CC BY
45УДК 342.1+348.97
шаов и.к.
учреждение шариатского суда в черкесских владениях северозападного и центрального кавказа в османский период
Ключевые слова: Османская империя, вилайет, Черкесия, шариат, мехкеме, кади, муфти, шейх-уль-ислам.
В начале XIX в. российские источники описывали шариатскую систему у черкесов как вполне сложившуюся, получившую распространение во всех княжеских владениях. В немногочисленной научной литературе, посвященной истории правовых институтов у адыгов, не проясненным остается вопрос о времени и обстоятельствах учреждения института шариатских судов, вопросах конвергенции различных систем права (мусульманского, светского законодательства Турции и России, обычного права народов Северного Кавказа). Суд кадиев имел также регуляторную, дипломатическую функцию, способствуя мирному соседству народов Северного Кавказа.
SHAOV, I.K.
ESTABLISHMENT OF THE SHARIA COURT IN THE CIRCASSIAN PRINCIPALITIES OF THE NORTH-WESTERN AND CENTRAL CAUCASUS IN THE OTTOMAN PERIOD
Keywords: the Ottoman Empire, vilayet, Circassia, §haria, Mahkeme, Kadi, Mufti, Shaykh al-Islam.
At the beginning of the XIX century Russian sources described the Sharia system among the Circassians as fully established and widespread in all principalities. In a few scientific literature devoted to the history of legal institutions among the Adyghes, the question of the time and circumstances of establishing the institute of Sharia courts, issues of convergence of various legal systems (Islamic, secular legislation of Turkey and Russia, customary law of the peoples of the North Caucasus) remains unclear. The court of kadi's also had a regulatory, diplomatic function, contributing to the peaceful neighborhood of the peoples of the North Caucasus.
В литературе, посвященной истории правовых институтов у адыгов, не проясненными остаются вопросы о времени и обстоятельствах учреждения института шариатских судов, а также о том, как данные суды взаимодействовали со сферой обычного права (так называемыми адатами, адатскими или третейскими судами), каким образом государственные институты адыгов, абазин, а также государственные учреждения Крымского ханства, Османской империи, Российской империи влияли на эволюцию форм реализации мусульманского права.
Османская империя была поделена на юридические районы - каза, каждый со своим судебным присутствием (мехкеме) и судьей (кади), в подчинении которого были наиб и другие помощники. Ортодоксальная школа права, созданная Абу Ханифой, являлась единственной официальной правовой доктриной, интерпретацией шариата. Только ханифитские кади получали назначение в мехкеме [1, р.135]. В Крымском ханстве кади и кадиаскера (войскового судью) назначал хан. Обладание собственным институтом кадиаскеров выводило татарское войско из-под непосредственной юрисдикции Стамбула. Смещены татарские кадии могли быть только в случае их «осуждения на основании святого закона» [1, р.143]. Каждый кади был наделен юридическими и административными функциями. Как судья местного мусульманского суда, он был обязан опираться на исламское религиозное право, а также на султанские рескрипты (кануны) [2, с.67]. По замечанию Е.И. Зеленева, «кади и муфтиям предписывалось учитывать их в своей юридической деятельности: "судить на основе шариата и кануна"» [3, с.236].
Поскольку мусульманское право не было неизменным кодексом, а скорее результатом изучения и обсуждения среди юристов на протяжении веков, точное решение отдельных дел не могло зависеть от простого обращения к кодексам как таковым, но судьи должны были полагаться также на изучение всей доступной юридической литературы. Правоведов, которые применяли общие принципы к конкретным делам, первоначально называли муктахитами (теми, кто «стремился» приобрести правильные юридические знания), и из их решений были разработаны различные ортодоксальные школы исламского права. Но как только последние были выработаны, это ограничило способность отдельных муктахитов или других членов улема толковать на основе их собственного изучения источников. В результате «Врата толкования были закрыты», и члены улема, желающие решать дела или толковать закон, должны были строго придерживаться в своих толкованиях той школы, к которой они принадлежали. Те улемы, которые толковали закон на основе этих направлений (мазхабов), назывались факихами, а сама наука комментариев стала известна как фикх (юриспруденция, хотя изначальное значение более широкое и включает всю соционормативную культуру мусульман) [4, с.21-22].
Во времена Османской империи наиболее выдающиеся факихи признавались муфтиями, имевшими право издавать фетвы (заключения по юридическим и иным аспектам шариата и ислама) в ответ на те вопросы, с которыми к ним обращались кадии, а также должностные или частные лица, желающие заручиться поддержкой юридической и религиозной власти. В отличие от кадиев, которые были назначены правительством, любой член улема, который имел необходимую квалификацию, мог объявить себя муфтием и практиковать это занятие, если он был признан таковым теми, кто нуждался в его наставлениях [1, р.137]. При Сулеймане I была создана организация муфтиев во главе с шейх-уль-исламом (главой ислама, верховным муфтием).
Представления об этапах и характере исламизации адыгского и абазинского населения Северо-Западного и Центрального Кавказа остаются на очевидно низком уровне. Даже в академических трудах по-прежнему встречаются идеологически окрашенные и не подтверждаемые источниками утверждения: «проводниками исламизации служили военные отряды гази, в основном из Крыма, которые нередко высаживались на Кавказе»; «поток мусульманских миссионеров». Встречаются самые грубые исторические ошибки: «Натухайский кади Мухаммед-Амин, ставший позднее наибом Шамиля на Северо-Западном Кавказе» [5, с.90-91].
Если само распространение ислама в литературе связывают с военной экспансией Османской империи и Крымского ханства, то мусульманские юридические институты возникают как-бы сами по себе, без зримого, прослеженного по источникам участия османского правительства (а также и крымского), затем существуют совершенно автономно и постепенно затухают под влиянием государственной и юридической политики Российской империи.
Перспективной в плане научного анализа обозначенной проблемы выглядит попытка проследить государственную политику Османской империи в сфере распространения юридических учреждений в период до 1829 г., когда территория Северо-Западного Кавказа досталась Российской империи по условиям Адрианопольского трактата. В этом отношении допустимо также несколько расширить рамки исследования и зайти в 30-е гг. XIX в., когда османский фактор еще существенно продолжал действовать на черкесское общество через неофициальные каналы. При определении нижней хронологической границы вполне допустимо отступать сколь угодно далеко вглубь XVIII и даже XVII веков, поскольку обнаружение данных об учреждении того или иного института исламской религии и права на территории адыгов и абазин, позволяет нам прочертить хотя бы пунктирную линию преемственности в отношении правовых практик этого населения периода последней четверти XVIII в. - 1829 г.
В 30-40-е гг. XIX в. у черкесов, согласно Кучерову, кадий именовался также эфендием [6, с. 127]. Согласно 15-му пункту «народного условия» кабардинцев 1807 г., «сильный эфенди, в мехкемэ присутствующий» обязан защищать рядовых «эфендиев-мулл, живущих в аулах» [7, с. 949]. По Кучерову, который опирался на сведения, сообщавшиеся ему самими черкесами, кади (эфенди) назначались из Турции: «Достоинство эфенди дается верховным муфти — главою магометанского духовенства, живущим в Константинополе, таким только муллам, которые сделались известными довольно твердым и подробным знанием Алкорана, непоколебимым в правилах магометанской религии, сведущим даже в политике магометанской и получившим достаточное образование в турецких училищах» [6, с.128].
Несколько сомнительно, чтобы данная практика осуществлялась непосредственно верховным муфтием Османской империи, политически очень значимой фигурой, равной по статусу великому везиру, которая находилась в сфере пристального внимания российского МИДа и правительства, очень сильно влиявших на османское правительство после 1829 г.
Информация Кучерова в этом вопросе может быть неточной и исходить не столько от самих черкесов, сколько от шаблонного представления об иерархии у мусульман. Здесь надо понимать, что кадием муллу или иного кандидата могло назначить правительство в лице ведомства кадиаскера [8, с.151; 9, с.8]. Дюк де Ришелье в 1811 г. сообщал военному министру Барклаю де Толли о прибытии в Черкесию муфтия Мехмед-Эфенди, присланного, по всей видимости, из Стамбула: «Я получил на сих днях сведение: что суда под французскими флагами взятыми нашими крейсерами в Геленчикской бухте, недалеко от Суджук Калейской крепости, доставили им (черкесам, прим. И.Ш.) свинцу 40 кантар, соли более 40 тысяч пудов, высадили Муфтия Мегмет Эфендия и чиновника турецкого Музул Имин [10, с.193, 207] (по всей видимости, искажение от мухасил эмини — чиновник ведомства по учету и сбору налогов казны, посылавшийся в провинции для сбора
налогов), который привез для народа сего 300 кес пиастров жалованья (кесе или кисе — кошелек для хранения денег, определенная денежная сумма. С конца XVII в. один кесе был равен 50,000 акче или 500 курушей -пиастров) с обнадеживанием, что Порта обещает им дать помощь в войске, оружии и артиллерийских снарядах» [11]. Можно предположить, что османская администрация в Суджук-кале, вызвала муфтия именно для того, чтобы он произвел назначения кадиев. И данный муфтий, конечно же, не являлся верховным. В 1811 г. это было не первым, а очередным мероприятием по развитию шариатской системы правосудия в черкесском вилайете.
В 1812 г. подполковник А.М. Буцковский описывал шариатскую систему у черкесов как вполне сложившуюся, получившую распространение во всех княжеских владениях. Так, о бесленеевцах он сообщает: «Они все магометане, имеют своих духовных и шариат. В видных только случаях относятся в вышеупомянутое мегкемэ, главное судилище на Кеберде пребывающее» [12, Л. 83 об.]. Кеберда или Киберда - река в районе Верхней Кубани, протекает поблизости от р. Теберды. Две мечети на Верхней Кубани при впадении в нее р. Джегуты отмечены на российской военной карте 1804 г. [13]. По всей видимости, данное мехкеме обслуживало не только кабардинцев и бесленеевцев, но и абазинское и карачаевское население Верхней Кубани.
О владении Темиргой, которое объединяло не только темиргоевцев, но и егерухаевцев, махошевцев, адамиевцев и хатукаевцев, А.М. Буцковский сообщал так: «Кемюргои все магометане, имеют свое верховное духовенство и духовные судилища» [12, л.86].
Положение дел в соседних с Темиргоем горах, где расселялись абадзехи, было существенно иным: «Они все постепенно обращаются в магометанство, но есть между ними еще и язычники. Знатного духовенства не имеют. Частные спорные дела решаются третейским судом, важные же случаи общественным приговором, но и тут мнение старшин и стариков преимущественно уважается» [12, л.85].
Институт кадиев имел также регуляторную, дипломатическую функцию, способствуя мирному соседству народов Северного Кавказа. В апреле 1809 г. в распоряжении российской военной администрации в регионе оказался кабардино-чеченский договор «Условия, заключенные между чеченцами и кабардинцами», подписанный в кабардинском мехкеме, в выработке которого принимали решающее участие кадии Кабарды и Чечни, а гарантом соблюдения договора со стороны кабардинцев выступал вали Кучук Джанхотов [14, с.839].
«Шариат, - как отмечает З.Х. Мисроков, - также простирал свою компетенцию на другие виды дел, предлагая ее всем, кто желал ее предпочесть. Это делалось через процедуру (в западном праве называемую пророгацией), посредством которой стороны в любом споре или конфликте могли по взаимной договоренности передать дело в суд кади» [15, с.102]. Подобный широкий выход шариатской правосудности, решение на основе суда кадиев межнациональных и межсословных споров, не могло устроить российское правительство, которое до времени мирилось с данной практикой, но потом отменило ее через генеральские директивы (прокламации). В 1822 г. вторгшийся в Кабарду А.П. Ермолов объявил: «Если до сего были с ними (с непокорными кабардинцами, прим. И.Ш.) разбирательства по шариату, отныне все уничтожаются» [16, с.942].
Как видим, шариат был укорененной правовой системой в регионе Северного Кавказа в начале XIX в. В 1791 г. российская военная администрация признавала, что «вся судебная часть начала переходить в руки мулл», что и вызвало указ о введении Родовых судов и расправ [17, с.176]. Фраза «начала переходить» отражает не этап в развитии, а состояние культурной и интеллектуальной сферы северокавказского общества, когда шариатские суды и ислам в целом характеризовались толерантностью в отношении старых доисламских правовых обычаев. Кадии решали дела не только на основе мусульманских сборников законоуложений и толкований норм коранического права, но и на основе адатов.
Данное состояние не является чем-то уникальным и встречающимся только у северокавказских народов. В Османской Турции кадии также руководствовались светскими законами (канунами) и нормами обычного права тюркского мусульманского населения, давно проживавшего в городах и селах, тюркского кочевого населения, нетюркского, но принявшего ислам албанского, славянского и иного балканского населения. «Обычные правовые нормы не подвергались быстрым изменениям, - пишет Х. Хаджибегич. - Напротив, мусульманское право относилось терпимо к тому, что не противоречило его основным принципам. Более того, некоторые из местных обычаев были приняты им и, таким образом, вошли в состав мусульманского права. В
качестве термина для понятия "обычное право" взято наряду с общеизвестным словом "аёе1:" слово "бгР' (арабск. шгГ), что означает "хороший обычай"» [2, с.68].
Конвергенция шариата и адата у черкесов происходила на протяжении ХУП-ХУШ столетий [18, с.281-282]. Османский историк Хюсейн Хезарфенн (XVII в.) отмечал распространение шариатского права на Таманский округ: «Последним черкесским племенем, живущим в округе Тамань, в которое великое государство назначает кадиев, являются черкесы жанэ. Ими предписания шариата в какой-то мере исполняются. Их нельзя обращать в рабство» [19, с.268]. Жанеевцы не проживали на Таманском полуострове: они имели значительный ареал расселения от Нижней Кубани до побережья Черного моря, в Закубанье гранича с хатукаевцами по реке Афипсу. Поэтому мы можем трактовать сообщение Хезарфенна о черкесском племени, которое живет в округе Тамань, как о закубанском жанеевском владении, на которое распространялась юрисдикция Таманского округа.
Часто встречается утверждение о том, что впервые шариатские суды были учреждены в Кабарде в 1807 г. как реакция на попытку учреждения российских судов (Родовые суды и расправы), подконтрольных через Верхний пограничный суд в Моздокской крепости.
В 1807 г. российское правительство, отвлеченное от Кабарды конфликтом с Турцией и наполеоновской Францией, вынужденно смирилось с категорическим нежеланием кабардинцев подчиняться Родовым судам, отменило таковые и допустило легальное функционирование шариатских судов на формально российской территории. Но шариатские суды существовали в Кабарде в XVIII в. Об этом прямо сообщает нам 10-й пункт «Народного условия» 1807 г.: «Прежде было в Кабарде два мехкемэ, т.е. суда, один в Мисостовой и Атажукиной фамилиях, другой — Бекмурзиной и Кайтукиной и один другому не препятствуют в разбирательствах, а всякий судит своим народом» [7, с.949].
В начале XVIII в. ислам приобрел у адыгов характер социально значимого института, влиявшего на нравы и обычаи народа. Исламизация воздействовала на внешние связи адыгских владений. Так, одной из законных причин отказа выплачивать дань рабами во время конфликта с Крымским ханством в 1708 г. стало соотнесение Кабарды с дар аль ислам. «Большинство народа черкесского освящена благодатью ислама, - писал османский историк Мехмед-ага Фындыклылы, -в каждой деревне, в каждом селе строятся соборные и приходские мечети и школы; исправно совершается пятикратная молитва и идет обучение юношества; дозволено ли в священном законе полонить целое полчище народа мухаммеданского, подобно воюющим гяурам, и отсылать к вашему присутствию?» [20, с.15].
Гетман И.С. Мазепа в июле 1708 г. сообщал главе Посольской канцелярии Г.И. Головкину о намерении крымского хана подавить черкесский мятеж и собрать с черкесов обычную («обыклую») дань. В ответ, черкесские предводители отправили к османскому султану посольство, «чолом бия, дабы хану дани обыклой не дават, потому, что они черкесы тепер приняли веру бесурманскую, а Алкоран Махометов бесурманом дани дават возбраняет» [21, с.19].
В 1822 г., во время вторжения А.П. Ермолова, упоминаются закубанские кадии, прибывшие в Кабарду для переговоров с местными кадиями и князьями, целью которых было способствовать переселению всех желающих на османскую территорию; в ходе военных действий старший кадий Кабарды был ранен, а старший кадий Бесленея убит [22, с.441-442].
Шариатский суд в условиях Кабарды, где были очень сильны позиции феодалов, носил сословный характер: «Мехкемэ есть суд, в коем старший судья валий, под валием князья - два или три, прочие-же из узденей чередуются, каждый по три месяца, а князья таковой в суде не ведут, а сверх 12-ти членов в том числе секретарь и кади» [7, с.949]. Таким образом, это был аналог Родового суда, но с теми отличиями, что: 1) здесь не было высшей инстанции в виде российского судебного присутствия; 2) декларировалось приоритетность мусульманского права. В Родовых же судах декларировалось, что дела будут разбираться по адату, но судьей был кадий, полномочный решать дела определенной направленности (касающиеся брака, наследования и пр.) на основе шариатских законов. Присяга в Родовых судах происходила на Коране. Важно также учитывать тот фундаментальный факт, что Родовые суды были организованы в мусульманском регионе и всеми участниками судебного процесса были мусульмане.
Таким образом, введение Родовых судов не приводило к мгновенной отмене местных правовых обычаев, в том числе мусульманских. Исламская правовая доктрина как бы отодвигалась
на второй план, а правительство прямым текстом говорило населению, что оно не хочет этой части его культуры, но готово смириться с народными правовыми обычаями (адатами).
Говоря о конвергенции мусульманского и обычного права, необходимо учитывать, что шариатское собрание 1807 г. постановило признавать решения, вынесенные третейскими судами [7, с.948-949].
Если действующие в условиях традиционного кавказского общества кадии (которые в большинстве своем были выходцами из местных социальных низов) толерантно взирали на обычное право и медиаторские (третейские, присяжные) суды, то османские наместники стремились вытеснить их из правоприменительной и политической практики. Так, в 1826 г. российский дипломатический чиновник К. Тауш сообщал о собрании возле Анапы натухайцев и шапсугов: «паша предлагал сему народу, 1-е, что он желает крепко, чтобы они утвердились в турецкой религии, 2-е, чтобы они присягали, что будут наблюдать совершенно турецкий закон и учредить оное, где оно не существует, и отказать формально третейскому суду, ныне у них употребляемому» [23, с.1]. Это настойчивое стремление самих османов к тотальному утверждению шариата связано не только со стремлением подчинить своему контролю население Черкесии, но и внутренним политическим процессом. М.С. Мейер отмечает, что «в XVII-XVIII вв. османские правители все реже вспоминают о системе султанского законодательства, созданной их предшественниками, и все чаще обращаются к положениям шариата, рассматривая его как основу государственного права. Султан Мустафа II даже издал декрет о том, чтобы кади присуждали лишь те наказания, которые предписаны Аллахом и Пророком, а все указы сообразовывали с шариатом; термин же «канун»
запрещалось употреблять рядом со словом «шариат»..... Ни одно серьезное мероприятие не
начиналось без фетвы шейх-уль-ислама» [8, с.150].
Таким образом, шариатское движение в сражающейся исламской периферии поддерживалось процессом исламской радикализации в кругах османской управленческой и интеллектуальной элиты.
Назначение кадиев в черкесские владения способствовало их дефеодализации: князь теперь был не просто беем, но наместником-вали, а назначенный на его территорию кади замыкал на себя не только судебную практику, но и часть административных полномочий. Такой же эффект имело внедрение института кадиев в Аббасидском халифате [24, с.183].
Шариатское судопроизводство, шариатские судебные присутствия (мехкеме) и судьи-кади в условиях черкесского вилайета и первого десятилетия пост-османской Черкесии являлись действенными институтами юридической политики Османской империи. На протяжении XVIII в. суды кадиев были основаны во всех княжеских владениях, но административно-судебные округи (каза) так и не были образованы. В результате, возник симбиоз автономных, вассальных султану княжеств (Темиргой) и территориальных союзов (Натухай) с внедренным на их территории османским правовым институтом.
Литература и источники
1. Shaw S.J. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. Vol. I. Cambridge University Press, 2002.
2. Хаджибегич Х. Турецкие правовые памятники как исторический источник // Восточные источники по истории народов юго-восточной и центральной Европы. Т. 1. М., 1964.
3. Зеленев Е.И. Государственное управление, судебная система и армия в Египте и Сирии (XVI - начало XX века). СПб., 2003.
4. Сюкияйнен Л.Р. Структура мусульманского права // Мусульманское право (структура и основные институты). М., 1984.
5. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007.
6. Кучеров. Собрание сведений, относящихся к народным учреждениям и законоположению горцев - адату, 1845 г. // Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Вып. I. Одесса, 1882. С. 115-158.
7. Народное условие, сделанное 10-го июля 1807 года, после прекращения в Кабарде заразы, в отмену прежних обычаев // Акты Кавказской археографической комиссии. Т. IX.
8. Мейер М.С. Османская империя в XVIII веке. Черты структурного кризиса. М., 1991.
9. Жантиев Д.Р. Традиция и модернизация на Арабском Востоке. Реформы в сирийских провинциях Османской империи (конец XVIII - начало XX века). М., 1998.
10. Аграрный строй Османской империи XV-XVII вв. Документы и материалы / Сост., пер. и комм. А.С. Тверитиновой. М., 1963.
11. Рапорт генерал-лейтенанта командира войск 13-й дивизии Дюка де Ришелье военному министру Барклаю де-Толли от 5 августа 1811 г., Одесса // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 6192: О военных делах в Грузии, о набегах черкесов и о военных делах против горных, на линии, народов. 1811 г. Л. 141-141об.
12. [Буцковский А.М.]. Военно-топографическое и статистическое описание Кавказской губернии и соседствующих ей горских областей, сочиненное подполковником Буцковским. 1812 год // РГВИА. Ф. 414. Д. 300. Л. 83 об.
13. Карта местоположению вверх по реке Кубани от речки Мары до Каменного моста. 1804г.//РГВИА. Ф.482. Оп.1. Д.166. Л. 1.
14. АКАК. Т. IV.
15. Mисроков З.Х. Адат и Шариат в российской правовой системе. Исторические судьбы правового плюрализма на Северном Кавказе. M., 2002.
16. Прокламация ген. Ермолова кабардинцам от 1 августа 1822 г. - Лагерь нри р. Mалке // Акты... Т. IX.
17. Грабовский Н.Ф. Присоединение к России Кабарды и борьба ее за независимость // ССКГ. Вын. IX.
18. Ковалевский M. Закон и обычай на Кавказе. Т. I. M., 1890
19. Орешкова С.Ф. Османский источник второй ноловины XVII в. о султанской власти и некоторых особенностях социальной структуры османского общества // Османская империя: Государственная власть и социально-политическая структура. M., 1990.
20. Смирнов В.Д. Крымское ханство нод верховенством Отоманской Порты. M., 2005. Т. 2.
21. Кочегаров К.А., Сень Д.В. «Крым не номнит столь крупного поражения.». Поход крымских татар на Кабарду и Канжальская битва 1708 г. в польских и украинских источниках начала XVIII в. // Исторический архив. 2015. № 4.
22. Потто В. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях. Т. 2: Ермоловское время. Вын. 3. СПб., 188б.
23. Шамиль - ставленник султанской Турции и английских колонизаторов. Тбилиси, 1953.
24. Mец А. Mусульманский Ренессанс. M., 1973.
References and Sources
1. Shaw S.J. History of the Ottoman Empire and Modern Turkey. Vol. I. Cambridge University Press, 2002.
2. Hadzhibegich H. Tureckie pravovye pamyatniki kak istoricheskij istochnik // Vostochnye istochniki po istorii narodov yugo-vostochnoj i central'noj Evropy. T. 1. M., 19б4.
3. Zelenev E.I. Gosudarstvennoe upravlenie, sudebnaya sistema i armiya v Egipte i Sirii (XVI - nachalo XX veka). SPb., 2003.
4. Syukiyajnen L.R. Struktura musul'manskogo prava // Musul'manskoe pravo (struktura i osnovnye instituty). M., 1984.
5. Severnyj Kavkaz v sostave Rossijskoj imperii. M., 2007.
6. Kucherov. Sobranie svedenij, otnosyashchihsya k narodnym uchrezhdeniyam i zakonopolozheniyu gorcev - adatu, 1845 g. // Leontovich F.I. Adaty kavkazskih gorcev. Vyp. I. Odessa, 1882. S. 115-158.
7. Narodnoe uslovie, sdelannoe 10-go iyulya 1807 goda, posle prekrashcheniya v Kabarde zarazy, v otmenu prezhnih obychaev // Akty Kavkazskoj arheograficheskoj komissii. T. IX.
8. Mejer M.S. Osmanskaya imperiya v XVIII veke. Cherty strukturnogo krizisa. M., 1991.
9. Zhantiev D.R. Tradiciya i modernizaciya na Arabskom Vostoke. Reformy v sirijskih provinciyah Osmanskoj imperii (konec XVIII - nachalo XX veka). M., 1998.
10. Agrarnyj stroj Osmanskoj imperii XV-XVII vv. Dokumenty i materialy / Sost., per. i komm. A.S. Tveritinovoj. M., 19б3.
11. Raport general-lejtenanta komandira vojsk 13-j divizii Dyuka de Rishel'e voennomu ministru Barklayu de-Tolli ot 5 avgusta 1811 g., Odessa // RGVIA. F. 84б. Op. 1б. D. б192: O voennyh delah v Gruzii, o nabegah cherkesov i o voennyh delah protiv gornyh, na linii, narodov. 1811 g. L. 141-141ob.
12. [Buckovskij A.M.]. Voenno-topograficheskoe i statisticheskoe opisanie Kavkazskoj gubernii i sosedstvuyushchih ej gorskih oblastej, sochinennoe podpolkovnikom Buckovskim. 1812 god // RGVIA. F. 414. D. 300. L. 83 ob.
13. Karta mestopolozheniyu vverh po reke Kubani ot rechki Mary do Kamennogo mosta. 1804g.//RGVIA. F.482. Op.1. D.166. L. 1.
14. AKAK. T. IV.
15. Misrokov Z.H. Adat i SHariat v rossijskoj pravovoj sisteme. Istoricheskie sud'by pravovogo plyuralizma na Severnom Kavkaze. M., 2002.
16. Proklamaciya gen. Ermolova kabardincam ot 1 avgusta 1822 g. - Lager' pri r. Malke // Akty. T. IX.
17. Grabovskij N.F. Prisoedinenie k Rossii Kabardy i bor'ba ee za nezavisimost' // SSKG. Vyp. IX.
18. Kovalevskij M. Zakon i obychaj na Kavkaze. T. I. M., 1890
19. Oreshkova S.F. Osmanskij istochnik vtoroj poloviny XVII v. o sultanskoj vlasti i nekotoryh osobennostyah social'noj struktury osmanskogo obshchestva // Osmanskaya imperiya: Gosudarstvennaya vlast' i social'no-politicheskaya struktura. M., 1990.
20. Smirnov V.D. Krymskoe hanstvo pod verhovenstvom Otomanskoj Porty. M., 2005. T. 2.
21. Kochegarov K.A., Sen' D.V. «Krym ne pomnit stol' krupnogo porazheniya. ». Pohod krymskih tatar na Kabardu i Kanzhal'skaya bitva 1708 g. v pol'skih i ukrainskih istochnikah nachala XVIII v. // Istoricheskij arhiv. 2015. N° 4.
22. Potto V. Kavkazskaya vojna v otdel'nyh ocherkah, epizodah, legendah i biografiyah. T. 2: Ermolovskoe vremya. Vyp. 3. SPb., 188б.
23. Shamil' - stavlennik sultanskoj Turcii i anglijskih kolonizatorov. Tbilisi, 1953.
24. Mec A. Musul'manskij Renessans. M., 1973.
ШАОВ ИБРАГИМ КАПЛАНОВИЧ - кандидат исторических наук, доцент кафедры конституционного и административного права. Адыгейского государственного университета (shaov@mail.ru).
SHAOV, IBRAHIM K. - Ph.D. in History, Associate Professor, Department of Constitutional and Administrative Law, Adyghe State University (shaov@mail.ru).
УДК 340.143(47+57)« 188/191»
динаева з.д.
вопрос о народном представительстве в либерально -консервативной политико - правовой теории в россии в конце xix
начале xx века
Ключевые слова: либеральный консерватизм, принцип народного представительства, правовое государство, государственная власть, конституционная монархия.
В статье рассматриваются идеи о народном представительстве, нашедшие отражение в трудах ведущих представителей либерально-консервативного политико-правового течения в России в конце XIX начале XX веков, как основополагающего принципа в теории правового государства. Предлагавшаяся в начале XX века либерал-консерваторами конструкция конституционного государства означала, что народное представительство имеет законодательную сущность, но оно должно сосуществовать рядом с верховным правителем и даже над ним. Либерально-консервативные государствоведы полагали идеальной формой государства, приемлемого для России, конституционную монархию. Свою главную задачу они видели в теоретическом обосновании наличия сильной монархической власти, причин, вызывавших это явление, а также степени и необходимости ее ограничения для реформирования в новых исторических реалиях.
