CC BY
128
М.М. КАТКОВА, соискатель кафедры русской литературы
XX-XXI веков и журналистики МПГУ Тел. 8 919 76120 43; [email protected]
УЧЕНИЕ Н. ФЁДОРОВА И ЕГО ВЛИЯНИЕ НА ТВОРЧЕСТВО А. ПЛАТОНОВА В РЕЦЕПЦИИ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ КРИТИКОВ
В статье рассматривается влияние философских идей Н. Фёдорова на мировоззрение А. Платонова и художественное воплощение этих идей в произведениях писателя в рецепции англоязычных критиков.
Ключевые слова: А. Платонов, философия Н. Фёдорова, рецепция, англоязычное литературоведение.
Многие англоязычные исследователи давно отметили связь творчества Платонова с философией Н. Фёдорова, оказавшей влияние на мировоззрение писателя. Такие англоязычные слависты как Э. Тески, Т. Сейфрид в своих работах детально проработали истоки философского мировоззрения писателя, ибо без глубокого изучения федоровских идей невозможно дальнейшее рассмотрение его творчества и в частности двух основных произведений писателя романа «Чевенгур» и повести «Котлован». На протяжении последних двух десятилетий англоязычные платонововеды видели разное проявление фёдоровского учения в творчестве Платонова в зависимости от того, какими научными подходами они пользовались при рассмотрении данного вопроса.
Одной из первых монографий о влиянии работ Фёдорова на писателя Платонова была работа «Platonov and Fyodorov: The Influence of Christian Philosophy on a Soviet writer» (1982) (Перевод здесь и далее - М.К.: «Платонов и Фёдоров: влияние христианской философии на советского писателя») английской исследовательницы Эйлин Тес -ки. Интересно то, что, несмотря на заявленную в названии тему, исследовательница не говорит о собственно христианском влиянии идей Фёдорова на Платонова. Особое внимание она уделяет влиянию идей А.Богданова на раннее творчество писателя: идея значимости работы в жизни человека, в возможность усовершенствования мира общими усилиями, а также вера в технику как основное «оружие» борьбы человека со стихией. Учение Богданова, по мнению Тески, впоследствии было критически осмыслено Платоновым, который начал принимать учение Н. Фёдорова, воссоздавая свое понимание революции в свете фёдоровской веры в физическое «бессмертие» и идеи «воскрешения отцов», которое с точки зрения Платонова произойдет при контролировании природы с помощью научных знаний. Исследовательница показала сходство идей Богданова и Фёдорова и проанализировала влияние данных идей на становление творческих взглядов писателя, который с ее точки зрения «объединил» революционную теорию Богданова с метафизическим учением христианского философа-мистика. В то же время Тески считает, что отношение Платонова к данным идеям претерпело изменение в конце 20-х годов XX века, когда его вера в возможности человечества сменилась разочарованием. Исследовательница приходит к выводу о переосмыслении писателем идеи «бессмертия» и «воскрешения», которые для него уже не связаны с научным прогрессом и борьбой человечества со стихией природы. [7, p. 94-101] Надо отметить, что работа Тески была первым исследованием на английском языке о философии Н.Фёдорова и ее влиянии на творчество Платонова, по© М.М. Каткова
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
этому несмотря на важные выводы в ней присутствует некая схематизация философских идей Платонова.
Тема влияния философии Фёдорова на становление художественного мировоззрения писателя занимает важное место в работах американского слависта Томаса Сейфрида, который решительно подчеркивает, что Платонов имеет свою собственную идиосинкразическую позицию внутри данного интеллектуального контекста: «His worldview is complex and sometimes contradictory, eluding reduction to any single doctrine or set of intellectual influences. Even the ideas one finds in his works that were popular in the late 1910s and 1920s in Russia tend to sound there in ways peculiar to Platonov.» («Его мировоззрение сложное и иногда противоречивое, избегает любого подражания какой-то одной доктрине или какого-то одного интеллектуального влияния. Идеи, которые можно найти в его работах и которые были популярны в конце 1 91 01920-х гг. в России, приобретают свою собственную значимость в работах Платонова. ») [5, p. 35]
Несмотря на то, что утопическая философия Фёдорова, основанная на идее православной соборности, воспринимается Сейфридом как «эксцентричная теория» [5, p. 47-49] в силу ее «вуль -гарного материализма» и определенной научной наивности, исследователь говорит о влиянии этой теории на становление «отнологической» философии писателя - идеи о «бессмертии» и «воскрешении».
По Фёдорову основной философской и моральной дилеммой, с которой сталкивается человечество является физическая смерть, факт, что живя в материальном мире, мы умираем от материальных причин и Платонов усвоил эту фёдоровскую мысль, по мнению исследователя. Человечество замкнуто в порочном круге воспроизводства потомства, которое вместо того, чтобы возобновлять жизнь только увековечивает смерть, которая держит людей в состоянии враждебности и разобщенности. Более того, для Фёдорова данный замкнутый круг порождал телеологическую слепоту, с которой люди гнались за технологическим прогрессом, пренебрегая своими предками.
Фёдоров был убежден в братских отношениях между людьми, поскольку они произошли от единого «природного отца», но подчинение законам энтропии - неизбежному свойству всех вещей к распаду и смерти - приводит их к трагическому
пренебрежению своими предками и к отчуждению друг от друга. Подобно Марксу Федоров хотел изменить мир и первой задачей человечества видел воздержание от сексуальных взаимоотношений, приводящих к размножению, и, следовательно, лишь увековечивающих природный порочный круг. Вместо этого люди должны восстать против «слепой силы природы» и осознать свое положение в качестве сыновей умерших отцов. Эта фёдоровская идея отказа от полового влечения и воспроизведения потомства повлияла на Платонова и проявилась в ряде его произведений, убежден исследователь, хотя здесь он просто констатирует влияние, не приводя конкретных примеров.
Повторяющиеся темы сиротства, подчинения враждебному материальному миру, сомнамбулическое состояние, в котором существуют голодающие и изнуренные платоновские персонажи, -все это отсылает нас к идеям Фёдорова с точки зрения Сейфрида. [5, р. 51] Именно в фёдоровском учении исследователь видит истоки одного из основных мотивов Платонова - мотива смерти. И если тема «воскрешения», пронизывающая практически все работы Платонова, постепенно утрачивает свой первоначальный смысл - писатель отказывается от предложенной Фёдоровым утопии и от надежды на воскрешения мёртвых, -то сопутствующие данной теме мотивы смерти, одиночества, памяти продолжают существовать в произведениях писателя.
Иллюстрируя влияние Фёдорова на «онтологическую» философию Платонова, американский исследователь обращается к роману «Чевенгур», который, по его мнению, буквально «изобилует фёдоровскими идеями» [5, р. 52]. Роман открывается изображением социально-маргинальных персонажей - «необразованных» или «неученых» по Фёдорову - борющихся за выживание в условиях жестокой засухи. Главный герой произведения Саша Дванов, осиротевший после самоубийства отца, странствует по провинциальной России в поисках смысла. Пестрая лента персонажей, объединенных нелепым усилием построить коммунистическую утопию в богом забытых степях, усиливает ощущение одиночества и заброшенности перед лицом враждебной природы, то, что Фёдоров констатировал как человеческую трагедию. Проект, который они осуществляют, объединяясь в радикально эгалитарное и исключительно мужское сообщество, и который призван защитить их
ФИЛОЛОГИЯ
Escs
от внешнего воздействия, восходит к фёдоровским указаниям изменения природы человеческого существования. Однако дальнейшая участь подобных философских идей в романе чрезвычайно иронична, считает исследователь. Чевенгурс-кий проект терпит неудачу из-за приближения зимы и вторжения бандитского казачьего отряда в город. Дванов «возвращается» к своему отцу, но, не воскресив его, а утопив себя в том же озере. Сей-фрид говорит о том, что подобное отчаяние по поводу проектов Фёдорова присутствует и в более поздних произведениях писателя, в частности в произведении «Джан» (1933-35) [6, 110-126] Таким образом, американский славист делает вывод об отказе Платонова от предложенного Фёдоровым утопического видения мира.
Интересное прочтение фёдоровских тем в романе «Чевенгур» предложил американский славист Элиот Боренштейн, занимающийся исследованием русской литературы и культуры с позиции теории гендера. В своей работе «Men without women: masculinity and revolution in Russian fiction 1 91 71929» (2000) («Мужчины без женщин: маскулинизм и революция в русской литературе») он приходит к выводу, что в основе повторяющейся в романах писателя темы безграничной жажды героями утопии и темы смерти, сопровождаемой мотивом одиночества и памяти, находятся внутрисемейные отношения, в частности отношения сыновей и отцов. Главу, посвященную анализу «Чевенгура» исследователь обозначил как «Chevengur. Buried in the Family Plot», что обыгрывает основную тему романа с сопутствующими ей мотивами - смерти и памяти, так как слово plot, с одной стороны, означает сюжет художественного произведения, с другой - место на кладбище, что в сочетании со словом family приобретает значение - семейное кладбище. Таким образом, название главы приобретает каламбурное значение - «Чевенгур. Похороненные на семейном кладбище.» [4, p. 226]
Сравнивая героев Платонова с революционными героями И. Бабеля и Ю. Олеши, Боренш-тейн подчеркивает, что мужчины в чевенгурском коллективе - не бунтующие сыновья, а сироты, у которых нет семьи, чтобы отвергать ее. Поэтому платоновские герои не соперничают с отцами (за исключением Прокофия Дванова), а продолжают оплакивать своих погибших родителей. Таким образом, исследователь полагает, что, несмотря на то, что платоновские персонажи в Чевенгуре ста-
вят товарищеские отношения выше семейных связей, преобладание мужского коллектива является «не столько результатом осмысленного идеологического выбора, сколько своего рода компенсацией отсутствия родителей в их жизни.» [4, 249] Надо отметить, что подтверждение идеи американского слависта о приобретении социума взамен отцов можно найти в тексте самого писателя. «И жизнь прочих была безотцовщиной - она продолжалась на пустой земле без того первого товарища, который вывел бы их за руку к людям, чтобы после своей смерти оставить людей детям в наследство - для замены себя. У прочих не хватало среди белого света только одного - отца <...>» [2, с. 290] Платоновские прочие были лишены отцовского руководства до того, как они стали членами общества, а чевенгурские идеологи заменяют им их семьи социально-утопическим порядком, в котором они мало нуждаются. Именно поэтому оценка другого американского слависта Эрика Наймана, рассмотревшего роман Платонова с точки зрения психоанализа и определившего отношения товарищей внутри Чевенгура как гомоэроти-ческие, представляется довольно грубым упрощением, хотя прочтение текста во фрейдистском ключе предоставляет исследователю такую возможность.
Тема воскрешения отцов в романе, по мнению Боренштейна, утрачивает собственно фёдоровский смысл и также сопровождается постоянными платоновскими мотивами. В романе присутствует ощущение смерти и, едва вступив в жизнь, Саша Дванов озабочен ею. Исследователь называет подобное стремление героя некрофилическим и связывает его с эмоциональной привязанностью к отцу. Именно это чувство, полагает Боренштейн, заставляет Дванова принять революцию, понимаемую им как «конец мира». Объединяя революцию со смертью, Дванов осознает через нее свою связь с умершим отцом чувствуя свое одиночество и «несовершенство» в этом мире и, в конечном счете, идет путем своего отца, то есть путем самоубийства.
Мотив одиночества и сиротства в романе рассмотрел английский переводчик текстов Платонова Роберт Чандлер. Хотя в статье Чандлера нет прямого указания на учение Н. Фёдорова, но совершенно понятно, что исследуя основные мотивы творчества Платонова, он подспудно выражает свое отношение к учению философа. По мне-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
нию Чандлера в романе «всплыло удивительное обилие богатого и, большей своей частью - болезненного материала, которым писатель не до конца владел» [3, с. 178]. Поэтому стремление главного героя к смерти исследователь воспринимает как знак душевного нездоровья. [3, с. 179] Таким образом, следует отметить, что все англоязычные исследователи в разной степени отмечают влияние философии Н.Фёдорова на становление творческого мировоззрения А. Платонова. При всем разнообразии научных подходов к платоновским текстам исследователи приходят к схожим выводам - несмотря на то, что утопическое учение Фёдорова было переосмыслено писателем, оно оказало большое влияние на творческие взгляды писателя. Так Т. Сейфрид, отмечая влияние идей мистического философа Фёдорова на творчество Платонова, говорит об отсутствие рациональности, строгих критерий общественной пользы данной философии, но в то же время, - об ее одухотворенной нравственной целесообразности. Надо отметить, что англоязычные исследователи Платонова говорят об эксцентричности философского утопического учения Фёдорова возможно потому, что оно чуждо конкретных социальных реконструкций общества, поскольку является синтезом религиозных и естественнонаучных идей, в которых акцент с идеального утопическо-
го государства смещается на «утопического» человека, приобретая скорее антропологический аспект, нежели социальный. Именно поэтому социальная утопия А. Богданова с ее идеей технического совершенства будущего и исключением духовно-мистического начала является более понятной для исследователей (Э.Тески, Т. Сейфрид), ко -торые говорят более о влиянии идей Богданова на раннее творчество Платонова, нежели о философии Фёдорова. Таким образом, мистико-философские прозрения Н. Фёдорова (а следовательно и традиция русской утопии и многие христианские идеи Ф.М. Достоевского, который предвосхитил идеи Фёдорова, пытаясь отыскать гармонию между уровнем технических достижений человечества и духовным статусом людей) остаются в некоторой степени непонятными для англоязычных исследователей. Вероятно это происходит оттого, что философия Фёдорова остается довольно сложной для рационального познания. Так американский исследователь творчества Платонова и автор первой критической статьи о писателе на Западе А.Киселев (подписано А. Александров), впервые отметив факт знакомства писателя с работами русского филосо-фа-мистика Н. Фёдорова, отметил: «Философия Н. Фёдорова, чьим последователем, в той или иной мере, был Андрей Платонов, очень сложна и нелегко воспринимается сознанием». [1, с. 135]
Библиографический список
1. Александров А. «О повести «Котлован» А. Платонова» // GRANI № 77, October 1970. - C. 134-143.
2. Платонов А. Чевенгур. - М., 1988. - 413 с.
3. Чандлер Р. Сиротство: Саша Дванов и Назар Чагатаев // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. Вып.6. - М., ИМЛИ РАН 2005. - C. 178-182.
4. Borenstein, Eliot Men without women: masculinity and revolution in Russian fiction 1917-1929. - London: Duke University Press, 2000. - 346 pp.
5. Seifrid T. A Companion to Andrei Platonov’s The Foundation Pit. - Boston, 2009. - 196 pp.
6. Seifrid T. Andrei Platonov. Uncertainties of Spirit. - Cambridge, 1992. - 288 pp.
7. Teskey A. Platonov and Fyodorov: The Influence of Christian Philosophy on a Soviet writer. - Amsterdam, 1982. - 182 pp.
M.M. KATKOVA
Article under discussion illustrates reception of influence of N.Fyodorov’s philosophical ideas on A. Platonov’s world-view and artistic realization of these ideas in the writer’s works by English-speaking critics.
Key words: A. Platonov, N. Fyodorov’s philosophy, perception, English-speaking critics.
