CC BY
59
УДК 821.511:143
С.С. Динисламова
Творчество Ю. Шесталова в оценках отечественных и зарубежных исследователей
Аннотация. О творчестве Ювана Шесталова написано более двухсот критических и научных статей, в том числе три крупные работы - статья венгерской исследовательницы Каталин Надь, посвященная шестидесятилетнему юбилею поэта, диссертационные исследования Е.В. Чепкасова «Художественное осмысление шаманства в произведениях Ю.Н. Шесталова 1955-1988 гг.» и С.С. Динисламовой «Проблема эволюции творчества Ювана Шесталова».
Обзор литературной критики и научных работ позволяет сделать вывод, что в зависимости от исторического времени наблюдается несколько подходов к осмыслению творчества поэта, писателя, журналиста.
Ключевые слова: Юван Шесталов, манси, основоположник мансийской литературы, литературная критика, творчество.
S.S. Dinislamova
Yuvan Shestalov's creativity in the evaluation of Russian and foreign researchers
Summary. There are more than two hundred critical and scientific articles devoted to Yuvan Shestalov's creativity. Tree major works should be noticed among them: the article of the Hungarian researcher Katalin Nagy, dedicated to the sixtieth anniversary of the poet, E.V. Chepkasov's dissertation research "Artistic interpretation of shamanism in the works of Yu N. Shestalov 1955-1988", and S.S. Dinislamova's work «The problem of evolution of Yuvan Shestalov's creativity».
An overview of literary criticisms and research papers leads us to the conclusion that depending on the historical time there has been several approaches to understanding the creativity of the writer, poet and journalist.
Keywords: Yuvan Shestalov, Mansi, founder of Mansi literature, literary criticism, creativity
О творчестве Ювана Шесталова написано более двухсот критических и научных статей, три крупные работы - статья венгерской исследовательницы Каталин Надь, посвященная шестидесятилетнему юбилею поэта, диссертационные исследования Е.В. Чепкасова «Художественное осмысление шаманства в произведениях Ю.Н. Шесталова 1955-1988 гг.» и С.С. Динисламовой «Проблема эволюции творчества Ювана Шесталова».
Обзор литературной критики и научных работ позволяет сделать вывод, что в зависимости от исторического времени наблюдается несколько подходов к осмыслению творчества поэта, писателя, журналиста. Например, многие статьи, написанные в
1960 годы, отличаются идеологической предвзятостью. Юван Шесталов предстает в них «правофланговым в поэзии северян» (М. Воскобойников), «вдохновенным певцом великого социалистического обновления жизни» (В. Лебедев), «певцом возрожденного края» (Л. Чуднова). Статьи 1970-80 годов содержат в себе образно-тематический, сравнительно-сопоставительный анализ отдельных произведений писателя, делаются первые выводы и обобщения, характеризующие его творческий рост. Опыт Шесталова чаще рассматривается в контексте литературных движений эпохи. Основным критерием оценки его личности и творчества до 1990 годов становится знание им своего народа, его тради-
ций и верований. Специальных фундаментальных работ творчеству Ю. Шесталова в этот период не было посвящено. И лишь после 1990 года, по нашим наблюдениям, начинается новое - научное исследование художественного мира писателя. Первой крупной работой, раскрывшей поэтику произведений Шесталова до 1988 года, стала диссертация Е.В. Чепкасова. В данном фундаментальном исследовании осмысливается шаманство в прозе писателя. Диссертация С.С. Динисламовой охватывает уже творчество до 2004 года, рассматривается и период наиболее напряженных религиозно-философских и художественных исканий писателя, вызывающих противоречивые и резко противоположные оценки. Жизненный и творческий путь писателя дошел до 2011 года. Интерес к словесному искусству выдающегося поэта и прозаика, публициста, именуемого основоположником младописьменной мансийской национальной литературы не угасает, издаются научные статьи, заметки, воспоминания.
В данной работе нами делается обзор научно-критической литературы, тех публикаций, в которых затрагивается проблема творческой эволюции Ю. Шесталова. В освещении литературных исканий писателя наибольший интерес представляют работы критиков и исследователей: А.Н. Баландина, А. Петрова, Н. Кутова, В.А. Солоухина, Ю.Л. Прокушева, Н.Г. Михайловской, Б.Л. Комановского, В. Косихина, Г.Н. Черной, И.Ф. Смольникова, П. Ульяшева, Э. Баль-бурова, А.В. Пошатаевой, В. Лаврова, Каталин Надь, Доминика Самсона Норманда де Шамбурга, О.А. Соляр, В.Д. Лебедева, Петера Домокоша, Е.В. Чепкасова и др. Также прослеживается и отношение самого писателя к литературной критике его творчества.
Итак, первая рецензия, посвященная стихотворениям Шесталова, была опубликована 17 марта 1957 года в газете «Ленинская правда». Она сопровождала стихотворения «Ас» («Обь») и «Тэлы» («Зима»). Автором рецензии является представитель народа манси - М.П. Вахрушева. В апреле 1958 года в этой же газете опубликованы еще две статьи о Шесталове: Б. Томаревского «Молодой поэт мансийского народа» и В. Попова «Стихи И. Шесталова». Каждая из
этих трех публикаций для начинающего поэта была весьма значима. Особо значимыми в начале творческого пути стали для него и слова известного поэта М.А. Светлова: «Как вообще угадывается талант? Он может, я не могу. Значит, он - талант» [1, 35]. В ответ на признание своего поэтического дара Шесталов посвящает Светлову стихи, в которых отражает стремление к творческой деятельности:
М.А. Светлову
.. Я из новых,
молодых костей,
Только в сердце
прежней боли груз.
Новая из новых шкур постель -
Прежняя в мансийском сердце грусть.
И настал, настал великий век.
И сегодня снова я пою.
С солнцем в сердце,
С солнцем в голове
Манси песню слушают мою... [2, 232]
В эти же годы поэт-манси посвящает стихи В. Федорову и М. Дудину. Дудин -первый, к кому обратился Шесталов за поддержкой. В его переводах в журнале «Нева» были опубликованы стихотворения поэта в 1957 году. Федоров также оказал большое содействие Шесталову в период становления его таланта. Отметим, что в 1978 году в статье «Даль памяти народной» Ю.Л. Прокушев вполне обоснованно ставит перед исследователями проблему преемственности этих двух певцов сибирской земли - М. Федорова и Ю. Шесталова.
Мансийского поэта не оставили без внимания и на 4-м съезде писателей. Его имя неоднократно упоминалось среди наиболее одаренных молодых литераторов - и в «Слове о поэзии» М. Дудина, и в докладе «Современность и проблемы прозы» Г. Маркова.
Особо гордится Шесталов мнением А.Н. Баландина. Ученый называет поэта реформатором национальных художественных традиций, а такую оценку дает сборнику «Миснэ» (1961): «Сборник «Миснэ» представляет собою значительное явление в творческом росте молодого поэта Ювана Шесталова. В этом сборнике много новых тем, идей, в нем большое жанровое разно-
образие стихов и новых приемов в мансийском стихосложении» [3, 9]. А.Н. Баландин написал не только вступительную статью к сборнику, он является автором смысловых переводов на русский язык. Шесталов с благодарностью вспоминал: «Алексей Николаевич Баландин сам пробовал писать на мансийском языке стихи. Переводил с русского на мансийский. В поэзии очень трудно это сделать. Он меня заинтересовал этим. Я искал формы, как выразить. Кроме этого я русскую поэзию читал. И вот на мои стихи в сборнике «Миснэ» Баландин сделал смысловой перевод. Мансийским языком он владел хорошо. Он ученый с большим опытом работы. До этого мои стихи переводили поэты, но здесь сделан перевод ученым человеком! Он как бы этим меня благословил».
Сборник «Миснэ» - единственная книга Шесталова, включающая в себя оригинальные тексты стихотворений на родном языке с приложением смысловых переводов на русский язык. Работы такого содержания, как отмечает А.Н. Баландин, представляют «большой выигрыш для литературы» [3, 9]. Они помогают переводчикам правильнее понять специфику национальных образов и предупреждают от чрезмерно свободной их трактовки.
Сборники «Пойте, мои звезды» (1959), «Огонь на льду» (1961), «Песня последнего лебедя» (1969), «Таежная поэма» (1970), «Языческая поэма» (1971) «Сказка в синий полдень» (1977), «Огонь и снег» (1979), «Слово Гиперборея» (1984) представляют собой поэтические переводы произведений Шесталова. Выполнены они известными поэтами-переводчиками: М. Дудиным, В.Д. Цыбиным, О. Шестинским, Н.И. Гру-дининой, Г.С. Семеновым, В. Фалеем, С.В. Ботвинником и др. Здесь следует отметить, что представление о Шесталове как о «правофланговом в поэзии северян» (М. Воско-бойников), «вдохновенном певце великого социалистического обновления жизни» (В. Лебедев), как раз сложилось на основе переводов. Считаем, что данные определения создают некий стереотипный облик поэта, сужают индивидуальную сложность его личности. Например, Б. Невская в своей статье отмечает, что перед русскоязычным читателем лирика поэта предстает «нео-
бычайно разнообразной музыкой», в которой звучат «то медленные волны Оби, то колоритный ритм мансийской пляски, то быстрый бег упряжки», в которой «споря с легендами, Юван воспевает социалистическую новь мансийского края» [4, 243]. Л. Чуднова в статье «Взволнованный голос» пишет о том, что поэзия Шесталова олицетворяет не только человеческое тепло, счастье, но и «дерзание, тот огонь беспокойных дум, который движет людьми в их великих свершениях и незаметных подвигах» [5, 176]. Не отрицает восторженности «раннего» Шесталова и В. Косихин, однако им справедливо подчеркивается творческий рост поэта: «Как-то в «Литературной газете» один критик заметил, что творчеству Шесталова свойственно восторженное удивление жизнью. Будь это сказано лет восемь-десять назад, можно было бы согласиться с такой характеристикой. Тем более что восторженность в юности - вещь похвальная. Но беда автора приведенного определения в том, что, рассуждая о развитии младописьменных литератур, он забыл, что они не стоят на месте, а действительно развиваются <...> Поэт научился мыслить» [6, 206]. Косихин предполагает, что причиной восторженности ранней поэзии Шесталова могло быть и само творчество поэта, то есть осознание им своей индивидуальности, избранности. Нами же отмечается, что восторженность усилена в переводах. В завершение данной мысли (забегая вперед, в период создания «Языческой поэмы», 1971) приведем высказывание К.Я. Лагунова: «Я знаком почти со всеми переводчиками «Языческой поэмы». Это одаренные поэты, достаточно хорошо владеющие поэтическим мастерством. Но они даже гостями не бывали на Приобском Севере, не знают ни быта, ни культуры, ни фольклора, ни языка того народа, с которого пытаются переводить на русский язык. Не упрекаю их в этом. Тут целый сонм глубоких объективных и субъективных причин, но страдает от этого литература» [7, 203]. Автор, освещая проблему перевода, справедливо приводит сравнения и предложения, созданные переводчиками, которые способны вызвать недоумение: «Когда крысы были жирны, как в болотах комарье», «Наши речки, словно реки, онемели от
мороза». При тщательном изучении сборника «Нюлы эрыг» (мансийский вариант «Языческой поэмы») подобные сравнения и предложения не найдены, что говорит об их «придуманности» переводчиками для соблюдения ритмического строя стихотворной речи.
Лагуновым приводятся строки «И льют песни плавные, как жир», или «как жир по волнам, плавно льются мысли», которые он также считает нетрадиционными. Здесь мы смело возражаем критику - именно с жиром, маслом сравнивают манси течение своих мыслей, слаженную, ровную речь собеседника и звучание красивой песни.
Конечно же, переводы расширили связь мансийской литературы с другими литературами. Преимущественное внимание переводчиками уделялось больше содержательной стороне художественного произведения, чем передаче национальных и стилистических особенностей, в частности мелодики, ритмики, лексики.
Вернемся к творчеству 1960-х годов. В статье «Дата рождения - ХХ век» (1963) А. Петров творчество начинающих поэтов Владимира Санги и Ювана Шесталова сравнивает с небольшой, но яркой страницей в истории многонациональной литературы. Раскрывая мировоззрение Шеста-лова, критик подчеркивает его веру в силу своего народа, в дружбу народов. Поэт понимает, что свобода в его край пришла в результате Великой Октябрьской социалистической революции. При этом к прошлому он подходит критически, так как видит в нем «не только темные стороны, но и истоки того духовного расцвета, которые были заложены в народе и существовали всегда» [8, 127 ]. Петров отмечает, что лучше всего поэт поет о родном крае, и дело здесь не только в том, что Шесталов хорошо знает свою родину. Он незримыми нитями связан с духовной жизнью народа, и в творчестве продолжает развивать устоявшиеся веками традиции. Тема родины, вбирающей в себя быт родного народа, его обряды, поверья, Россию, русскую школьную учительницу, любимую женщину - ленинградскую Мис-нэ, является главной в раннем творчестве писателя.
В 1968 году о глубине поэзии Шеста-лова высказывается Н. Кутов: «Когда я
перевожу Ювана, мне всегда кажется, что он намного старше меня в своих стихах, что он принадлежит к поколению поэтов тридцатых годов. Кажется, что его стихи о революции, о первых комсомолках снежной России рождены непосредственными впечатлениями тех лет» [9, 170]. Критик говорит о поэтической зрелости Шеста-лова, о чувстве глубокой ответственности за судьбу народа, однако, причисляя его к поколению 1930-х годов, тем самым «делает» немного «старомодным» или отстающим от времени. Безусловно, для 1960-х годов стихи о революции выглядят наивно, но поэт как выразитель народной «души» поет о самом значимом и непреходящем, он радуется счастливым переменам в жизни людей. Исторический путь народа манси от невежества и темноты к счастливой жизни - вторая центральная тема ранней поэзии Шесталова.
Одним из перспективных направлений в литературах Севера является развитие в них художественного очерка и публицистики. Знание Шесталовым самобытной культуры манси, людей края требовали выхода не только через поэзию, но и через оперативные жанры публицистики. В 1960-е годы он пишет статьи: «Медвежий праздник (об искусстве народа манси)» (1962), «Мое Березово» (1962), «Оленеводы» (1963), «В селе моего детства» (1963) и др. Писателя беспокоят и экологические проблемы, что говорит о его сопричастности к своему времени, сформировавшейся авторской позиции и стремлении к художественному обновлению. Его очерки — «Северные новинки» (1965), «Чудо на Югре» (1967), «Сказка и жизнь» (1967) и др. - раскрывают перемены в жизни края, призывают заботиться об окружающей природе.
В эти годы состоялась совместная поездка Шесталова и Н. Кутова в Сибирь. Происходящие «великие» перемены правдиво отражались поэтом-манси. Только на Севере, «слушая шум ветра, видя зеленые волны тайги», критик по-новому открыл для себя Шесталова, осознал его озабоченность, ведь «исконные ценности этого края могут исчезнуть, если не охранять их. Нельзя допускать, чтобы реки превращались в сточные канавы <...>, хотелось бы наиболее гармоничного сочетания промышленности
и природы» [1, 173]. В целом же, тематика очерков Шесталова широка, преобладающим становилась та или иная тема на основе реальной действительности.
В 1971 году В.А. Солоухин пишет вступительную статью к «Языческой поэме». В ней есть строки: «Существует правильное мнение (и Юван Шесталов его своим творчеством подтверждает), что большой художник на протяжении всей творческой жизни хотя и пишет разные произведения, но создает как бы единое, цельное полотно» [10, 6]. Как видим, уже в те годы
творчество Шесталова представляет собой стройную систему. Оно объединено одним мироощущением, подчинено единому замыслу, единой композиции; «системность» творчества достигнута осознанием миссии - сохранить, выразить, ввести в мировую культуру дух родного народа и его исторический опыт. Солоухин называет поэта «связным», «выразителем» души народа манси. Так им раскрывается портрет художника: «Он весь насквозь <...> генетически напитан охотничьими инстинктами и традициями <...>. А шаманское «нечто» в нем есть, это точно <...>. Стихи Юван легко перемежает лирической прозой <...>. [В «Языческой поэме»] верха выразительности Юван достигает в «Пятой думе медвежьей головы» <...>. Он выходит на обобщение, и это обобщение достигает взрывоопасной силы» [11, 21]. Критиком выявлена талантливость писателя, заключающаяся в том, что при чтении текста у читателя появляется ощущение, будто стихи он читает от самого себя:
«.На столе большом сижу, На столе большом священном, С высоты стола гляжу На людей, на пол, на стены. Ночь — к рассвету. Я не сплю, Думу думаю свою.» [2, 128].
Подчеркивая самобытность творчества писателя, Солоухин проводит параллель между его «Языческой поэмой» и «Песнью о Гайавате» Г. Лонгфелло, отмечает, что в отличие от таких поэтов природы, «как Пришвин и Лонгфелло, Шесталов не пришел к природе, а вышел из нее. Его стихами говорит не только народ манси, живущий
среди природы, но и природа как таковая» [12, 57]. Так мы подошли еще к одному источнику вдохновения поэта - природе родного края.
О «Языческой поэме» ярко высказывается Ю.Л. Прокушев. Он делится ощущениями от ее прочтения - как будто «испил из родника студеной ключевой воды». В поэме картины жизни «столь необычны и первозданны, столь эмоционально возвышенны и образно-метафоричны, столь напряженно-глубоки по мысли, значительны по своим гражданским идеалам, наконец, столь драматичны, а порой и трагичны, что их невозможно было воспринимать спокойно и тем более равнодушно» [13, 6 ]. Поэма покорила Прокушева своей «поэтической дерзостью», наполненностью стихотворений «глубокой, нескрываемой авторской иронией», смелым обращением к «богатейшим сокровищам древних мансийских сказаний, легенд, песен». Очевидным для критика стало то, что для поэта главное -«наш день, жизнь его народа сегодня» [13, 6], обращение же к прошлому вызвано его стремлением осмыслить связь времен. По определению Прокушева, «Языческая поэма» - «одно из выдающихся произведений советской многонациональной литературы, одна из лучших современных поэм, книга богатейшей художественной смелости» [14, 193].
Начиная с 1962 года, за творческим маршрутом Шесталова пристально следит Л.В. Полонский. Нам известны десять его работ. Для последовательного освещения созидательного пути писателя обратимся к работам середины 70-х годов - к первой критической статье о повести «Тайна Сор-ни-най» (1976). В статье «Легенда, ставшая былью» критик называет повесть «умным, добрым, поэтическим произведением». Он рассматривает ее по определенной системе, раскрывающей связь времен: «Можно с полным основанием утверждать, пользуясь известными высказываниями А.М. Горького, что в произведении Шесталова сочетаются «действительность прошлого», «действительность настоящего» и «действительность будущего» [15, 3].
Повести «Тайна Сорни-Най» статьи посвятили Г.А. Черная, А. Николаев, В. Ги-лев, А.В. Пошатаева, В.Д. Лебедев, Н. Кач-
мазова и др. Исследователи раскрывают идейно-художественное своеобразие произведения, подчеркивают его значимость в творческой биографии писателя, более поздние работы направлены на исследование мифо-фольклорных начал повествования. Оценка произведения неоднозначна.
В.Д. Лебедев считает, что повесть не стала творческой удачей художника, так как в ней «нет того чарующего, обостренно-поэтического восприятия мира, которое волновало, увлекало, заколдовывало читателя в первых повестях» [16, 120]. Он пишет о том, что «Тайна Сорни-Най» сконструирована, сделана, а не рождена вдохновением. Ю. Шесталов увлекся, пошел по накатанной тропе. В его повести многое вторично, уже знаемо: все тот же прием ретро (возвращение из сегодняшнего дня в прошлое)» [16, 120]. Считаем, что именно «прием ретро» и создает неповторимый эмоциональный и эстетический микроклимат повестей Шесталова. Писатель творчески подходит к фольклорному наследию народа, переосмысливает и обогащает его идейно-эстетического содержание на новом историческом уровне. Лебедев «недостаток повести» увидел в художественном решении образа главного героя: «<...> в идеале Сергей Лугуй должен гармонично соединить в себе все лучшее из традиционного и современного. <...> Однако Сергей считает себя прямым наследником комсомольских традиций. <...> Автор не замечает (по крайней мере - прощает) флюгерности Сергея» [16, 124]. Повесть «Тайна Сорни-Най» написана Ше-сталовым от третьего лица. В отличие от автобиографических повествований, в ней соблюдается дистанция между повествователем и центральным персонажем. Чтобы подчеркнуть эту дистанцию, автор часто оправдывает поступки героя. Считаем, что в повести Шесталов прослеживает рождение «нового» человека Севера, покоренного современностью. И об этом справедливо высказывается Н. Качмазова. Она отмечает, что семантика жанровых симбиозов в северных литературах 60-70-х годов в основе имеет однозначное представление о цивилизации как царстве науки и техники. Наряду с этим в культурах северян наблюдается возрождение ценностной значимости национальных, этнокультурных и природных
явлений и процессов. Это возрождение связано с новым пониманием содержания личности, которой для «осуществления себя и самоопределения в бытии понадобилось заново освоить те ценности, которые были в архаическом сознании» [17, 179 ]. Считаем, что герой-манси Шесталова в повести «Тайна Сорни-Най» осознает место этих ценностей в своей жизни. Более того, он ищет способы совмещения этих ценностей с ценностями цивилизованными. Трудности же идут от необратимых процессов угасания традиционной культуры.
В 1979 году Н.Г. Михайловская научно исследует русский язык в произведениях Шесталова. Одним из основных признаков индивидуального стиля писателя она отмечает двуязычие. Исследовательница приходит к выводу: Шесталов в своих произведениях широко использует двуязычный параллелизм при употреблении топонимических и омонимических названий (например: «.. .Березово. По-мансийски Халь-ус. Это значит березовый город, город в березах»); иногда употребляет русский перевод мансийского слова, обозначающего новое понятие (например: «огненная вода» - «нефть»); применяет «нанизывание» вопросительных предложений («Кто такой Революца? Если это человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками?») [18, 53]. Михайловская отмечает, что применение «нанизывания» вопросительных предложений сообщает контексту характер полифонии. Вместе с тем эта полифония эмоций, отражающая различные чувства - страх, надежду, настороженность, сомнения. Данный контекст показателен для поэтики Шесталова в целом, писатель идет от слова к емкому и многогранному образу.
Э. Бальбуров в статье «И что без бури океан!.» (1979) осмысливает творческую эволюцию Шесталова в период обращения к прозе. Повесть «Синий ветер каслания» позволяет критику сделать такие наблюдения: только в каслании, в родном краю «душа поэта однажды очнулась, и он увидел край, знакомый с колыбели, словно сотворенным заново» [19, 104]. Но не одна только природа с ее вечной и непостижимой красотой владеет воображением поэта. Как подмечает Бальбуров, автор будущей
«Языческой поэмы», где проблематика времени ворвется в стих подобно шквалу, чувствуется уже в период создания первой повести, правда пока только - «в смущенном удивлении перед открывающимися далями жизни, сложности и радости, которую обещает ее художественное постижение» [19, 104]. Данные строки, подчеркивающие творческий рост поэта, раскрывают еще один источник его вдохновения - проблематику времени. Время в творчестве Шесталова - это промежуток, вмещающий конкретную человеческую жизнь и одновременно всю историю народа, в этом времени - гигантское столкновение противоречий, будоражащих поэта сегодня и устремленных в будущее.
Венгерская исследовательница Каталин Надь отмечает, что пространственные и временные сдвиги в произведениях Ше-сталова «рождались» под воздействием его духовной тоски по родине, внутренней ответственности за своих мертвых и живых земляков, надеждой на возвращение к родному очагу, ностальгии по детству, «которое было наполнено живыми рассказами, песнями, материнской лаской и теплотой бабушки с дедушкой» [20, 514 ]. Исследовательница характеризует еще одну особенность творчества писателя - автобиографизм: «Творческие методы Шесталова обуславливаются объективными и субъективными факторами, такими как: древнее наследие мансийской народной поэзии, фольклор; примеры классической и современной мировой литературы; гетерогенный слой читателей; миссия, роли, которые он брал на себя. Поэтому творчество Шеста-лова в прямом и переносном смысле этого слова является расширенной автобиографией» [20, 513]. Автобиографизм - характерная черта творчества Шесталова. Эпический план произведений выстраивается им на материалах собственной биографии.
В 1987 году Шесталову исполнилось 50 лет. В честь памятного события в «Литературной России» вышла обзорная статья П. Ульяшева «Нужны мне крылья.». Анализируя раннюю поэзию, автор называет Ше-сталова поэтом счастья и гармонии жизни. Истоки этого критик видит в самом детстве поэта, в его первых, незамутненных впечатлениях, не искривленных «здравым
опытом, житейским расчетом» [21, 5]. Он отмечает, что поэт, многократно усиливая свое удивление о познанном в детстве, «своим восторгом заражает нас, казалось бы много изведавших, много знающих.» [21, 5]. Восторг Шесталова нами рассматривается как чуткость, чувственность души, его искренность и доверительность. Естественной, природной жизни присуща радость бытия, гармония чувств. Этими качествами и обладает творчество писателя, во всяком случае, в первую очередь. В каждом произведении раскрывается мироощущение поэта, его индивидуальное творческое самовыражение: «Я - человек -венец творенья, / я - мое стихотворенье», а понимание жизни - «Как хорошо на свете, / Целую землю-мать, / Людей, деревья эти / И солнце понимать!». Примеры взяты из раннего творчества поэта, но в них уже таятся глубинные чувства.
Переход писателя от поэзии к прозе Улья-шев связывает с его неуемной жаждой познать себя и мир, разгадать извечные тайны жизни. Проза Шесталова «переходит в стихи, стихи - в сказку, сказка в наш день. И все вместе рождает удивительный сплав, которым автор определил жанр одной из своих книг: «слово - дело - песня» [21, 5]. Речь идет о повести «Синий ветер касла-ния» (1964). Свою статью Ульяшев завершает высказыванием Шесталова, дающим ключ к пониманию творчества: «Когда я пел про синий ветер каслания, я думал не только о цвете ветра и игре звуков под копытами оленей, сколько о жизни с ее запахами и красками, о ее вечном ритмичном движении. Задача моя была довести до слуха читателя древнюю музу моего Севера, поведать о белой тайге, где бродит жизнь рядом со сказкой. Этой сказкой, может быть, дышали все народы, я ею дышал еще вчера» [21, 5]. Данные слова определяют связь литературы с фольклором, объясняют жанрово-стилевую и идейно-тематическую структуру творчества, в котором фольклор является своеобразным фундаментом.
В повести «Синий ветер каслания» Ше-сталов талантливо раскрывает быт и нравы людей, повествует об обычаях, обрядах. Ульяшев пишет, что для писателя все это слишком близко и «все это еще живо в душе и сознании народа, который на про-
тяжении жизни одного поколения шагнул в космический век» [21, 5], т.е. истоки творчества Шесталова кроются в особенностях национального художественного сознания народа. В целом же, взаимодействие творчества писателя с фольклором проявляется не только в содержании повествований, в характеристике героев, сюжетопостроении и композиции, но и в языке и стиле. Благодаря освоению фольклорных традиций Ше-сталову удалось в ярко выраженной форме воплотить в произведениях всю специфику национального сознания, духовной жизни, культуры и быта народа. Отразил писатель и противоречия времени. В повести «Синий ветер каслания» его герой размышляет больше о «настоящей действительности», а в повести «Когда качало меня солнце» раздумья героя - и о настоящей, и о «прошлой действительности». Второе повествование можно рассматривать исповедью человека, который на примере истории своего народа, избегнувшего реальной угрозы вымирания, осознал значение времени и свою миссию. Произведение насыщенно внутренними раздумьями героя, его сокровенными переживаниями.
В 1987 году в честь пятидесятилетия писателя издается сборник «Юван Шесталов. Избранные произведения». Вступительная статья «Малый и большой мир поэта» написана Л. Лавровым. В ней есть строки: «Поэт начинается с самопознания, с настойчивых вопросов: кто я, кто мы, как мы жили раньше, как будем жить завтра, кто ты, человек? В этом сложном процессе самопознания, в поиске своего слова опорой и примером для Шесталова явилась русская культура. Символом этой культуры для поэта навсегда стал Ленинград» [22, 6]. Автор справедливо считает, что, приобщаясь к русской и мировой культуре, поэт-манси постепенно определяет и свой стиль. Однако необходимо отметить, что первая «встреча» с русской культурой у Шесталова произошла в годы учебы в школе. Именно со «встречи» с великим Пушкиным началось его поэтическое пробуждение. Волшебные строки Пушкина затронули душу мальчика, взволновали его чувства, пробудили в нем поэтическое мышление.
Далее Лавров пишет о том, что писатели-северяне, хотя и отошли от природного
истока - того мира, где человек ощущает себя частицей всего сущего, но продолжают остро ощущать живительную силу этой связи. Их произведения отличаются экологической нравственностью, предупреждают от заносчивости, «поспешности в делах, которые могут привести к печальным результатам, нарушить вековечный союз человека с землей, тайгой, рекой» [22, 7]. Данные слова напрямую относятся и к мансийскому писателю.
Далее отметим тот факт, что после 1987 года (в 1987 году издано более 10 объемных статей о Шесталове) литературная критика на время потеряла интерес к творчеству мансийского писателя. В 1989 году переиздавались статьи Ю. Прокушева «Основоположник», В. Солоухина «Сосьвинские мотивы». Издано несколько работ в Тюменской областной (Тюменской) и окружной (Ханты-Мансийской) газетах. Примечательным является то, что в 1988 и 1992 гг. вышли две статьи, написанные представителями народов манси и ханты: Э.И. Мальцевой и А.М. Сенгеповым. До 1987 года из представителей этих народов творчество Шесталова рассматривали М.П. Вахруше-ва (1957) и Е.Д. Айпин (1982). Работы все названных авторов носят историко-биогра-фический характер.
С 1993 года начинается качественно новая (научная) волна исследований творчества писателя-манси. Сначала обратимся к монографии венгерского ученого Петера Домокоша «Формирование литератур малых уральских народов» (1993), в которой автор обрисовывает историю развития литератур, их взаимосвязи и характеризует отдельных писателей.
Приход Шесталова в литературу Петер Домокош сравнивает с кометой. Истоки творчества поэта он видит в прошлом и в традициях народа. Исследователь пишет о том, что дед писателя был шаманом, а отец - председателем колхоза, подчеркивая тем самым два начала, две исторические традиции, полученные Шесталовым в наследство от предков: древнюю, уходящую корнями в языческие пласты человеческой культуры, и современную, связанную с новыми веяниями времени. Причину обращения писателя от родного языка к русскому исследователь видит в отсутствии интере-
са у читателя. (Мы видим причину ограниченного круга читателей в отсутствии литературы. Книги «оседали» в библиотеках крупных населенных пунктов, в то время как основная часть манси жила в небольших поселениях). Свой переход на русскоязычное творчество Шесталов связывает с желанием рассказать большему кругу читателей о родном крае, народе, времени.
Петер Домокош, рассматривая вопрос о взаимосвязях уральских литератур, пишет и о встречах венгров и «мансийцев», которые были очень важны, прежде всего, для Шесталова. После выхода его сборника стихотворений «Макем ат» («Запах моей земли», 1958), в 1959 году некоторые стихотворения на венгерский язык перевел Геза Кепеш. Петер Домокош отмечает неожиданную популярность Шесталова в Венгрии, под влиянием впечатлений поэт-манси создает поэму «Юлиан», в которой дает поэтическое оформление теме новой (после Юлиана) встречи двух близких родственных народов. Данное произведение, по мнению исследователя, является «своего рода мансийским соответствием романа Кодолани о Юлианусе» [23, 215]. Шеста-лов внимательно относится к венгерской литературе, тщательно изучил труды Бер-ната Мункачи. Это означает, что уже в начале творческого пути он соприкоснулся с самыми архаическими пластами мансийского фольклора, тем, что невозможно уловить, запомнить и тем более воспроизвести в творчестве при простом прослушивании фольклорных текстов.
Далее обратимся к книге В.Д. Лебедева «Манси. Очерк истории литературы» (1995). Творчество Шесталова рассматривается исследователем в контексте национальной культуры манси. Лебедев пытается ответить на вопросы: «как свершилось рождение на наших глазах художественного феномена Шесталова, чем обогащает мансийское художественное слово мировую культуру?» [24, 6]. Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо иметь представление о культуре народа, о его историческом пути. Поэтому книга открывается большим историко-этнографо-культурным экскурсом. В ней представлена дореволюционная и советская историография, посвященная манси (вогулам), дается ин-
формация о религиозных верованиях, традициях. Специальный раздел посвящен описанию особенностей устно-поэтического наследия манси, кратко освещается опыт предшественников Шесталова в родной литературе. Данные сведения позволяют осмыслить сложную проблему традиций и новаторства, стоявшую в свое время перед основоположником мансийской литературы.
2003 году в издательстве «Литературная Россия» вышел в свет сборник «Мансийская литература» (составитель Огры-зко В.В.). Творчеству Шесталова в нем посвящено 8 статей, созданных в разные годы. В.Д. Лебедев в статье «Моя любовь и страсть» (1995) объясняет причину обращения Шесталова к этнографическим трудам первых исследователей Севера: «. не случайно Шесталов часто обращается к книге К.Д. Носилова «У вогулов» (1904). Это образец русской историко-этнографи-ческой художественной беллетристики дореволюционного периода демократического направления, посвященной аборигенам Тобольского Севера» [25, 31]. Отметим, что именно от этой книги, книги-оппонента, чаще всего отталкивается Юван Шесталов в страстной полемике по вопросу исторических судеб своего маленького народа. Он справедливо считает, что в них «человек северного сияния, одетый в шкуру, живущий в чуме из шкур, вставал таким же непонятным и таинственным существом, как безмолвная тундра с вечным снегом, как дремучая тайга с ее красивыми оленями, белками, соболями» [26, 5]. Образ реальных людей Севера адекватно изобразили только сами писатели-северяне, в том числе, конечно же, и Ю. Шесталов.
В статье «Изменение действительности» (2003) О.А. Соляр внимательно подходит к понятию «национальный характер». В образе «человека Севера», который она раскрывает, мы находим не только многочисленных героев Шесталова, но и самого писателя с его стойкостью, напористостью, самоуверенностью, ранимостью, сострадательностью и искренностью. Шеста-лов, как подмечает О. Соляр, производит впечатление «властелина», «хозяина жизни», «главного на празднике» [27, 51]. Эта уверенность выражена в его внутреннем
содержании, которое выплескивается со страниц произведений, его сила духа передается всему залу, когда он выступает с речью.
Интересными наблюдениями о Шестало-ве делится французский ученый Доминик Самсон Норманд де Шамбург. Он пытается критически переоценить советский период творчества писателя, положительно характеризуя его изначальную близость к фольклору и осуждая «поэтическую» публицистику 90-х годов. Ученого интересует взгляд писателя на современное историческое время. Исследуя повесть «Когда качало меня солнце», ученый обращается к строкам: «И есть русские <.> Они учат манси различать следы мыслей на бумаге. И говорят, что они лучше шаманов умеют лечить больных. Дедушка мой этому не верил. Он сомневался: разве могут какие-то лекарства колдовать лучше шаманов. Дедушка произносил это тихо, так, чтобы мой отец не слышал. Мой отец - большой человек. Он не только рыбак и охотник, но и председатель колхоза» (Шесталов) [28, 84]. Так комментирует этот текст Доминик Самсон Норманд де Шамбург: «Это двойная жизнь манси, подчеркнутая популярным писателем, свидетельствует о трудностях сосуществования столкнутых октябрьской революцией поколений, об удалении сынов от отцов своих и в конце концов - о будущей пропасти, наметившейся между целиком и полностью продуманной советской властью, туземной интеллигенцией и самим народом» [28, 84]. Творческие устремления писателя в советские годы исследователь называет «охотой»: «Перед утратой своих земель манси стали охотиться по-другому. Теперь охота появилась в больших городах <.> по улицам города Ленинграда «сиротливый манси» двигался как охотник в тайге, но, стараясь при этом уловить слова. <.> Для Ю.Н. Шеста-лова охота не была напрасной: лауреат Государственной премии РСФСР.» [28, 84]. Подобные высказывания и оценки, даже если они в отдельных случаях основываются на анализе материала, в значительной степени лишены объективности и, несмотря на исследовательский характер, отклоняются в области публицистики. За строками французского исследователя стоит, конечно же, мнение ярого критика творчества Шестало-
ва, а скорей всего его личности - В.В. Огры-зко. Доминик Самсон Норманд де Шам-бург в статье повторяет его мысли и часто цитирует высказывания. Как и Огрызко, он отмечает, что в произведениях Шесталова, на глазах которого произошли все великие потрясения, поставившие мансийский народ «на грань гибели», представлены лишь зарисовки и пережитки мира мифологических героев. Данное высказывание считаем не совсем справедливым. Во-первых, народ еще не стоит на грани гибели, во-вторых, творчеством писатель как раз развивает родной язык и культуру народа. Именно ему принадлежит основная роль в возрождении традиционных обрядовых представлений. Так в 1985 году в поселке Сосьва Березовского района впервые после запрета он организовал «Тулыглап» - Медвежьи игрища. Праздник транслировался по центральному телевидению. В настоящее время обряд «Ту-лыглап» на территории Ханты-Мансийского автономного округа проводится повсеместно и периодически.
И так характеризует Доминик Самсон Норманд де Шамбург более позднее творчество Шесталова: «Писатель беспокоится лишь о Мощ-Мир, мудрость которых основана на «альтеричности», то есть на признании второго «я». <...> Двухсторонняя схема составляет ось, по который связаны произведения Шесталова: герои находятся между терзаниями неизбежной историчности и невозможным возвращением к мифу, символизированному возобновлением образа дедушки» [28, 99]. Сказанное отчасти можно считать справедливым: творчество Шесталова движимо кризисами общественной жизни. Но его творческий поиск закономерен: если он создает научно-фантастическую повесть, то естественны идеализация, приукрашивание, удивление; если он обращается к теме родного народа, то естественна боль об утрачиваемых культурно-исторических традициях. Такие произведения раскрывают глубины народной памяти. Например, Ась-ойка у писателя закономерно несет коллективную память рода, морщины своих предков, бремя былых переселений, а отец справедливо думает о выполнении колхозного плана, как о всеобщем счастье.
Далее рассмотрим высказывания В.В.
Огрызко. В Библиографическом справочнике «Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока» (1999) критик пишет: «Отец будущего писателя очень хотел, чтоб его сын продолжил начатую им ломку и окончательно перевернул весь мансийский мир. Но Шесталов тогда еще не был готов к роли пламенного революционера. <.> Ему нравилось путешествовать по глухим деревушкам и записывать от старушек позабытые мансийские песни» [29, 420]. Перед нами предстает Шесталов - собиратель фольклора. В поездках, как отмечает Огрызко, поэт занимается литературным творчеством: пишет первые главы повести «Синий ветер касла-ния», возникает идея «Языческой поэмы». Шесталов учится на Высших литературных курсах в Москве, а в Ленинграде в 70-е годы залы ломились от читателей, так как «для питерцев писатель оставался экзотическим автором» [29, 420]. В статье «После потрясений» (2003) Огрызко заявляет, что в 1960-1980 гг. советская критика повесть «Синий ветер каслания» прочитала «совершенно неправильно». К. Зелинский, Д. Ро-маненко, Б. Комановский «не заметили» в ней то, что герой Шесталова уже настолько привык к городской культуре, что перестал понимать большую часть традиций родного народа. Каслание превращается для него в некий способ познания истории и культуры манси. В то же время мы находим у Огрызко и такие слова: «Я помню признания хантыйского литератора Леонида Та-рагупты. Волею обстоятельств Тарагупта рано оторвался от родной почвы, проведя почти все детство в интернатах. Какое-то время он полагал, что мир его деда, во многом жившего старыми преданиями, никому не нужен. И только встреча с повестью Ше-сталова в корне переломила отношение Та-рагупты к своему происхождению. Как он признавался, Шесталов повестью «Синий ветер каслания» <...> как бы вернул его домой, к первоистокам, заставив дорожить хантыйскими корнями» [30, 208]. Ханты и манси - родственные народы, их культурные традиции переходят из поколения в поколение, не теряя своей первоосновы. Примечательно, что Тарагупта через творчество Шесталова смог вернуться к своим национально-художественным истокам ку-
льтуры. Шесталов адресует свои повести широкому кругу читателей, и не каждому читающему подвластно вникнуть в чужую культуру. В связи с этим его книги и вызывают неоднозначную оценку, в том числе и у Огрызко. Так «Языческая поэма» критика удивила тем, что в ней поэт «сумел замесить в одно тесто и языческие мотивы, и темы родства финно-угорских народов, и гимны Ленину, революции, большевикам, нефтяникам. <...> Что еще обидно? С годами Шесталов, безусловно, «набил руку». Он стал свои вещи строить более изобретательно» [29, 420]. Так своеобразно критик подчеркнул творческий рост писателя.
Обратимся к статье Г.Н. Ионина «Миротворный Торум» (1999), раскрывающей творческую эволюцию писателя: «Юван Шесталов из тех, кто успел. Поэтому так поучителен путь или, как говорят, его творческая эволюция от ранних стихов «Языческой поэмы» до нынешних строк, напоминающих клинописные надписи возрожденных шумеров» [31, 15]. Ученый отмечает, что Шесталов в самом начале творческого пути с помощью именно родного слова раскрыл истоки национальной самобытности народа. Первой перед русскоязычным читателем предстала книга «Пойте, мои звезды» в переводе М. Дуди-на (перевод сборника «Макем ат», 1958). «Языческой поэмой», повестями Шесталов раскрыл истоки нравственных убеждений и идеалов народа, а на творчество зрелых лет, представляющем молитвы, заклинания, пророчества само «время, переживаемое нами, кричит его голосом. И понять этот зов не так просто. Он не созвучен какофонии сегодняшних блужданий и заблуждений. Но он - одна из благих вестей о возможном спасении.» [31, 12]. Индивидуальная сложность личности Шесталова складывается из того, что все его убеждения выстраданы, рождены в нелегком внутреннем споре. Только через душевные испытания, сомнения и боль поэт обретал жизнелюбие и светлые идеалы.
Статья Л.М. Еремеевой «Реки вспять» (2004), раскрываеющая внутренний мир поэта, несет положительные эмоции: «Сверкающий титул «Мэтр года» присвоено в январе мансийскому литератору Ювану Шесталову. Волна общественно-
го признания катнула на берег не маленькую серую гальку. Твердую породу, камень космического происхождения. Я рада, что удалось полюбоваться им вблизи.» [32, 4]. Еремеева искренне высказывает свои впечатления от встречи с Шесталовым и Н. Аксариной, раскрывает читателю настоящего Шесталова, которого по жизни ведет чувство, всплеск, внезапное озарение. Не осталось незамеченным ею и одиночество поэта. Она пишет: «А с вершины на вершину, в отличие от самых талантливых людей, способны перемахивать лишь острокрылые орлы и воскресающие из небытия Крылатые Пастэры. Человеку же выпадают иногда душевные боли, разочарования, обиды, и недовольство самим собой <...> Мы обречены на одиночество, приходим в этот мир одни, и так же уходим» [32, 4]. Действительно, Шесталов, имеющий достаточно широкий круг общения, одинок и очень раним. Мотив одиночества особенно остро звучит в его ранних стихотворениях, и в позднем творчестве - романе-камлании «Откровения Крылатого Пастэра».
Обратимся к исследованию Е.В. Чепка-сова. Свой диссертационный труд ученый посвятил проблеме шаманства в произведениях писателя. В литературоведении эта тема рассматривается впервые. До этого времени в некоторых публикациях критиков были лишь отдельные высказывания о шаманских корнях поэта. Например, Солоухин увидел шаманское «нечто» в самом облике писателя, когда его «глаза за минусовыми стеклами очков еще больше расширяются и округляются; черные <...> упругие, словно проволока, волосы раздаются во все стороны <...>. В такие минуты, когда говорит в нем кровь деда, и появляются у него шаманские строки:
Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо!
Люди!
Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо!
Люди!
Если у вас еще не оглохли уши от жизни,
От жизни, летящей железной птицей,
Послушайте меня,
Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо!» [11, 17].
Чепкасов утверждает, что шаманство является одним из важнейших компонентов
созданной Шесталовым художественной реальности. По мнению исследователя, писатель интуитивно осознавал законы сотворенного им космоса. Писатель, устанавливая законы своего художественного мира, исходит из собственного миросозерцания и идейных установок; считает шаманов хранителями народной мудрости и своими предшественниками на ниве поэзии.
Интересны выводы Чепкасова о том, что в произведениях Шесталова все шаманы-олицетворения относятся к собственно-авторским образам-метафорам. Так Росомаха похожа на Резонера из классицистической пьесы, «поскольку говорит весьма резонные речи», она озвучивает точку зрения самого автора. Интересен также двуипо-стасный образ Стерха. Однако этот образ характеризуется серьезностью и даже мрачностью - качествами, которые не были характерны ни для «Ювана, веселого шамана», ни для ироничной Росомахи: «Это новшество намекает на тот перелом в миросозерцании автора, который свершится во втором периоде его творчества: шаманство (точнее, религиозно-синкретическое неошаманство) станет для писателя не предметом изображения и художественного преобразования, а предметом проповеди» [33, 102]. Ученый подчеркивает мысль, что Шесталов с каждым новым произведением все больше начинает представать в роли проповедника, пророка, шамана. В целом, исследование Чепкасова, его выводы помогают осмыслить закономерности эволюции Шесталова, вплотную подводят к необходимости фундаментального исследования всего его опыта - в развитии. Такой вывод у Чепкасова лишь намечен, как отмечалось, его диссертация раскрывает поэтику произведений писателя лишь до 1988 года.
Обзор литературной критики и литературоведческих публикаций позволил выявить следующие особенности творческой эволюции писателя. М. Светлов, А.Н. Баландин, Н. Кутов, В.Д. Лебедев, подчеркивая природный талант поэта, отмечают, что центральными на раннем этапе творчества поэта являются темы родины и исторического пути народа манси. П. Ульяшев считает, что ранее творчество уходит корнями в детские впечатления, в дальнейшем поэт сохранит детскость, первоздан-
ность восприятия как непосредственное и истинное проникновение в мир. Зрелое проявление таланта Шесталова происходит после 60-х годов. А. Петров, О. Соляр, А. Пошатаева отмечают, что в это время сложные впечатления бытия, раздумья о поэзии складываются для писателя в некую эмоционально-философскую систему поэтического мировосприятия. Перед читателем открывается удивительный мир - прошлое и настоящее народа манси. Повести 60-х - 80-х годов увлекают юношеской романтикой, они художественно раскрывают самобытность народной жизни. Такие же оценки в своих высказываниях дают Н. Бальбуров, В. Лавров, Н. Качмазова. Об этом в своих пяти статьях ярко пишет В.А. Солоухин (70-е годы). Он впервые почувствовал и признал целостность творчества Шесталова, отмечая, что его произведения «собраны» одним мироощущением, подчинены «единому замыслу», отмечены композиционным единством, «системность» творчества исходит из осознания писателем своей миссии - нужно сохранить, выразить, ввести в мировую культуру дух родного народа и его исторический и художественный опыт. Критик проводит параллель между «Языческой поэмой» Шесталова и «Песнью о Гайава-те» Г. Лонгфелло. По его мнению, в отличие от таких певцов изначального бытия, «как Пришвин и Лонгфелло, Шесталов не пришел к природе, а вышел из нее». Его
стихами говорит не только народ, «природные люди» - манси, но и «природа как таковая».
О «Языческой поэме» высказывается и Ю.Л. Прокушев. Поэма покорила его «поэтической дерзостью», смелым обращением к «богатейшим сокровищам древних мансийских сказаний, легенд, песен». Критик справедливо отмечает, что обращение к прошлому вызвано стремлением поэта осмыслить связь времен. Ю. Прокушев говорит еще об одном источнике вдохновения Шесталова - проблематике времени - творчество писателя движимо кризисами общественной жизни. Об этом в 90-е годы пишет и Г.Н. Ионин. Ученый считает, что на современном этапе эволюции Шеста-лова само время «кричит» его голосом в заклинаниях, молитвах, озарениях. «Шаманская клинопись» поэта проповедует «планетарное и космическое сознание», однако, несмотря на присущее Шестало-ву неистовство образов, его творчество в 90-е годы еще остается в сфере публицистики. Таким образом, проблемный обзор, приведенный выше, убеждает в необходимости углубленного изучения «позднего» Шесталова и научной интерпретации всего его творческого пути. Противоречия, загадки, целостность, цельность и динамика художественного мира поэта, которые становятся особенно очевидны сегодня, потребуют еще многих фундаментальных научных трудов.
Литература
1. Светлов М.А. Доброго пути! // Шесталов Ю. Собрание сочинений. СПб. - Ханты-Мансийск, 1997. Т. 1. С. 35.
2. Шесталов Ю. Собрание сочинений. СПб. - Ханты-Мансийск: Фонд космического сознания, 1997. Т.
1. 480 с.
3. Баландин А.Н. Предисловие // Шесталов Ю. Миснэ. Тюмень, 1961. 144 с.
4. Невская Б. Костер на льду // Знамя. - 1968. - № 4. - С. 243-244.
5. Чуднова Л. Взволнованный голос // Урал. - 1962. - № 11. - С. 176.
6. Косихин В. Поэтическое каслание // Москва. - 1972. - №12. - С. 204-208.
7. Лагунов К.Я. Поэтическая энциклопедия жизни // Мансийская литература / сост. Огрызко В.В. М.: Литературная Россия, 2003. С. 191-204.
8. Петров А. Дата рождения - ХХ век // Молодой коммунист. - 1963. - № 6. - С. 123-128.
9. Кутов Н. Певец возрожденного края // Звезда. - 1968. - № 4. - С. 170-173.
10. Солоухин В.А. Юван Шесталов - поэт манси // Шесталов Ю.Н. Языческая поэма. М., 1971. С. 2-6.
11. Солоухин В.А. Внук шамана // Шесталов Ю. Собрание сочинений. СПб. - Ханты-Мансийск, 1997. Т.
2. С. 21.
12. Солоухин В.А. Языческая поэма Ювана Шесталова // Шесталов Юван. Собрание сочинений. СПб. -Ханты-Мансийск, 1997. Т. 1. С. 57-60.
13. Прокушев Ю.Л. Основоположник // Шесталов Юван. Избранное. Л., 1976. С. 4-15.
14. Прокушев Ю.Л. Даль памяти народной. М.: Молодая гвардия, 1978. С. 193.
15. Полонский Л.В. Легенда, ставшая былью // Тюменская правда. - 1976. - № 19. - С. 3
16. Лебедев В.Д. Манси. Очерк истории литературы. Тобольск, 1995. 158 с.
17. Качмазова Н. В сказке продолжается земля // Мансийская литература // сост. Огрызко В.В. М., 2003. С. 179.
18. Михайловская Н.Г. Русский язык в творчестве поэта // Русская речь. - 1979. - № 1. - С. 52-56.
19. Бальбуров Э. И что без бури океан! // Аврора. - 1979. - № 4. - С. 104.
20. Надь Каталин. Заметка ко дню рождения // Юван Шесталов. Собрание сочинений. СПб. - Ханты-Мансийск: Фонд космического сознания, 1997. Т. 4. С. 513-516.
21. Ульяшев П. Нужны мне крылья... // Литературная Россия. - 1987. - № 26 от 26 июня. - С. 5.
22. Лавров В. Малый и большой мир поэта // Юван Шесталов. Избранные произведения. Л., 1987. С. 6.
23. Домокош Петер. Формирование литератур малых уральских народов. Йошкар-Ола, 1993. С. 215.
24. Лебедев В.Д. Манси. Очерк истории литературы. Тобольск, 1995. С. 158.
25. Лебедев В.Д. Моя любовь и страсть // Мансийская литература / Сост. Огрызко В.В. М.: Литературная Россия, 2003. С. 29-47.
26. Шесталов Ю. Песня полярного дня (О времени и о себе) // Литературная Россия. - 18 марта 1977. - С. 5.
27. Соляр О.А. Изменение действительности // Мансийская литература / Сост. Огрызко В.В. М.: Литературная Россия, 2003. С. 47-61.
28. Доминик Самсон Норманд де Шамбург. От упавшего с неба брата до признанного брата // Мансийская литература / Сост. Огрызко В.В. М.: Литературная Россия, 2003. С. 74-100.
29. Огрызко В.В. Юван Шесталов // Огрызко В.В. Писатели и литераторы малочисленных народов Севера и Дальнего Востока. Библиографический справочник. Ч. 2. М.: Литературная Россия, 1999. 535 с.
30. Огрызко В. После потрясений // Мансийская литература / сост. Огрызко В.В. М.: Литературная Россия, 2003. С. 205-214.
31. Ионин Г.Н. Миротворный Торум // Шесталов Юван. Собрание сочинений. СПб. - Ханты-Мансийк: Фонд космического сознания, 1997. Т. 5. С. 11-17.
32. Еремеева Л. Реки текут вспять / Тюменская правда. - 2004. - № 24. - С. 4.
33. Чепкасов Е.В. Художественное осмысление шаманства в произведениях Ю.Н. Шесталова 1955-1988 гг. / Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. СПб. 2005. 238 с.
References
1. Svetlov M.A. Dobrogo puti! // Shestalov Yu. Sobranie sochineniy. SPb. - Khanty-Mansiysk, 1997. T. 1. S.
35.
2. Shestalov Yu. Sobranie sochineniy. SPb. - Khanty-Mansiysk: Fond kosmicheskogo soznaniya, 1997. T. 1. 480 s.
3. Balandin A.N. Predislovie // Shestalov Yu. Misne. Tyumen', 1961. 144 s.
4. Nevskaya B. Koster na l'du // Znamya. - 1968. - № 4. - S. 243-244.
5. Chudnova L. Vzvolnovannyy golos // Ural. - 1962. - № 11. - S. 176.
6. Kosikhin V. Poeticheskoe kaslanie // Moskva. - 1972. - №12. - S. 204-208.
7. Lagunov K.Ya. Poeticheskaya entsiklopediya zhizni // Mansiyskaya literatura / sost. Ogryzko V.V. M.: Literaturnaya Rossiya, 2003. S. 191-204.
8. Petrov A. Data rozhdeniya - KhKh vek // Molodoy kommunist. - 1963. - № 6. - S. 123-128.
9. Kutov N. Pevets vozrozhdennogo kraya // Zvezda. - 1968. - № 4. - S. 170-173.
10. Soloukhin V.A. Yuvan Shestalov - poet mansi // Shestalov Yu.N. Yazycheskaya poema. M., 1971. S. 2-6.
11. Soloukhin VA. Vnuk shamana // Shestalov Yu. Sobranie sochineniy. SPb. - Khanty-Mansiysk, 1997. T. 2. S. 21.
12. Soloukhin V.A. Yazycheskaya poema Yuvana Shestalova // Shestalov Yuvan. Sobranie sochineniy. SPb. -Khanty-Mansiysk, 1997. T. 1. S. 57-60.
13. Prokushev Yu.L. Osnovopolozhnik // Shestalov Yuvan. Izbrannoe. L., 1976. S. 4-15.
14. Prokushev Yu.L. Dal' pamyati narodnoy. M.: Molodaya gvardiya, 1978. S. 193.
15. Polonskiy L.V Legenda, stavshaya byl'yu // Tyumenskaya pravda. - 1976. - № 19. - S. 3
16. Lebedev VD. Mansi. Ocherk istorii literatury. Tobol'sk, 1995. 158 s.
17. Kachmazova N. V skazke prodolzhaetsya zemlya // Mansiyskaya literatura // sost. Ogryzko VV M., 2003. S. 179.
18. Mikhaylovskaya N.G. Russkiy yazyk v tvorchestve poeta // Russkaya rech'. - 1979. - № 1. - S. 52-56.
19. Bal'burov E. I chto bez buri okean! // Avrora. - 1979. - № 4. - S. 104.
20. Nad' Katalin. Zametka ko dnyu rozhdeniya // Yuvan Shestalov. Sobranie sochineniy. SPb. - Khanty-Mansiysk: Fond kosmicheskogo soznaniya, 1997. T. 4. S. 513-516.
21. Ul'yashev P. Nuzhny mne kryl'ya... // Literaturnaya Rossiya. - 1987. - № 26 ot 26 iyunya. - S. 5.
22. Lavrov V Malyy i bol'shoy mir poeta // Yuvan Shestalov. Izbrannye proizvedeniya. L., 1987. S. 6.
23. Domokosh Peter. Formirovanie literatur malykh ural'skikh narodov. Yoshkar-Ola, 1993. S. 215.
24. Lebedev VD. Mansi. Ocherk istorii literatury. Tobol'sk, 1995. S. 158.
25. Lebedev V.D. Moya lyubov' i strast' // Mansiyskaya literatura / Sost. Ogryzko V.V M.: Literaturnaya Rossiya, 2003. S. 29-47.
26. Shestalov Yu. Pesnya polyarnogo dnya (O vremeni i o sebe) // Literaturnaya Rossiya. - 18 marta 1977. - S.
5.
27. Solyar O.A. Izmenenie deystvitel'nosti // Mansiyskaya literatura / Sost. Ogryzko V.V. M.: Literaturnaya Rossiya, 2003. S. 47-61.
28. Dominik Samson Normand de Shamburg. Ot upavshego s neba brata do priznannogo brata // Mansiyskaya literatura / Sost. Ogryzko VV. M.: Literaturnaya Rossiya, 2003. S. 74-100.
29. Ogryzko V.V Yuvan Shestalov // Ogryzko VV. Pisateli i literatory malochislennykh narodov Severa i Dal'nego Vostoka. Bibliograficheskiy spravochnik. Ch. 2. M.: Literaturnaya Rossiya, 1999. 535 s.
30. Ogryzko V. Posle potryaseniy // Mansiyskaya literatura / sost. Ogryzko VV M.: Literaturnaya Rossiya, 2003. S. 205-214.
31. Ionin G.N. Mirotvornyy Torum // Shestalov Yuvan. Sobranie sochineniy. SPb. - Khanty-Mansiyk: Fond kosmicheskogo soznaniya, 1997. T. 5. S. 11-17.
32. Eremeeva L. Reki tekut vspyat' / Tyumenskaya pravda. - 2004. - № 24. - S. 4.
33. Chepkasov E.V. Khudozhestvennoe osmyslenie shamanstva v proizvedeniyakh Yu.N. Shestalova 19551988 gg. / Dissertatsiya na soiskanie uchenoy stepeni kandidata filologicheskikh nauk. SPb. 2005. 238 s.
