CC BY
330
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
Юрий Миранович АНТОНЯН,
доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Научно-исследовательского института ФСИН России, профессор кафедры уголовного права Московского государственного областного университета [email protected] 105505, Россия, г. Москва, ул. Радио. д. 10
ТЯЖКИИ ПУТЬ ПОЗНАНИЯ ПРЕСТУПНИКА
Аннотация. В статье анализируется исторический путь учения о преступнике. Подробно рассматривается последовательное эмпирическое исследование преступника с определенных методологических позиций с помощью адекватных методов исследования. С появлением науки криминологии во второй половине XIX в. прирожденный преступник под названием преступного человека прочно вошел в научные исследования. Для изучения и аргументации идеи о преступном человеке очень много сделали Ч. Ломброзо и Э. Ферри. В статье подробно рассматриваются подходы к изучению личности преступника, основанные на социальных, биологических, психологических, генетических, анатомических особенностях развития человека. Отечественные криминологи всегда обращали много внимания на соотношение социального и биологического в преступлении, что, конечно, имеет огромное значение для теории и практики. Ключевые слова: учение, архетип прирожденного преступника, криминология, преступный человек, природа преступника, личность преступника, ломброзианство, тип преступника, прирожденный преступник, концепция, теория, расстройство психики, психопатическая личность, криминальная психиатрия, генетическая аномалия.
DOI: 10.17803/2311-5998.2017.35.7.024-036
Yu. M. ANTONYAN,
Doctor of Law, Professor, Honored Worker of Science of Russia, Chief Scientific Officer of the Research Institute of the Federal Penitentiary Service of Russia Professor of the Criminal Law Department of the Kutafin Moscow State Regional University [email protected] 105505, Russia, Moscow, Radio Str., 10
A HARD WAY OF COMPREHENDING THE CRIMINAL
Review. The article analyses a historical path of the doctrine of the criminal. The paper provides a detailed consistent empirical survey of the criminal in the context of certain methodological positions with the help of relevant research methods. With the advent of the criminology science in the second half of the 19th century, a born criminal named a criminal human has firmly entered scientific research. A lot was made by Cesare Lom-broso and Entico Ferri to study and argue the idea of a criminal human. The article thoroughly examines approaches to the identity of the offender based on the social, biological, psychological, genetic and anatomical
© Ю. М. Антонян, 2017
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
features of human development. Domestic criminology has always paid a great deal of attention to the interrelation between social and biological elements in a crime, which, of course, is of great importance for the theory and practice. Keywords: doctrine, archetype of a born criminal, criminology, criminal human, nature of the criminal, personality of the criminal, Lombrozianism, type of the criminal, born criminal, concept, theory, mental disorder, psychopathic personality, criminal psychiatry, genetic abnormality.
Учение о преступнике (теория) появилось лишь с формированием науки криминологии. Я не беру во внимание отдельные высказывания о нем мудрецов всех народов или, напротив, мракобесов типа Я. Шпренгера и Г Ин-ститориса. Под научным изучением личности преступника следует понимать ее последовательное эмпирическое исследование с определенных методологических позиций с помощью адекватных методов.
Во все времена в общественном сознании существовал архетип прирожденного преступника, т.е. человека, которого сама природа наделила особыми наклонностями к преступлению и неотвратимостью их совершения. Это некий глобальный злодей, могучая злая сила, не останавливающаяся ни перед чем. Для создания такого образа особенно постаралась христианская церковь, сделав его делом рук сатаны (дьявола). Поэтому многие из них нашли свой конец на кострах инквизиции. Абсолютные злодеи нашли свое место в ранней европейской художественной литературе, в том числе в готическом жанре.
С появлением науки криминологии во второй половине XIX в., и в первую очередь стараниями Ч. Ломброзо, прирожденный преступник под названием преступного человека прочно вошел в научные исследования. Между тем его монография под названием «Преступный человек» содержит немалое количество данных о биологических детерминантах преступного поведения, наряду с этим она насыщена социологическим материалом о социальных причинах преступности. Среди биологических факторов у преступников Ломброзо особое внимание уделил строению черепа, крови, биологической наследственности, влиянию психических и соматических болезней, алкоголизму, прослеживая их действие от родителей к детям. Наследственность, по Ломброзо, есть тот ключ, который открывает все криминологические двери.
В другой своей работе — «Новейшие успехи науки о преступнике» и в ряде ш
трудов по политической преступности Ломброзо дал еще более развернутые ха- д
рактеристики преступного человека. Ломброзо считает, что психический процесс °
преступления надо всегда рассматривать как болезненное явление, независимо от того, страдает преступник каким-либо психическим расстройством или нет. А за отсутствием других доказательств большое значение может иметь трансформация болезненных психических процессов вследствие наследственности, тесно связывающей между собой преступность, сумасшествие и самоубийство. Преступники и сумасшедшие могут происходить от самоубийц; от сумасшедших могут рождаться самоубийцы и преступники; преступники, наконец, дают жизнь самоубийцам и сумасшедшим, часто без всякого специфического признака ду-
"0
Ю р
И Д И Ч
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
шевной болезни или преступности. Следовательно, болезненное состояние не уничтожается, а претерпевает превращение. Эта циклическая, наследственная форма объясняет многие спорные пункты в вопросе о преступниках. В высшей степени редко, полагает Ломброзо, можно встретить в анамнезе преступника болезненную наследственность, которая не вела бы своего начала от преступления, самоубийства, сумасшествия или какого-либо иного болезненного явления вроде эпилепсии, идиотизма и т.п.1 Ломброзо приводит выводы Вирлио, к которым присоединяется: «1) преступные наклонности передаются наследственно от родителей к детям и вообще от выживающих по прямым и боковым линиям, что указывает, по всей вероятности, на зависимость этих наклонностей от особенностей организации; 2) эта организация должна считаться ненормальной постольку, поскольку она носит на себе отпечаток всех тех признаков вырождения, которые доказывают, что эмбриональное происхождение и последующее развитие человека чрезвычайно далеки от физиологической нормы; 3) преступность весьма часто развивается на почве наследственности, более или менее близкой к сумасшествию; поэтому мы видим, что она, подобно сумасшествию, зарождается и вырастает в подонках преступной расы. Должно признать, происхождение обоих явлений тождественно и имеет источником ненормальное душевное состояние, проявляющееся то одним, то другим способом; 4) что это в действительности так, доказывается двояко: во-первых, сумасшествие часто проявляется во время разгара преступной деятельности; во-вторых, преступные наклонности часто проявляются в течение различных душевных болезней, которые сами по себе не способствуют проявлению преступных наклонностей; 5) так как оба явления имеют источником наследственность, то их сущность должна быть тоже по необходимости одинаковой; и так как сумасшествие есть болезнь, то, следовательно, равным образом и преступность есть также болезненное состояние»2.
Взгляды Ломброзо на природу преступника и причины преступного поведения вызвали неоднозначное отношение ученых того времени, по большей части острокритическое. Но были, конечно, и сторонники, в России например...
Для изучения и аргументации идеи о преступном человеке очень много сделал Э. Ферри, последовательный и убежденный сторонник Ломброзо. Согласно Ферри, мысль, что преступный человек, особенно в случаях наиболее резко выраженного преступного типа, есть ни что иное, как дикарь, попавший в нашу цивилизацию, высказывали до Ломброзо многие авторы, «но ее не надо понимать в смысле литературного выражения, а надо признать за ней строгое научное значение, согласно с дарвиновским или генетико-экспериментальным методом и с принципами естественной эволюции...
Одной из главнейших научных заслуг Ломброзо перед уголовной антропологией является то, что он внес свет в исследование современного преступного человека, указав, что такой человек, вследствие ли атавизма, вырождения, остановки в развитии или иного патологического условия, воспроизводит органиче-
1 Ломброзо Ч. Новейшие успехи науки о преступнике // Преступный человек. М. : Эксмо ; СПб. : Мидгард, 2005. С. 190.
2 Ломброзо Ч. Указ. соч. С. 191—192.
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
ские или психические свойства примитивного человечества. Идея эта в высшей степени плодотворна»3.
С. В. Познышев, написавший обширное предисловие к монографии Фер-ри «Уголовная социология», признает, что идея о прирожденном преступнике, о преступнике как особой разновидности рода человеческого, умирает. Первоначально Ломброзо выставил один тип прирожденного преступника, позднее этот единый тип раскололся на несколько частных типов, на тип убийцы, насильника и вора. Еще позднее, устами Ферри, школа признала, что прирожденный преступник — это не лицо, фатально обреченное своими дефектами на преступный путь, а просто субъект, в большей или меньшей степени предрасположенный к преступлению; весьма возможно, продолжает далее Познышев, что такой субъект во всю жизнь не совершит никакого преступления, равно как возможно совершение любого преступления и лицом, не отмеченным никакими чертами прирожденной преступности.
Познышев совершенно справедливо отмечает, что при таком изменении понятия «прирожденный преступник» от него не осталось ничего. Весьма существенно изменилось и учение школы о разных отличительных признаках прирожденного преступника. Поэтому Ферри считает, что по черепам преступники не отличаются от дегенератов, но он же придает лицу чрезвычайно важное значение — лицо, по Ферри, единственный решающий признак для распознавания преступника4. В этом последнем утверждении Познышева можно обнаружить существенное противоречие: если от прирожденного преступника, согласно Ферри, не остается ничего, то почему он же придает человеческому лицу такое исключительное значение. А происходит это, как это следует из работ того же Ферри, потому, что лицо является внешним выражением того, что присуще прирожденному преступнику.
Итак, для ломброзианства прирожденный преступник — вполне реальная фигура. Ее ведущими чертами являются, во-первых, то, что определенные биологические особенности детерминируют совершение преступления, и, во-вторых, склонность к преступному поведению передается (или может передаваться) по наследству. Поэтому у К. Каутского были все основания сделать такие выводы «из теории Ломброзо: преступление есть следствие врожденных особенностей физической организации преступника. Последний в такой же мере, как и волк, ответственен за свои деяния; он в такой же мере способен отказаться от преступных влечений, как волк от своих инстинктов. Если общество желает оградить себя от преступника, оно должно поступить с ним так, как поступают с диким зверем: убить его или запереть на всю жизнь...»5. Однако уже тогда было сказано немало ш
добрых слов о роли Ломброзо в науке. Так, В. А. Бонгер писал, что, во-первых, д
Ломброзо стоит на точке зрения детерминизма без всяких ограничений и в этом °
т
й Р И Д И
Ч гп
3 Ферри Э. Уголовная социология. М., 1908. С. 43. Д
4 Указ. соч. С. X. О
5 Каутский К. Ломброзо и его защитник // Проблема преступности. Киев, 1924. С. 73—74.
отношении является одним из основоположников этого научного направления; во-вторых, он первым сделал преступного человека объектом систематических антропологических исследований и таким образом увлек за собой по этому пути
НАУКИ
>
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
целый ряд ученых; косвенно он в значительной степени содействовал развитию криминальной социологии благодаря тем возражениям, которые он вызывал у социалистов, в-третьих, он доказал, что у части преступников, пусть и малой, начало преступных наклонностей коренится в патологической сущности их натуры6.
Я тоже полагаю, что научные заслуги Ломброзо велики. Он первым поставил криминологию лицом к преступнику, показывая и нам сейчас, что без изучения «живого» человека ничего значительного в криминологии добиться невозможно.
Советской наукой (а может быть, точнее сказать, советской властью) учение Ломброзо, Ферри и их последователей было предано анафеме. Иначе и быть не могло, потому что отвергалось все, что не соответствовало официальной доктрине, а она состояла в том, что преступление порождается социальными причинами; когда такие причины отомрут, отомрет и преступность — при коммунизме, разумеется. Этому совершенно не соответствовала ломброзианская теория о биологическом и наследственном характере преступности. Следовательно, такую теорию надо было громить. И «громилы», естественно, нашлись. Причем иногда критиковали со знанием дела, как, например, А. А. Герцензон, но чаще без знания работ Ломброзо и его последователей, что совсем неудивительно, поскольку прочитать их было очень трудно: они не продавались и хранились далеко не в каждой научной библиотеке.
Герцензон обстоятельно критиковал Ломброзо в первую очередь за утверждение, что его анатомические исследования преступников «установили» новое сходство между безумным, дикарем и преступником: «...изобилие волос, черных и курчавых, редкая борода, очень часто коричневая кожа, косоглазость, малый размер черепа, развитость челюстей, покатость лба, большие уши, сходство между полами — являются новыми характерными чертами, приближающими европейских преступников к австралийскому и монгольским типам». Так, Ломброзо «сконструировал» тип прирожденного преступника, который якобы резко отличался от непреступного человека по своим анатомическим и физиологическим признакам.
Но Ломброзо пошел еще дальше: он дал и психологическую характеристику прирожденного преступника, столь же резко отличную от подобной характеристики непреступного человека. Со стороны психической, отмечал Герцензон, прирожденный преступник, по мнению Ломброзо, характеризуется следующими чертами: пониженной чувствительностью к боли, повышенной остротой слуха, обоняния и осязания, большим проворством, повышенной силой левых конечностей, отсутствием раскаяния или угрызения совести, цинизмом, предательством, тщеславием, мстительностью, жестокостью, леностью, любовью к оргиям и азартным играм, созданием особого преступного языка — "арго", распространенностью татуировок»7.
6 Бонгер В. А. Чезаре Ломброзо // Проблема преступности. С. 93.
7 Гэрцензон А. А. Против биологических причин преступности (очерк первый) // Вопросы предупреждения преступности. Вып. 4. М., 1966. С.12—13.
А. А. Герцензона следует считать главным виновником примитивизации учения о личности преступника, причем создается впечатление, что он писал не совсем то, что думал о преступнике. Он выполнял социальный заказ, точнее — приказ.
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
Герцензон правильно отмечал, что сущность ломброзианства не в этих, ныне звучащих крайне наивно, описаниях «прирожденного преступника, а в самой концепции биосоциальной, биологической теории причин преступности»8. Герцензон отмечал также влияние ломброзианства на построение расологических и нацистских «теорий», которые, как мы увидим позже, живучи и по сей день. Герцензон обращает внимание на эволюцию взглядов Ломброзо: «Общеизвестна та свобода, с какой Ломброзо оперировал статисткой, статистическим методом. Первоначально, опираясь на свои произвольные наблюдения, он "насчитывал" до 100 % "прирожденных преступников". Позже, под влиянием критики и наблюдений, он "снизил" этот процент до 40, а в конечном счете свел его в своей книге "Преступление, причины, средства борьбы" до 33».
Если в 1860—1870-х гг. Ломброзо стремился обосновать чисто биологическую концепцию причин преступности, отвергая какое бы то ни было влияние социальных факторов, то позже, в 1890—1900-х гг., он обратился, продолжая развивать теорию прирожденного преступника, к исследованию социальных причин преступности, или, точнее говоря, к тем социальным условиям, которые способствуют осуществлению преступных наклонностей прирожденного преступника. Природа, как утверждал Ломброзо, создает основу, биологическую предпосылку преступления, а общество приносит условия, развязывающие преступные наклонности прирожденного преступника. Эволюция взглядов Ломброзо очень наглядно отразилась в содержании и структуре двух его основных произведений. Если «Преступный человек» был построен на строго монистической концепции чисто биологического происхождения преступления и у Ломброзо не было необходимости прибегать к использованию теории факторов преступности, то в «Преступлении» он уже прибегает к этой теории, все более склоняясь к позитивистской философии. В «Преступном человеке» дана не система факторов преступности, а система признаков, характеризующих прирожденного преступника9. Герцензон полагал, что широко разработанные зарубежными криминологами программы медико-психиатрического изучения личности преступника имеют весьма ограниченную сферу применения его на практике. Ценным в нем для практики, для органов расследования, суда, администрации пенитенциарного учреждения является, во-первых, констатация наличия или отсутствия душевного заболевания или иной болезни, во-вторых, сведений, получаемых в результате проводимого социального обследования. Но для получения этих сведений вряд ли необходимо привлекать работников — специалистов биологических наук. Как показывает опыт, подобные обследования лучше всего про- ш водят представители общественных наук, которые с большим знанием дела д могут выявить все те условия, в которых жил, воспитывался, работал, проводил °
т
й
Р И
Д И
Ч
свободное время преступник, выяснить его личные связи и т. д., и на основании всех этих данных установить причины и условия, которые способствовали совершению преступления10.
8 Гзрцензон А. А. Против биологических причин преступности (очерк первый). С. 13.
9 Указ. соч. С. 12—13.
10 См.: Герцензон А. А. Против биологических теорий причин преступности (очерк второй). М., 1967. С. 47.
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
Можно согласиться с тем, что для получения сведений социального характера о личности преступника вряд ли следует привлекать специалистов биологических наук. Однако за все годы, прошедшие после публикации весьма интересных очерков Герцензона, практика комплексных криминолого-патопсихолого-психиа-трического характера исследований, в том числе проведенных с моим участием, убедительно доказала, что такие комплексные исследования для криминологии крайне необходимы. Без них познание личности преступника, причин и механизмов преступного поведения вряд ли возможно, что, в первую очередь, относится к насильственной преступности. Речь при всех условиях и потребностях науки не должна выходить за пределы научной компетенции данного ученого. Действительно, было бы глупо, чтобы юрист решал бы психиатрические вопросы, ставил психиатрический диагноз и т.д. В равной мере и психиатр не должен вмешиваться в решение криминологических проблем, требующих юридической подготовки. Однако сплошь и рядом, как показало мое многолетнее сотрудничество с психиатрами, психиатры могут дать ценнейшую информацию о личности преступника и отказываться от их помощи ни в коем случае нельзя. Это особенно важно, когда речь идет о преступниках с психическими расстройствами, а таких среди осужденных за преступное насилие около 15—20 %. Психические аномалии играют роль условий, способствующих преступному поведению, детерминируют определенный круг, содержание и устойчивость социальных контактов и привязанностей, ведение антиобщественного образа жизни. Такие аномалии содействуют формированию криминогенных взглядов, ориентации, потребностей, влечений и привычек.
При расстройстве психики развиваются такие черты характера, как раздражительность, агрессивность, жестокость, и в то же время снижаются волевые возможности, повышается внушаемость, ослабляются сдерживающие контрольные механизмы. Расстройства психической деятельности (в рамках вменяемости) препятствуют нормальной социализации личности, усвоению ею общественных ценностей, установлению ею нормальных связей и отношений; мешают трудиться. Эти расстройства могут развиваться скрыто, почти не проявляясь, и восприниматься другими лишь как странности характера, неуравновешенность, склочность, необъяснимая несообразительность и неумение быстро находить выход из ситуации. Критика ломброзианства в 60—70-е гг. XX в. имела своим последствием то, что биосоциальные и психологические исследования преступников долгие годы были под запретом. Все внимание уделялось социальным факторам при почти полном игнорировании того, что происходило в голове преступника. Это весьма негативно сказывалось на познании мотивов преступного поведения, они представали в крайне примитивном и искаженном виде, что не могло не сказаться на уголовном законе и практике его применения. Психиатрические исследования не проводились — последние такие работы имели место лишь в 1930-х гг. — и они были признаны вредными и ненужными. Полностью восторжествовал вульгарно-социологический подход, что было совсем не удивительно на общем фоне вульгарного материализма. Именно в эти годы расцвел пышным цветом тезис о том, что при марксистско-ленинском социализме нет причин преступности. Иными словами, преступность была, а причин ее — нет.
Из этой концепции наиболее ловкий выход нашел И. С. Ной. Он посчитал, что раз самих социальных причин преступности нет, поскольку марксистско-ленин-
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
ский социализм просто прекрасен, то причины должны быть в самом преступнике. Правда, он не называл конкретных причин, заложенных именно в нем и, скорее всего, по весьма уважительной причине: он ничего о них не знал. Вместо этого Ной цитировал популярные работы по биологии, из которых следовало, что человек, оказывается, все-таки, принимает участие в своем поведении, а не действует по примитивной схеме: «социальный стимул — реакция».
Было бы заблуждением считать, что учение Ломброзо, Ферри и их последователей за давностью лет и, главное, накопление новых знаний, канули в Лету. Их взгляды получили признание среди не только современных криминологов (впрочем, весьма немногочисленных), но и так называемых расологов, т.е. тех, кто считает, что духовные, интеллектуальные, политические, нравственные и иные особенности людей передаются по наследству и зависят от их принадлежности к той или иной расе, причем под расой часто понимают и нацию. В этой связи не могут не привлечь внимания писания некоего В. Б. Авдеева, нашего современника и соотечественника — несгибаемого сторонника фашизма и нацизма. Чтобы показать своеобразие «научного» мышления Авдеева, приведу две цитаты из одной его работы: «Главный вывод современной эволюционной теории, повергающий в шок всех "гуманистов", состоит в том, что никакой ясной и конкретной границы между человеком и животным нет, а между расами есть»11. «Главная функция культуры заключается в том, чтобы сигнализировать окружающим о расовом происхождении ее создателей. Тип идеи всегда функционально связан с конструкцией мозга ее носителя, и при рассогласовании неминуемо возникает психическая патология»12. Авдеев обстоятельно анализирует работы Ломброзо и обильно цитирует их, каждый раз давая им восхищенные оценки. Он прямо поддерживает утверждение Ломброзо, что между биологическими особенностями людей и преступным поведением существуют причинно-следственные отношения. Так, Авдеев выделяет мысль Ломброзо, что среди наследственных дегенератов и преступников очень часто можно обнаружить людей с аномалиями ушей. Политическое преступление с антропологической точки зрения, считает он, являет прямую связь между идеей, порожденной анатомически изуродованной нервной системой дегенерата, и ее политическим воплощением. Эта нервная система порождает идею13. Авдеев считает самым смелым выводом Ломброзо то, что среди антропологических факторов политической преступности на первом плане у него стоит влияние расы. «Сегодняшняя криминальная ситуация, — отмечает Авдеев,— в большинстве мегаполисов наглядно подтверждает это утверждение итальянского ученого, ибо и в абсолютном и процентном отношении лидируют ш
представители темнопигментированных расовых групп»14. К
Это утверждение Авдеева выдает его полную криминологическую безграмот- °
ность, впрочем, не только криминологическую, если иметь в виду и другие аспекты его сочинений. Разумеется, такой автор не мог не хвалить Э. Ферри, которого он называет основателем школы криминальной антропологии. Особенно близок
"О й
И Д
Ч
11 Авдеев В. Б. Расология. Наука о наследственных качествах людей. М., 2005. С. 380. Е
12 Указ. соч. С. 402. К
13 Указ. соч. С. 414. О
14 Указ. соч. С. 415.
НАУКИ
>
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
Авдееву изобретенный Ферри термин «рассуждающее сумасшествие». По этому поводу Авдеев пишет: «Сегодня, чтобы понять, что это такое, достаточно включить телевизор и послушать дебаты о легализации наркотиков и прославлении гомосексуализма или посетить сборище искусствоведов в модном салоне. Любое вручение крупных международных премий в области моды, киноискусства, литературы сегодня имеет политический оттенок с ярко выраженным привкусом дегенерации»15.
Особенно показательны рассуждения Авдеева относительно перестройки в СССР Он считает, что перестройка (это слово он берет в кавычки) — это «биологический процесс, не имеющий к политике никакого отношения ввиду того, что до легализации многопартийной системы в стране была проведена кампания повышения лояльности по отношению к умалишенным. Будучи выпущенными на свободу, они влились в ряды только что зарегистрированных десятков политических партий, ибо ничего другого, кроме как бесконечно предаваться "рассуждающему помешательству", они не умеют... Любой инквизитор, начавший постигать средневековую заплечных дел науку, едва завидев чело создателя перестройки (очевидно, имеется в виду пятно на лбу М. С. Горбачева. — Ю. А.), моментально рассказал бы зазубренный урок о признаках демонов, подлежащих аутодафе. В НКВД времен Л. П. Берия учитывали те же признаки для вынесения приговоров врагам народа, т.е. наследственным политическим преступникам»16.
Комментарии, я думаю, здесь совершенно не нужны.
Борьба с ломброзианством в науке началась не с захвата власти большевиками, а еще раньше, в рамках самой науки криминологии. Многие ее родоначальники, например Г. де Тард, выступили резко против утверждений Ломброзо тех методов, которые он использовал в своей исследовательской деятельности. Отрицая ломброзианство в целом, де Тард между тем объяснял, что эта теория, без сомнения, принесла пользу, поскольку собрала любопытные наблюдения, позднее принесшие пользу; неизгладимыми штрихами она обрисовала психологию преступного типа и подготовила путь к его социологическому объяснению17.
Как мы видим, социологическое объяснение личности преступника представляется де Тарду (и многим нашим современникам) исключительно возможным. Между тем и психологический уровень достоин всяческого внимания и без него объяснить личность и преступное поведение невозможно, что я и попытаюсь доказать ниже.
Де Тард ставит очень важный вопрос. «Следует ли подразумевать под настоящими преступниками тех, которые были бы таковыми во всяком обществе, какое мы можем себе представить? Нет, таких, наверное, не существует. В таком случае не следует ли подразумевать здесь таких, которые остались бы преступниками во всяком прочно устроенном обществе». Может быть. Но объяснимся яснее. Я соглашаюсь, что существуют формы преступности, несовместимые с устоями жизни какого-нибудь народа, таковы убийство и воровство, совершенные без
15 Авдеев В. Б. Указ. соч. С. 416.
16 Указ. соч. С. 417.
17 См.: Тард Г. де. Преступник и преступление. Сравнительная преступность. Преступления толпы. М., 2004. С. 7.
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
считающихся законными оснований, в ущерб общественному или считающемуся таковым благу. Но я положительно отрицаю, что существуют люди, которые во всяких социальных условиях какой бы то ни было нации и в какую бы то ни было эпоху были бы убийцами или ворами. Будем считать, если угодно, преступлениями абсолютными или, по выражению Гарофало, естественными только убийство и воровство, оставив в стороне не только преступления против нравственности, адюльтер и даже насилие, допускавшиеся у первобытных народов, но и аборт и детоубийство, которые некоторые нации причисляли к разряду похвальных поступков. Следует ли из этого, что все наши убийцы и неисправимые воры отмечены печатью абсолютной преступности и что только они одни ею отмечены? Ничуть. Ни то, ни другое из этих двух положений нам не кажется верным. С одной стороны, многие из наших негодяев и мошенников никогда не убили бы и не украли, если бы они родились богатыми, если бы не выпал им на долю печальный жребий родиться и воспитаться в грязном предместье и подвергаться там влиянию развращенных товарищей. И здесь вовсе не требуется строить какие-нибудь иллюзии насчет жестокости преступления. Когда представляешь себе какого-нибудь Пранцини, задушившего женщину, с которой он только что провел ночь, затем служанку и ее ребенка, то кажется, что имеешь дело с существом, по преимуществу склонным к разрушению, рожденным для убийства, как Моцарт для музыки. Но многочисленные казаки и пруссаки, в 1814 г. насиловавшие женщин и затем резавшие их перед их связанными мужьями, были честными гражданами в своих деревнях, где они никогда не совершали ни малейшего проступка, и не один из них заслужил на войне медаль за отличие18.
Как бы подведя итоги ломброзианскому учению о преступнике, В. М. Бехтерев отмечал, что попытка создать особый преступный атавистический тип наткнулась на тот неоспоримый факт, что в этом типе не оказалось ни одной анатомической черты, значение которой не оспаривалось бы и относительно которой не было бы более или менее существенных разногласий между представителями науки. Против особого преступного типа говорят спорность и сомнительность указываемых Ломброзо признаков для большинства преступников и в то же время существование их у совершенно честных лиц. Да и отправная точка Ломброзо, что преступный тип есть атавизм или возврат человека к первобытному состоянию дикаря, не может быть признана правильной по существу, так как дикарь и дитя, которое нередко сравнивают с дикарем, не суть преступники по природе. Дикарь враждебен по отношению к членам другого племени, но своему племени он не враг, и в своей среде он нимало не похож на нашего ш
преступника. По мнению Спенсера, дикарям, живущим в своих лесах, даже бо- К
лее свойственна человечность, нежели многим членам обширной семьи циви- °
лизованных народов. С другой стороны, мы можем говорить о детском эгоизме, об импульсивности ребенка, но сравнивать его с преступными типами никоим образом невозможно19.
18 Тард Г. де. Указ. соч. С. 12—13.
19 См.: Бехтерев В. М. Объективно-психологический метод в применении к изучению преступности. Памяти Д. А. Дриля // Дриль Д. А. Преступность и преступники. Учение о преступности и мерах борьбы с нею. М., 2006. С. 694—695.
"О й
Р И
Д И
Ч
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
Ввиду массы сделанных против теории Ломброзо возражений удивительно то упорство, с которым итальянская школа в лице своих видных представителей до сих пор отстаивает учение Ломброзо о преступном типе, видоизменяя первоначальные взгляды Ломброзо то в том, то в ином направлении, отмечал В. М. Бехтерев. Он же обратил внимание на одну школу, которая возникла бок о бок с криминально-антропологической школой и может быть рассматриваема как ее разветвление, так как особенное свое развитие она, несомненно, получила вместе с первоначальным победоносным шествием учения Ломброзо. Эта школа, которую можно назвать психиатрической, видела и видит в преступнике настоящего выродка или дегенерата, но не атависта в смысле Ломброзо, а просто психопатическую личность, отклоняющуюся от нормальных людей особенностями своей психофизической организации20.
Действительно, такое направление в изучении преступника (его можно назвать и школой) существовало в те годы, есть оно сейчас. Но никакого отношения к ломброзианству или неоломброзианству не имеет. Криминальная психиатрия составляет часть социальной психиатрии, а социальная психиатрия — психиатрическая, медицинская наука. Криминальная психиатрия подтверждает связь между расстройствами психической деятельности, личностью преступника и преступным поведением. Этот вид психиатрии подтверждает, что некоторые преступления совершаются под влиянием упомянутых расстройств, но последние отнюдь не являются их причиной, что такие расстройства могут быть обнаружены и у вполне добропорядочных людей, что человек с подобными аномалиями совсем не обречен стать преступником, даже если получил их по наследству. Одним словом, криминальная психиатрия совсем не связана с Ломброзо. Не связана она еще и потому, что не следует путать биологию с психиатрией, биологическое с психическими расстройствами, психопатией, хотя и бесспорно, что в любом поведении участвует весь человек, но без знания психологии понять его поведение невозможно.
Так постепенно выкристаллизовывалось понятие «личность преступника», причем в понятие «личность» вкладывалось сугубо социологическое содержание. Но, слава Богу, это понятие гораздо шире и столь же активно используется и в психологии. Однако отечественные криминологи никак не могли совместить оба эти направления, хотя такое совмещение напрашивалось само собой, и было ясно, что без этого не обойтись. Некоторые западные криминологи представляли себе названное сочетание в несколько запутанном и сложном виде.
Так, Ф. Склафани (Италия) писал: «Этиологические научные изыскания отрицают любые косвенные теоретизирования относительно преступления, которые основываются лишь на индивидуальных или социальных причинах, они развиваются по пути создания сложных гипотез, интегрирующих антропологические и социологические направления, синтеза познавательного и научного наследия различных криминологических школ»21. Непонятно в данном случае, чем именно индивидуальные причины отличаются от социальных, почему социальные при-
20 См.: Бехтерев В. М. Указ. соч. С. 695.
21 Склафани Ф. Криминологические исследования в Италии // Криминологические исследования в мире. М., 1995. С. 72.
УНИВЕРСИТЕТА
имени О.Е. Кутафина (МГЮА)
чины не могут быть индивидуальными, хотя очень часто социальные причины проявляются в индивидуальном. Логично, что научное наследие всегда познавательно, причем не только наследие далекого прошлого, но и результаты научных изысканий сегодняшнего дня.
Отечественные криминологи всегда обращали много внимания на соотношение социального и биологического, на роль биологического в преступлении, что, конечно, имеет огромное значение для теории и практики. Однако ни один из них не сделал ничего для организации и осуществления исследования биологических детерминант преступного поведения, ограничивались лишь разглагольствованиями на эту тему и начисто забывали о том, что здесь нужны именно эмпирические усилия.
А. И. Долгова в своем превосходном учебнике по криминологии дает обзор усилий криминологов в этом направлении. Приведу его.
Автор работы «Об организации криминологической службы в ФРГ» Г. Рименш-нейдер, отстаивавший идею порождения преступления сочетанием предрасположения субъекта к преступной деятельности и влияния окружающей среды, отдавал предпочтение биологическому фактору и делал вывод о ведущей роли при изучении преступника психиатра, психолога, применения биотехнических приемов, тестов (1961 г.).
В начале 1960-х гг. П. Буза и Ж. Пинатель писали, что антропологическая теория, рожденная ломброзианским учением, утвердила существование наследственной предрасположенности к преступности. Такая предрасположенность состоит «в некотором специфическом содержании, которое еще не определено». Позднее это стало связываться с хромосомами.
Исследования ученых в Англии, США, Австралии и других странах выявляли повышенный процент хромосомных аномалий среди обследованных преступников по сравнению с контрольной группой. Если в среднем кариотип XYY встречался среди населения примерно в 0,1—0,2 % случаев, у специально подобранных групп правонарушителей он отмечался в 2 % и более. При этом, как правило, подбирались преступники или с умственными аномалиями или высокого роста, что характерно для носителей указанной аномалии, отличавшихся, по мнению исследователей, агрессивностью и жестокостью поведения.
Вообще вопрос крайне сложен, справедливо считает А. И. Долгова. У первого осужденного в Европе с генетической аномалией XYY Даниеля Югона отмечался ряд заслуживающих внимания моментов: Даниель в возрасте четырех лет перенес энцефалит и страдал нервными припадками, родился с деформацией ступни, что ш
повлекло нарушение двигательных функций, и был предметом насмешек братьев, К
сестер, товарищей; в пубертатном возрасте получил глубокую травму, которая °
не изгладилась из его памяти и была даже причиной попытки самоубийства; не имел возможности приобрести профессиональные навыки и получить определенную постоянную работу, работал с 15 лет и с этого же времени употреблял спиртные напитки. Вопрос о непреодолимости влияния хромосомных аномалий утопает в этом клубке различных неблагоприятных факторов, на него не удается получить ясного и доказательного отчета, на что указывал Ж. Гравен в 1968 г.
В то же время генетик Н. П. Дубинин полагал: «Человек не получает от рождения готовой социальной программы, она создается в нем общественной прак-
"0 й
р И
Д И
Ч
УНИВЕРСИТЕТА
О.Е. Кугафина (МПОА)
тикой в ходе его индивидуального развития». Иногда ссылались в качестве доказательства приоритета биологического, наследственного в жизненной программе человека, в том числе в механизме его преступного поведения, на исследования близнецов. Но немецкий психолог и социолог В. Фридрих на основе обширных исследований близнецов сделал, например, такой вывод: «Интересы и установки определяются общественной средой и развиваются в социальной деятельности человека».
Пример с Д. Югоном для подтверждения роли биологических факторов совсем не удачен. Для объяснения его преступного поведения важно не столько то, что он родился с генетической аномалией, перенес энцефалит, страдал нервными припадками и деформацией ступни, а то, что был предметом насмешек братьев, сестер и товарищей, в пубертатном возрасте получил глубокую травму. Все эти последние факторы должны получить необходимую криминологическую оценку.
С началом возрождения в нашей стране криминологии в конце 80-х — начале 90-х гг. стало формироваться понятие личности преступника, который многими учеными воспринимался как антипод преступного человека, что, наверное, соответствует действительности. Однако понятие личности преступника не всеми криминологами было принято, в частности И. И. Карпецом, так много сделавшего для становления отечественной криминологии. Основные возражения противников этого термина сводились к тому, что далеко не каждый человек, совершивший преступление, является личностью именно преступника, и он не обязательно обладает чертами, типичными именно для преступников. С этим нельзя не согласиться: действительно, многие осужденные за преступления не имеют особенностей, характерных для преступников. Иногда такое представление о них бывает ошибочным, если человек хотя ранее и не совершал никаких предосудительных действий, но внутренне, психологически был готов к ним, однако окружающим об этом не было известно, например потому, что он не подвергался специальному обследованию. В других случаях преступление могло быть совершено внезапно, и виновный сразу не смог найти правомерного выхода из сложившейся жизненной ситуации. Отсюда следует вывод, подтверждающий возражения тех, кто отрицает наличие личности преступника. Однако такой вывод представляется ошибочным.
Все сказанное о личности преступника подводит нас к необходимости всесторонне и глубоко исследовать это явление.
