CC BY
30
Бабаев Михаил Матвеевич
доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, Российский государственный университет правосудия
Пудовочкин Юрий Евгеньевич
доктор юридических наук, профессор, Российский государственный университет правосудия
(тел.: +74953325192)
Уголовное наказание как отражение культурных установок общества
Рассматриваются вопросы культурной обусловленности уголовного наказания, его взаимосвязи с иными проявлениями культуры. Отмечается, что как явление культуры уголовное наказание есть социальный кострукт, формирующийся в процессе сложного взаимодействия множества факторов, образующих в своем системном единстве культурную среду.
Ключевые слова: культура, культурные установки, законодательство, преступление, уголовное наказание.
M.M. Babaev, Doctor of Law, Professor, Honored Scientist of the Russian Federation, Russian State University of Justice;
Yu.E. Pudovochkin, Doctor of Law, Professor, Russian State University of Justice; tel.: +74953325192.
Criminal punishment as a reflection of cultural attitudes of the society
The authors consider issues of cultural conditionality of criminal punishment and its relationship to other manifestations of culture. It is noted that criminal punishment as the cultural phenomenon is a social construct, which is formed during the complex interaction of many factors, forming cultural environment in its systemic unity.
Key words: culture, cultural attitudes, legislation, crime, criminal penalties.
Когда говорят о культуре, то зачастую имеют в виду, во-первых, культуру как определенную целостность, во-вторых, культуру как исключительно высокие позитивные образцы мышления и поведения и, в-третьих, образцы, которые являются общепризнанными. Отсюда - линейные рассуждения о том, что культура является неким внешним фактором по отношению к преступности, праву и наказанию, что преступность противостоит культуре, что посредством культуры можно преодолеть или минимизировать преступность, что наказание способствует поддержанию общепризнанных стандартов поведения и защите общезначимых ценностей. Все это одновременно и правильно, и ошибочно.
Прежде всего, надо признать вслед за культурологами, что как самостоятельного явления культуры не существует. Культура есть условное обозначение некоторой совокупности форм человеческой жизнедеятельности и продуктов этой жизнедеятельности (материальных, интеллектуальных, образных и пр.) [1, с. 128]. В этом отношении и уголовное наказа-
ние, и уголовное право в целом - это не внешний по отношению к культуре элемент бытия, а непосредственное проявление культуры, одна из форм ее выражения, элемент культуры. Учитывая их системное единство, следует отметить, что культурная обусловленность уголовного наказания есть отражение взаимной связи наказания с иными проявлениями культуры (духовными ценностями, экономикой, политической системой и пр.). Связь эта предполагает, что наказание по определению не может быть в данный конкретный момент времени иным, нежели оно есть на самом деле, оно всегда культурно обусловлено. Невозможно представить себе ситуацию, при которой высокий уровень развития одних культурных ценностей и практик будет сопровождаться низким уровнем качества и эффективности уголовного наказания. Последнее всегда коррелирует с иными культурными феноменами и адекватно им. В силу этого любой упрек в адрес системы наказаний одновременно есть упрек уголовно-правовой и пенитенциарной наукам, упрек системе законотворчества и правоприменения,
11
упрек всем иным элементам социальной организации общества.
Далее. Принимая во внимание, что культура, по большому счету, есть все, что не есть природа, надо признать, что ее компоненты и формы не могут быть исключительно положительными и прогрессивными. Культура, будучи категорией целостной, по своему содержанию представляет собой своего рода единство противоположностей. Это качество проявляется, в частности, в том, что в ней соединяется, казалось бы, несоединимое. В ее рамках «на равных» выступают, сосуществуют по сути далекие друг от друга и подчас даже взаимоисключающие явления. Среди них наука и религия, философия и искусство, достижения интеллекта и мистика, массовые коммуникации и творческая интуиция, великие открытия и плоды «затмения разума», явления, относящиеся к разным историческим эпохам, различным этническим или национальным традициям, нередко антагонистическим по отношению друг к другу. Очень живо и точно выразил эту мысль Я.И. Гилинский: «Культура не только "позитивные", одобряемые способы деятельности, но и "негативные", порицаемые, "образцы культуры" не только со знаком "+", но и со знаком "-". В культуру входят способы научного, технического, художественного творчества, но также и способы взлома квартиры... нормы христианской морали, но также и нормы воровской культуры, лучшие образцы мирового зодчества, но также и надписи на заборах.» [2, с. 46-47]. О том же предупреждает А.Я. Флиер: «Никогда не стоит забывать о том, что культура содержит в себе многие потенции с примерно равной вероятностью их реализации. Она может быть основанием как выдающихся творческих актов, так и чудовищных преступлений против человечности. Под ее воздействием можно писать симфонии для "своих" и открывать концлагеря для "чужих"» [3, с. 14-15]. Образно говоря, на палитре культуры есть множество красок всех оттенков цвета - от белого (высокое) до черного (низкое).
Вопрос же о том, что такое высокое и что такое низкое в культуре и чем одно отличается от другого, должен разрешаться и разрешается посредством системы оценок и ценностей, процесс формирования и применения которой составляет суть аксиологической доктрины культуры. В ее рамках надежно доказано, что свойство быть ценностью существует не само по себе, не как некая абстракция, раз и навсегда определенная данность. Оно обнаруживает себя в той или иной, большей или меньшей
мере в зависимости от характера, содержания потребностей, желаний, интересов, которые, как известно, далеко не всегда одинаковы у разных людей, групп, обществ. Критерии, лежащие в основе оценки полезного или вредного потенциала духовных конструктов, степени их важности, значимости для достижения целей, возможностей жизнеобеспечения субъектов социальной практики (акторов), всегда субъективны, личностны, мотивированы собственным опытом.
С этой точки зрения на уголовное наказание нельзя смотреть только и исключительно как на высокий культурный образец, прогрессивное средство поддержки и защиты прогрессивных ценностей. В нем отражаются не только лучшие стандарты и представления «передовых слоев» о борьбе с преступностью, но и все иные, в том числе и продиктованные самой преступностью, взгляды и установки. Да и само наказание не может рассматриваться как безусловная ценность. Еще П.А. Сорокин писал, что преступление и наказание по своему материальному содержанию абсолютно одинаковы и эквивалентны: точно так же всякое преступление есть наказание того, против кого направлено преступление, и, наоборот, всякое наказание по своему материальному характеру есть преступление по отношению к преступнику. Различие между преступлением и наказанием, указывал автор, заключается не в содержании этих актов, а исключительно в том, что преступление есть причина, а наказание - следствие: основным различием между преступлением и наказанием остается лишь временная последовательность [4, с. 208, 209]. В наши дни оригинальную интерпретацию этой мысли предложил Р.А. Ромашов, рассматривая право и преступность, преступление и наказание с позиций учения теоретической физики о частицах и античастицах [5].
И, наконец, третий момент. Когда мы говорим о влиянии культуры общества на формирование особенностей системы уголовных наказаний как целостности и отдельных видов наказания, мы, конечно, понимаем, что речь идет об отражении в них некоей «усредненной культуры», «усредненного» правосознания и правопонимания, отраженных в «усредненном» общественном мнении. Мы говорим: в уголовном наказании находят отражение социокультурный статус общества, господствующие в нем мировоззренческие взгляды, нравственные позиции по поводу того, что есть добро и зло, каковы в этом обществе обычаи и традиции и т.д. Но совершенно очевидно, что
12
такая общая характеристика дает лишь весьма приблизительное, усредненное представление о феноменах, лежащих в основе совершенно конкретных и при этом поразительно разнообразных норм-регуляторов поведения людей: от оскорбления чести до терроризма. Дело в том (и это уже из разряда плоских истин), что в реальной жизни подобных «усредненных» субстанций не существует. За малым исключением не существует общих, единых для всего социума культурных ценностей и норм, обычаев и традиций, моральных постулатов, стандартов поведения и т.д. В своей реальной жизни феномен, о котором идет речь, распадается на множество больших и малых воплощений в соответствии с демографическими, территориальными, этническими, религиозными, формально- и неформально-групповыми и иными особенностями культуры. Наряду с картиной мира социума в целом, т.е. совокупностью представлений, которыми обладает большинство членов общества, существуют соотносящиеся с ней как часть с целым картины мира отдельных сообществ (национальных, религиозных и др.), социальных групп (возрастных, профессиональных и др.) и, наконец, индивидуальные картины мира. «Люди разных культур» внутри одного общества (которое в действительности только на первый взгляд и то лишь в условном смысле может быть признано единым), люди с различными, подчас противоположными системами ценностей, с различным, нередко принципиально разным менталитетом - это неизбежное явление, совершенно нормальное, естественное положение дел. В каждый момент времени в каждом обществе реально присутствуют и проявляют себя образцы и носители культуры высокого и низкого; прошлого, настоящего и будущего; центра и периферии и т.д. В этом отношении можно, пожалуй, смело говорить о том, что культуры «вообще» не существует. Во-первых, общество продуцирует совершенно разные, порой диаметрально противоположные культурные нормы и практики; а во-вторых, сам человек может в достаточной степени свободно определять свои культурные предпочтения и также свободно их менять.
В связи с этим как не вспомнить ценные замечания П.А. Сорокина, который еще в начале прошлого века указывал:
нельзя считать преступлением отклонение от «среднего уровня и шаблонов поведения общества», поскольку при таком взгляде не будет разницы между собственно преступником и лицом, «опередившим» этот средний уровень;
нельзя считать, что наказание преступления защищает все общество; юридическая защита путем наказаний не равнозначна защите всего общества, а представляет только защиту его привилегированной части, защиту, которая для других элементов общества сплошь и рядом является преступлением, насилием и, если угодно, преступлением;
представляет недоразумение положение , будто преступление всегда нарушает социальные интересы, что оно оскорбляет сознание всего общества, поскольку шаблоны поведения преступника есть также продукт социальных отношений, а преступник составляет часть общества; преступление, таким образом, оскорбляет уже сознание не всего общества, а только его части, исключая всех тех, кто имеет шаблоны, тождественные с шаблонами преступника, которые, в свою очередь, часто оскорбляются наказанием и для которых само наказание превращается в преступление [4, с. 143, 147, 210].
Изложенные (возможно, излишне подробно) тезисы о неоднородности и неоднозначности культуры в преломлении сквозь призму уголовного наказания позволяют представить особый взгляд на этот уголовно-правовой феномен, учитывающий особенности механизма отражения в нем культурных ценностей и предпочтений общества.
Как явление культуры уголовное наказание в той же мере, как и преступление, есть социальный конструкт. И в качестве такового оно формируется в процессе сложного взаимодействия множества факторов, образующих в своем системном единстве культурную среду.
Исследуя социально-культурные истоки уголовного наказания, принимая во внимание устоявшуюся в демократических обществах процедуру принятия и применения уголовных законов, представим процесс его формирования как своего рода социокультурную пирамиду. Следует отметить, что, обращаясь к образу пирамиды, в нашем случае не следует представлять ее как конструкцию, гармоничную в той же мере внутренне, сколь и внешне. Можно одновременно использовать (если не бояться «красивостей») и другой образ: это котел, в котором кипят большие и малые противоречия, чаще всего скрытые, но подчас вырывающиеся наружу в форме общественных волнений, публичного выражения недовольства граждан теми или иными законодательными решениями или практикой их применения. Однако если говорить о пирамиде, то ее вершина -Президент, как гарант Конституции страны и
13
лицо, наделенное в законотворческом процессе правом промульгировать закон и накладывать на него вето. Ниже - законодательный корпус, парламент, призванный не только выражать сугубо политические взгляды населения, но и транслировать, продвигать и защищать культурные ценности самых различных слоев населения, участвующих в формировании законодательного собрания. В основании же пирамиды - население, граждане -носители базовых обычаев, традиций, норм поведения, оценок, представлений о справедливости, добре и зле и т.д.
Пирамида эта есть не что иное, как механизм трансляции представлений об уголовном наказании, исходящих от нижних, средних и высших ее слоев. Сама эта трансляция не может мыслиться как идеальный, линейный процесс воплощения в уголовном законе и наказании «высоких культурных идеалов». Как уже указывалось, в обществе наличествует множество культурных групп со специфическим набором ценностей, их интересы могут быть представлены в парламенте далеко не зеркально, к тому же парламентарии как особая группа обладают собственными культурными установками и имеют реальную возможность эксплуатировать в законотворческой практике культурные предпочтения практически любой группы населения, а при необходимости и одного отдельного человека.
В силу этого можно утверждать, что уголовное наказание как продукт культуры есть реализация представителями одной субкультуры (пенитенциарной) неких практик противодействия преступности, которые отобраны представителями другой субкультуры (политической элиты) и в той или иной степени соответствуют и отражают интересы населения в целом. На каждом из этих этапов (формирования представлений о наказании у населения, отражения этих представлений в уголовном законе, применения закона на практике) уголовное наказание испытывает влияние (а точнее, формируется под непосредственным влиянием) массовой и профессиональной культуры.
Признавая безусловное наличие высоких образцов в каждой из них, в рамках настоящей публикации обратим внимание лишь на те компоненты и характеристики культуры, которые дискредитируют идею уголовного наказания, наделяют практику его реализации такими свойствами, которые могут быть оценены (прежде всего, профессиональным сообществом) как негативные или нежелательные. Российское общество дает, к сожалению, немало
доказательств распространенности обычаев, традиций, стереотипов мышления и поведения самого низкого социокультурного и нравственного уровня.
Прежде всего, отметим несколько феноменов, имеющих весьма существенную социокультурную подоплеку, которые определяют современные подходы к конструированию наказания с его отчетливо выраженным репрессивным уклоном. Среди них:
высокий уровень распространения насилия и жестокости в обществе, которая является следствием укоренившихся, традиционных для российского социума стереотипов культуры (как справедливо замечает Ю.М. Антонян, применение давно и прочно укоренившихся в качестве социокультурного стереотипа насильственных способов решения больших и малых проблем стало чем-то вроде национальной традиции);
распространенные в обществе социокультурные установки, картины мира, ориентирующие на репрессию как на главный (если не единственно реальный) метод борьбы с преступностью и ее «искоренения»; «злокачественная агрессивность» (Э. Фромм) с ее вечным поиском врагов, с которыми государство должно расправляться;
существенный (глубинный) разрыв в понимании сути и реальных возможностей уголовного наказания у узкого круга профессиональных и ответственных юристов, социологов, политиков, т.е. профессионального сообщества, и остальной части населения;
сложившиеся установки представителей властной элиты, механизмы и практики принятия законотворческих решений, далекие от классических стандартов развитой демократии;
возможное, но вовсе не обязательное совпадение культурных предпочтений законодателя и основной массы населения, чьи интересы он в идеале должен выражать и защищать.
Перечень этот можно продолжать, однако и сказанного, видимо, достаточно, чтобы напомнить очевидное: разные люди, разные социальные группы выступают носителями разной культуры, определяющей их далеко не единодушные взгляды на преступность, преступников и на то, каким должно быть уголовное наказание. Отсюда и пестрота сигналов на эту тему, идущих от них, - выступлений, письменных предложений, высказываний в ходе социологических опросов и т.п., которые поступают в органы власти и к законодателю. Можно выбирать любой из этих сигналов (множества общественных мнений), и избранная санкция будет
14
считаться «культурно обоснованной реакцией на преступление». Остается в тени только «маленький» вопрос: какая из культур легла в основу выбора?
Наличествующий социокультурный фон создает весьма специфическую ситуацию, в которой главный формальный творец уголовного наказания - законодатель, обладая собственной картиной мира и собственными представлениями о возможностях и целях использования уголовного наказания, причем не обязательно совпадающими с профессиональными представлениями юристов и обыденными представлениями граждан, должен транслировать в рамках формального соблюдения демократических процедур культурные представления всех (или, по меньшей мере, большинства) граждан в целях защиты общих интересов.
Такое положение дел не является ни хорошим, ни плохим. Это данность, с необходимостью возникающая из наложения демократических механизмов принятия властных решений на реальную картину культурных различий социума.
В подобной ситуации большое (если не решающее) значение приобретают культура, правосознание и правопонимание самого законодателя и правоприменителя. Для того чтобы система уголовных наказаний в целом и каждое конкретное назначаемое судом наказание выстраивались на началах нравственности, справедливости, общей, правовой и профессиональной культуры, уважения к лучшим традициям народов, населяющих нашу страну, соблюдения конституционных прав граждан, -для того, чтобы было так, надо, чтобы такими же личными свойствами (достоинствами) отличались те, кому дано высокое право (на кого возложена высокая ответственность) формировать и реализовывать российскую уголовную политику, в частности ее пенологическую составляющую. В первую очередь имеются в виду законодатели и судьи. Законы, которыми пополняется Уголовный кодекс, меры наказания, назначаемые судьями, - это не только своего рода их визитная карточка, но и достаточно полная служебная и человеческая характеристика. Sapienti sat!
Депутатский корпус призван воспринимать, фильтровать, перерабатывать и ретранслировать те сигналы, мысли и желания, которые возникают у граждан страны (их различных по численности, но равновеликих по силе общественного воздействия и значению групп). Его задача - соотнести желания отдельных
социальных групп с общими потребностями, с возможностями уголовного наказания, с собственными представлениями об уголовном праве, с основными принципами уголовного права, с Конституцией страны, с ее международными обязательствами и сформулировать запрет, который не только бы всех устроил, но и оказался бы всем полезным. Сепарация потока сигналов, идущих от общества, избирательность, в принципе, процесс естественный и необходимый. Концептуальной важности вопрос здесь - социокультурный и нравственный критерии (оставляем в стороне все другие) выбора, содержание и сила давления политических предпочтений, доминирующих при отборе и принятии «в работу» либо одних, либо других сигналов (вызовов, запросов на криминализацию и пенализацию).
В отличие от законодателя, судья, напротив, должен быть в идеале изолирован от всего этого потока сигналов и воспринимать только один, а именно тот, что исходит из закона, с тем, чтобы в абсолютной тишине зала суда голос этого закона звучал и громче, и убедительней. Но в этой тишине уже культура самого судьи придает закону соответствующие ноты звучания. Общая и профессиональная культура, высокий уровень нравственности лиц, принадлежащих к судейскому корпусу, их идеи и эмоции, представления и убеждения, формирующие отношение к праву, - одним словом, все то, что должно лежать в основе правосознания и правовой культуры судьи, в последнее время в силу многих обстоятельств приобрело особенно важное значение. Из этих обстоятельств в данном случае выделим одно, связанное с тем, что изменения, внесенные в уголовное законодательство в течение недавних лет, принципиально расширили круг правомочий судьи по назначению наказания. В определенном смысле сегодня при выборе наказания виновному судейское правосознание подчас весомо не меньше, чем указание закона. Феномен не новый, просто по мере трансформации законодательства вырастает его роль. Уже достаточно давно А.С. Горелик писал: «Многолетний опыт показывает, что законодательные предписания, касающиеся назначения наказания, противоречащие правосознанию значительного числа судей, не будут ими фактически применяться. Примером могут служить чрезвычайно жесткие санкции за взяточничество по ст. 173 УК РСФСР -реакцией на них стало массовое назначение наказания ниже низшего предела» [7, с. 279].
15
Итак, жизнь добавляет аргументов в пользу тезиса о том, что ключевые социокультурные компоненты правосознания играют на поле уголовного права значимую роль.
О том, каковы на самом деле социокультурные предпочтения отечественного законодателя, убедительно свидетельствуют текущая практика законотворчества и те проекты, которыми депутатский корпус щедро одаривает свой электорат. Опуская проекты, в которых предлагается усилить ответственность за все, что уже есть в уголовном законе, среди наиболее ярких, интересных и опасных одновременно назовем законопроект № 1111185-6, внесенный депутатом О.Л. Михеевым, который предлагает установить наказание за дискредитацию Российской Федерации, т.е. распространение заведомо ложных, неточных или искаженных сведений о политическом, экономическом, социальном , военном или международном положении Российской Федерации, правовом положении граждан в Российской Федерации, дискредитирующих Российскую Федерацию или ее органы власти. Упомянем также предложенный Законодательным собранием Ленинградской области проект статьи об административной ответственности за злонамеренные действия по искажению внешнего вида неофициального символа страны (например, плакат «Родина-мать зовет», танк Т-34 и др.) с целью унижения его национальной или исторической значимости для российского народа и Российского государства. Можно обратиться к инициативам законодателей в иных областях -от создания единого учебника по истории до изъятия из Конституции положений о приоритете норм международного права над федеральными законами, от запрета на обращение долларов США в стране до наложений санкций на членов Всемирного антидопингового агентства.
Справедливости ради надо отметить, что далеко не все проекты подобного рода получают официальную поддержку и становятся законами. Срабатывают некоторые культурологические и политические барьеры. Но сам по себе факт наличия законопроектов подобного рода весьма показателен. Он свидетельствует, во-первых, о наличии в обществе запросов на соответствующие изменения и решения, а во-вторых, о том, что улавливающий аппарат законодательной власти воспринимает эти сигналы и реагирует на них, в связи с чем введение наказания за некоторые действия, обладающие сомнительной общественной опасностью, выглядит нередко как сознательная игра на низменных чувствах (инстинктах)
определенных граждан либо как сознательное использование этих чувств в провокативных целях.
Оценивать такое положение вещей можно двояко. С одной стороны, можно упрекнуть законодательный корпус в том, что его настройки «сбиты», что он улавливает далеко не самые ценные сигналы, исходящие от общества. С другой стороны, можно высказать восхищение воспринимающим аппаратом власти, способным реагировать на самые разные, исходящие от самых разных культурных слоев запросы. В этом случае если и высказывать упреки, то только по отношению к самому обществу, которое способно подобные запросы продуцировать.
В подобной ситуации в качестве очевидного рецепта спасения института уголовного наказания от деформаций (а равно и общества от последствий воплощения такого института) напрашивается реализация известного (а во многом печально известного) лозунга «Культуру - в массы!».
Но дело в том, что культура не механический рычаг, синхронно со своими движениями переключающий и деятельность законодателей и правоприменителей «с минуса на плюс», и социальные запросы населения. Повышение уровня общей, общеправовой и профессионально-правовой культуры лиц, тяготеющих к безоговорочно суровым и жестким моделям реакции на нарушения правопорядка, отнюдь не означает превращения их в столь же безоговорочных либералов и гуманистов крайнего толка. Все дело опять же в неоднородности культуры, а также в отсутствии прямой, линейной связи между культурой и наказанием. Связь эта опосредуется сугубо политическими и профессионально-юридическими элементами.
Да, Россия - страна Пушкина, Толстого, Достоевского, страна Таганцева, Кудрявцева, Жа-линского. Эти великие умы и те, кто вслед за ними предпочитает пути нравственности, справедливости, свободы, «милости к падшим», оставляют свой след в менталитете, формировании картины мира, уровне цивилизации и правовой культуры. Они - участники формирования представлений о добре и зле, о надлежащей реакции на проявления зла. Они составляют часть элиты, создающей законы. Но они же испытывают давление со стороны носителей иной психологии и иной картины мира, которые также оставляют свой след и в истории культуры, и в законотворческом процессе. Оставим эти силы без поименного указания, хотя и не упомянуть депутатов Милонова и Яровую нельзя.
16
Соотношение тех и других жизненных позиций и установок меняется в зависимости от характеристик исторических этапов развития общества, от условий, способствующих преобладанию тех или других. И от власти, позиция которой воплощается в режиме, в предпочти-
тельных методах и средствах управления страной, идеологических установках, от того, каким силам открывается сама система управления обществом, кто в первую очередь рекрутируется во власть и получает доступ к государственным рычагам и печатям.
1. Флиер А.Я. Культурология для культурологов: учеб. пособие для магистрантов, аспирантов и соискателей, а также преподавателей культурологии. 2-е изд., испр. и доп. М, 2009.
2. Гилинский Я. И. Криминология: теория, история, эмпирическая база, социальный контроль. 2-е изд. СПб., 2009.
3. Флиер А.Я. Культура как оружие массового поражения // Культурология и глобальные вызовы современности: к разработке гуманистической идеологии самосохранения человечества: сб. докл. Междунар. науч. симпозиума. СПб, 2010.
4. Сорокин П.А. Преступление и кара, подвиг и награда: социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. М., 2006.
5. Ромашов Р.А. Понимание права, преступления и наказания в контексте культурологической парадигмы современного мировосприятия // Уголовно-исполнительная система: право, экономика, управление. 2014. № 2.
6. Антонян Ю.М. Насилие. Человек. Общество. М., 2001.
7. Горелик А. С. Практика применения правил назначения наказания // Пять лет действия УК РФ: итоги и перспективы: материалы Междунар. науч.-практ. конф., сост. на юрид. фак. МГУ им. М.В. Ломоносова 3031 мая 2002 г. М., 2003.
1. Flier A.Ya. Culturology for cultural specialists: study aid for undergraduates, graduate students and applicants, as well as cultural studies lecturers. 2nd ed., rev. and augm. Moscow, 2009.
2. Gilinskiy Ya.I. Criminology: theory, history, empirical basis, the social control. 2nd ed. St. Petersburg, 2009.
3. Flier A. Ya. Culture as a weapon of mass destruction // Culturology and global modern challenges: towards a humanist ideology of self-preservation of humanity: coll. of reports of Intern. sci. symposium. St. Petersburg, 2010.
4. Sorokin P.A. Crime and punishment, feat and reward: a sociological study of the main forms of social behaviour and morality. Moscow, 2006.
5. Romashov R.A. Understanding the law, crime and punishment in the context of the modern perception of the world culturological paradigm // Penal system: law, economics, management. 2014. № 2.
6. Antonian Yu.M. Violence. Human. Society. Moscow, 2001.
7. Gorelik A.S. Practice of application of the rules of sentencing // Five years of the Criminal Code of the Russian Federation: results and prospects: proc. of Intern. sci.-pract. conf., took place at the faculty of law of the Moscow state university of M.V. Lomonosov, May 30-31, 2002. Moscow, 2003.
17
