CC BY
132
И. Максутов
УЧЕНИЯ О ПЕРВОРОДНОМ ГРЕХЕ В ВОСТОЧНОМ
И ЗАПАДНОМ БОГОСЛОВИИ
1. Проблема первородного греха. Данная проблема первородного греха, или, иными словами, положение человека в падшем мире, была предметом богословских дискуссий, особенно на Западе начиная со времен Блаженного Августина. Ключевым текстом этой проблемы считается Рим. 5:12 — это, по сути, единственная во всем Новом Завете точная формулировка отношения к грехопадению Адама. В то же время это один из наиболее часто цитируемых и наиболее сложных текстов Писания. Его цитируют при обсуждении большого числа тем, таких, как оправдание и спасение человека, примирение человека с Богом. И как нарочно, апостол Павел, не зная, что его послание станет Священным Писанием, в этой фразе выразился весьма туманно. В русском синодальном переводе этот текст звучит так: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».
Двенадцатый стих пятой главы Послания апостола Павла к Римлянам является достаточно сложным для понимания и перевода. По-гречески вторая часть стиха звучит так: «...Kai ouxwZ ei'Z na'vxaZ avx9pwnouZ o 9a'vaxoZ 5ufl9ev, ejw navxeZ hmaptov».
Смысл придаточного предложения ej w mvxeZ hmapxov («потому что в нем все согрешили») меняется в зависимости от того, к какому члену главного предложения относятся связующие слова ej w . При этом возможны три варианта перевода:
а) ej w (в латинском переводе in quo) означает «в котором» и относится к «одним человеком» в главном предложении. Такой перевод («так и смерть перешла во всех человеков, в котором все согрешили») предполагает идею унаследованной от Адама вины: поскольку все люди находились «в Адаме», все они провинились и подвержены смерти. В таком смысле понимал Рим. 5:12 латинский переводчик Библии, а за ним и Блаженный Августин. Следует отметить, что грамматически греческий текст вряд ли допускает такой перевод, так как существительное «человек» (т.е. Адам) слишком удалено от местоимения ej w . Кроме того, предлог em (ej ) не значит «в», а выражает последовательность или причинность;
б) если ej w относится ко всему главному предложению, т.е. его следует перевести «потому что», и тогда все предложение звучит следующим образом: «...смерть перешла во всех людей, потому что все согрешили». Иначе говоря, подобно Адаму, мы
умираем, потому что каждый из нас грешит индивидуально. Заметим, что русский переводчик совместил этот смысл с предыдущим: «потому что в нем все согрешили»;
в) £ф ю относится к подлежащему главного предложения — смерть, и тогда все предложение переводится так: «...смерть перешла во всех человеков, через которую все согрешили». Такой перевод предполагает, что смерть Адама, последовавшая за его грехом, стала смертностью для всех его потомков. До Моисея не было закона, а потому не было и греха, а люди все равно умирали (ср. Рим. 5:14). Тогда смерть, вошедшая в сотворенный Богом мир вместе с грехопадением Адама, понимается апостолом как личностная космическая реальность, отождествляемая с самим Сатаной — «человекоубийцей от начала».
2. Св. Иоанн Златоуст и православное учение о первородном грехе. Именно так понимали этот стих восточные отцы Церкви, так понимал его Иоанн Златоуст. «Как скоро пал один, — пишет св. Иоанн, — через него сделались смертными все, даже и не вкусившие запрещенного плода» (здесь и далее «Беседы на Послание к Римлянам»).
Св. Иоанн понимает грех как сугубо личное деяние. Люди не виновны в грехопадении Адама. Просто, будучи рожденными в мире греха, люди не могут не наследовать его в падшей природе. «Ибо в ней (смерти) все согрешили» означает, что смерть, войдя в жизнь людей через грех одного человека, Адама, распространилась на всех людей, которые, хотя и не согрешили, но унаследовали от Адама смертность. Смертность — это своего рода болезнь, по мысли св. Иоанна Златоуста, порождающая страх, который в свою очередь служит причиной борьбы за существование. В этой борьбе каждый стремится выйти победителем за счет своего ближнего; в этом и состоит суть греха, который есть обратное любви, т.е. отдачи всего ближнему. «Все происшедшие от того, кто согрешил и стал смертен, сделались также смертными».
Грех неразрывно связан со смертью: где грех, там и смерть, которую он неизбежно влечет за собой. Однако, даже будучи оружием греха, смерть все же служит Божественному провидению и, в конечном счете, служит человеческому спасению: «...мы не только не получили никакого вреда от этой смерти и осуждения (если только станем бодрствовать), но даже имеем пользу от того, что сделались смертными. Первая наша от этого выгода та, что мы грешим не в бессмертном теле, а вторая та, что это доставляет нам тысячи побуждений к любомудрию. Предстоящая и ожидаемая нами смерть располагает нас быть умеренными, целомудренными, воздержанными и удаляться от всякого зла».
Таким образом, в учении св. Иоанна Златоуста результат первородного греха есть наследственная смертность, которая в
свою очередь порождает грех. Грех и смерть, взаимно порождая друг друга, образуют порочный круг, в котором человек был заключен до прихода Христа. Смерть и Воскресение Спасителя разорвали этот круг и принесли миру спасение. Его благодатью, которой христиане облекаются в крещении, умирая и воскресая вместе с Ним: «...апостол представляет грех в положение царя, а смерть в положение воина, который находится под его властью и им вооружается. Итак, если грех вооружил смерть, то... праведность, сообщаемая благодатью и уничтожающая грех, не только обезоруживает смерть, но уничтожает ее и ниспровергает все царство греха, поскольку она сильнее греха, произошла не от человека или диавола, но от Бога и благодати, и ведет нашу жизнь к более совершенному и бесконечному благу; этой жизни даже и конца не будет... Грех лишил нас настоящей жизни, а явившаяся благодать даровала нам не только настоящую, но и бессмертную и вечную жизнь».
Результатом победы над смертью явилось прощение грехов: младенцев крестят не потому, что они грешны, а потому, что они смертны. Крещение возрождает к новой жизни — дает начало новому бытию, а значит, очищает от скверны и исцеляет от смертности, а посему человек получает силы не грешить. Поскольку исправляется и освящается естество, то человек имеет возможность правильно направлять свою волю к Богу, а не от Бога.
3. Августин и западный подход к проблеме первородного греха.
С совершенно другим подходом к проблеме первородного греха и спасения мы сталкиваемся на Западе. Этот подход во многом опирался на специфичность латинского перевода двенадцатого стиха пятой главы Послания апостола Павла к Римлянам в Библии блаж. Иеронима — «Вульгате» (об этом говорилось выше): ej w было переведено как имеющее мужской род, но отнесено не к слову «смерть», а к слову «человек» (Адам), который упоминается в самом начале фразы. Отсюда вышло «in quo omnes peccaverunt» («в котором все согрешили»).
Из этого перевода вытекает толкование Блаженного Августина, что все человечество присутствовало таинственным образом в лоне Адама в момент его грехопадения, разделив таким образом его грех. Следовательно, юридическая виновность в первородном грехе, передаваемая потомкам через акт зачатия, лежит на всем человечестве. Адам здесь понимается как все человечество в целом, поэтому все люди — грешники, «масса погибающих» (massa damnata).
«Итак, с этого момента, как "одним человеком грех вошел в мир и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, так как в нем все согрешили (Рим. 5:12), вся масса погибающих (massa damnata) перешла во власть губителя. Так что никто,
совсем никто не свободен от этого и не освободится иначе, как благодатью Искупителя» («О христианской благодати», 2:34).
Подобного рода психологическим пессимизмом проникнуты многие произведения Августина. Говоря, что человечество нуждается в спасении, он не останавливается на этом и говорит, что все повинны в грехе. Для него грех коренится в самой природе человека, а не в его воле: «Еще выдвигают такой довод: если грешник рождает грешника, так что вина первородного греха должна быть смыта во младенчестве, то из этого следует, что от праведника рождается праведное потомство. Но это не так... Человек рождает, потому что продолжает вести старый образ жизни среди сынов мира сего, а не потому что он устремлен к новой жизни среди сынов Божиих» (там же, 2:11).
От греховной природы Адама пошло и греховное потомство: все люди рождаются от похоти и с похотью. Даже родители, омытые от первородного греха водою крещения, своим детям вместе с бытием передают похоть, подобно тому как добрая маслина рождает маслину дикую. В невозрожденных эта похоть действует с неодолимой силой, делая их вполне своими рабами, т.е. рабами греха, и отнимая у них всякое желание к деланию добра и возможность добродетели.
Свою теорию Августин излагал в виде схемы, состоявшей из трех частей:
Адам — может не грешить.
Христос — не может грешить.
Мы — не можем не грешить.
Как считал Блаженный Августин, со времени грехопадения Адама все его потомство наследует некую «злую волю», и спасение его зависит исключительно от благодати Божьей, которая сообщается независимо от заслуг каждого человека, а дается даром — по свободному выбору и предопределению Бога.
Передача наследственной греховности, злой воли связана с воспроизводством потомства. Убеждение, что девство выше брака, являлось для Августина доказательством того, что физическая близость никогда не может быть свободной от похоти и сладострастия. Во всяком случае, говорил он, сама практика крещения младенцев предполагает, что младенцы уже отравлены грехом, а так как они сами еще не успели совершить никакого греха, прощение должно касаться вины, как бы «встроенной» в их природу. Поэтому, если младенец умрет некрещеным, он будет осужден, хотя, возможно, и в некоей «более мягкой» форме осуждения.
Таким образом, в западное богословие уже в IV в. закралось учение, которое противоречило православному учению:
— для восточных отцов, в том числе и для св. Иоанна Златоуста, грех Адама есть его личный грех и наследоваться не может,
также грех вообще — всегда деяние личное — личное движение свободной воли. Но грех порождает смерть, не Бог карает смертью, а человек, который выпил «отраву греха», умирает не потому, что его покарал Бог, а потому, что он сам отравился. Вследствие этого все дети Адама наследуют смертное естество, а никак не вину Адама: болезнь, а не грех. Но смертность и ветхость естества, удаленного от Бога, становятся причиной того, что человек грешит, т.е. совершает неправильное движение своей воли — не к Богу, а от Бога. А крещение возрождает человека к новой жизни — дает начало новому бытию, а значит, исцеляет от смертности, а посему человек получает силы не грешить;
— для Блаженного Августина все человечество в момент грехопадения Адама было в Адаме, и все, находясь в нем, согрешили. Смерть есть кара Божия за этот грех, поэтому все потомки несут вину Адама на себе. Крещение же снимает «вину» греха, но не до конца истребляет сам грех (тут Августин сам временами путался: то он все-таки соглашался, что сам некий «грех» истребляется в крещении, а то — только вина, а не грех, а грех, словно он нечто сущее, остается, но даются силы бороться с ним).
Говоря об Августине, можно заметить, что в этом своем учении, как и во всех тех случаях, когда он стремился быть чересчур логичным — до победного конца, его выводы идут вразрез со стремлением разрешить все проблемы, порождая новые трудности и неразрешимые вопросы. Он был великим христианином, без сомнения, подлинно святым, настолько опередившим свое время, что большинство его современников, да и много позднее, были не в состоянии заметить некоторую непоследовательность его концепций. И эта непоследовательность, помноженная на непререкаемый авторитет творений Августина, существовавший на Западе до появления в XIII в. Фомы Аквинского, сыграла немаловажную роль в деле разделения Церквей. Начиная с Августина, который не знал греческого и не мог в полной мере пользоваться греческими текстами, в том числе текстом Нового Завета, западное и восточное богословие пошло разными путями. В ретроспективе, наверное, можно сказать, что для Церкви, западного и восточного богословия и для авторитета самого Блаженного Августина было бы гораздо лучше, если бы он не был таким абсолютным, таким эксклюзивным на Западе и если бы второразрядные богословы, какими были его ученики в V и VI в., развивавшие его учение, обращали больше внимания на подлинно кафолическое и избежавшее крайностей учение восточных отцов и их ссылки на веру Церкви, содержимую «всеми, всегда и во все времена», веру, которая никогда не может быть ограничена единственным местным толкованием, какими бы престижем и уважением ни пользовался его автор — такой, как Блаженный Августин.
