CC BY
38
За период войны на береговых предприятиях водного транспорта состоялось 7 очередей всевобуча. Система всеобщего военного обучения являлась первой ступенью подготовки боевых резервов для воинских частей.
Таким образом, получение военных знаний и навыков для экипажей речных и морских судов, действующих во фронтовой зоне, оказалось жизненно необходимым, ибо значительную часть времени многие из них периодически оказывались мишенями для врага. Кроме того, фронт получал водников призывного возраста, имеющих военную подготовку.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 7913, оп. 1, д. 191, л. 19-20.
2. Государственный общественно - политический архив Пермского Края (ГОПАПК), ф. 105, оп. 133, д. 42, л. 236; Центр документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО), ф. 9, оп. 1, д. 306, л. 10-11; д. 308, л. 2.
3. Государственный архив Архангельской области (ГААО), ф. 865, оп. 1, д. 1317, л. 74 об.; Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 473, оп. 1, д. 14, л. 169-175; д. 13, л. 129;
4. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 2, л. 99.
5. РГАСПИ, ф. 473, оп. 1, д. 13, л. 361.
6. Российский государственный архив экономики (РГАЭ), ф. 8045, оп. 3, д. 1110, л. 12.
7. РГАСПИ, ф.473, оп. 1, д. 13, л. 362; РГАЭ, ф. 8045, оп. 3, д. 1110, л. 12.
8. Государственный архив Одесской области (ГАОО), ф. 92, оп. 2, д. 83, л. 11.
9. РГАСПИ, ф. 473, оп. 1, д. 13, л. 161; д. 19, л. 72.
10. Государственный архив Пермского Края, ф. р- 1996, оп. 1, д. 277, л. 52, 53, 61, 62.
11. Камский большевик. 1941. 4 окт.
12. РГАСПИ, ф.17, оп. 22, д. 2095, л. 157.
13. ГАРФ, ф. 7913, оп. 13, д. 115, л. 232.
14. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 2, л. 99, оп.1, д. 2, л. 89.
15. ГОПАПК, ф. 78, оп. 6, д. 29, л. 36, 42; ф. 112, оп. 1, д. 230, л. 24.
16. Государственный архив Приморского Края (ГАПК), ф. 59, оп. 1, д. 301, л. 30; д. 350, л. 18.
17. Архив Федерального агентства морского и речного флота (АФАМРТ), ф. 20, оп. 5, д. 18, л. 69; Государственный архив Хабаровского Края (ГАХК), ф. 1457, оп. 1, д. 17, л. 90.
18. ГААО, ф. 1303, оп. 8, д. 19, л. 187-188.
19. ГАРФ, ф. 7913, оп. 13, д. 185, л. 1.
И.Н. Смирнов
УЧАСТИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СОСЛОВИЯ МЕЩАН НА ДОНУ
Российское государство изначально принимало активное участие в формировании сословий. С течением времени выработалась система мер, полностью контролировавшая их деятельность. В пореформенные годы она несильно изменилась, несмотря на целенаправленные попытки вывести общественную жизнь в стране за сословные рамки. На рубеже XIX - XX вв. всеобъемлющий бюрократический контроль над деятельностью сословий воспринимался как привычное явление. Регламентация жизни мещан была частным случаем общей сословной политики государства.
В то же время значительная часть мещан проживала в открытой новым веяниям городской среде, которая обусловливала многогранный выбор линий поведения, формировала более инициативных людей с большим перечнем запросов в области культуры и образования, экономики и политики. Она чем дальше, тем больше пробуждала к жизни идеи, враждебные имперским интересам государства. Все это создавало предпосылки для возникновения у чиновников мотива для поиска средств регулирования общественной жизни в городах. Более свободная, нежели в сельской местности, атмосфера организации общественной жизни вынуждала их думать об эффективном контроле над деятельностью самого массового в городе мещанского сословия. Необходимость
такого контроля осознавалась практически всеми государственными функционерами - и теми, кто слепо выполнял обязанности, руководствуясь соображениями собственного благополучия, и теми, кто был добросовестным исполнителем, заинтересованным в сохранении и приумножении авторитета государственной власти.
В конце XIX - начале XX в. порядок регламентации деятельности мещанского сословия находился в области компетенции центральной власти, а также зависел от предпочтений местной администрации. Большим своеобразием отличался контроль над деятельностью мещан на окраинах России, где особенно остро давали о себе знать противоречия этнического, конфессионального, управленческого, сословного характера. В провинциальных районах страны деятельность мещанских организаций была более стесненной, условия приобретения мещанского звания более жесткие. Вместе с тем, региональные власти, из-за сложности обстановки не успевали решать многие вопросы. Они нередко упускали из вида даже такие вопросы, решение которых было принципиальным для мещан. К числу «сложных» административных районов страны, где положение мещан всегда оставляло желать лучшего, где местная администрация прессинговала мещанские организации, относилась Область Войска Донского.
Государственный контроль над деятельностью мещанских обществ на Дону был обусловлен рядом причин. Во-первых, своеобразие региона, власти которого большее внимание всегда обращали на казацкое население, являлось предпосылкой для роста недоверия к «сословной» демократии мещан. Динамичная и более-менее свободная городская среда мещан в плане культивирования буржуазных идей представляла некую опасность для местной администрации. По этой причине администрация была склонна осуществлять комплексный контроль над общественной деятельностью обывателей.
Мещанские организации на Дону находились под зорким взглядом местной власти, может быть больше, чем в других регионах России. В некотором роде это стало результатом не только опасений, но и некоего «сословного предубеждения». Веками жившее на Дону казачество культивировало уважительное отношение прежде всего к своим традициям и обычаям. По местным меркам это было привилегированное сословие, а нужды его - заслуживающими самого пристального внимания. До включения в состав Области Войска Донского Ростовского уезда и Таганрогского градоначальства (закон от 19 мая 1887 г.) мещанство на Дону не было заметным сословием. После присоединения численность мещан среди всех жителей Области увеличилась. Однако отношение к ним со стороны казацкого управления края не стало таким же доброжелательным, как к казакам. Неравное положение казаков и мещан было заметно в хозяйственной, политической сферах. Мещане, понимая свое ущемленное положение, опасались проявлять хозяйственную активность на землях, где господствовало казачество. Кроме того, до присоединения к Области Войска Донского жизнь мещан Ростовского уезда и Таганрогского градоначальства во многом зависела от обычая. С его помощью они успешно решали многие задачи и проблемы, особенно в обстановке, когда противоречивые нормы права создавали конфликтную ситуацию. После присоединения - условия их проживания в значительной степени стали определяться по усмотрению Областного Правления войскового наказного атамана. Возрос уровень контроля над их деятельностью. Мещане оказались в зависимости от условий жизни более сложной и в некотором роде чуждой им обстановки. Им пришлось влиться в среду, в которой правила «игры» уже были определены без них.
Во-вторых, противоречивые нормы права в России создавали предпосылки для роста административного диктата в общении власти и сословия мещан на Дону. Законодательные лакуны вынуждали чиновников заменять правовой вакуум собственным участием в жизни мещанских обществ.
Российские законы касательно мещан мало отвечали вызовам времени. Они практически не учитывали особенности жизни сословия мещан в различных районах большой страны и потому оставляли много места для вмешательства региональных властей. В конце 80-х гг. XIX в. одесский генерал-губернатор в письмах в хозяйственный департамент МВД и таганрогскому градоначальнику признался, что интересы мещан были оставлены без внимания, когда шла речь об устройстве на новых началах быта всех городских обывателей. «Реформы 60 и 70 годов, - утверждал он, -менее всего коснулись именно этого сословия», а «Городовое Положение 1870 года еще более
усилило неопределенность законоположений, относящихся до мещанского сословия», в чем убеждают многочисленные жалобы и произведенные по ним расследования [1]. Точка зрения автора была сформулирована четко - если частные распоряжения чиновничества не заменить общей реорганизацией мещанского управления, то положение неизбежно обернется кризисом сословия.
Одесский генерал-губернатор не был одинок в таком понимании сложившейся ситуации. В конце XIX в. солидарность с его точкой зрения выразил в предисловии к своей работе присяжный поверенный М.И. Мыш. Последний обратил внимание на противоречивость результатов введения Городового положения 1870 г. и утверждал, что все они провоцировали множество недоразумений и споров [2]. Он с негодованием говорил о разногласиях, которые обнаруживаются в ходе практики, о том, что русские законы об этом сословии не дают ясной картины, и, что разобраться во всех тонкостях административно-общественных прав мещан не по силам даже опытным юристам. Такая крайне неудовлетворительная ситуация заставила его собрать воедино все известные узаконения, правительственные и судебные разъяснения о мещанских и ремесленных управлениях в надежде на то, что это ликвидирует путаницу и хотя бы как-то облегчит положение сословия мещан.
Неясность, царившая в законах о мещанах, еще сильнее привязывала последних к воле государственной бюрократии. Таково мнение П.П. Семенова, члена Комиссии по переписи населения России, автора «Проекта положения о переписи» (имеется в виду Всероссийская перепись населения Российской империи в 1897 г.). «Одним из существенных достоинств всякого законоположения, - писал он, - касающегося всего населения государства, несомненно, должны быть ясность и определенность требований, сосредоточенных на одной основной цели и при том выраженных в возможно сжатой форме» [3]. «Обременение такого законодательного акта подробностями, - продолжал он, - может привести к излишней стеснительной регламентации, которая легко может оказаться в противоречии с действительными условиями жизни» [4].
Собственно говоря, так и получилось в жизни российских мещан. В усилении бюрократического диктата со стороны центральных и местных властей виделась единственная возможность придать деятельности мещанского сословия более организованный характер. В период разложения сословного общества наметился отход от авторитета коллективного опыта, возросла роль личности и, как следствие, увеличился градус конфликтности в мещанской среде. Выходом из такого положения, по мнению Городского головы Ростова-на-Дону А.М. Байкова, может стать большее подчинение мещанских организаций бюрократическому контролю. Только эта мера способна привести к нужному порядку, сообщал он в рапорте Наказному атаману Войска донского [5]. В 1883 г. центральная власть в лице Товарища министра внутренних дел сенатора И.Н. Дурново также полагала, что замена фиктивного надзора городских дум пристальным контролем губернского и областного начальства является адекватным инструментом для улучшения деятельности мещанских учреждений [6].
Стремлением восполнить пробел в законодательстве и заменить неясности непосредственным участием в судьбе мещан бюрократия только ухудшала их положение. В таких условиях воспитывались осторожность, медлительность и безынициативность мещанских обществ, нежелание предпринимать какие-то действия, не посоветовавшись с администрацией на предмет их соответствия законам. На территории Области Войска Донского старосты всех мещанских организаций были вынуждены поддерживать тесную связь с градоначальниками ради того, чтобы прояснить то или иное положение, содержавшееся в законе и министерском циркуляре.
Непонимание характера новых изменений, например, по порядку делопроизводства в мещанских обществах, по установлению норм налогообложения, вынуждало должностных лиц мещанского сословия на Дону обращаться за разъяснениями в соответствующие органы государственной власти. Неясность провоцировала страх их перед возможностью совершить ошибку и получить порицание от контролирующих ведомств даже в решении тех вопросов, которые при неблагоприятном исходе никакой опасности для интересов государства не представляли. Например, вряд ли можно признать существенным и требующим государственного участия вопрос о порядке уплаты мещанским обществом денежного сбора за отправку корреспонденции через почту. Однако правовой вакуум оставил место для обязательных консультаций между таганрогским мещанским старостой И.Д. Вуковым и таганрогским градоначальником, которые, к всеобщему удивле-
нию, растянулись на десять месяцев в рамках небольшого города, отвлекая жизненные силы от решения более важных задач [7].
Государство всячески препятствовало накоплению мещанами опыта демократического управления. Очень часто возникали жизненные ситуации, когда разъяснениями местных властей нельзя было ограничиться, и требовались консультации представителей столичной бюрократии. Потребность во вмешательстве, например, Правительствующего сената возникала каждый раз по вопросам выборов в мещанские управы Области Войска Донского [8]. При этом разбирательство растягивалось на очень длительный срок, и в «водоворот» втягивалась сложная цепочка органов государственной власти разных уровней.
Вследствие сложности осуществления сословного управления формировалась устойчивая зависимость донских мещан от местной администрации. Тем, что мещанские организации на Дону шага не могли сделать без волеизъявления чиновничества, понижалась эффективность их деятельности, сдерживалось свободное развитие сословия к невыгоде и городского общества в целом, и его отдельных членов.
Пореформенные годы показали, что развитие российского законодательства не поспевало за быстрым течением жизни, что отдельными своими сторонами историческая действительность уходила от прежнего всепоглощающего имперского государственного контроля. В связи с этим перед государственными функционерами во второй половине XIX в. остро стояла проблема поиска мер по повышению эффективности управления в государстве. Особенно это касалось вопросов сословной жизни, при решении которых власть испытывала наибольшее напряжение. В рассматриваемое время наложение правовых норм уходящего в прошлое сословного общества и нарождающегося буржуазного обостряло социальные противоречия и затрудняло государственное управление.
Средством, усугубившим сложившееся положение, стали нормы права, которые фиксировали переходный характер эпохи. Вероятно, они появлялись для того, чтобы сделать как можно более организованным переход от правил феодального времени к правилам буржуазного общества. Они были необходимы в виду невозможности в одночасье разрушить сословный строй и создать всесословное общество на основе ясных законов. Однако это творчество обернулось еще большим участием бюрократии в делах мещан на региональном уровне и самым негативным образом сказывалось на сословной жизни этой группы обывателей. От правительствующих органов потребовались многочисленные дополнительные циркуляры, постановления и комментарии к законам. Понадобилась целая армия чиновников, чтобы проследить, соблюдаются ли в точности все законоположения переходной эпохи. Центральная власть требовала строгого соблюдения предписаний свыше и усилением бюрократической вертикали, установлением диктата в государственном управлении пыталась избежать злоупотреблений чиновничества на местах. В декабре 1904 г. Высочайший указ провозглашал: «Принять действительные меры к охранению полной силы закона, дабы ненарушимое и одинаковое для всех исполнение его почиталось первейшею обязанностью всех подчиненных Нам властей и мест, неисполнение же ее неизбежно влекло законную за всякое произвольное действие ответственность и в сих видах облегчить потерпевшим от таких действий лицам способы достижения правосудия» [9]. Однако, как известно, все невозможно предусмотреть. Решение многих вопросов поневоле оказывалось в зависимости от умонастроений чиновников и от произвола с их стороны.
В конце XIX в. положение еще больше ухудшилось. Центральная власть пошла на установление едва ли не полного ведомственного, в том числе полицейского, контроля над мещанскими учреждениями, а также за благонадежностью мещан. Кроме этого законодательство Александра III высоким имущественным цензом фактически отсекало эту группу обывателей от работы во всесословных органах власти на местах. Городовое положение 1892 г. сделало хозяевами городов малочисленные торгово-промышленные слои населения. В то время доступ в органы общественного самоуправления на Дону оставили открытым, как заметил историк П.Я. Циткилов, только для небольшой социальной прослойки состоятельных горожан [10].
Реакция донских мещан на эти действия властей была предсказуемой. Их неудов летворен-ность местной властью с каждым разом возрастала. Они даже не могли себе представить, что бу-
дут урезаны в праве решать вопросы хозяйственной, образовательной, благотворительной направленности, которые ранее находились в компетенции мещанского общества. Особенно сильно мелочной регламентации подверглась деятельность мещанских органов сословного управления в городах Области Войска Донского. Здесь, жизнь мещан была накрепко связана с повседневными процедурами согласования и утверждения решений в кабинетах областной администрации.
По мнению представителей местной бюрократии творческая деятельность мещан часто приобретала нежелательный общественный резонанс, являлась заразительной для других групп населения. Поэтому она, якобы, заслуживала того, чтобы власти гасили творчество мещан, и держали под наблюдением деятельность мещанских обществ. Установившийся надзор, например, проявлялся в блокировании обсуждения вопросов, которые некстати, с опережением времени пытались решить мещане. К их числу присоединялись также такие, которые по субъективным соображениям вообще не должны рассматриваться обывателями, так как угрожали интересам самой бюрократии. Среди многочисленных вопросов, на которые областные власти накладывали табу, были: место и роль евреев в общественной деятельности обывателей; принадлежность мещан к различным христианским сектам, нежелательным с точки зрения Русской Православной церкви; политический порядок в стране и возможность донских мещан активно на него влиять; изменение налогообложения обывателей, в том числе, ликвидация круговой поруки и практики распределения недоимок между всеми мещанами.
Местная администрация использовала различные способы, чтобы направить деятельность мещанских обществ на Дону в нужное русло. Негативные санкции областной администрации не заставляли себя долго ждать, когда речь шла о том, чтобы наказать мещан за «самоуправство», за то, что некоторые из них в нарушение предписаний чиновничества разворачивали дебаты по запретным темам. Как только такие случаи происходили, тут же нарастал комом поток отчетов и отзывов, в которых иногда просматривалось, а иногда и прямо звучало требование наказать непокорных мещан. Формы реализации таких директив были различными - от давления отдельных представителей государственной власти на избирателей, нежелания утверждать на руководящие должности тех из них, кто менее всего устраивал местные власти и отличался, как тогда говорили, неблагонадежностью, до полицейского преследования и высылки за пределы Области Войска Донского. Негативные санкции часто предусматривали коллективную ответственность за то, что отдельные мещане выходили за пределы указаний местного чиновничества. Они прежде всего затрагивали руководящий состав мещанских организаций, не сумевший удержать мещан в рамках «приличия». Разумеется, речь здесь не идет об уголовных правонарушениях, по которым дела переносились в суд, и наказания выносились в каждом отдельном случае без перекладывания ответственности некоторых мещан на все общество.
Действия властей, как им казалось, были направлены на утверждение порядка. Однако они, время от времени, давали обратный эффект. Ответная реакция мещан была двоякого рода. С одной стороны, они поддерживали добрососедские отношения, обращались за помощью к властям, сотрудничали с ними при решении самых разных вопросов. С другой стороны, они активно выражали неприятие государственных решений.
Первая русская революция показала, что мещане на Дону не были людьми агрессивными, склонными решать вопросы, прибегая к насилию. Стереотип законопослушания глубоко засел в их голове. В отличие от представителей других сословий и социальных групп населения Области Войска Донского мещане проявляли повышенную лояльность к властям. Стремление мещан бороться за жизненное пространство, не конфликтуя с государством, было вызвано, пользуясь формулировкой Б.С. Аккуратова, «социальным комплексом неполноценности», неверием мещан в возможность что-либо принципиально изменить с помощью самоуправления, без вмешательства государственной власти [11]. Державность мещанского сознания проявлялась в ожидании патерналистской заботы со стороны всесильного государства. Установка на бесконфликтное общение с государством была продиктована прагматизмом, соображениями практической пользы, т.е. нежеланием ссориться с тем, кто сильнее, от кого зависит решение многих ключевых вопросов сословной жизни и к кому еще не раз придется обратиться за помощью. Отсюда произрастает «мещанская дипломатичность», большая сговорчивость с представителями власти.
К 1911 г. относятся любопытные сведения о составе преступлений, которые были совершены мещанами по сравнению с представителями прочих сословий и социальных групп в I Донском Судебно-мировом округе Области Войска Донского. Собранная информация дает возможность понять, что из шести групп преступлений, чаще всего совершаемых донскими мещанами, преступления против порядка управления не являлись характерными для них. Занимая пятое место в перечне, они уступали очередность преступлениям против личной безопасности (1-е место), имущества (2-е место), прав семейных и общественной нравственности (3 -е место), а также против нарушений устава о паспортах (4-е место). При этом на фоне статистики уголовных правонарушений мещан преступления против порядка государственного управления были более характерными не им, а рабочим, крестьянам и казакам [12].
Мещане были также добросовестными исполнителями административных обязанностей. Это доказывает статистика количества должностных преступлений лиц, подлежащих суду на территории Области Войска Донского по итогам 1914 г. Ведомость Областного Правления о числе преступлений по должности указывает на то, что на 10 мещан, преданных суду без участия присяжных заседателей и с участием сословных представителей, на которых наложено административное взыскание, приходилось 47 человек от офицеров и чиновников, 480 человек от урядников и казаков, 42 человека от крестьян. Такая расстановка сил свидетельствует в пользу того факта, что мещане среди прочих сословий были более ответственными и менее всего склонными к преступным действиям по должности. В 1914 г. не было зафиксировано ни одного случая наложения административного взыскания на мещан, тогда как среди офицеров и чиновников таковых было 71, урядников и казаков - 94, крестьян - 6. [13]
Несмотря на это, законопослушание мещан имело свои пределы. Мелочная опека, санкции против них подталкивали к сотрудничеству с недовольными. 1910-е гг. стали временем роста политической сознательности мещан по всей стране. На новом этапе они стремились добиваться жизненных преимуществ, консолидируя мещанские силы различных губерний и областей России посредством созыва Всероссийских съездов мещанских обществ. Они даже шли на союз с ремесленниками, близкими к ним по хозяйственной деятельности, и принимали участие в работе Всероссийских съездов по ремесленной промышленности. В Области Войска Донского, помимо этого, обнаружилась тенденция консолидации мещан под крылом городских мещанских обществ. Из сельской местности они переезжали в город, где для их существования были лучшие условия, где они могли заявить о себе во весь голос. Причем это движение было столь стремительным, что в течение 1897-1913 гг. их численность в деревне уменьшилась в 2 раза [14].
Уловив настроения мещан, власти не остались безучастными к тем силам, которые были способны действовать и на региональном уровне, и в общероссийском масштабе. Рескрипт Департамента общих дел Министерства внутренних дел, адресованный министру торговли и промышленности, а также решение и уведомление директора Департамента общих дел по факту назначения С.П. Белецкого представителем министерства в организационный комитет II Всероссийского съезда по ремесленной промышленности свидетельствуют о намерении государства быть не только в курсе новых тенденций, но и, насколько возможно, влиять на них [15]. Причем до этого времени случаев назначения представителя МВД в организационный комитет какого-либо Всероссийского съезда не было.
По обстоятельствам созыва съездов собирались агентурные сведения, доказывающие обеспокоенность государства тем, что эти съезды были интересны многим рабочим организациям, настроенным радикально и антиправительственно [16]. В МВД опасались, что обсуждение злободневных вопросов может повернуться нежелательным образом для государства, и ситуация может выйти из-под административного контроля. Об этом сообщали секретные наблюдатели министру торговли и промышленности, в Департамент полиции [17].
Столь пристальное внимание государства к мещанскому сословию, мелочная бюрократическая опека над деятельностью мещанских обществ сыграли свою негативную роль в том, что мещане в России так и не стали активной силой. Государственная власть фактически деформировала жизнь сословия и этим помешала ему стать источником социальной стабильности. Сословно-
правовая группа мещан не смогла раскрыть в России свой потенциал, внести необходимый вклад в формирование гражданского общества в городах и кристаллизацию его общественного мнения.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. ГАРО, ф. 579, оп. 1, д. 359, л. 1-3.
2. Мыш М.И. О мещанских и ремесленных управлениях. Сборник узаконений, правительственных и судебных разъяснений. СПб., 1896. С. III.
3. ГАРФ, ф. 102, оп. 53, д. 148, ч. 1, л. 429 об.
4. Министерство Внутренних Дел. Центральный Статистический Комитет. Очерк развития вопроса о всеобщей народной переписи в России. 20 февр. 1890 г. С. 26.
5. ГАРО, ф. 46, оп. 1, д. 3000, л. 60-62.
6. Там же, ф. 579, оп. 1, д. 359, л. 3.
7. Там же, ф. 579, оп. 1, д. 358, л. 17-18, 27.
8. Там же, ф. 685, оп. 1, д. 327, л. 2-3, 12 а-12 а об., 19-19 об.
9. Сословное мещанское самоуправление. Режим доступа: http: //allpravo.ru/library/ doc76p/instrum2295/item 2310.html.
10. Циткилов П.Я. Особенности развития городского самоуправления в России во второй половине XIX в. // Актуальные проблемы социальной истории: сб. статей. Вып. 4. Новочеркасск; Ростов н/Д., 2003. С. 13.
11. Аккуратов Б.С. Феномен мещанства в российской общественно-политической мысли и политической теории: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2002. С. 67.
12. ГАРО, ф. 353, оп. 1, д. 654, л. 36.
13. ГАРО, ф. 353, оп. 1, д. 732, л. 44.
14. Смирнов И.Н. Забытое сословие (экскурс в историю Области Войска Донского на рубеже XIX - XX вв.) // Вестник Российского нового университета. Серия «Гуманитарные технологии». 2008. Вып. № 2. С. 216.
15. ГАРФ, ф. 102, оп. 67, д. 30, ч. 5, л. 11-12, 14-15, 16, 20.
16. Там же, л. 18-19.
17. Там же, л. 32-32 об., 24-24 об.
В.К. Смирнова
АДМИНИСТРАТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКОЙ В 1945-1953 гг.
Историческая наука всегда являлась предметом для политических экспериментов. Официальная концепция истории во все исторические эпохи имела целью обоснование существующего режима. При этом наличие иных теорий зависело от степени либерализации власти, но даже во времена полицейских правлений Николая I и Александра III не было директивного направления исторических исследований. С таким феноменом мы сталкиваемся впервые только в эпоху сталинизма, когда сложилась система административно-командного управления общественной идеологией. Окончательное утверждение методов руководства исторической наукой происходит в послевоенные годы, именно поэтому изучение этого периода является важным для понимания особенностей развития советского исторического знания не только в период сталинизма, но и в 19501980-е годы.
Тема требует тщательного научного изучения, так как единственная обобщающая монография устарела, ибо сама была написана в советский период1, а отдельные проблемы послевоенного развития исторической науки в СССР освещены в ряде работ современных исследователей советской историографии2, но они касаются данной темы только косвенно.
11 Барсенков А.Т. Советская историческая наука в послевоенные годы (1945-1955). М., 1988.
2 Костырченко Г.В. Кампания по борьбе с космополитизмом // Вопросы истории. 1994. № 8. С. 47-60; Простоволосова Л.Н., Станиславский А.Л. «Мы учим советских людей, а не древних греков» (Из истории вузовской исторической науки конца 30-40-х гг.) // История СССР. 1989. N° 6. С. 92-104; Сидорова Л.А. Советские историки послевоенного поколения: собирательный образ и индивидуализирующие черты // История и историки / под общ. ред. А.Н. Сахарова. М., 2004; Сизов С.Г. Идеологические кампании 1947-1953 гг. и вузовская интеллигенция Западной Сибири // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 95-103; Шаханов А.Н. Борьба с «объективизмом» и «космополитизмом» в советской исторической науке. «Русская историография» Н.А. Рубинштейна // История и историки / под общ. ред. А.Н. Сахарова. М., 2004; Костырченко Г.В. Сталин против «космополитов». М., 2010 и др.
