CC BY
147
УДК 81 ББК 81.0
В.П. Даниленко
У ИСТОКОВ УНИВЕРСАЛЬНО-ЭВОЛЮЦИОННОЙ ТЕОРИИ ГЛОТТОГЕНЕЗА: ИОГАНН ГЕРДЕР
И. Гердер заложил основы эволюционного подхода к решению проблемы глоттогенеза. Язык при этом подходе рассматривается как продукт всей предшествующей эволюции - физической, биотической, психической и культурной.
Ключевые слова: Иоганн Гердер; происхождение языка; универсальный эволюционизм; религия; наука; искусство; нравственность; политика; язык
V.P. Danilenko
THE SOURCES OF UNIVERSAL AND EVOLUTIONAL THEORY OF GLOTTOGENESIS: JOHANN HERDER
J. Gerder originated the evolutional approach to the problem of glottogenesis . According to this approach the language is regarded as the product of the ealier forms of evolution, namely, physic, biotic, psychological and cultural.
Key words: Johann Herder; the origin of language; the universal evolution philosophy; religion; art; morals; policy; language
Все хорошее делалось в истории ради гуманности, а все нелепое, порочное и омерзительное, что тоже появлялось в истории, было преступлением против духа гуманности.
Иоганн Гердер
(1793-1797) И. Гердер вспоминал: «История человечества и различных народов, естественная история, изучение природы, математика и собственный опыт - вот те источники, из которых он черпал воодушевление для своих лекций и для своей беседы; он не оставлял равнодушным ни к чему, что было достойно изучения... Этот человек, имя которого я произношу с глубочайшей признательностью и с высоким уважением, был Иммануил Кант» [Там же. С. 99-100].
Увы, отношение И. Гердера к И. Канту резко ухудшилось после того, как последний анонимно написал чересчур придирчивую рецензию на первую часть гердеровских «Идей к философии истории человечества» (17841791). Престарелый рецензент не сумел разглядеть в них начало великого труда его бывшего ученика. С этого времени между ними устанавливаются враждебные отношения. Рудольф Гайм в подробном освещении этих отношений выступил на стороне И. Канта [Там же. Т. 2. С. 728-793]. Как и его подзащитный, он тоже не сумел увидеть главного отличия между И. Кантом и И. Гердером. Это отличие состоит в разном понимании сущности философии.
Иоганну Готфриду Гердеру (1744-1803) принадлежит особое место среди других универсальных эволюционистов, имеющих отношение к проблеме глоттогенеза. В своем «Трактате о происхождении языка» (1770), насыщенном гениальными озарениями, он заложил основы эволюционного подхода к решению этой проблемы. Язык при этом подходе рассматривается как продукт всей предшествующей эволюции - физической, биотической, психической и культурной.
И. Гердер родился, как он сам говорил, «в крайне скромной, но не совершенно бедной среде» [Гайм, 2011, т. 1, с. 68]. Его отец был служителем лютеранской церкви в Морунге-не. Служителем церкви по окончании богословского факультета Кенигсбергского университета пришлось быть и его сыну - в Риге (1764-1769), Бюкебурге (1771-1776) и Веймаре (1776-1803).
Наставником И. Гердера в университете стал Иммануил Кант (1724-1804). Ему в первую очередь он был обязан любовью к философии. Лекции И. Канта молодой И. Гердер слушал с поэтическим упоением. Некоторые из них он облекал в стихотворную форму. В книге «Письма для поощрения гуманности»
Если И. Кант видел в философии науку об «априорном познании» [Кант, 1965, с. 95], то И. Гердер еще до Г. Спенсера увидел назначение философии в обобщении знаний, полученных всеми частными («опытными») науками. Философия должна состоять, по мнению И. Гердера, «из результатов всех опытных наук» [Гайм, 2011, т. 1, с. 102]. Г. Спенсер назовет такое назначение философии синтетическим.
Философия И. Канта, вне всякого сомнения, обладает широкой синтетичностью, однако И. Гердера не устраивала ее умозрительность. Вот почему в книге «Рассудок и опыт. Метакритика к критике чистого разума» (1799) он называет автора «Критики чистого разума» творцом «царства бесконечных умственных химер, слепого созерцания, фантастических вымыслов, пустых книжных слов, так называемых трансцедентальных идей и спекуляций» [Гердер, 2007, с. КГУ].
В основе главного труда И. Гердера -«Идеи к философии истории человечества»
- лежит подлинно синтетическое понимание сущности философии. Достижения науки XVIII в. в ней обобщены в единую - универсально-эволюционную - картину мира. Этот труд - вершина, к которой универсальный эволюционизм пришел во второй половине XVIII в. Если Ж. де Ламетри в первой половине XVIII в. возродил универсальный эволюционизм, то И. Гердер во второй его половине поднял его на небывалую высоту.
ФИЗИОГЕНЕЗ ^ ФИЗИОСФЕРА. И. Гердер не затрагивает в своей книге космогонические гипотезы. Он лишь отсылает читателя к авторам таких гипотез - Р. Декарту, Ж. Бюффону и И. Канту. В центре его внимания была Земля - «наш дом» [Гердер, 1977, с. 13]. Об этом свидетельствует оглавление первой части его книги:
I. Наша Земля - одна из звезд.
II. Земля наша - одна из срединных планет.
III. Наша Земля претерпела множество катастроф, пока не приняла свой теперешний облик.
IV. Земля - шар, вращающийся вокруг своей оси и вокруг Солнца в наклонном положении.
VI. Населяемая людьми планета есть горный хребет, выступающий над поверхностью моря.
VII. Направление гор на обоих полушариях предопределило самые странные различия и перемены.
Геогенез обрисован И. Гердером как серия катастроф: «Вода заливала землю и образовались слои почвы, образовались горы, долины; огонь бушевал, разрушал земную кору, дыбил горы, разливал кругом расплавленные недра Земли; заключенный внутри земли воздух поднял своды пещер и облегчил извержение могучих стихий; ветры бушевали на поверхности Земли, а другая причина, еще более мощная, переменила даже все климатические зоны Земли. Многое из сказанного совершалось уже тогда, когда существовали на Земле органические, живые создания» [Там же. С. 18-19].
БИОГЕНЕЗ ^ БИОСФЕРА. Когда заходит речь об эволюции живой природы, так сразу же вспоминают о Чарлзе Дарвине (18091882). Между тем у него был предшественник
- Жан-Батист Ламарк (1744-1829). Но еще до Ж.-Б. Ламарка, опираясь на исследования Карла Линнея (1707-1778), Жоржа Бюффона (1707-1788), Альбрехта Галлера (1708-1777), Иоганна Реймаруса (1729-1814) и др., эволюционный эскиз живой природы сделал в своем главном труде Иоганн Гердер.
Жизнь, по И. Гердеру, произошла из смеси, которую породила Земля. Первоначально из нее возникли простейшие живые организмы, а затем - в результате их развития - происходило их все большее и большее усложнение. «От несложных форм, - читаем у И. Гердера,
- она (природа. - В.Д.) переходит к составным, искусным, тонким строениям, - и будь мы наделены таким органом чувств, с помощью которого мы могли бы видеть праформы и первоначальные зародыши земных существований, то, должно быть, в самой мельчайшей точечке мы восприняли бы прогрессию всего творения» [Там же. С. 38].
Прогресс в развитии живой природы вкладывается у И. Гердера в три эволюционных ступени: растения - животные - люди. Он писал: «...поразмыслим только об одном: о той покрывающей Землю смеси, благодаря которой наша Земля способна была создавать органические строения - растения, а потом животных и человека» [Там же].
Благодаря эволюции, на Земле сформировалось необозримое многообразие флоры
и фауны. Последняя, по мнению И. Гердера, прошла через три эволюционные стадии:
«1) животные с одной полостью и одним желудочком сердца, как рыбы и земноводные, имеют более холодную кровь;
2) у животных с одним желудочком без полости вместо крови белый сок; таковы насекомые и черви;
3) животные с четырьмя отделами сердца
- теплокровные; таковы птицы и млекопитающие» [Гердер, 1977, с. 55-56].
Движение эволюции от менее совершенных видов к более совершенным объяснялось И. Гердером борьбой за выживание. Для одних видов эта борьба заканчивалась гибелью (как, например, для мамонтов), а для других
- их дальнейшим совершенствованием. Оно происходило, с одной стороны, благодаря приспособлению к новой среде обитания, а с другой, благодаря наследованию полезных признаков. И. Гердер писал: «Когда рыба выходит на сушу, у нее - как, например, у манати, - вычленяются передние конечности, а у самок вырастают груди. У морского котика и морского льва можно без труда видеть уже все четыре конечности, хотя задними он и не может пользоваться и пять пальцев их влачит за собой, словно отростки плавников, тем не менее он, как умеет, неспеша выползает на сушу, чтобы погреться на солнце, и он уже поднялся ступенькой выше безобразного, бесформенного тюленя. Так более высокие органические существа выходят из праха червей, из известняковых домиков моллюсков, из паутины насекомых, и членение тел их постепенно усложняется» [Там же. С. 51].
Человек - венец эволюции. И. Гердер писал: «Жизнь растений управлялась инстинктом самосохранения и продолжения рода, насекомые стали создавать свои искусные сооружения, птицы и наземные животные - заботиться о своих птенцах, детенышах, о доме, наконец, появились и мысли, напоминающие человеческие, животные стали усваивать разные умения, и вот все объединилось в человеке с его разумной способностью, свободой и духом гуманности» [Там же. С. 116].
Человек - венец не только психической и культурной эволюции, но и биофизической («органической»). И. Гердер писал: «Форма органического строения восходила от камня к кристаллу, от кристалла к металлам, от ме-
таллов к растениям, от растений к животным, от животных к человеку; по мере восхождения разнообразились силы и влечения живого существа, и наконец все эти силы и влечения объединялись в облике человека, насколько он мог вместить их в себя. Ряд дошел до человека и здесь остановился; нет существа, которое стояло бы выше человека, органическое строение которого было бы многообразнее и искуснее, - человек представляется существом высшим, до какого может развиться органическое строение на нашей Земле» [Там же].
ПСИХОГЕНЕЗ ^ ПСИХИКА. Отправным пунктом психической эволюции И. Гер-дер считал ощущение. Его зародыш он усматривал уже у предков животных - растений: «И в растении должно быть хотя бы темное соответствие ощущению, хотя бы его темный аналог» [Там же. С. 69].
По отношению к растениям, очевидно, можно говорить не о психике как таковой, а о предпсихике. Психическая же эволюция шла по пути освоения животными все более сложных форм психической деятельности -от ощущений к восприятиям, от восприятий к представлениям, от представлений к понятиям и т.д.
В главе «Поступательное развитие живых существ, приучающихся связывать разные понятия и свободнее пользоваться органами чувств и членами тела» И. Гердер показывает, что прогресс в психогенезе был обусловлен развитием «нервной конституции животных» [Там же. С. 76].
Наши животные предки приобрели самую сложную «нервную конституцию», что позволило им вступить на путь очеловечения. Этот путь открылся для них благодаря развитию разума.
В четвертой книге «Идей.» мы находим главы, в которых И. Гердер объясняет, почему наши предки превзошли всех животных в развитии разума:
I. Органическое строение предрасполагает человека к способности разума.
II. Взгляд с высот органического строения человеческой головы на существа низшие, приближающиеся по складу своему к человеку.
III. Органическое строение предрасполагает человека к тонким чувствам, искусству и языку.
IV. Органическое строение предрасполагает человека к тонким влечениям, а потому и к вольности.
V. Органическое строение предрасполагает человека к хрупкому здоровью, но к выносливости и долголетию, а потому и к расселению по всей Земле.
Прародиной человечества ученый считал Азию, поскольку в ней сложились наиболее благоприятные условия для очеловечения наших животных предков [Гердер, 1977, с. 265270].
КУЛЬТУРОГЕНЕЗ ^ КУЛЬТУРА. Еще в
1774 г. (за 10 лет до появления первой части «Идей...») вышла в свет книга И. Гердера «И еще одна философия истории для воспитания человечества». Уже в этой книге изложено культурологическое кредо ее автора. Его суть состоит в следующем: своим очеловечением наши предки обязаны их культуросозидательной способности, возникшей из их смышлен-ности, в развитии которой они превзошли всех своих животных собратьев.
Если в «И еще одна философия.» представлен лишь эскиз культурной эволюции, то в своем главном труде И. Гердер изобразил развитие культуры в виде весьма красочной картины. Он был убежден в том, что «роду человеческому суждено пройти через несколько ступеней культуры и претерпеть различные перемены, но прочное благосостояние людей основано исключительно на разуме и справедливости» [Там же. С. 439].
В культуре И. Гердер видел средство, а не цель. В чем же, по его мнению, состоит цель, к которой стремится человечество? В том, чтобы все дальше и дальше уходить от своих животных предков и все больше и больше становиться человечным (гуманным). «Цель нашего земного существования, - писал ученый, - заключается в воспитании гуманности, а все низкие жизненные потребности только служат ей и должны вести к ней. Все нужно воспитывать: разумная способность должна стать разумом, тонкие чувства - искусством, влечения - благородной свободой и красотой, побудительные силы - человеколюбием» [Там же. С. 131].
Гуманность (человечность) вовсе не сводится у И. Гердера только к человеколюбию. Под человечностью он понимал весь комплекс особенностей, которые отличают че-
ловека от животного. Сравнивая животное и человека, философ писал: «Животного ведет его инстинкт, дар матери-природы; животное
- слуга в доме всевышнего отца, оно должно слушаться. А человек в этом доме - дитя, и ему нужно сначала научиться всему : и самым жизненно необходимым инстинктам, и всему, что относится к разуму и гуманности. А учит он все, не достигая ни в чем совершенства, потому что вместе с семенами рассудительности и добродетели он наследует и дурные нравы, и так, следуя по пути истины и душевной свободы, он отягчен цепями, протягивающимися еще к самым началам человеческого рода» [Там же. С. 132].
И. Гердер учил, с одной стороны, не возводить человека в перл создания, а с другой, не низводить его до животного. Он писал: «Весьма несправедливо хвалили род человеческий, утверждая будто все силы и способности других родов достигают в нем своего наивысшего развития. Это похвала бездоказательная. Другие же, напротив, хотели, не скажу, унизить человека, низведя его до уровня животного, но отрицали за ним собственно человеческий характер и превращали его в какое-то выродившееся животное, которое в погоне за неведомыми высшими совершенствами совсем утратило своеобычность своей породы. Это, очевидно, противоречит и истине, и свидетельствам естественной истории» [Там же. С. 77].
Где же проходит действительная граница между животным и человеком? В чем подлинное отличие человека от животного? «Ни у одного животного, - отвечает И. Гердер, - нет того, чем отличается от него почти всякий человек, - нет культуры» [Там же]. Следовательно, человек становится человеком все в большей и большей степени благодаря культуре.
И. Гердер прекрасно сознавал, что на своем пути к очеловечению современные люди находятся лишь в самом начале своего пути. Вот почему он расценивал человечность в качестве «бутона будущего цветка», «скрывающего внутри себя истинный облик человечества» [Там же. С. 131, 132].
«Лишь у немногих, - писал И. Гердер, -богоподобный дух гуманности в самом широком и чистом значении слова есть подлинное стремление всей жизни, а большинство задумывается поздно, да и у самых лучших низ-
кие инстинкты тянут возвышенного человека к животному. Кто из смертных может сказать: я обрел, я обрету чистый образ человечности, заложенный во мне?» [Гердер, 1977, с. 131]. Но дело тут не только в отдельной личности, но и в условиях, в которых оказался тот или иной народ: «.И между людьми должны были появиться величайшие различия, потому что все на земле многообразно, а в некоторых странах и в некоторых условиях человеческий род придавлен бременем климата и житейской нужды» [Там же]. Не следует обольщаться и насчет так называемых цивилизованных народов. В предисловии к «Идеям.» И. Гердер восклицает: «Как мало культурных людей в культурном народе!» [Там же. С. 6].
Продвижение человечества к осуществлению своей миссии - дальнейшему очеловечению - требует от его представителей величайших «духовных сил» [Там же. С. 126], направленных на приближение к высшим человеческим целям. «Истина, красота, любовь,
- читаем у И. Гердера, - вот цели, к которым всегда стремился человек, что бы он ни делал, нередко сам не сознавая того, нередко идя по совсем ложному пути» [Там же. С. 133].
Но истина, красота, любовь и т.п. цели есть не что иное, как высшие духовно-культурные идеалы. Вот почему философия И. Гердера имеет духовно-культурную направленность. В центре этой философии - духовная культура (религия, наука, искусство, нравственность, политика и язык).
РЕЛИГИЯ. XVIII в. нанес религии незаживающую рану. Первую скрипку в яростной борьбе с религией в этот век играли французские просветители - Жульен де Ламетри (1709-1751), Дени Дидро (1713-1784), Клод Гельвеций (1715-1771), Поль Гольбах (17231789) и др. Выше всех среди них И. Гердер ставил Д. Дидро, который, в частности, заявлял: «Если разум - дар неба и если то же самое можно сказать о вере, значит, небо ниспослало нам два несовместимых и противоречащих друг другу дара. Государь, если вы желаете иметь священников, вы не можете желать философов, а если желаете философов, не можете желать священников. Ведь философы по самой профессии своей - друзья разума и науки, а священники - враги разума и покровители невежества» [Да скроется тьма!, 1976, с. 121, 128].
И. Гердер был священником, но после встречи с Д. Дидро он записал в своем дневнике: «Наступит ли время, когда разрушат монастыри и амвоны. О, если б я мог хоть чем-нибудь содействовать этому! По крайней мере я хотел бы поддержать голос Дидро!» [Гердер, 1977, с. 614].
Нет никакого сомнения в том, что И. Гер-дер способствовал разрушению монастырей и амвонов. Чуть ли не каждая страница его главного труда - красноречивое тому подтверждение. Он написан рукой великого ученого, а не богослова. Но почему же нередко в ней упоминается имя творца, хотя божественное творение мира он открыто отрицал? Должность обязывала. Он писал его в должности главы протестантской церкви в Веймаре. Главная трагедия его жизни состояла, как он сам говорил, в «противоречии между самим собой и своими должностями» [Там же. С. 413]. Но некоторый богословский налет, имеющийся в его главной книге, не может скрыть от нас ее атеистическую доминанту.
Не следует, вместе с тем, изображать И. Гердера, как это делал И. Фихте, законспирированным атеистом. Крайней точкой его атеизма был пантеизм, который он взял у Бенедикта Спинозы (1632-1677). В пределе пантеизм смыкается с атеизмом, поскольку бог в нем сливается с природой. Но сам факт его присутствия в нем свидетельствует о сохранении в спинозизме богословской стихии. Эта стихия представлена в книге И. Гердера «Бог.» (1787), где ее автор пытается доказать совместимость пантеистического учения Б. Спинозы с христианством. Более того, он отстаивает здесь бессмертие души.
Мотив бессмертия души звучит в романе Л.Н. Толстого «Война и мир», где Пьер Без-ухов так излагает учение И. Гердера Андрею Болконскому: «Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, - высшая сила, как хотите, - что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не толь-
ко не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
- Да, это учение Гердера, - сказал князь Андрей» [Толстой, 1984, с. 121].
Эволюционную лестницу, о которой здесь говорит Пьер, И. Гердер собирался завершить «мировой душой» [Гердер, 1977, с. 62]. Его «мировая душа» - предтеча тейяровской точки Омега. Но как в «Феномене человека» П. Тейяра де Шардена научная картина мира преобладает над религиозной, так и в «Идеях к философии истории человечества» И. Гердера научная стихия преобладает над богословской. Она преобладает даже и в книге «Бог. Некоторые диалоги», которая была задумана ее автором как богословский трактат. Филолай в ней, в частности, заявляет: «Ничто в природе не одиноко, ничто не лишено причин и ничто не остается без последствий; и поскольку все, что возможно, существует и связано друг с другом, в природе нет ничего неорганизованного, каждая сила находится в связи с остальным, служащими ей или над ней господствующими» [Антология мировой философии, 1971, с. 62]. Богословием здесь и не пахнет. Здесь утверждается материальное единство природы как таковой.
Вслед за французскими просветителями И. Гердер видел в религии закономерный этап в становлении человечества. Своим возникновением он обязан страхом перед природой и неспособностью объяснить ее стихии, исходя из их материальной сущности. Вот почему первобытные люди одухотворяли и очеловечивали эти стихии, связывая их мифологическими сюжетами.
Особое внимание И. Гердер уделил в своей книге христианству. В его основателе он видел живого человека, который защищал интересы угнетенного большинства. Однако церковь отошла от учения Христа. Пользуясь им, она стала конкурировать со светской властью. В своей борьбе за власть она совершила множество кровавых преступлений, связанных, в частности, с организацией крестовых походов. «Наукам и искусствам, - читаем у И. Гердера, - крестоносцы в собственном смысле слова никак не способствовали. Распутные армии, отправившиеся в Палестину, не имели о них никакого представления.»
[Гердер, 1977, с. 595].
Религия, вместе с тем, несла не только зло, но и в какой-то мере способствовала развитию культуры в целом и науки в частности. «Нельзя отрицать, - писал И. Гердер, - что только религия принесла народам науку и культуру и что культура и наука в первое время были просто особой религиозной традицией. У всех диких народов незначительные их знания и культура до сих пор связаны с религией» [Там же. С. 253].
НАУКУ, как и искусство, И. Гердер выводил из языка. Он писал: «Как только. появились первые начатки языка разума, так сразу же оказалось, что человек встал на путь наук и искусств. Ибо, создавая науки и искусства, человек и не делает ничего иного, как отмечает и обозначает. Как только дано было человеку самое трудное его искусство - язык, так, можно сказать, ему дан был прообраз всего» [Там же. С. 241].
Почему же именно благодаря языковой способности люди пришли к науке и искусству? Потому что эта способность стала основой для развития у них их мышления: «Благодаря языку, и только благодаря языку, сделалось возможным последовательное развитие мысли - цепь мыслей, стало возможным осознавать, распознавать что-либо, вспоминать о чем-либо, обладать чем-либо; так со временем родились науки и искусства» [Там же. С. 241-242].
Язык - вместилище знаний. При этом в своей содержательной стороне он отражает национальные особенности его творца - того или иного народа. В истолковании этих особенностей И. Гердер предвосхитил понятие языковой картины мира.
И. Гердер писал: «Философское сравнение языков было бы самым превосходным опытом истории и многогранной характеристики человеческого рассудка и души, в каждом языке отпечатлелся рассудок и характер народа. Не только инструменты языка видоизменяются вместе со страной, почти у каждого народа есть свои буквы и свои особенные звуки; наименования вещей, даже обозначения издающих звуки предметов, даже непосредственные изъявления аффекта, междометия - все отличается повсюду на Земле. Когда речь заходит о предметах созерцания и холодного рассуждения, то различия еще возрастают,
и они становятся неизмеримыми, когда речь доходит до несобственного значения слов, до метафор, когда затрагивается строение языка, соотношение, распорядок, взаимосогласие его членов. Гений народа более всего открывается в физиогномическом образе его речи. Всегда весьма характерно, чего больше в языке - существительных или глаголов, как выражаются лица и времена, как упорядочиваются понятия, все это важно в самых мелких деталях» [Гердер, 1977, с. 239].
И. Гердер боролся с евроцентризмом, но это не помешало ему увидеть истоки научного прогресса в Древней Греции. Он писал: «Никто не ждет от меня, что я буду рассматривать по отдельности науки - математику, медицину, естествознание и все изящные искусства, называя длинный ряд имен тех, кто послужил опорой для всех грядущих времен, открывая и умножая знания во всевозможных областях. Общеизвестно, что ни Азия, ни Египет не дали нам подлинной формы знания ни в одной из дисциплин и что такой формой мы всецело обязаны греческому духу, всюду вносящему свой тонкий порядок. А поскольку лишь вполне определенная форма познания позволяет умножать и совершенствовать знания во все грядущие времена, то мы обязаны грекам фундаментом почти всех наших наук» [Там же. С. 376].
И. Гердер приложил руку к выдвижению на первый план в греческой науке не Демокрита и Эпикура, а Платона и Аристотеля [Там же. С. 375]. Так и повелось с давних пор - воспевать двух последних и оставлять в тени двух первых. Но это означает не что иное, как оставлять в тени дух универсального эволюционизма. Не сумел И. Гердер обнаружить этот дух и в поэме Лукреция «О природе вещей». Он поет ей дифирамбы как дидактическому произведению, а не философскому [Там же. С. 419]. Он не сумел увидеть в ней итог, к которому античная философия пришла в области универсального эволюционизма.
Остался за пределами внимания И. Гердера и его ближайший предшественник в философии универсальной эволюции - Ж. де Ламе-три. Его имя ни разу даже не упоминается в главном труде И. Гердера, что лишний раз свидетельствует об отсутствии единства между выдающимися представителями универсального эволюционизма. Оно не состоялось не
только между И. Гердером и Ж. де Ламетри, но также между Г. Спенсером и И. Гердером, между П. Тейяром де Шарденом и Г. Спенсером и т.д. Уже давно пора восстановить связь времен в развитии универсального эволюционизма. В противном случае его история выглядит в значительной мере как сообщество, участники которого приближались к истине поодиночке.
Процесс приближения к истине бесконечен. В этом приближении - цель науки. Как оценивал И. Гердер осуществление этой цели наукой его времени? Вот его ответ: «А теперь
- как мы далеки от истины!» [Там же. С. 237].
Основным инструментом приближения к истине И. Гердер считал язык. Но его роль в познании он расценивал двойственно. С одной стороны, он указывал: «У нас разум -только благодаря языку.» [Там же. С. 238239]. А с другой стороны, он критиковал язык за ограниченность его возможностей в познании, поскольку слова схватывают не сущность вещей, а лишь их некоторые признаки.
И. Гердер писал: «Ни один язык не выражает вещи, но выражает только имена вещей; и человеческий разум не познает вещи, но только признаки вещей, обозначаемые словами, - замечание охлаждающее, полагающее тесные границы всей истории нашего рассудка и придающее ей полную несущественность. Вся наша метафизика - это метафизика; другими словами, это отвлеченный, упорядоченный перечень наименований, отстающий от опытных наблюдений. Перечисляя и упорядочивая вещи, такая наука приносит свою пользу и может служить введением ко всем искусственным приемам нашего рассудка; но если рассмотреть ее как таковую, по сути дела, то она не содержит ни одного полного и существенного понятия, ни одной существенной истины. Вся наша наука ведет счет, пользуясь отдельными внешними, отвлеченными признаками, не затрагивающими внутреннего существования вещей» [Там же. С. 236].
Как видим, к возможностям языка И. Гер-дер относился чересчур критически. Он воспринимал язык как весьма несовершенное орудие разума: «Но, если вглядеться повнимательнее, мы увидим, что средство нашего воспитания и образования - язык - весьма несовершенен, рассматривать ли его как узы, со-
единяющие людей, или как орудие разума, так что трудно представить себе более легкую, летучую, невесомую паутину, чем ту, которой пожелал связать род человеческий творец наш» [Гердер, 1977, с. 236].
Рассматривать язык «как орудие разума»
- значит обращать внимание на его когнитивную функцию. Рассматривать его «как узы, соединяющие людей» - значит обращать внимание на его коммуникативную функцию. Двойственно И. Гердер подходил к оценке не только первой из этих функций, но и второй. С одной стороны, он видел в языке средство, соединяющее людей разных поколений, а с другой, он указывал на его разъединяющую роль в познании.
С одной стороны, И. Гердер писал: «Все, что думали мудрецы давних времен, что когда-либо измыслил дух человеческий, доносит до меня язык. Благодаря языку мыслящая душа моя связана с душою первого, а может быть, и последнего человека на земле; короче говоря, язык - это печать нашего разума, благодаря которой разум обретает видимый облик и передается из поколения в поколение» [Там же].
С другой стороны, мы находим у И. Гер-дера и такие слова: «Правильно ли понимает меня другой человек? То ли представление связал он со словом, что и я, или он не связал с ним никакого представления?.. А он тем временем пользуется этим словом, считает с помощью его и, пожалуй, передаст другим в виде пустой скорлупки. Так всегда было с философскими школами» [Там же. С. 237].
Из гердеровской критики роли языка в познании следует только один вывод: не следует преувеличивать эту роль и идти к истине не только по языковому пути, но и безъязыково-му. Последний обходится без языка и опирается на непосредственные данные, полученные органами чувств. Эти данные могут служить пищей не только для их осмысления с помощью языка, но и для чистой мысли.
Приветствуя безъязыковой путь познания, И. Гердер восклицал: «Если бы мы мыслили не отвлеченные признаки и выговаривали бы не произвольные знаки, а самою природу вещей, - прощайте, ошибки, прощайте, ложные мнения, мы - в стране истины!» [Там же. С. 237].
Иоганн Готфрид Гердер был мудрецом.
Мудрости присущ здоровый скептицизм. Со здоровым скепсисом он относился к возможностям не только языка, но также науки и искусства. «Не думайте, люди, - читаем мы у него, - что счастье - в преждевременном развитии, в чрезмерной утонченности или что жизненный опыт - в знании неподвижных и мертвых терминов науки, в умении пользоваться головокружительными приемами искусства, - все это не удовлетворит живое существо, ибо рецепт вызубривания названий и заучивания приемов не годится для обретения счастья. Если голова переполнена знаниями, будь в них само чистое золото, то она давит на тело, сжимает грудь, затуманивает взор, такая голова - тяжкое бремя для жизни. Чем более утончаем мы силы души, тем скорее отмирают праздные силы тела; в стремлении охватить весь каркас искусства члены тела, способности наши увядают, распятые на пышно блещущем кресте» [Там же. С. 223].
Уж не эти ли слова вдохновили И. Гете -ученика И. Гердера - написать строки:
Суха теория, мой друг,
А древо жизни вечно зеленеет?
ИСКУССТВО. Если первым наставником И. Гердера был И. Кант, то вторым - Иоганн Георг Гаман (1730-1788). Этот противоречивый, но очень даровитый философ и филолог, нацепивший на себя маску «христианского Сократа» [Гайм, 2011, т. 1, с. 133], стал близким другом И. Гердера. Еще в Кенигсберге он обучал молодого И. Гердера английскому и итальянскому языкам. Через первый из них его ученик открыл для себя У. Шекспира в подлиннике.
Подобным образом обстояло дело не только с английской литературой, но также французской, римской, греческой и др.: к литературе И. Гердер шел через язык. Подобным образом обстояло дело и с его эстетическими убеждениями: искусство он выводил из языка.
И. Гердер был поэтом. Поэзию он считал высшим видом искусства. Своими непревзойденными достижениями древнегреческая поэзия, по его мнению, обязана родному языку ее творцов. «Вначале греческий язык, - читаем у И. Гердера, - был неразвит, но уже содержал в себе то, чему суждено было развиться» [Гердер, 1977, с. 355].
В восхвалении греческого языка, каким
он стал во времена Гомера, И. Гердер иногда заходил чересчур далеко. Он возвышал его, в частности, за счет унижения китайского: «Язык греков не был жалкой иероглифической поделкой, не был и цепочкой исторгаемых по отдельности слогов, как в языках по ту сторону монгольских гор» [Гердер, 1977].
Какие черты приобрел греческий язык в результате своего совершенствования? «Мягче связывались между собой слова, звуки упорядочивались в ритмическое движение; речь сливалась в полноводный поток, ее образы - в приятную для слуха гармонию, они поднимались до благозвучности танца. И так сложился единственный в своем роде строй греческого языка, не насильственно порожденный немыми законами, а как живая форма природы возникающий из музыки и танца, из пения и истории и, наконец, из вольного общения множества племен и колоний, из разговорного тона речи» [Там же].
Греческий язык заблистал своим многоцветьем в гомеровских поэмах. Их автора И. Гер-дер назвал «отцом всех греческих поэтов и мудрецов» [Там же. С. 356]. Чтобы подчеркнуть его уникальность, ученый заявил: «У восточных людей нет своего Гомера; не являлся Гомер и европейским народам - вовремя, в пору их весеннего цветения» [Там же. С. 357].
Благодаря Гомеру, «вся Греция полнилась сказаниями, песнями о своих богах и героях, повсюду в Греции были посвященные героическим предкам места. Решительно все связывалось в Греции с дерзкой идеей: боги - это высшие люди, родственные народу, а герои -это низшие боги» [Там же. С. 362].
Поэзией в Греции питались другие искусства - живопись, архитектура, скульптура и проч. «Только от поэта, - читаем у И. Гердера,
- мог узнать художник историю богов, а следовательно, и способ их изображения» [Там же. С. 360].
Душа И. Гердера болела за судьбу немецкой поэзии. Основную беду современной поэзии в Германии ученый связывал с ее неискренностью, надуманностью, искусственностью. Он писал: «Мы стали. сочинять стихи о предметах, по поводу которых ничего нельзя ни подумать, ни почувствовать, ни вообразить; выдумывать страсти, которые нам неведомы, подражать душевным свойствам, которыми мы не обладаем, - и, наконец, все стало фаль-
шивым, ничтожным, искусственным» [Гер-дер, 2007, с. XXXI].
Выход из сложившейся ситуации автор этих горьких слов видел в обращении к национальным истокам - народной поэзии. Он обращал внимание на гармоническое сочетание в ней глубокого содержания и изящной формы. Иначе в подлинном искусстве и не может быть. Он писал: «Форма без содержания - это пустой горшок, разбитый черепок» [Там же.
С. ЕУ].
На содержание художественного произведения И. Гердер смотрел с воспитательной точки зрения. Высшая цель искусства - воспитание человечности. Преимущество искусство здесь состоит в соединении прекрасного с пользой. Он писал: «Без потребностей и цели, а следовательно, без пользы, не бывает никакого дела, тем более немыслимо никакое истинно прекрасное искусство. Человек никогда не достиг бы прекрасного, если бы оно не было ему полезно, более того - необходимо; вполне бесполезное прекрасное вообще немыслимо в кругу природы и человечества» [Там же].
Свое эстетическое кредо И. Гердер выразил такими прекрасными словами: «Искусство и музы существуют для того, чтобы воспитывать в человеке человека - иначе они только пустой хлам» [Там же. С. LVI].
НРАВСТВЕННОСТЬ. Человек для И. Гер-дера - «звено, соединяющее два мира» [Гер-дер, 1977, с. 134]. Первый он унаследовал от своего животного предка. Этот мир - источник зла. Второй мир его очеловечивает. Он
- источник добра. Жизнь человеческая разрывается между этими двумя мирами. Борьба человека с животным, обитающим в нем, есть нравственная борьба.
И. Гердер писал: «Проясняется странное противоречие в человеке. Как животное, человек служит Земле и привязан к ней, как к своему родному жилищу, но человек заключает в себе семена бессмертия, а потому должен расти в другом саду. Человек может удовлетворить свои животные потребности, и те, кто довольствуется этим, чувствуют себя на Земле очень хорошо. Но как только человек развивает более благородные задатки, он повсюду начинает находить несовершенство и неполноту: ничто самое благородное так и не было осуществлено на Земле, и самое чи-
стое редко укреплялось и утверждалось, и для сил нашего духа и нашего сердца эта арена действия - лишь место для упражнения сил, место, чтобы поверить их делами» [Гердер, 2007, с. 135].
«Итак, - делает вывод И. Гердер, - человек одновременно представляет два мира, и отсюда явная двойственность его существа» [Там же]. В какую же сторону разрешается эта двойственность? «Сразу же ясно, - отвечает И. Гердер, - какая часть должна господствовать у большинства людей на Земле. Большинство людей - животные, они принесли с собой только способность человечности, и ее только нужно воспитывать, воспитывать с усердием и трудами. А как мало людей, в ком подобающим образом воспитана человечность! И у самых лучших — как нежен, как хрупок этот взращенный в них божественный цветок! Животное в человеке всю жизнь жаждет управлять человеком, и большинство людей с готовностью уступают ему. Животное не перестает тянуть человека к земле, когда дух возносит его, когда сердце его хочет выйти на вольные просторы, а поскольку для чувственного существа близкое сильнее дальнего и зримое мощнее незримого, то нетрудно заключить, какая чаша весов перевесит. Человек не умеет радоваться чистой радостью и плохо приспособлен к чистому познанию и чистой добродетели!» [Там же. С. 135-136].
В такой ситуации впору опустить руки и объявить жизнь бессмысленной. Тем более, что все кончается смертью: «Жизнь - это борьба, а цветок чистого, бессмертного духа гуманности - венец, который нелегко завоевать. Бегуна ждет в конце цель, но борца за добродетель - венок в минуту его смерти» [Там же. С. 136].
Что же остается? Бороться. Не только за торжество грядущей человечности над животностью у будущего человечества, но и за собственное счастье. В чем оно состоит? Послушаем мудрого человека: «Счастье жизни заключается не в хаотическом бурлении чувств и мыслей, а в связи их с подлинным внутренним наслаждением нашим бытием, всем тем, что причисляем мы к своему бытию. Роза счастья - роза с шипами, но что вырастает среди шипов - так это прекрасная роза человеческой радости, радости бытия, -цветок прелестный и, к сожалению, быстро
увядающий» [Там же. С. 224].
ПОЛИТИКА. Высшим политическим идеалом И. Гердера была справедливость. Ее происхождение он истолковывал, исходя из практического разума. «Все началось, - писал ученый, - с самых непосредственных жизненных потребностей: человек начал познавать и поверять законы природы. И единственная цель, какую преследовал он при этом, было его благополучие, т.е. спокойное и размеренное пользование всеми своими силами. Человек вступил в отношения с другими существами, и мерою этих отношений стало само существование человека. И справедливость человек усвоил, потому что это правило - не что иное, как практический разум, мера действия и противодействия, определяющая совместное существование всех подобных друг другу существ» [Там же. С. 452].
Без справедливости нет человечности. Даже если перед нами дикарь, но ему доступно чувство справедливости, перед нами уже человек, а не животное. И. Гердер писал: «Даже если человек относится к самому низшему звену в цепочке рода человеческого, а притом следует заложенному в нем закону разума и справедливости, то и его существование - внутренне прочно. А если человек отойдет от законов справедливости, то само заблуждение его будет ему карой, само оно заставит вернуться его к разуму и праву - к законам человеческого существования и человеческого счастья» [Там же].
Увы, в реальной истории отступления от законов справедливости встречаются сплошь и рядом. Чаще всего их совершают люди, наделенные властью. Вот одна из зарисовок И. Гердера на этот счет: «Перечтем, в какие времена народы были счастливы и в какие несчастливы, когда правили у них правители добрые и когда дурные, и даже у лучших времен и у лучших правителей подведем итог глупости и мудрости, итог разума и страстей, - какая получается страшная отрицательная величина! Взгляни на деспотов Азии, Африки, да почти всего земного шара, взгляни, какие чудовища восседают на римском троне, - под их ярмом долгие века стонал мир, - перечти смутные времена, войны, гонения, яростные бунты и посмотри - каков конец. Брут падает, и торжествует Антоний; гибнет Германик, и царят Тиберий, Калигула, Нерон; Аристид
отправляется в изгнание, скитается по свету Конфуций, гибнут Сократ, Фокион, Сенека» [Гердер, 2007, с. 427].
Ненависть к несправедливости, творимой власть имущими, была у И. Гердера так велика, что он был готов отменить сам ее источник - государство. Он писал: «Если мы люди, давайте возблагодарим Провидение за то, что оно отнюдь не в государстве положило конечную цель человечества! Миллионы людей на Земле не знают никакого государства, и разве каждый из нас, желая найти счастье в самом что ни на есть искусно построенном государстве, не должен начинать с того же, с чего начинает любой дикарь, - со здоровья и благополучия всех душевных и телесных сил, с дома и семьи, одним словом, со всего того, что нужно завоевать и сохранить самому человеку, а не получить в дар от государства?» [Там же. С. 226].
Иоганн Гердер, вместе с тем, был сыном своего века - века Просвещения. Он был уверен, что силы эволюции, прогресса, созидания в истории человечества преобладают над силами инволюции, регресса, разрушения. Он подводил под человеческую историю всеобщий закон - закон превращения хаоса в порядок.
И. Гердер писал: «Неужели же в человеческой жизни не царит тот самый сообразный с внутренними силами творения закон, который превращает хаос в порядок и вносит правильность в человеческую путаницу? Несомненно, мы в душе своей носим это начало, и проявит оно себя так, как то отвечает его сущности» [Там же. С. 433].
В обществе, как и в природе, созидание в конечном счете торжествует над разрушением: «На морях дуют одни и те же ветры, а бури случаются реже, так и у людей, благой порядок природы - в том, что созидателей рождается куда больше, чем разрушителей. В царстве животных божественный закон - в том, что львов и тигров не может быть столько же, сколько овец и голубей; и в истории столь же благое установление: число Навуходоносоров и Камбизов, Александров и Сулл, Аттил и Чингиз-ханов куда меньше числа более кротких полководцев и монархов мирных и тихих. Течение истории показывает, что по мере роста подлинной гуманности демонов разрушения на самом деле стало меньше
среди людей и что совершилось это по внутренним законам разума и государственного искусства, приобщающихся к просвещению» [Там же. С. 433; 434].
Самым справедливым общественным строем И. Гердер считал такой, в котором созданы условия для осуществления гуманности (человечности). Он был ее неутомимым певцом. Вот лишь некоторые его дифирамбы гуманности [Там же. С. 131-132, 134, 428-429].
1. «Цель нашего земного существования заключается в воспитании гуманности, а все низкие жизненные потребности только служат ей и должны вести к ней».
2. «Человек - пока только человекоподобный - станет человеком, и расцветет бутон гуманности, застывающий от холода и засыхающий от зноя, он расцветет и явит подлинный облик человека, его настоящую, его полную красоту».
3. «Если рассмотреть человечество таким, каким мы знаем его, по заложенным в нем законам, то у человека нет ничего более высокого, чем гуманный дух; ведь даже представляя себе ангелов или богов, мы мыслим их себе идеальными, высшими людьми».
4. «Натура наша получила свой органический строй, чтобы достигать именно этой очевидной цели - гуманности; для этого даны нам и все более тонкие ощущения и влечения, разум и свобода, хрупкость и выносливость тела, язык, искусство и религия».
5. «В каких бы условиях ни существовал человек, в каком бы обществе ни жил, в уме его всегда могла быть, одна только гуманность, и возделывать мог он лишь дух гуманности, как бы ни представлял ее себе. Ради этой цели распорядилась природа, создав мужчин и женщин, ради этого установила природа возрасты, так, чтобы детство длилось дольше и чтобы только путем воспитания человек обучался гуманности. Ради этой цели на широких просторах земли учреждены все возможные образы жизни, все виды человеческого общества».
6. «Во всех установлениях народов от Китая до Рима, в многообразных государственных устройствах, во всем созданном людьми для мирной и военной жизни, при всех присущих народам отвратительных чертах и недостатках, всегда можно было распознать главный закон природы: “Человек пусть
будет человеком!”».
7. «Отбрось все нечеловеческое, стремись к истине, благу и богоподобной красоте, и ты достигнешь своей цели».
ЯЗЫК. Почти два с половиной столетия прошло с тех пор, как появился «Трактат о происхождении языка» Иоганна Гердера. Но только теперь мы начинаем понимать его эволюционную суть. Его автор не использовал термина предъязык, но именно у него эволюционная цепочка «предъязык ^ язык» лежит в основе его размышлений о происхождении языка. Первый - язык наших животных предков, а второй - язык наших человеческих предков. К первому он применял междометную гипотезу о происхождении языка, а ко второму - звукоподражательную.
Предъязык. В предъязыке И. Гердер видел лишь сырой материал для языка. Имея в виду первый, в начале своего трактата он писал: «Я не могу пока еще ничего сказать о работе человека над формированием языка и рассматриваю всего лишь сырой материал» [Гердер, 2007, с. 136].
Что же он собой представлял, этот «сырой материал» для будущего человеческого языка? «Для меня пока еще существуют (в нем. -
В.Д.) не слова, а звуки для выражающих чувства (будущих. - В.Д.) слов» [Там же].
Слова - принадлежность языка, который нашему животному предку еще предстояло создать, а какие же звуки вырывались из его уст, когда он испытывал те или иные чувства? Об этом мы можем лишь догадываться. Во-первых, мы можем о них судить по тем возгласам, которые вырываются из уст животных, а во-вторых, по тем следам, которые были унаследованы языками из их предъязыка. Условно их можно назвать животными междометиями. В большей мере они сохранились в древнейших языках.
«Как много следов этих звуков, - читаем у И. Гердера, - можно увидеть в названных языках, в их междометиях, в корнях их имен и глаголов! Древнейшие восточные языки изобилуют восклицаниями, которые у нас, более поздних народов, либо совсем отсутствуют, либо встречают лишь глухое, бесчувственное непонимание. В их элегиях слышатся звуки, напоминающие надгробные рыдания и вопли диких народов, как бы продолжающие междометия природного языка, а в их хвалебных
псалмах - крики радости и повторяющиеся возгласы. Корни их простейших, самых исконных и действующих глаголов уходят в конце концов в те первые, природные возгласы, которые лишь позднее (в языке. - В.Д.) подверглись обработке» [Там же. С. 136].
Предъязык не свалился нашим животным предкам с неба. Он - их собственное достояние. На его основе стал формироваться язык у первых людей. Вот почему «мы приходим не к божественному, а как раз наоборот - к животному происхождению языка» [Там же.
С. 137].
По поводу божественного происхождения языка священнослужитель Иоганн Гердер выразился вполне еретически: «Божественное происхождение языка не объясняет ничего и не оставляет никаких возможностей для объяснения; это, как Бэкон сказал в другом случае, - священная весталка: она посвящена богу, но бесплодна, набожна, но бесполезна!» [Там же. С. 146].
Предъязык - еще не язык. Это доязык. Он -предшественник языка. Предъязык можно назвать языком лишь в метафорическом смысле. В подобном, метафорическом, смысле пред-психику у растений можно назвать психикой, предкультуру у животных - культурой. Этот список можно продолжить и новыми метафорами: назвать преднравственность у животных, например, нравственностью, а предъ-язык наших животных предков - языком □.
Об естественном происхождении предъ-языка у наших животных предков у И. Гер-дера читаем: «Итак, если мы назовем эти непосредственные звуки чувств языком (в метафорическом смысле. - В.Д), то я считаю его происхождение совершенно естественным. Оно носит не только не сверхчеловеческий, но, напротив, явно животный характер» [Там же. С. 139].
Язык. Отграничение предъязыка от языка имеет принципиальный характер. Мы только что видели, что междометную гипотезу И. Гердер принимал в отношении к предъязы-ку, в котором он видел материал для будущего языка. Но он был решительным противником применения этой гипотезы по отношению к языку. Это и понятно: предъязык - зародыш языка, но до языка как такового ему как до солнца. Ему так же далеко до языка, как предкультуре в целом - до культуры. Предкульту-
ра (в нее входит и предъязык) - некоторое достояние животных, а культура (в нее входит и язык) - грандиозное творение людей.
Критикуя применение междометной гипотезы по отношению к языку (а не к предъ-языку!), И. Гердер даже сгущает краски: «Не скрою, однако, своего удивления по поводу того, что философам, т.е. людям, ищущим отчетливых понятий, могла вообще прийти в голову мысль выводить происхождение языка из этих вызванных ощущениями криков. Разве не ясно, что язык является чем-то совсем иным? Ведь все животные, за исключением немой рыбы, выражают свои ощущения в звуках, но никакое животное, будь то даже самое совершенное, не имеет ни малейшего (? -В.Д.) начала человеческого языка в собственном смысле» [Гердер, 2007, с. 139].
В чем состоит разница между животными языками и человеческими? В том, что первые держатся на инстинктах, а вторые - на разуме. Первые вырываются из уст животных непроизвольно, а вторые - произвольно, сознательно, целенаправленно. Эта разница возводит между ними дистанцию огромного размера. И. Гердер указывает: «Можно придавать этим крикам любую форму, организовывать и облагораживать их как угодно, но если к ним не присоединится разум, который пожелает использовать эти звуки в определенных целях, то я не вижу, каким образом на основе описанного выше закона природы может возникнуть наш произвольный, человеческий язык» [Там же. С. 136].
Своим происхождением язык обязан человеческому разуму. Сам же этот разум - плод долгой эволюции наших животных предков. Благодаря высокой степени его развития, они становятся на путь очеловечения. С самого начала этот путь стала сопровождать рождающаяся речь. Почему они стали на нее способны? Потому что они стали способны на осознание знаковой природы звуков, которые производят окружающие предметы.
С того самого момента, как первые люди начинают воспринимать звучание окружающих предметов как знаки этих предметов (блеяние овцы - как знак овцы, лай собаки
- как знак собаки и т.д.), они начинают воспроизводить эти звучания с помощью своих органов произношения и тем самым создавать первые слова. Поскольку они копировали с их
помощью звучание окружающих предметов, эти первые слова были звукоподражаниями.
И. Гердер писал: «Звук блеяния, воспринятый душой человека как характерный признак овцы, стал благодаря осознанию, именем овцы, даже если язык еще никогда ранее не пытался пролепетать это имя. Человек узнал овцу по блеянию: оно стало схваченным признаком, заставлявшим душу отчетливо вспоминать об определенном понятии. Так что же это, как не слово?.. Так был изобретен язык! Это произошло столь же естественным и необходимым для человека образом, сколь естественно то, что человек является человеком» [Там же. С. 142-143].
Мы видим, что И. Гердер придал звукоподражательной гипотезе происхождения языка вполне реалистический характер. К сожалению, в развитии этой гипотезы он зашел чересчур далеко. Он стремился быть в ней чересчур последовательным. О чем идет речь? О том, что он заставил звучать даже и незвучащие предметы. Последние воспринимаются не органами слуха, а другими органами чувств - органами зрения и осязания. Чтобы не отступать от звукоподражательной гипотезы о происхождении языка, он стал сводить зрительные и осязательные восприятия к слуховым. В этом случае звучать начинают и незвучащие предметы, а следовательно, и их обозначения трактуются как звукоподражания.
И. Гердер полагал, что первые люди были способны превращать зримое и осязаемое в слышимое. Так, он писал: «Большинство зримых предметов движется; многие из них звучат при движении, а если этого не происходит, то они в своем первоначальном состоянии находятся как будто ближе к глазу и, следовательно, будучи расположены в непосредственной близости от него, могут быть осязаемы. Осязание же очень близко к слуху, и его обозначения, например, «твердый», «грубый», «мягкий», «пушистый», «бархатистый», «волосатый», «жесткий», «гладкий», «ровный», «щетинстый» и т.п., которые, как мы видим, не проникают в глубину и относятся лишь к поверхности предметов, издают как бы осязаемые звуки» [Там же. С. 152].
И. Гердер был умнейшим человеком, но согласиться с «озвучиванием» всего мира, чтобы не изменить звукоподражательной ги-
потезе о происхождении языка, не представляется возможным. Отсюда не следует, что от преувеличения роли слуховых ощущений его теория глоттогенеза в целом утрачивает свою ценность. Эта теория не утратила своего значения до сих пор. Ее главное достоинство
- эволюционный подход к решению вопроса о происхождении языка, который стал возможен, с одной стороны, благодаря универсально-эволюционному мировоззрению ее автора, а с другой, благодаря эволюционному истолкованию перехода предъязыка в язык.
Три грандиозных личности выдвинула история универсального эволюционизма в античности - Демокрита, Эпикура и Лукреция и три - в новое время - Иоганна Гердера
в XVIII в., Герберта Спенсера в XIX и Пьера Тейяра де Шардена - в ХХ.
Библиографический список:
1. Антология мировой философии [Текст]: в 4-х т. / под ред. И.С. Нарского. - М.: Мысль, 1969. - Т. 3. -760 с.
2. Гайм, Р. Гердер, его жизнь и сочинения [Текст]: в 2-х т. / Р. Гайм. - СПб.: Наука, 2011. - 2 т.
3. Гердер, И. Идеи к философии истории человечества [Текст] / И. Гердер. - М.: Наука, 1977. - 704 с.
4. Гердер, И. Трактат о происхождении языка [Текст] / И.Гердер. - М.: Изд-во ЛКИ, 2007. - 88 с.
5. Да скроется тьма! Французские материалисты XVIII в. об атеизме, религии, церкви [Текст] / сост. В.Н. Кузнецов. - М.: Политиздат, 1976. - 304 с.
6. Кант И. Сочинения [Текст]: в 6-ти т. / И. Кант. -М.: Мысль, 1965. - Т. 4, ч. 1. - 544 с.
7. Толстой, Л.Н. Собрание сочинений [Текст]: в 12-ти т. / Л.Н. Толстой. - М.: Правда, 1984. - Т. 4. - 400 с.
УДК 81 ББК 81.0
М.А. Казазаева
ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ СИНХРОННОГО И ДИАХРОНИЧЕСКОГО
ПОДХОДОВ В ЯЗЫКОЗНАНИИ
После почти вековой разработки концепции синхронно-диахронической лингвистики стало совершенно очевидным, насколько плодотворной была сама идея строгого размежевания двух планов рассмотрения языка и какие серьезные последствия имела она для совершенствования разных методик описания языка. Разграничение состояний синхронии и диахронии является важным аспектом при изучении языка, так как оно позволяет сосредоточиться не только на постоянных свойствах языковой системы, но и на процессах ее эволюции.
Ключевые слова: синхронное состояние языка; диахронические процессы; система языка; языковое изменение
M.A. Kazazaeva
ON CORRELATION OF SYNCHRONOUS AND DIACHRONOUS APPROACHES IN LINGUISTICS
After nearly a century of the development of the concept of synchronous and diachronic linguistics, it is obvious how fruitful has been the idea of a strict demarcation of the two plans of language analysis. In fact, it has played a crucial role for the improvement of different methods of description of language. The distinction between the states synchrony and diachrony is an important aspect of learning the language, because it appears relevant not only for studies of regular properties of the language system, but also for understanding of the process of its evolution.
Key words: synchronous state of the language; diachronic processes; system language; linguistic change
Разграничение синхронии и диахронии возникло в процессе развития исторического изучения языка. В XIX в. достойным объектом лингвистики как науки считали древние языки и поиски «праязыка». Традиционная сравнительно-историческая парадигма языкознания предыдущих веков, превратившая исследование языка в самостоятельную на-
уку, имела основной целью восстановление праязыка методами внутренней и внешней реконструкции языковых данных. Возможность анализировать языковые факты разных степеней давности предоставил сравнительно-исторический метод. Начало теоретическому осмыслению разницы между синхронией и диахронией положил В. Гумбольдт, хо© Казазаева М.А., 2014
