Учение Питирима Сорокина о наказании Текст научной статьи по специальности «Право»

УДК 343.8

А. В. Шеслер УЧЕНИЕ ПИТИРИМА СОРОКИНА О НАКАЗАНИИ

В статье рассматривается взгляд на уголовное наказание Питирима Сорокина — одного из ведущих русско-американских социологов ХХ в. Выделяются основные идеи, составляющие этот взгляд, изложенные в книге «Преступление и кара, подвиг и награда»: о связи преступления и наказания, об эволюции наказания, о неодинаковом влиянии наказания на поведение людей, о праве наказания, о карательном прейскуранте. Особому анализу подвергается аргументация социолога о том, что преступление и наказание связаны между собой как причина и следствие, так как наказание носит карательный характер (оно является возмездием за преступление, это возмездие носит эквивалентный преступлению характер, наказание причиняет страдание), влияет на повторяемость преступного поведения, суть преступления влияет на право наказания. Важное значение в статье придается талиону, с которого, по мнению социолога, началась эволюция уголовного наказания, связанная с ограничением кар по интенсивности и количеству подвергаемых каре лиц. В статье показано значение исследования П. Сорокина для современной науки уголовного права, в которой под видом научной новизны иногда подаются идеи, опирающиеся на такие положения уголовного закона, которые свидетельствуют о его несовершенстве, а также идеи, восприятие которых будет значительным шагом назад в эволюции уголовных наказаний.

Ключевые слова: преступление; наказание; кара; возмездие; страдания; лишения; талион; композиции наказаний; эволюция наказаний; цели наказания; право наказания; карательный прейскурант.

A. V. SHESLER THE PITIRIM SOROKIN'S DOCTRINE ABOUT PUNISHMENT

In article the view of criminal penalty of Pitirim Sorokin who is one of the leading Russian-American sociologists of the XX century is considered. The main ideas making this look, stated in the book by the sociologist "Crime and a penalty, a feat and an award" are distinguished namely: about communication of crime and punishment, about punishment evolution, about unequal influence of punishment on behavior of people, about the right of punishment, about the retaliatory price list. The argument of the sociologist that crime and punishment are connected among themselves as cause and effect as punishment has retaliatory character (it is punishment for crime, this punishment has character equivalent to crime, punishment inflicts suffering) is exposed to the special analysis, influences repeatability of criminal behavior, the essence of crime influences the right of punishment. The importance in article is attached to a talion with which, according to the sociologist, the evolution of criminal penalty connected with restriction of carat on intensity and quantity of the subjected carets of persons has begun. The value of a research of P. Sorokin for modern science of criminal law in which under the guise of scientific novelty the ideas which are guided by such provisions of the criminal law which confirm

© Шеслер А. В., 2018 © Shesler A. V., 2018

his imperfection and also the ideas which perception will be a considerable step backwards to evolutions of criminal penalties are sometimes suggested is shown in article.

Keywords: crime; punishment; penalty; punishment; sufferings; deprivations; талион; compositions of punishments; evolution of punishments; punishment purposes; right of punishment; retaliatory price list.

Жанр своего научного исследования «Преступление и кара, подвиг и награда» П. А. Сорокин определил как социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали [13]. Однако чисто социологическим это произведение назвать нельзя, так как основные категории уголовного права — преступление и наказание, а также основные категории выделенного автором наградного права — подвиг и награда рассматриваются как правовые категории в контексте их общественного развития. На наш взгляд, данное исследование необходимо отнести к сфере науки уголовного права, в процессе которого творчески применялись методы социальных наук, прежде всего социологии. Применение социологического подхода к изучению преступления и наказания позволило автору выйти за пределы чисто догматического толкования этих категорий и показать эволюцию их развития.

Научную ценность имеют прежде всего выводы автора о взаимосвязи преступления и наказания. По мнению исследователя, связь эта состоит в том, что преступление является причиной, а наказание — его следствием [13, с. 172, 176, 208-209]. Анализ текста исследования позволяет утверждать, что автор имеет в виду социальный характер этой связи между ними, так как наказание представляет собой реакцию общества на преступление [13, с. 126-127]. Исследование раскрывает эту связь. Полагаем, что содержание этой связи образуют изученные социологом возмезд-ность наказания, причинение преступнику страданий и лишений карательным актом, соотношение между тяжестью

преступления и тяжестью наказания, влияние наказания на свойство повторяемости преступления, влияние сути преступления на право наказания. Первые три аспекта связи между преступлением и наказанием, на наш взгляд, характеризуют карательный характер уголовного наказания. Такой вывод вытекает из утверждения социолога о том, что не всякое причинение человеку страданий может быть квалифицировано как карательный акт [13, с. 137, 170]. Этот тезис раскрывается в дальнейших суждениях автора о том, что у карательных актов должна быть причина в виде акта преступления, что наказание следует рассматривать как акт справедливого воздаяния и возмездия, являющихся реакцией на преступление, что «страдательность» кар различается в зависимости от «низости» преступления [13, с. 172], за каждое из которых предусмотрено карательное вознаграждение [13, с. 124].

Влияние сути преступления на право наказания вытекает у П. Сорокина из формального подхода к определению преступления [13, с. 172]. (В науке уголовного права в конце XIX — начале XX вв. исследовались три аспекта права наказания: право уголовного преследования, право определения наказания, право исполнения наказания (см., напр., [14, с. 8]). П. Сорокин в своей работе затрагивает только один аспект проблемы, связанной с правом законодательного определения наказания). Автор полагает, что нет актов поведения, которые бы являлись по своей природе преступлениями, так как нет таких видов поведения, которые считались преступлениями всегда и везде. Кроме того,

акты, считающиеся преступлениями юридически, не признаются таковыми не всеми членами общества. По сути автор исходит из того, что в основе юридического признания деяний преступлениями лежит шаблон о должном поведении господствующей части общества [13, с. 130-147, 208-212]. Из этого понимания преступления автор выводит и право наказания, которое вытекает из официального шаблона законного поведения, и состоит в защите привилегированной части общества [13, с. 147, 211-212]. Данную проблему автор затронул потому, что уже в XIX в. зарубежные и русские ученые-юристы активно обсуждали вопрос о том, является ли преступление таковым по своей природе. В этой связи уместно вспомнить критику К. Марксом решения Рейнского Ландтага, которым в угоду частным владельцам лесов принят закон о том, что хищение валежника или собирание хвороста подводится под понятие кражи и наказывается как порубка леса. В статье «Дебаты по поводу закона о краже леса» автор утверждал: «Вам ни в какой мере не удастся заставить нас поверить в наличие преступления там, где нет преступления... Народ видит наказание, но не видит преступление...» [7, с. 122]. К. Маркс полагал, что преступление должно быть таковым по своей правовой природе [7, с. 122]. Если исходить из формального определения преступления, которого придерживался П. Сорокин, то криминализация будет представлять собой произвольное изменение круга преступных деяний в соответствии с сиюминутными потребностями правящей элиты. Вместе с тем, криминализация деяний основывается на представлении о преступлении как о грехе, как о преступлении (нарушении) общепринятых заповедей, содержащихся еще в Ветхом Завете (см. [9, с. 20; 18, с. 185-186]).

Вышеизложенное означает, что право наказания вытекает не только из того, что в преступлении воплощаются шаблоны позитивного поведения господствующей части общества, но и из того, что основная часть преступлений посягает на позитивные шаблоны поведения, принятые всей законопослушной частью общества в качестве нравственного императива.

Влияние наказания на свойство повторяемости преступления усматривается социологом в том, что повторяемость актов кары влияет на убеждения, лежащие в основе поведения. Отсутствие противодействия преступному поведению ослабляет убеждение в том, что нельзя красть, убивать, брать взятки и т. д. Повторяемость карательных актов укрепляет такое убеждение и способствует устойчивости социально полезного поведения, заставляет воздержаться от преступного поведения [13, с. 229-232, 257-260, 362-363, 482]. Влияние наказания на повторяемость преступления убедительно показывает, что цель предупреждения преступлений для наказания является вполне достижимой. Причем автор утверждает, что наказание влияет не только на поведение отдельных личностей, но и на поведение целых народов [13, с. 229]. По сути, речь идет о том, что наказание способно достигнуть цели как частного предупреждения преступлений со стороны лиц, уже их совершивших, так и со стороны иных лиц, относящихся к законопослушной части общества. Интересным является вывод социолога о том, что наказание достигает цели предупреждения преступлений не только в силу возникновения у лица страха перед карательным актом (эшафотом, острогом, тюрьмой и т. д.), но и в силу давления совести, в силу сформировавшихся у лица моральных убеждений, являющихся результатом навязанного наказанием обществу должных шаблонов по-

ведения [13, с. 253]. В советский период эта идея получила развитие в виде обоснования способности наказания не только вызывать страх совершать преступление, но и формировать позитивное правосознание личности, лежащее в основе его правопослушного поведения (см., напр., [4, с. 41-44; 11, с. 40-41]).

Значительный интерес представляют также суждения автора об эволюции уголовных наказаний, которая, по его мнению, состоит в их постепенном ограничении как по интенсивности, так и по количеству лиц, подвергаемых карательному воздействию [13, с. 366367, 378, 417-418]. Автор утверждает, что первоначально кара была безгранична, так как кара настигала не только преступника, но и весь род, к которому он принадлежал, становилась вечной, так как настигала не только современников преступника, но и еще не родившееся поколение [13, с. 377-378, 382383], карались не только виновные, но и невиновные [13, с. 371-372]. Кроме того, автор подмечает, что одно и тоже наказание следовало за разные по тяжести преступления [13, с. 379]. Данное утверждение находит подтверждение в Ветхом Завете: «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти» (Исх. 21.12); «Кто ударит отца своего или свою мать, того должно предать смерти» (Исх. 21.15); «Кто украдет человека ... и ... продаст его, или найдется он в руках у него, то должно предать его смерти» (Исх. 21.16); «Кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти» (Исх. 21.17); «Всякий скотоложник да будет предан смерти» (Исх. 23.19); «.не оставляющий без наказания, наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода» (Исх. 34.5).

Затем автор отмечает, что карательное воздействие стало постепенно ограничиваться: сначала в виде предоставления преступникам мест (обычно хра-

мов), где они могли скрываться, затем в виде ограничения времени, в течение которого преступники могли подвергаться карательной мести [13, с. 378379]. Укажем, что ограничение карательного воздействия по месту касалось не всех преступлений. В частности, в Ветхом Завете указывалось, что такие места определялись для лиц, совершивших убийство по неосторожности: «.Если кто не злоумышлял, а Бог попустил ему попасть под руки его, то Я назначу у тебя место, куда убежать [убийце]; а если кто с намерением умертвит ближнего коварно [и прибежит к жертвеннику], то и от жертвенника Моего бери его на смерть» (Исх. 21.12); «Если же он толкнет его нечаянно, без вражды, или бросит на него что-нибудь без умысла . так, что тот умрет, но он не был врагом его и не желал ему зла, то общество должно . спасти убийцу от руки мстителя за кровь, и должно возвратить его общество в город убежища его, куда он убежал, чтоб он жил там ...» (Числ. 36.22).

Наибольшее значение для ограничения наказаний как по интенсивности, так и по количеству лиц, подвергаемых карательному воздействию, имел закон талиона, который П. Сорокин назвал громадным прогрессом в определении границ неограниченной мести, так как он устанавливал равенство между преступлением и наказание [13, с. 379]. Даже в первоначальный момент появления талион уже не допускал убийство преступника за многие преступления, последствием которых не являлась смерть, а наказанию подлежал преступник, а не весь его род. Это существенно ограничивало кровную месть (см. подр. [17, с. 21-22]).

Автор выделил несколько этапов в развитии системы талиона. Сначала талион возник как начало равного возмездия. Оно предполагало наказание смертью за убийство, телесное наказание за

членовредительство, оплату за имущественный вред. Так, в Ветхом завете указывалось: «Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать. Кто убьет скотину, должен заплатить за нее; а кто убьет человека, того должно предать смерти» (Лев. 24, 19-22). Такая равно-возмездная форма талиона получила закрепление не только в Ветхом завете, но и в древних источниках уголовного права, в частности, в Законах Хаммура-пи (см. [1, с. 27; 3, с. 69-71]).

Однако во всех случаях воздать преступнику по принципу «око за око, зуб за зуб» не представлялось возможным. В связи с этим за ряд преступлений стали применяться вместо смерти наказания, предусматривающие членовредительство преступника, например, отрубание руки за кражу по Законам Ману [1, с. 37]. Такую замену смертной казни за ряд преступлений телесными наказаниями П. Сорокин назвал символическим талионом [13, с. 379-380]. Дальнейшее развития системы талиона привело к тому, что талион приобрел факультативный характер, т. е. стал не обязательным, а допускаемым. И, наконец, система талиона превратилась в систему композиций наказаний, предусматривающих вместо мести денежный выкуп [13, с. 380-382]. В целом талион нашел свое формализованное выражение в карательном прейскуранте, представляющем собой шаблонизацию карательных актов, установление за каждое преступление карательной цены [13, с. 224-225]. Это тоже в определенной мере явилось ограничителем наказания, так как они из нефиксированных превратились в фиксированные за определенные преступления. Автор полагает, что такой прейскурант наказаний основывался на определенной эквивалентно-

сти преступлений и наказаний. С этим нельзя согласиться в полной мере, во-первых, потому что равновозмездность наказаний с развитием системы талиона сильно исказилась. Во-вторых, потому, что общая единица измерения наказания не была найдена. Сам автор по этому поводу справедливо отмечает, что не дана «единица обмена, которая могла бы заменить все виды «кар» [13, с. 225]. Очевидно, в процессе развития талиона от него остался только карательный характер наказания, состоящий в возмезд-ности наказания, причинении наказанием преступнику страданий и лишений, соотношении между тяжестью преступления и тяжестью наказания, а в ряде случаев и в соответствии наказания природе преступления (например, штрафа получению взятки).

На ограничение интенсивности уголовных наказаний повлиял не только закон талиона, но и иные обстоятельства. Среди них особое внимание П. Сорокин уделяет изменению целей наказания. Автор отмечает, что до XVII в. основными целями наказания в известных памятникам уголовного права было устрашение, поэтому распространенными среди наказаний были увечья, телесные повреждения, клеймение. С XVIII в. в качестве целей наказания выдвигаются предупреждение преступлений, исправление и лечение преступников. Наказание все больше основывается не на страхе преступника, а обращается к его совести и достоинству. Поэтому уменьшаются или исключаются наказания, уродующие человека и причиняющие ему сильные физические страдания [13, с. 387-388, 414-415, 418].

Среди иных обстоятельств, повлиявших на ограничение интенсивности уголовных наказаний исследователь указал: устранение двухсторонних наказаний, ограничение наказуемых за счет наказания только виновных и вменяемых [13, с. 182, 197, 384-386, 417-418],

ненаказуемость мысли и сужение наказаний за высказывания [13, с. 399-400, 418], разграничение санкций за гражданские правонарушения и преступления (замена репрессивных санкций ре-ститутивными) [13, с. 400-404, 418], падение жестокости кар в существующих наказаниях (например, тюремного заключения) [13, с. 418], появление условного осуждения и досрочного освобождения от наказания [13, с. 418], уничтожение и уменьшение религиозных наказаний [13, с. 417].

Завершиться эволюции уголовных наказаний, состоящая в их ограничении как по интенсивности, так и по количеству лиц, подвергаемых карательному воздействию, должна, по мнению автора, исчезновением кар [13, с. 419]. Исследователь обосновывает такую историческую судьбу уголовных наказаний их ненужностью в результате улучшения социальной психики и поведения людей, утверждения позитивного шаблона поведения под воздействием кар [13, с. 361-362, 419, 429]. Сложно сказать, почему П. Сорокин связывал исчезновение преступного поведения и следующего за ним исчезновение кар только с их влиянием на поведение людей, причем только с позитивным. Проведенная исследователем эволюция наказаний была не случайной и обусловленной не только прогрессом в общественной нравственности, но и неоднозначным воздействием наказания, его способностью приносить обществу не только пользу, но и вред (достаточно сказать о передаче преступного опыта в местах лишения свободы). Кроме того, в своем исследовании П. Сорокин исходил из идеальной модели влияния на поведение человека кар и наград, в соответствии с которой за преступлением следует кара, за подвигом — награда. Однако реальная практика кар и наград в значительной степени не совпадает с этой моделью: подвиг может быть оце-

нен как преступление и совершившее его лицо подвергнуто наказанию; преступление может быть оценено как подвиг и совершившее его лицо награждено. Такая практика не формирует правопослушное поведение. Кроме того, преступление может быть не раскрыто и не влечь за собой наказание, а это стимулирует совершение новых преступлений. Исследователь игнорирует это обстоятельство, приравнивая неизвестность преступления и преступника к небытию [13, с. 117]. Социальные и иные (в частности, биологические) явления, влияющие на преступное поведение, автором вообще игнорируются, а исследователи, изучающие эти явления, подвергаются безапелляционной критике [13, с. 142-147, 263]. Очевидно, что в этом аспекте выводы П. Сорокина являются умозрительными и не опираются на социологические исследования.

Однако в основном описанная автором эволюция уголовного наказания представляется верной и не только потому, что опирается на анализ многочисленных памятников уголовного права, но и потому, что всякие попытки отступить от этой эволюции в законодательной практике и теории уголовного права показали свою несостоятельность. В частности, после Октябрьской революции законодатель отказался от понятия наказания как кары: в ст. 8 УК РСФСР 1922 г. наказание было отнесено к разновидности мер социальной защиты (в ред. 1926 г. вместо понятия наказания использовано понятие мер социальной защиты уголовно-правового характера). Этому предшествовал док-тринальный взгляд руководителей советского государства на уголовное наказание. Например, один из руководителей Наркомата юстиции А. Шредер, комментируя проект Советского уголовного уложения, отмечал, что такое толкование наказания противоречит его

традиционному толкованию, покоящемуся на признании государством права на кару, на возмездие [12, с. 149]. В результате практика применения УК РСФСР 1922 г. привела к расширению уголовно-правовых репрессий, сузила возможности дифференциации и индивидуализации уголовного наказания [ 10, с. 142-143].

В современный период в законодательном определении наказаний не указан его сущностный признак — карательный характер (ст. 43 УК РФ 1996 г.). Такая позиция законодателя нашла поддержку в работах российских исследователей, так как карательный характер наказания перестал рассматриваться даже как его признак. Исходя из этого стали вноситься предложения о необходимости включения в число наказаний таких мер, как увольнение от должности, возложение обязанности загладить причиненный вред (см., напр. [5, с. 9-10; 8, с. 25-26]. Указанная позиция законодателя привела прежде всего к тому, что перечень наказаний, определенный в ст. 44 УК РФ, не превратился в систему наказаний, так как предполагаемая законодателем схема перечня наказаний от наиболее мягкого вида наказания (штраф) до наиболее сурового (смертная казнь) в значительной мере не состоялась. В частности, штраф в своих верхних пределах по суровости значительно превзошел последующие виды наказаний и вполне может соперничать с лишением свободы, а в аспекте субъективного восприятия наказания отдельными лицами даже может превышать суровость последнего. Исключение из законодательного определения наказания указания на его карательную сущность привело к расширению сферы частного интереса в уголовно-правовых отношениях. В частности, положение ч. 2 ст. 88 УК РФ о том, что штраф, назначенный несовершеннолетнему осужденному, по решению суда может

взыскиваться с его родителей или иных законных представителей с их согласия, представляет собой не что иное, как проникновение в уголовное законодательства гражданско-правового института субсидиарной ответственности, являющейся по своей сути восстановительной, компенсационной мерой. Безусловно, это является шагом назад в законодательной практике, так как стирает разницу между мерами наказания и мерами гражданско-правовой ответственности, приводит к расширению сферы уголовного правового воздействия в отношении деяний, которые не являются преступлениями.

Приведет к расширению уголовно-правового воздействия восприятие российским законодателем предложений о введении в УК РФ института уголовной ответственности юридических лиц [6]. Установление такой ответственности не согласуется с другими институтами уголовного права, которые традиционно ориентированы на личную ответственность физических лиц, а именно: понятием деяния и вины, вменяемости, понятием наказания, которое носит личностный характер (см. подр. [19, с. 361369]. Введение в УК РФ института уголовной ответственности юридических лиц будет шагом назад в эволюции системы наказаний, так как интенсивность наказания расширится: наказание будет применяться за деяния без вины (привлечение к уголовной ответственности юридического лица является объективным вменением) и вменяемости (юридическое лицо таким свойством не обладает); под видом уголовно-правовых санкций будут применяться санкции иной отраслевой принадлежности, предусмотренные в административном, налоговом и других отраслях законодательства, сами эти санкции будут коллективным наказанием учредителей юридического лица, а по своим уголовно-правовым по-

следствиям — наказанием всех его работников.

Своеобразными явились суждения П. Сорокина о неодинаковом влиянии наказания на поведение людей. Такое влияние автор связывает прежде всего с религиозным мировоззрением человека. На верующего человека существенно влияет загробная кара, которая оказывает на него устрашающее воздействие в силу ее неизбежности [13, с. 237-250]. Воздействие земной кары на поведение человека автор связывает с его близостью (наказание, которое может обрушится сейчас, действует сильнее, чем отдаленное) [13, с. 236-239], его неизбежностью (неизбежная кара влияет сильнее, чем вероятная) [13, с. 240-241], субъективным восприятием тяжести наказания [13, с. 243, 251, 264-265], обеспеченностью наказания общественным мнением и институтами принуждения [13, с. 249, 253]. Представляется, что указанные аспекты неодинакового влияния наказания на поведение различных людей в современный период имеют особую актуальность. Однако возможность неодинакового влияния наказания на разных людей исследователь связывал в основном не с их индивидуальными особенностями, а с наличием у них свойств (религиозным мировоззрением человека), характерных для различных социальных групп, к которым они принадлежат. Индивидуальные различия людей, которые учитывались представителями антропологических воззрений в науках криминального цикла, П. Сорокиным по сути игнорировались.

На подобные перекосы в исследованиях сторонников возмездной концепции наказания обращали внимание и ученые-современники П. Сорокина, подчеркивая несомненный вклад ученых-антропологов в развитие системы знаний о преступнике. Например, М. П. Чубинский в заслугу ученым-

антропологам поставил появление нового фактического материала, позволившего описать преступника в действительности, а не абстрактно в тиши ученых кабинетов [16, с. 381-382]. Ученый также отмечал гуманистическую направленность антропологических идей, которые предполагали неодинаковое отношение к преступникам различного типа, прежде всего к новичкам в преступном мире, в противоположность классической доктрине возмездия за преступление, которое должно одинаково постичь и упорного злодея, и новичка [16, с. 388-389]. На подобные заслуги сторонников антропологического направления в криминологии указывал и другой русский юрист — С. К. Гогель. Исследователь отмечал, что Ломброзо и его последователи упрекнули ученых, придерживавшихся в своих работах догмы уголовного права, в том, что они забыли о живом человеке, что преступники бывают разными (одни являются убийцами, другие ворами, одни прирожденными, другие случайными), и их нельзя смешивать в одном понятии преступника [2, с. 14-15].

В целом по результатам анализа исследования П. Сорокина можно сделать вывод, что в российской науке уголовного права на основе эволюции уголовно-правовой мысли, отечественного и зарубежного законодательства к началу ХХ в. сформировалось целостное представление об уголовном наказании как социально-правовом явлении. Такое представление предопределило развитие науки уголовного права и российского уголовного законодательства не только в досоветский, но и советский период. Отступление от целостного представления об уголовном наказании в постсоветский период в науке и законодательной практике является регрессом в развитии этого института, а не значительным шагом вперед в его эволюции.

Литература

1. Всеобщая история государства и права / под ред. К. И. Батыра. — М., 1995.

2. Гогель, С. К. Курс уголовной политики в связи с уголовной социологией. — М., 2014.

3. Графский, В. Г. Всеобщая история права и государства. — М., 2002.

4. Елеонский, В. А. Уголовное наказание и воспитание позитивной ответственности личности. — Рязань, 1979.

5. Зубкова, В. И. Уголовное наказание и его социальная роль: законодательство, теория и практика : автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. — Рязань, 2002.

6. Концепции уголовно-правовой политики Российской Федерации, подготовленной рабочей группой Общественной палаты по содействию реформам правосудия [Электронный ресурс] // Система ГАРАНТ. URL: http://base.garant.ru/71296054/#ixzz4gOkVVn9z.

7. Маркс, К., Энгельс, Ф. Соч. — Т. 1.

8. Мацкевич, А. Ф. Уголовное наказание. — СПб., 2005.

9. Никонов, В. А. Библия и уголовный закон. — Тюмень, 1995.

10. Новые издания. Советское уголовное уложение (Научный комментарий, текст, сравнительные таблицы) / под ред А. И. Чучаева. — М., 2015. — 240с. // LEX RUSSICA. — 2015. — № 9.

11. Ременсон, А. Л. Избранные труды. — Томск, 2003.

12. Советское уголовное уложение (Научный комментарий, текст, сравнительные таблицы) / под ред А. И. Чучаева. — М., 2015.

13. Сорокин, П. А. Преступление и кара, подвиг и награда: социологический этюд об основных формах общественного поведения и морали. — М.: Астрель, 2006. — 618 с.

14. Фойницкий, И. Я. Учение о наказании. — М., 2000.

15. Христианское учение о преступлении и наказании. — М., 2009.

16. Чубинский, М. П. Очерки уголовной политики. — М., 2010.

17. Шаргородский, М. Д. Наказание по уголовному праву эксплуататорского общества. — М., 1957.

18. Шеслер, А. В. Понятие преступления в российском уголовном законодательстве // Вестник Владимирского юридического института. — 2014. — № 2 (31).

19. Шеслер, А. В. Проблемы установления уголовной ответственности юридических лиц в российском уголовном законодательстве // Всероссийский криминологический журнал. — 2017. — Т. 11. — № 2.

References

1. Vseobshhaja istorija gosudarstva i prava [General history of state and law]. Ed. K. I. Batyra. — Moscow, 1995.

2. Gogel', S. K. Kurs ugolovnoj politiki v svjazi s ugolovnoj sociologiej [Course of criminal policy in connection with criminal sociology]. Moscow, 2014.

3. Grafskij, V. G. Vseobshhaja istorija prava i gosudarstva [General history of the law and state]. Moscow, 2002.

4. Eleonskij, V. A. Ugolovnoe nakazanie i vospitanie pozitivnoj otvetstvenno-sti lichnosti [Criminal penalty and education of positive responsibility of the personality]. Rjazan', 1979.

5. Zubkova, V. I. Ugolovnoe nakazanie i ego social'naja rol': zakonodatel'stvo, teorija i praktika [Criminal penalty and its social role: legislation, theory and practice] : autoref. dis. ... doct. of law. Rjazan', 2002.

6. Koncepcii ugolovno-pravovoj politiki Rossijskoj Federacii, podgotovlen-noj rabochej gruppoj Obshhestvennoj palaty po sodejstviju reformam pravosu-dija [Concepts of criminal and legal policy of the Russian Federation prepared by the working group of Public chamber on assistance to justice reforms] // GARANT system. URL: http://base.garant.ru/71296054/#ixzz4gOkVVn9z.

7. Marks, K., Jengel's, F. Soch. [Works]. Vol. 1.

8. Mackevich, A. F. Ugolovnoe nakazanie [Criminal penalty]. Saint Petersburg, 2005.

9. Nikonov, V. A. Biblija i ugolovnyj zakon [Bible and criminal law]. Tjumen', 1995.

10. Novye izdanija. Sovetskoe ugolovnoe ulozhenie (Nauchnyj kommentarij, tekst, sravnitel'nye tablicy) [New editions. Soviet Criminal Code (Scientific comment, text, comparative tables)] / ed A. I. Chuchaev. Moscow, 2015. 240 p. // LEX RUSSICA, 2015, no. 9.

11. Remenson, A. L. Izbrannye Trudy [Chosen works]. Tomsk, 2003.

12. Sovetskoe ugolovnoe ulozhenie (Nauchnyj kommentarij, tekst, sravnitel'nye tablicy) [New editions. Soviet Criminal Code (Scientific comment, text, comparative tables)] / ed A. I. Chuchaev. Moscow, 2015.

13. Sorokin, P. A. Prestuplenie i kara, podvig i nagrada: sociologicheskij jetjud ob osnovnyh formah obshhestvennogo povedenija i morali [Crime and penalty, feat and award: the sociological etude about the main forms of public behavior and morals]. Moscow, Astrel, 2006. 618 p.

14. Fojnickij, I. Ja. Uchenie o nakazanii [The doctrine about punishment]. Moscow, 2000.

15. Hristianskoe uchenie o prestuplenii i nakazanii [Christian teaching about crime and punishment]. Moscow, 2009.

16. Chubinskij, M. P. Ocherki ugolovnoj politiki [Sketches of criminal policy]. Moscow, 2010.

17. Shargorodskij, M. D. Nakazanie po ugolovnomu pravu jekspluatatorskogo obshhe-stva [Punishment on criminal law of exploiter society]. Moscow, 1957.

18. Shesler, A. V. Ponjatie prestuplenija v rossijskom ugolovnom zakonodatel'stve [Concept of crime of the Russian criminal legislation] // Vestnik Vladimirskogo juridicheskogo in-stituta [Bulletin of the Vladimir Law Institute], 2014, no. 2 (31).

19. Shesler, A. V. Problemy ustanovlenija ugolovnoj otvetstvennosti juridiche-skih lic v rossijskom ugolovnom zakonodatel'stve [Problems of establishment of criminal liability of legal entities in the Russian criminal legislation] // Vserossijskij kriminologicheskij zhur-nal [All-Russian criminological magazine], 2017, vol. 11, no. 2.

Сведения об авторе

Шеслер Александр Викторович: ФКОУ ВО Кузбасский институт ФСИН России (г. Новокузнецк, Российская Федерация), профессор кафедры уголовного права, доктор юридических наук, профессор. E-mail: sofish@inbox.ru

Information about the author

Shesler Aleksandr Viktorovich: Kuzbass Institute of the FPS of Russia (Novokuznetsk, Russia), professor of the chair of the criminal law, doctor of law, professor. E-mail: sofish@inbox.ru