуми-Торум сначала сверг на землю, потом восстановил и снова забрал в верхний мир, а ее сын остался с «бабушкой жить», он не знал отца. Само его второе имя Эква-пырись переводится как «женщины сынок» [там же: 19] и содержит намёк на то, что он брошен отцом. Сирота-младенец оказывается сыном Бога. Он вознесся на небо после смерти, очистив «запятнанную» землю, восстановив ее святость.
Мир-сусне-хум как божество имеет несколько ипостасей: «лиственница, синица, невидимый дух, всадник на златогривом восьмикрылом коне. Но чаще всего он предстаёт в облике гуся, именно в таком лике он посещает птичью страну Мортимма. Мортимма - это страна иранцев. Облик гуся он использует для перемещения между мирами» [там же: 20]. Данный миф возможно указывает на иранское происхождение мифологии угров. Интересно, что археологические раскопки Искорского городища в Пермском крае показали схожесть истории возможного «очищения» после загрязнения священной земли. Искор являлся неукрепленным святилищем, а не «городком»: не обнаружено ни фортификационных сооружений, ни жилых построек [Корчагин, Шабурова 2009: 190]. То есть на его территории люди постоянно не проживали. Официальной версией происхождения наименования является: с коми-зырянского «изъя» - каменистый и «кар» - (возможно, прапермское) городище. Также известна интерпретация Искора как «старого города». Она используется с позднего средневековья относительно его почти тезки, столицы Сибирского ханства (Искер).
Позднесредневековый город Сибирь, в самых ранних источниках - Кашлык (потом Искер, по-татарски иске - древний, ер, иер - земля), был и крупным центром международной торговли [Овчинникова 2014: 167, 189]. В современном мансийском языке слово «исхор»
переводится как душа-тень (ис- душа у манси) - второй вид души у манси [Исхор 2012: 1]. Исследование мансийского словаря П. С. Палласа показало, что кондинский (восточный) и среднеобский (северный) диалекты совершили переход с прамансийского к в х (искор -исхор). То есть «искор» - намного более древний вариант слова [Кошелюк 2022: 8].
К. А. Попов считает, что представление об орте (коми аналог мансийской души искор) «собственно зырянское», оно не характерно коми-пермякам [Попов 1874: 59]. Однако «в кудымкарско-иньвенском диалекте коми-пермяцкого языка ещё в 70-е гг. XX в. фиксировался термин «орт асьны», означающий «показаться в виде призрака, орта» [Чугаева 2011: 23-25]. Искор (орт, душа-тень) могла путешествовать по важным при жизни местам. Таким образом, возможно, что Искорское городище Чердынского района, учитывая данные археологии, связано с представлением о душах великих предков, которые при жизни посещали святилище и по представлениям потомков могли находиться в нем и после смерти, то есть вероятно «ис кор» -город душ. П. А. Корчагин объяснял выбор расположения городища Искор особой топографией местности (ее выбирали по определенным критериям священной земли): «Искор, как и остальные святилища в Прикамье, расположен на высоком холме. Для святилищ характерно особое расположение» [Сизова 2021: 1]. А. Ф. Мельничук и П. А. Корчагин на основе данных с археологических раскопок приходят к выводу, что «Искор являлся центральным сакральным местом Перми Великой» [Мельничук, Корчагин 2003: 128]. Также известно, что на территории искорского городища были найдены в процессе раскопок «18 детских захоронений. 18 детей от 1 года до 3 лет, один из них возрастом до 10 лет» [Корчагин 2008: 170].
В. А. Оборин пишет: «.. .Обнаружены они вдоль вала у часовни. Большинство из костяков 45-75 см в длину, лишь один 140 см. Захоронения произведены относительно одновременно. На 6 костяках имеются нательные старообрядческие кресты: один серебряный и пять из медного сплава с многоцветной эмалью. Имеет ли место дело с последствиями какой - то трагедии, произошедшей в начале XVIII в. (эпидемией или голодовкой)» [Оборин 1980: 6-10]. Однако эпидемия и голодовка не могут являться возможными причинами прекращения жизни части детей при наличии на скелетах свидетельств нанесенной смертельной травмы. М. Сизова уточняет, что «часть погребённых имеют явные следы насильственной смерти. Предположительное жертвоприношение произошло через 300 лет после того, как языческое святилище прекратило своё существование» [Сизова 2021: 1]. Прямых свидетельств о жертвоприношениях детей у коми-пермяков в современное время нет. Скорее, в виде быличек. Например, С. Ю. Королева при изучении детских кладбищ и отдельных погребений по обочинам дорог у коми-пермяков сделала предположение, что «подозрение в инфантициде провоцируется выбором уединенного места погребения и отсутствием свидетелей. В Усть-Пышье детей хоронили по обочине дороги» [Королева 2018: 143]. Интересно, что «грудных детей (беззубых) манси хоронят не на кладбище, а где-нибудь в лесу, каждого отдельно, костер там не разводят. Считается, что ребенок мал, он не может повторить все то, что делали побывавшие у него на могиле родственники» [Ромбандеева 1993: 115].
Археологи указывают на нахождение «множества костей домашних животных во время раскопок Искорского городища, в первую очередь крупного рогатого скота (определение палеозоолога Е. Г. Андреевой). На городище приносили животных в жертву и проводился обряд ритуального употребления жертвенного мяса. Возможно, эти ритуальные действия после принятия христианства постепенно трансформировались в известные по более позднему времени жертвенные обряды - быкобои. Привлекает внимание то, что ближайший к Искору населенный пункт назывался Мысагорт (с коми-пермяцкого языка - коровий дом, очаг или коровье поселение). Видимо, корова являлась ведущим жертвенным животным на Искорском святилище» [Мельничук, Корчагин 2003: 128].
Жертвоприношения животных производились до нач. ХХв., единично возрождались в XXI в. Обновленный на некоторое время ритуал «быкобой» подобен обрядам манси. И. И. Лепехин в конце XVIII в. отмечает, что каждая деревня коми «приводит с собой быка
или теленка, которого они в сей день закалывают и употребляют в снедь Илья пророк умоляет их приношением быка. В Прокопий закалывают барана» [Лепехин 1780: 237]. Этнографы описывают его и в XXI в.: «Жертвоприношение пермяков, бывающее 18 августа в день святых Флора и Лавра, в с. Коча Чердынского уезда (ныне Кочевский округ)», такой же обычай был известен в Юрлинской волости и д. Панино Гайнской волости [Пантюхин 2012: 85-101]. Детализация ритуала: «Во время обряда весь берег реки, где происходило действо, был забрызган кровью, а Онолва становилась красной. Именно кровавая. Кровь дает силу воде, чтобы эта вода становилась животворящей, целебной, поэтому многие из присутствовавших на празднике заходили в реку и умывались кровавой водой» [там же: 89]. Некоторые части животных раздаются местной администрации, другие духовенству, а остальные съедаются присутствующими. Распределение туши животного имело свой порядок: «голова посвящается Богу, филейная часть - попу, грудинка - нищим, а прочее - на православную братию. Шкура идет ... на приклад в часовню» [там же: 89]. Манси при подобном обряде поступали аналогично: «Шкуру лошади вместе с черепом вешали на высокий шест. Остатки сваренной туши и другую пищу относили в селение» [Федорова 2017: 37]. Животное привязывали к шесту, за ним смотрели двое мужчин, третий бил топором по лбу (обряды манси и коми-пермяков здесь также схожи). В большой Коче не смогли объяснить причину замену топора ножом на некоторое время. Истинное значение ритуала для них утеряно. На протяжении нескольких столетий нюансы обряда сохранились, при этом традиция имеет значительное сходство с мансийским аналогом, тем самым указывая, на устойчивость мировоззрения местного населения.
Заключение
В эпоху ВПН аборигенные социумы Волго-Камья не были этнически однородны. Археологические материалы демонстрируют наличие особых типов погребальной обрядности на одной территории с включением иноэтнических компонентов, что подтверждает присутствие дихотомических космогонических представлений у представителей автохтонного населения. После вторжений групп кочевников в Волго-Камье у коренного населения, несущего пласт устоявшейся культуры с угорской составляющей, фиксируется множество схождений по обрядности, топонимике. При прошествии определенного временного интервала после прихода людей извне происходит восстановление прежней обрядности, либо незначительное его изменение.
Список литературы
1. Бахрушин С. В. Остяцкие и вогульские княжества в XVI-XVII вв. // Научные труды. Т. III. М. : АН СССР, 1955. С. 86-152.
2. Бейсенов А. З. Исследование сакских курганов в урочище Каспан в Жетысу // Теория и практика археологических исследований. 2018. № 3 (23). С. 138-162.
3. Белавин А. М., Крыласова Н. Б. Проблема периодизации средневековых археологических культур Пермского Предуралья // Вестник ПГНИУ. 2016. № 1 (32). С. 28-41.
4. Вереш П. Этиологический миф обских угров: происхождение фратриальной организации и модель мира // Труды карельского НЦ РАН. 2014. № 3. С. 43-52.
5. Гемуев И. Н. Народ манси: воплощение мифа. URL: https://studylib.ru/doc/3851849/narod-mansi.-voploshhenie-mifa (дата обращения: 30.11.2023).
6. Генинг В. Ф. Позднеломоватовские могильники в Коми-Пермяцком округе // Вопросы археологии Урала. 1970. Вып. 9: Памятники ломоватовской культуры. С. 30-56.
7. Глинских Г. В., Матвеев А. К. Материалы по мансийской топонимике // Вопросы ономастики. 1975. № 10. С. 5-63.
8. Голева Т. Г. Мифологические персонажи в системе мировоззрения коми-пермяков : дис. ... канд. ист. наук. Екатеринбург, 2008. 217 с.
9. Дмитриева Т. Н. О неоднозначности понятия «жертвоприношение» // Жертвоприношение в архаике: атрибуция, назначение, цель. Вып. V. СПб. : МАЭ РАН, 2012. С. 33-43.
10. Заветный клад. Избранная коми-пермяцкая народная проза и поэзия. (Перевод на русск. яз. и сост. - В. В. Климов). Кудымкар : Коми-Пермяцкое книжное издательство, 1997. 392 с.
11. Исхор. Мансийско-русский словарь. URL: https://dict.fu-lab.ru/term?tid=239354 (дата обращения: 14.04.2024).
12. Карьялайнен К. Ф. Религия югорских народов. Т. 2. Томск : Изд-во «Томский университет», 1995. 264 с.
13. Клепиков В. М. Сарматские погребения могильника Ковалевка: чужие среди своих? // Вестник ВолГУ. 2019. Т. 24. № 1. С. 35-46.
14. Коренюк С. Н., Мельничук А. Ф., Черных Е. М. Человеческие жертвоприношения на ананьинских поселениях нижнего и среднего Прикамья (конец VI - III вв. до н. э.) // Археология евразийских степей. 2017. С. 143-164.
15. Коробкова Е. А. Погребальный обряд позднесарматского времени Жутовского курганного могильника // Вестник Волгоградского государственного университета. 2012. № 2 (22). С. 14-17.
16. Королева С. Ю. «В голбче-то у нас могильник»: детские захоронения вне общего кладбища в XX веке (практики и нарративы Северного Прикамья) // Традиционная культура. 2018. Т. 19, № 3. С.138-149.
17. Королева С. Ю. Чудь с русскими именами: кого и как поминают на чудских могильниках? (материалы Верхнего Прикамья) // Социо- и психолингвистические исследования. 2014. № 2. С.156-170
18. Корчагин П. А., Шабурова Е. В. Вехи крещения и христианизации Перми Великой XV -начале XVIII в.: археологический и искусствоведческий аспекты // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. 2009. № 6. С. 190-197.
19. Корчагин П. А. Новые «старые» материалы Искорского городища-святилища из раскопок 2008 г. // Труды КАЭЭ. 2008. № 5. С. 168-173.
20. Кошелюк Н. А. Графико-фонетические особенности первых памятников на мансийском языке сер. XVIII - нач. XX вв. М., 2022. 200 с.
21. Кривощекова-Гантман А. С. Географические названия Верхнего Прикамья. С кратким топонимическим словарем. Пермь : Кн. изд-во, 1983. 175 с.
22. Ламин В. А. Кулайская культура. "Историческая энциклопедия Сибири", 2009. URL: https://web.archive .org/web/20151222145306/http://irkipedia.ru/content/kulayskaya_kultura_istoricheskaya_ enciklopediya_sibiri_2009 (дата обращения: 09.04.2024).
23. Лепехин И. И. Продолжение дневных записок путешествия Ивана Лепехина... по разным провинциям Росс. Гос-ва в 1771 году. Ч. 3. СПб, 1780. 202 с.
24. Марсадолов Л. С. Большой Салбыкский курган в Сибири // Archaeoastronomy and Ancient Technologies. 2014. № 2(2). С. 59-65.
25. Мельничук А. Ф., Корчагин П. А. Новейшее изучение древнего Искора // Чердынский край: прошлое и настоящее : Материалы научных конференций. Чердынский музей. Чердынь : ИПК «Соликамск», 2003. 128 с.
26. Налимов В. П. Очерки по этнографии финно-угорских народов. Серия "Новые источники". Ижевск-Сыктывкар : Удмуртский институт истории, языка и литературы. Уральское отделение РАН, 2010. 336 с.
27. Оборин В. А. Раскопки Искорского городища и святилища // Археологические открытия 1980 года. М. : Наука, 1980. С. 6-10.
28. Овчинникова Б. Б. Искер - Кучумово городище (археологические исследования 1968 года) // Поволжская археология. 2014. № 1 (7). С. 166-193.
29. Пантюхин Д. А. Коми-пермяцкий праздник Проллавер с обрядом Быкобой // Этнографическое обозрение. 2012. № 1. С. 85-101.
30. Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. Астрель : АСТ: Транзиткнига, 2005. 463 с.
31. Попов К. А. Зыряне и зырянский край // Известия Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. 1874. T. XIII. Вып. 2. 59 с.
32. Ромбандеева Е. И. История народа манси (вогулов) и его духовная культура (по данным фольклора и обрядов). Сургут : АИИК «Северный дом» и Северо-Сибирское региональное книжное издательство,1993. 208 c.
33. Рымарева Е. Н. Мифологема о сыне Бога в контексте обско-угорской литературной традиции // Наука о человеке: гуманитарные исследования. 2020. № Т. 14. № 2. С. 18-22.
34. Сизова М. Тайны древнего Искора. Штурм Перми Великой и кладбище убитых младенцев // URL: https://perm.aif.ru/society/details/tayny_drevnego_iskora_shturm_permi_velikoy_i_kladbishche_ubityh_mladencev (дата обращения: 14.04.2024).
35. Федорова Е. Г. Погребальный культ северных манси в этноисторическом аспекте // От бытия к инобытию. Фольклор и погребальный ритуал в традиционных культурах Сибири и Америки. СПб. : МАЭ РАН, 2010. С. 209-238.
36. Федорова Е. Г. Жертвоприношения у северных манси: о роли жреца, шамана, «знающего» // Актуальные проблемы изучения архаики : материалы теоретического семинара «Теория и методология архаики» 1996-2012 гг. СПб. : МАЭ РАН, 2012. С. 402-416.
37. Федорова Е. Г. Лошадь в истории, культуре и мировоззрении обских угров. Томск, Ханты-Мансийск : Изд-во ТГУ, 2017. 39 с.
38. Чугаева С. В. Традиционный погребально-поминальный обряд коми-пермяков: конец XIX-XX вв. : дис. канд. ист. наук. М., 2011. 200 с.
39. Шнирельман В. А. Этничность в археологии - реальность или фантом? // Этничность в археологии или археология этничности? : Материалы Круглого стола. Челябинск: ЦИКР Рифей, 2013. С.50-74.
References
1. Bakhrushin S. V. Ostyatskie i vogul'skie knyazhestva v XVI-XVII vv. [Ostyak and Vogul principalities in the 16th- 17th centuries]. Nauchnye trudy [Scientific works]. Vol. III, Moscow, AN SSSR , 1955, pp. 86-152. (In Russ.).
2. Beysenov A. Z. Issledovanie sakskikh kurganov v urochishche Kaspan v Zhetysu [Research of Saka burial mounds in the Kaspan tract in Zhetysu]. Teoriya i praktika arkheologicheskikh issledovaniy [Theory and practice of archaeological research]. 2018, no. 3 (23), pp. 138-162. (In Russ.).
3. Belavin A. M., Krylasova N. B. Problema periodizatsii srednevekovykh arkheologicheskikh kul'tur Permskogo Predural'ya [The problem of periodization of medieval archaeological cultures of the Permian Urals]. VestnikPGNIU. 2016, no. 1 (32), pp. 28-41. (In Russ.).
4. Veresh P. Etiologicheskiy mif obskikh ugrov: proiskhozhdenie fratrial'noy organizatsii i model' mira [Etiological myth of the Ob Ugrians: the origin of the phratric organization and the model of the world]. Trudy karel'skogo NTs RAN [Proceedings of the Karelian Scientific Center of the Russian Academy of Sciences]. 2014, no. 3, pp. 43-52. (In Russ.).
5. Gemuev I. N. Narod mansi: voploshchenie mifa [The Mansi People: Embodiment of a Myth]. (In Russ.). Available at: https://studylib.ru/doc/3851849/narod-mansi.-voploshhenie-mifa (accessed: 30.11.2023).
6. Gening V. F. Pozdnelomovatovskie mogil'niki v Komi-Permyatskom okruge [Late Lomovatovskie burial grounds in the Komi-Permyak Okrug]. Voprosy arkheologii Urala [Questions of Ural archeology]. 1970, iss. 9, pp. 30-56. (In Russ.).
7. Glinskikh G. V., Matveev A. K. Materialy po mansiyskoy toponimike [Materials on Mansi toponymy]. Voprosy onomastiki. 1975, no. 10, pp. 5-63. (In Russ.).
8. Goleva T. G. Mifologicheskie personazhi v sisteme mirovozzreniya komi-permyakov [Mythological characters in the worldview of the Komi-Permyaks]. PhD thesis. Ekaterinburg, 2008. 217 p. (In Russ.).
9. Dmitrieva T. N. O neodnoznachnosti ponyatiya «zhertvoprinoshenie» [On the ambiguity of the concept of "sacrifice"]. Zhertvoprinoshenie v arkhaike: atributsiya, naznachenie, tsel' [Sacrifice in the Archaic: Attribution, Purpose, Objective]. Iss. V. Saint Petersburg, MAE RAN, 2012, pp. 33-43. (In Russ.).
10. Zavetnyy klad. Izbrannaya komi-permyatskaya narodnaya proza i poeziya [The treasured treasure. Selected Komi-Permyak folk prose and poetry]. Kudymkar, Komi-Permyatskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1997, 392 p. (In Russ.).
11. Iskhor. Mansiysko-russkiy slovar' [Iskhor. Mansi-Russian dictionary]. (In Russ.). Available at: https://dict.fu-lab.ru/term?tid=239354 (accessed: 14.04.2024).
12. Kar'yalaynen K. F. Religiya yugorskikh narodov [Religion of the Yugra peoples]. Vol. 2, Tomsk, Izd-vo «Tomskiy universitet», 1995, 264 p. (In Russ.).
13. Klepikov V. M. Sarmatskie pogrebeniya mogil'nika Kovalevka: chuzhie sredi svoikh? [Sarmatian burials of the Kovalevka cemetery: strangers among their own?]. Vestnik VolGU [Herald of Volga]. 2019, vol. 24, no. 1, pp. 35-46. (In Russ.).
14. Korenyuk S. N., Mel'nichuk A. F., Chernykh E. M. Chelovecheskie zhertvoprinosheniya na anan'inskikh poseleniyakh nizhnego i srednego Prikam'ya (konets VI - III vv. do n. e.) [Human sacrifices at the Ananyino settlements of the lower and middle Kama region (late 6th - 3rd centuries BC)]. Arkheologiya evraziyskikh stepey [Archaeology of the Eurasian Steppes]. 2017, pp. 143-164. (In Russ.).
15. Korobkova E. A. Pogrebal'nyy obryad pozdnesarmatskogo vremeni Zhutovskogo kurgannogo mogil'nika [Funeral rite of the late Sarmatian period of the Zhutovsky burial mound]. Vestnik Volgogradskogo gosudarstvennogo universiteta [Bulletin of Volgograd State University]. 2012, no. 2 (22), pp. 14-17. (In Russ.).
16. Koroleva S. Yu. "V golbche-to u nas mogil'nik": detskie zakhoroneniya vne obshchego kladbishcha v XX veke (praktiki i narrativy Severnogo Prikam'ya) ["We have a burial ground in Golbche": children's burials outside the common cemetery in the 20th century (practices and narratives of the Northern Kama region)]. Traditsionnaya kul'tura [Traditional culture]. 2018, vol. 19, no. 3, pp. 138-149. (In Russ.).
17. Koroleva S. Yu. Chud' s russkimi imenami: kogo i kak pominayut na chudskikh mogil'nikakh? (materialy Verkhnego Prikam'ya) [Chud with Russian names: who and how is commemorated at Chud burial grounds? (materials from the Upper Kama region)]. Sotsio- i psikholingvisticheskie issledovaniya [Socio-and psycholinguistic research]. 2014, no. 2, pp. 156-170. (In Russ.).
18. Korchagin P. A., Shaburova E. V. Vekhi kreshcheniya i khristianizatsii Permi Velikoy XV -nachale XVIII v.: arkheologicheskiy i iskusstvovedcheskiy aspekty [Milestones of baptism and Christianization of Perm the Great in the 15th - early 18th centuries: archaeological and art history aspects]. Trudy Kamskoy arkheologo-etnograficheskoy ekspeditsii [Works of the Kama Archaeological and Ethnographic Expedition]. 2009, no. 6, pp. 190-197. (In Russ.).
19. Korchagin P. A. Novye «starye» materialy Iskorskogo gorodishcha-svyatilishcha iz raskopok 2008 g. [New "old" materials from the Iskor settlement-sanctuary from excavations in 2008]. Trudy KAEE [Works of KAEE]. 2008, no. 5, pp. 168-173. (In Russ.).
20. Koshelyuk N. A. Grafiko-foneticheskie osobennosti pervykh pamyatnikov na mansiyskom yazyke ser. XVIII - nach. XX vv. [Graphic and phonetic features of the first monuments in the Mansi language of the mid-18th - early 20th centuries]. Moscow, 2022, 200 p. (In Russ.).
21. Krivoshchekova-Gantman A. S. Geograficheskie nazvaniya Verkhnego Prikam'ya. S kratkim toponimicheskim slovarem [Geographical names of the Upper Kama region. With a brief toponymic dictionary]. Perm, Kn. izd-vo, 1983, 175 p. (In Russ.).
22. Lamin V. A. Kulayskaya kul'tura. "Istoricheskaya entsiklopediya Sibiri" [Kulai culture. "Historical Encyclopedia of Siberia"]. 2009. (In Russ.). Available at: https://web.archive.org/web/20151222145306/http://irkipedia.ru/content/kulayskaya_kultura_istoricheskaya_ enciklopediya_sibiri_2009 (accessed: 09.04.2024).
23. Lepekhin I. I. Prodolzhenie dnevnykh zapisok puteshestviya Ivana Lepekhina... po raznym provintsiyam Ross. Gos-va v 1771 godu [Continuation of the daily notes of Ivan Lepekhin's journey... through various provinces of the Russian State in 1771]. Part. 3. Saint Petersburg, 1780, 202 p. (In Russ.).
24. Marsadolov L. S. Bol'shoy Salbykskiy kurgan v Sibiri [The Great Salbyk Kurgan in Siberia]. Archaeoastronomy and Ancient Technologies [Archaeoastronomy and Ancient Technologies]. 2014, no. 2(2), pp. 59-65. (In Russ.).
25. Mel'nichuk A. F., Korchagin P. A. Noveyshee izuchenie drevnego Iskora [The latest study of ancient Iscor]. Cherdynskiy kray: proshloe i nastoyashchee [Cherdynskiy kray: proshloe i nastoyashchee]. Cherdyn, IPK «Solikamsk», 2003, 128 p. (In Russ.).
26. Nalimov V. P. Ocherki po etnografii finno-ugorskikh narodov. Seriya "Novye istochniki" [Essays on the ethnography of the Finno-Ugric peoples. Series "New sources"]. Izhevsk-Syktyvkar, Udmurtskiy institut istorii, yazyka i literatury. Ural'skoe otdelenie RAN, 2010, 336 p. (In Russ.).
27. Oborin V. A. Raskopki Iskorskogo gorodishcha i svyatilishcha [Excavations of the Iskor settlement and sanctuary]. Arkheologicheskie otkrytiya 1980 goda [Archaeological discoveries of 1980]. Moscow, Nauka, 1980, pp. 6-10. (In Russ.).
28. Ovchinnikova B. B. Isker - Kuchumovo gorodishche (arkheologicheskie issledovaniya 1968 goda) [Isker - Kuchumovo settlement (archaeological research of 1968)]. Povolzhskaya arkheologiya [Povolzhskaya arkheologiya]. 2014, no. 1 (7), pp. 166-193. (In Russ.).
29. Pantyukhin D. A. Komi-permyatskiy prazdnik Prollaver s obryadom Bykobo [Komi-Permyak holiday Prollaver with the ritual of Bull-slayer]. Etnograficheskoe obozrenie [Etnograficheskoe obozrenie]. 2012, no. 1, pp. 85-101. (In Russ.).
30. Petrukhin V. Ya. Mify finno-ugrov [Myths of the Finno-Ugrics]. Astrel, AST, Tranzitkniga, 2005, 463 p. (In Russ.).
31. Popov K. A. Zyryane i zyryanskiy kray [Zyryans and the Zyryan region]. Izvestiya Imperatorskogo obshchestva lyubiteley estestvoznaniya, antropologii i etnografii [News of the Imperial Society of Lovers of Natural Science, Anthropology and Ethnography]. 1874, vol. XIII, iss. 2, 59 p. (In Russ.).
32. Rombandeeva E. I. Istoriya naroda mansi (vogulov) i ego dukhovnaya kul'tura (po dannym fol'klora i obryadov) [History of the Mansi (Vogul) people and their spiritual culture (based on folklore and rituals)]. Surgut, AIIK "Severnyy dom" i Severo-Sibirskoe regional'noe knizhnoe izdatel'stvo,1993, 208 p. (In Russ.).
33. Rymareva E. N. Mifologema o syne Boga v kontekste obsko-ugorskoy literaturnoy traditsii [The mythologem about the son of God in the context of the Ob-Ugric literary tradition]. Nauka o cheloveke: gumanitarnye issledovaniya [Science of Man: Humanitarian Studies]. 2020, vol. 14, no. 2, pp. 18-22. (In Russ.).
34. Sizova M. Tayny drevnego Iskora. Shturm Permi Velikoy i kladbishche ubitykh mladentsev [Secrets of Ancient Iskor. The Storming of Perm the Great and the Cemetery of Murdered Babies]. (In Russ.). Available at:
https://perm.aif.ru/society/details/tayny_drevnego_iskora_shturm_permi_velikoy_i_kladbishche_ubityh_mla dencev (accessed: 14.04.2024).
35. Fedorova E. G. Pogrebal'nyy kul't severnykh mansi v etnoistoricheskom aspekte [Погребальный культ северных манси в этноисторическом аспекте]. Ot bytiya k inobytiyu. Fol'klor ipogrebal'nyy ritual v traditsionnykh kul'turakh Sibiri i Ameriki [From Being to Other Being. Folklore and Funeral Ritual in Traditional Cultures of Siberia and America]. Saint Petersburg, MAE RAN, 2010, pp. 209-238. (In Russ.).
36. Fedorova E. G. Zhertvoprinosheniya u severnykh mansi: o roli zhretsa, shamana, "znayushchego" [Sacrifices among the Northern Mansi: about the role of the priest, shaman, "the knower"]. Aktual'nye problemy izucheniya arkhaiki [Current issues in the study of archaism]. Saint Petersburg, MAE RAN, 2012, pp. 402-416. (In Russ.).
37. Fedorova E. G. Loshad' v istorii, kul'ture i mirovozzrenii obskikh ugrov. Tomsk, Khanty-Mansiysk : Izd-vo TGU, 2017. 39 p. (In Russ.).
38. Chugaeva S. V. Traditsionnyy pogrebal'no-pominal'nyy obryad komi-permyakov: konets XIX-XX vv. [Horse in the history, culture and worldview of the Ob Ugrians]. PhD thesis. Moscow, 2011, 200 p. (In Russ.).
39. Shnirel'man V. A. Etnichnost' v arkheologii - real'nost' ili fantom? [Shnirelman V.A. Ethnicity in archeology - reality or phantom?]. Etnichnost' v arkheologii ili arkheologiya etnichnosti? [Ethnicity in archaeology or archaeology of ethnicity?]. Chelyabinsk, TsIKR Rifey, 2013, pp. 50-74. (In Russ.).
Информация об авторах П. В. Хаярова - магистрант исторического факультета, Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет;
А. В. Голдобин - старший преподаватель, кафедра Отечественной и всеобщей истории, археологии, Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет.
Information about the authors P. V. Khayarova - Master's Student of the Faculty of History, Perm State Humanitarian Pedagogical University;
A. W. Goldobin - Senior Lecturer, Department of National and Universal History, Archeology, Perm State Humanitarian Pedagogical University.
Статья поступила в редакцию 20.04.2024; одобрена после рецензирования 30.04.2024; принята к публикации 10.05.2024.
The article was submitted 20.04.2024; approved after reviewing 30.04.2024; accepted for publication 10.05.2024.
