CC BY
52
скФУ
УДК 82.09
З. А. Кучукова
ТВОРЧЕСТВО РАСУЛА ГАМЗАТОВА КАК ПРОТОТЕКСТ СОВРЕМЕННОЙ СЕВЕРОКАВКАЗСКОЙ ПОЭЗИИ (НА МАТЕРИАЛЕ СБОРНИКОВ М. ОГУЗОВА «МОЙ ПУТЬ» И «К ВЕРШИНАМ СВОИМ Я ИДУ БЕЗ ОГЛЯДКИ»)
Процессы, связанные с глобализацией, прое-цируясь на пространство мировой культуры, актуализировали проблему изучения многочисленных диахронических и синхронических межтекстовых связей. Резонным ответом на подобный феномен «глобализации культуры» стало формирование целой научно-терминологической системы, включающей в себя инновационные понятия «прото-текст», «гипертекст», «архитекст», «интертекст», «интекст», «интертекстема» и др. В данной статье на примере творчества двух северокавказских поэтов - Расула Гамзатова и Мухамеда Огузова -рассматриваются сущностные особенности «про-тотекста» - текста-предшественника, способного генерировать новые культурные смыслы в произведениях последующих литературных поколений. Проведенный сравнительно-сопоставительный анализ позволил обнаружить широкий спектр интертекстуальных перекличек, основанных на стилизации, реминисценции, аллюзии, прямом и
косвенном цитировании, образных параллелях, творческой переработке тем и сюжетов, одических посвящениях ученика своему учителю и т.д. Из всех рассмотренных интертекстем наибольшим смыслопорождающим эффектом обладает гамзатовский орнитогенный образ «журавли», многократно переосмысленный молодым абазинским поэтом в разных дискурсивно-семиотических полях. Немаловажное место в творчестве М. Огу-зова занимает также практика литературной «деконструкции» гамзатовской «конституции горца», обусловленная потребностями нового исторического времени. Проведенный анализ свидетельствует о законе литературной диалектики, предусматривающем непрерывность циклического процесса с обновляющимися повторами.
Ключевые слова: северокавказская поэзия, Расул Гамзатов, Мухамед Огузов, прототекст, интертекстуальное пространство, орнитогенный образ, архетип, деконструкция.
Z. А. Ки^и^а
RASUL GAMZATOV'S CREATIVITY AS PROTOTEXT OF CONTEMPORARY NORTH CAUCASUS POETRY (BASED ON M. OGUZOV'S COLLECTIONS «MY WAY» AND «I'M GOING TO MY HEIGHTS NOT LOOKING BACK»)
The processes connected with globalization, projecting onto the space of world culture, actualized the problem of studying numerous diachronic and synchronic intertextual links. A resonant response to this phenomenon of «globalization of culture» was the formation of a whole scientific and terminological system that includes the innovative concepts of «prototext», «hypertext», «architext», «intertext», «intext», «intertexteme» etc. By the example of the work of two North Caucasus poets - Rasul Gamza-tov and Mukhamed Oguzov - the essential features of the «prototext» - a text-predecessor, capable of generating new cultural meanings in the works of subsequent literary generations are examined. The comparative analysis allowed to discover a wide range of intertextual references based on stylization,
reminiscence, allusion, direct and indirect citation, figurative parallels, creative processing of themes and subjects, the student's dedication to his teacher, etc. Of all the intertexts considered, the most meaningful effect has Gamzatov's ornithogenic image of the «cranes», repeatedly reinterpreted by the young Abazin poet in various discursive-semiotic fields. An important place in the work of M. Oguzov is also the practice of literary «deconstruction» of Gamzatov's «mountaineer's constitution», conditioned by the needs of a new historical time. The analysis shows the law of literary dialectics, which provides for continuity of the cyclic process with updating repeats.
Key words: North Caucasus poetry, Rasul Gamza-tov, Mukhamed Oguzov, proto-text, intertextual space, ornithogenic image, archetype, deconstruction.
Линейное развитие мировой культуры в опредленном смысле можно уподобить часовому механизму, где одна шестеренка «заво-
дит» другую, та - третью и т.д. Литературоведческой наукой придуман даже специальный термин для обозначения такого силового «пер-
вомоторчика», который приводит в движение множество новых, резонансных художественных произведений. Речь идет о термине «про-тотекст» с его богатым синонимическим рядом - «прецедентный текст», «текст-основа», «текст-предшественник».
Бесспорно, на Северном Кавказе функциональную роль такого мощного прототекста выполняет наследие уникального дагестанского художника с мировым именем - Расула Гамзатова (1923-2003). Поддерживая и развивая мысль К.К. Султанова о том, что «творчество Гамзатова, перерастая собственно поэтические границы, стало чем-то большим, чем выдающийся литературный успех» [6, с. 35], отметим, что по своей творческой и обучающей результативности оно сложилось в целую поэтическую школу, в литературно-художественное направление со своими особенными эстетическими принципами. Образно выражаясь, «Мой Дагестан» Гамзатова стал «Нашим Дагестаном» для многих последователей и единомышленников выдающегося кавказца.
Одним из талантливых «выпускников» гам-затовской поэтической школы является Му-хамед Огузов (р. 1953) поэт-самородок, лицо «кавказской интернациональности», который «литинститутов» не заканчивал, на «филфаке» не учился, но усвоил многие уроки своего любимого Учителя. В качестве «заметки на полях» отметим, что автор является действительным государственным советником юстиции 2 класса, начальником Управления Судебного департамента КБР, кандидатом юридических наук.
По собственному признанию М. Огузова, по-настоящему сильнейшее культурологическое потрясение он испытал, будучи учеником 9 класса, когда впервые по радио услышал песню Р. Гамзатова «Журавли» в исполнении М. Бернеса в 1969 г. «Мне казалось, ничего более совершенного еще не было создано человеческим творческим интеллектом, это был случай, когда слова, музыка и глубочайший философский подтекст песни доходили до самой сердцевины души» - признается автор. Влияние «Журавлей» оказалось настолько сильным, что в дальнейшем орнитогенная образность занимает одно из ведущих мест в поэзии М. Огузова. Вот итоги сплошной «пернатой» выборки из его сборников: беркут, орел, лебедь, гадкий утенок, олепка, ласточка, синица, ворона, грач, стервятник, кукушка, тетерев, сова, сорока, соловей, гусь, перепел. В одном из текстов также встречается сниженный орнитологический образ «Кулик» в виде фамилии современного антигероя [4, с. 167].
Впечатленный глубиной психологической параллели «журавль - душа солдата», старательный ученик «гамзатовской школы» М. Огузов создает целую типологическую «поэтическую таблицу» с примечательным названием «Люди и птицы», где каждому психологическому облику человека подбирается соответствующая порода птицы. Бесспорно, высшим смыслом такой двойной метафорической оптики автора является не только углубление знаний о сущности человеческой природы, но и обнаружение некоего общего знаменателя между биоподструктурой человека и птицы.
Журавли
«Журавли» Р. Гамзатова имели феноменальный резонанс в пространстве мировой культуры. Свыше двадцати памятников уставлено в разных уголках планеты, где «навечно застыли в полете журавли» [1, с. 617]. Известно, что по завещанию Марка Бернеса при его кремации исполнялась песня «Журавли» [1, с. 622]. В 70-е гг. группа американских детей послала Р. Гамзатову тысячи бумажных журавлей в посылке с «надеждой на выздоровление нашего больного века, больного времени» [1, с. 624]. Гамзатовские «Журавли» навсегда стали символическим знаком отрицания войны и наилучшим опредмеченным образом мифологемы «никто не забыт, ничто не забыто». Появилось множество песенно-поэтических текстов в зарубежной и отечественной литературе, где на структуру «аварских журавлей» накладывается собственная художественная интерпретация разноплеменных авторов.
В лирике М. Огузова также рельефно выделяется особый «журавлиный цикл», интертекстуально связанный с первоисточником. Так, тематическим центром элегического стихотворения «Памяти отца» является эпизод с журавлями, исполненный в стилистике «магического реализма».
В твой смертный час над домом закружили,
Курлыча свою песню, журавли.
И я подумал, Боже, неужели
Тебя они с собою унесли.
И, будто моей мысли подтвержденье,
Догнал журавль запоздавший этот клин.
И люди были в полном изумленьи,
Увидев дивную из дивнейших картин [4, с. 51].
По художественной логике поэта, душа отца лирического героя, ветерана Великой Отечественной войны, с философской закономерностью встроилась в «клин белых журавлей», где оставался предназначенный для него «проме-
жуток малый» [4, с. 52]. В указанном стихотворении обращает на себя внимание подсознательная авторская аллитерация, основанная на 16-кратном повторении «журавлиного» звука «ж» в словах «жизнь», «дружить», «ждать», «закружили», «Боже», «неужели», «подтверж-денье», «журавль» (2 раза), жизни (2 раза), «рожденье», «между», «промежуток», «нужно», «прожить». Естественно, в этом случае возникает особый художественный эффект, вызванный как вербальным повторением инициального звука «журавля», так и визуальным сходством графического очертания буквы Ж с конфигурацией то ли отдельно взятой птицы, то ли причудливого журавлиного клина.
На уход из жизни своего любимого поэта в 2003 г. Мухамед Огузов отозвался весьма оригинальной по концепции и стилистике стихотворением «Памяти Расула Гамзатова». Оригинальность заключается в обращении к «Журавлям» с использованием комбинаторного приема автоаллюзии и палимпсеста, то есть создания новой рукописи поверх известного канонического текста [3, с.713]. Вступая в интертекстуальный диалог с гамзатовским текстом, лирический герой вносит в него скорбно-медитативные поправки, связанные с уходом Учителя в мир иной.
Расул Гамзатов: Мухамед Огузов:
Летит, летит по небу клин усталыйОсенний небосвод в закате алом,
Мои друзья былые и родня.Жнивье не убрано еще со всех полей.
И в их строю есть промежуток малый -Ты занял место в промежутке малом
Быть может, это место для меня! В строю летящих в небе журавлей.
Настанет день, и с журавлиной стаейНастал тот день, и с журавлиной стаей
Я полечу в такой же сизой мгле.Уплыл Расул в туманной синеве.
Из-под небес по птичьи окликаяСвой добрый след здесь, на земле, оставил
Всех вас, кого оставил на земле [1, с. 630]. И улетел к любимой Патиме [4, с. 197].
Заметим, оригинальный текст стихотворения «Журавли» Р. Гамзатова состоит из четырех строф и в нем начисто отсутствует религиозная тематика. «Деконструктивисту» М. Огузову понадобились две дополнительные строфы для включения в элегический текст теологической линии, связанной с концептами «Аллах», «небесные ворота», «рай». Нововведенный исламский мотив, органично соединя-
ясь с темой «белых журавлей», придает стиху особую духовно-философскую глубину.
Еще один интересный литературный факт: в стихотворении «Последний полет», посвященном памяти жертв авиакатастрофы, М. Огу-зов ни разу не упоминает образ «журавлей», но использует знаменитый гамзатовский «пятистопный ямб», так называемый «небесный стихотворный размер». Пример: «Подбитые в заоблачном полете, // Их души там остались, в небесах [5, с. 56]. Это тот случай, когда ритмическое родство эмоционально сближает эти два «полета».
«Хочу писать как Расул»
М. Огузов посвятил своему Учителю еще три стихотворения одического типа: «Расу-лу Гамзатову», «Поэт двух веков» и «Слово к Расулу». Пытаясь найти ответ на вопрос «чем велик великий Расул?», молодой автор в художественно опосредованной форме выделяет знаменательные личностные и профессиональные качества своего любимого поэта. По его мнению, особенной чертой Гамзатова является широчайший диапазон его души, вмещающий в себя весь мир. Тотальность, все-охватность мышления Расула автор выражает посредством бинарных оппозиций - «стынет -вскипает», «радость - боль, далеко - рядом, сакля горца - Колонный зал» [4, с. 190], которые наглядно демонстрируют размах мысли Мастера, широту его кругозора и богатство знаний. Рисуется пластичный, подвижный, даже метафизичный образ всенародно любимого поэта, принципиально открытого миру, способного подобрать коммуникативный ключ к любой земной или небесной сущности.
В стихотворении «Поэт двух веков» раскрывается другая черта «горского аксакала» -мудрость, напитанная мощными родовыми и этническими корнями (род Цадаса, отец, горянка-мать). Социальные корни «маленького Расула» подкреплены энергетикой кавказского пространства, природных объектов (вертикаль гор, Каспий, реки Дагестана, глубина ущелья, прозрачный ручеек). В такой зримой форме М. Огузов подчеркивает архетипические художественные и этические традиции Кавказа, которые благодаря Поэту, благополучно из прошлого «шагнули в двадцать первый век» [4, с. 193].
По-нашему наблюдению, каждый художник, выстраивая в своем творческом пространстве интертекстуальные линии, фактически ищет единомышленников, заступников, своеобразных литературных и духовных «гуру». В этом плане весьма примечательно стихотворение «Слово к Расулу», написанное М. Огузовым в
годы перестройки. В стилистике «протестного реализма» сначала изображается государственная катастрофа («Мы потеряли СССР, / Теперь теряем Русь»), падение нравов («Не узнаю родной аул, где был намус, адат»), разгул терроризма («средь бела дня взорвали дом»), угроза гражданской войны («заполыхал родной Кавказ»). В этих условиях полной дезо-риентированности общества лирический герой М. Огузова обращается к народному поэту Расу-лу Гамзатову как к высшей нравственной инстанции, к носителю здравого смысла. Потрясенное сознание лирического героя выражается каскадом риторических вопросов («Как удержать сей беспредел?», «Быть может, закричать?», «Пора будить правителей, что спят?» и т.д.).
Огузовское «SOS!» (Save our souls. Спасите наши души) обращено именно к Расулу Гамзатову, в котором видится высшая авторитетная личность Кавказа. В кульминационный момент опаснейшей «точки невозврата», лирический герой, прибегая к самому беспроигрышному спасительному, на его взгляд, средству, произносит слова, звучащие как заклинание:
Прошу тебя, родной Расул, Возьми свое перо И напиши [4, с.196].
В этих строках М. Огузов совершенно точно выразил столь характерный для кавказской ментальности культ писателя-златоуста, а также веру в художественную силу вовремя сказанного мудрого слова, способного упорядочить хаос в сердцах и головах людей.
По-гамзатовски Каждого настоящего художника волнует вопрос продолжения его литературных традиций, наличия молодой генерации талантов, подбрасывающей «хворост к костру поэзии». К своему стихотворению «Ответ на завет» М. Огузов предпослал четверостишие аварского поэта:
Мой юный друг, мой продолжатель милый, Когда умру я - твой земляк Расул, Сложи стихи, чтоб встал я из могилы И, успокоенный, опять уснул [5, с.102].
Принимая правила предложенной Расу-лом литературной игры, в данном разделе мы коротко рассмотрим художественный опыт М. Огузова в творческом, плодотворном преломлении нескольких гамзатовских приемов. Выстраивая образные параллели, абазинский поэт, как и его Учитель, легко и непринужденно стягивает «далековатые образы», ассоциативно мало связанные друг с другом. Для Мастера с его орлиным взором, привыкшим с альпийской высоты исследовать мир, это не проблема.
Самый простой пример - в одной из своих притч «Моего Дагестана», рассуждая о разнице этнической ментальности «горца» и «морца» (от слова «море»), Гамзатов прибегает к неожиданному сравнению «черной икры» и «кучи муравьев» [1, с. 106]. Такого рода географические и исторические стяжения, производящие особый художественный эффект, весьма характерны и для художественного языка М. Огузова:
Если просто чихает Баксан,
То серьезно болеет республика [5:18].
В стихотворении «Башни» древние ингушские башни сравниваются с римским Колизеем [5, с. 25]. В другом случае - «сакля» с «Колонным залом» [4, с. 190]. Автор легко связывает между собой архетипическое с ультрасовременным: «беркут и лыжник на Чегете» [4, с. 26], «горы и высокий этаж» [4, с. 30], «нить дружбы и стальной трос» [5, с. 15]. Не редкость и сопоставление сакрального с профанным: «Домин-го, Паваротти» - «храп горцев» [4, с. 55], «ата-лычество - kidnapping» (похищение ребенка) [4, с. 28].
Нередко функцию «стяжения» выполняет удачно подобранная рифмовка: «баллада - Калининграда», «Коста - до ста», «скалы -аксакалы» и т.д. Из этого же ряда двустишие: «Театр не театр - без сцены, Восток не Восток -без Авиценны» [4, с. 217]. У Гамзатова есть замечательное свойство: по-горски балагуря, перевести высокое философское понятие на бытовой, даже утилитарный план с использованием простонародных, крестьянских образов. Такой же прием сознательного «утрирования» высокопарного образа наблюдается в поэтике М. Огузова. Пример: в юбилейном стихотворении, адресованном Учителю, свою ключевую мысль о том, что «80 лет - это не возраст для кавказца и больший жизненный отрезок еще впереди», М. Огузов передает остроумной «гастрономической» перифразой:
Ты лишь позавтракал и приступил к обеду,
До ужина еще ведь время есть [4, с.193].
М. Огузову близок гамзатовский стиль афористических высказываний, парадоксальных умозаключений с легким ироническим подтекстом.
«Кто не в состоянии любимой подарить букет цветов,
Обычно дарит с неба звезду [5, с.162].
«Порядок за столом всегда,
Когда им правит тамада» [5, с. 47].
«Посадят надолго, если стеснялся
Побольше украсть из народной казны» [5, с. 85].
«Иль наконец покончим мы с войной,
Или война покончит с человечностью» [5, с. 143].
«Как давно я тебя не видел -
Прошел уже целый день!» [4, с.116].
«Как умудрился ты тогда еще родиться,
А жить сегодня? - вот ведь парадокс [4, с. 205].
Поправки к «Конституции горца»
Лирический герой М. Огузова - архетипич-ный кавказец с его принципами «сакральной географии»: гостеприимством, культом старших. Он свято оберегает свою этнонациональ-ную идентичность, о чем особенно отчетливо можно судить по стихотворению «Тавро». С абсолютной положительной коннотацией в тексте используются концепты «фамильное тавро», «порода», «серебряная печатка деда» и даже «клеймо». Но первичное впечатление этноцентрического фундаментализма героя «гасится» и уравновешивается «геометрией» тавра, исполненного в форме сердечка (рисунок помещен рядом с заголовком стиха).
Если «тавро» является знаком абсолютизации этногенетических корней, то «сердечко», -наоборот, символизирует любовь к миру, тепло души. В этом заключается сущность диалектического мышления огузовского героя, умеющего органически сопрягать «родное» и «вселенское», «самобытное» и «всеобщее».
Тот же диалектический подход, чуждый догматизма, определяет отношение М. Огузова к «Конституции горца», составленной Р. Гамзатовым. Как поэту, и как профессиональному юристу-правоведу, Мухамеду очень близки законы, предписанные народной философией. Но, все же, понимая, что «жизнь - колесо», «жизнь -вечное движение», автор в отдельных случаях допускает незначительные поправки к «Конституции горца» в соответствии с новыми историческими веяниями и собственными идейно-философскими откровениями. Такого рода духом «ревизионизма» пронизано стихотворение М. Огузова «Встать на колени», написанное в форме полемики с народным постулатом, разрешающим мужчине становиться на колени лишь в двух случаях: «воды напиться» и «цветок сорвать». Мягко полемизируя с «безымянным древним мудрецом», герой Огузова вносит поправку в «горскую Конституцию», дополняя данный перечень «преклонением перед матерью и перед Всевышним». Благодаря приему оксюморона, свежо, афористично и парадоксально звучат финальные строки стихотворения:
Возвысь себя, упавши на колени,
Пред матерью и пред своим Творцом» [5, с. 66].
С тех же высокодуховных позиций автор ломает издревле сложившийся на Кавказе ар-хетипический мотив «турий рог, наполненный вином». Протестуя против употребления алкоголя, как не богоугодного деяния, лирический герой специально дарит своему другу вместо «рога с вином» - «рог изобилия» [4, с. 198]. Еще более одухотворенная модель «трезвого, безалкогольного застолья» описывается в стихотворении «За друзей»:
Я наполняю свой бокал водой
Святою, привезенною из Мекки.
Пью от души напиток нехмельной
За дружбу трезвую, надежную навеки [4, с. 92].
При этом важно отметить поликультурное сознание огузовского лирического героя, который с одинаковым уважением относится и к носителям другой веры.
Все в этом мире нам от Бога:
И церковь, и мечеть, и синагога.
Всем на Земле завет единый дан -
Его содержат Тора, Евангелие, Коран [5, с. 145].
В свое время мы опубликовали статью «Глагол юриста» [6], посвященную отражению ментальности Огузова-правоведа, его профессиональных навыков и привычек в технике стихосложения (в широком смысле). Нами отмечалось пристрастие автора к «вещ-докам», «порядку», «законности» в рамках не только социального, но и природного бытия. Здесь также отметим два интересных примера. В первом случае автор берет широко известную русскую поговорку «пуля - дура» и профессиональным взглядом правоведа обращает внимание на «презумпцию невиновности» пули. Защитник «буквы» закона не в переносном, а в прямом смысле выступает против некорректного словоупотребления и восстанавливает справедливость и объявляет истинного виновного:
Говорят, что пуля - дура.
Это ведь совсем не так.
Пуля - мертвая фигура.
Изобрел ее дурак [4, с. 211].
Другая подмеченная нами профессиональная особенность М. Огузова-стихотворца - стремление «подписать» свое произведение в конце, наподобие официального документа: «Я -Огузов, сын Назира» [4, с. 89], «С презреньем к тебе - Мухамед» [4, с. 178], «С большой любовью к вам, навеки ваш Огузов» [4, с. 101] и т.д.
Третий том
Высшей формой интертекста является встреча художников в реальном режиме. Такая исто-
рическая встреча между Расулом Гамзатовым и Мухамедом Огузовым состоялась 14 сентября 2001 г. Этот день со всеми интереснейшими подробностями запечатлен в стихотворении «Учитель». По своим жанровым характеристикам это «mix», сотканный из путевых заметок, этнографических этюдов, юморесок, парадоксов, одических и элегических мотивов. «Учитель» - ценный источник культурологических знаний, где тонко передаются атмосфера гамзатовского дома, специфика аварской национальной кухни, детали гостеприимства, спонтанный юмор и остроумие хозяина, его покровительственное отношение к молодым литераторам. Обыгрывая профессию и поэтическое дарование гостя, великий импровизатор Р. Гамзатов, тут же сочиняет экспромт:
«Ты - лучший из поэтов прокурор
И лучший прокурор ты из поэтов!» [5, с.106].
Со всеми семантическими оттенками передается «фирменный» гамзатовский юмор в коротеньком диалоге поэта с дочерью, которой было велено принести «книгу в подарок для гостя»:
Дочь сообщила, что иссякли книги в доме,
В шкафу остался только третий том.
«Вах, Патя, третий том не книга что ли, -
Сказал Расул, - спасибо и на том» [5, с.106].
На титульной странице «третьего тома» рядом с фотоснимком Расула Гамзатова, где он удивительным образом напоминает Эрнеста Хемингуэя, значится посвящение: «Моему
дорогому Мухамеду Назыровичу - с чувством радости за встречу и надеждой еще много раз встретиться. Расул». Гамзатов ушел, но его поэтическая биография продолжается. Новые встречи - впереди.
Заключение
1. Одна из особенностей мировой культуры заключается в ее резонансной продуктивности, отзывающейся новыми поворотами традиционных, устоявшихся идейно-тематических комплексов.
2. Творчество Расула Гамзатова, «гипертекст» его многогранного наследия можно назвать самодостаточной «литературной школой», в которой «очно» или «заочно» обучается целая плеяда молодых северокавказских авторов.
3. Абазинский литератор Мухамед Огузов, по собственному признанию, является одним из воспитанников гамзатовской поэтической школы. Многоуровневое влияние «учителя» сказалось на приверженности младшего собрата устоявшимся архетипическим ценностям (горы, сакральная география, культ родителей), поэтике стяжения «далековатых образов», специфическому кавказскому острословию.
4. Интертекстуальные отсылки М. Огузова представляют собой упоминания многочисленных тем, идей, мотивов, образов, имен персонажей, прямо или опосредованно связанных с творчеством дагестанского классика, и, тем самым, служат способом расширения семиотического поля северокавказской поэзии нового времени.
Литература
1. Гамзатов Р Г. Мой Дагестан. Конституция горца / сост. Г. Расулов. Махачкала: Дагестанское книжное издательство, 2002. 752 с.
2. Кучукова З. А. Глагол юриста. О поэтическом языке М. Огузова // Материалы Международной научной конференции, посвященной 120-летию со дня рождения У. Д. Алиева. Карачаевск: КГУ, 2015. С. 122-125.
3. Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А. Н. Николюкина. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2003. 1600 стб.
4. Огузов М. Н. Мой путь. Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых (ООО «Полиграфсервис и Т»), 2013. 224 с.
5. Огузов М. Н. К вершинам своим я иду без оглядки (стихи, четверостишия, афоризмы). Нальчик: ООО «Тетра-граф», 2015. 165 с.
6. Султанов К. К. От Дома к Миру: этнонациональная идентичность в литературе и межкультурный диалог. М.: Наука, 2007. 302 с.
References
1. Gamzatov R. G. Moj Dagestan. Konstitucija gorca (My Dagestan. Mountaineer basic law) / redactor G. Rasulov. Mahachkala: Dagestan book publishing house, 2002. 752 p. (In Russian).
2. Sm. Kuchukova Z. A. Glagol jurista. O pojeticheskom jazyke M. Oguzova (The word of the lawyer. On the poetic language of M. Oguzov) // Materialy Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii, posvjashhennoj 120-letiju so dnja rozhdenija U.D. Alieva. Karachaevsk: KSU publ., 2015. P. 122-125. (in Russian).
3. Literaturnaja jenciklopedija terminov i ponjatij (Literary encyclopedia of terms and concepts) / ed by A. N. Nikoljukina. Institut nauchn. informacii po obshhestvennym naukam RAN. Moscow: NPK «Intelvak», 2003. 1600 columns. (In Russian).
4. Oguzov M. N. Moj put' (My way). Nal'chik: Poligrafservis i T, 2013. 224 p. (In Russian).
5. Oguzov M. N. K vershinam svoim ja idu bez ogljadki (stihi, chetverostishija, aforizmy) (I'm going to my heights not looking back (poems, quatrains, aphorisms)). Nal'chik: Tetragraf, 2015. 165 p. (In Russian).
6. Sultanov K. K. Ot Doma k Miru: jetnonacional'naja identichnost' v literature i mezhkul'turnyj dialog (From the home to the world: ethno-national identity in literature and cross-cultural dialog). Moscow: Nauka, 2007. 302 p. (In Russian).
