CC BY
39
УДК 821.161.1
ТВОРЧЕСТВО Л.Н. ЗАВАДОВСКОГО: ХУДОЖЕСТВЕННО-ФИЛОСОФСКАЯ СПЕЦИФИКА «ТАЕЖНОГО ЦИКЛА»
© Наталья Евгеньевна СОЛОПОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, аспирант, кафедра русской филологии и журналистики, e-mail: [email protected]
Рассмотрена необходимость выделения и обоснования «таежного цикла» в творчестве советского писателя 1920-1930-х гг. Л.Н. Завадовского. Все входящие в «таежный цикл» произведения связаны общим сюжетом, типом героя-таежника, а также особым образным, композиционным, тематическим, пространственно-временным строем. В этой связи цель работы состоит в обосновании единого поэтико-философского содержания ведущего цикла Л.Н. Завадовского. Актуальность исследования заключается в его связи с одним из ведущих направлений литературоведческой науки, занимающейся «возвращением» творчества репрессированных советских писателей. Обоснована специфика образа тайги, его уникальное художественно-философское содержание, которое не тождественно образу Сибири. На примере сравнительного анализа творчества Л.Н. Завадовского и Д.Н. Мамина-Сибиряка выявляется новаторство советского писателя, его особый взгляд на аксиологию таежно-сибирской жизни. Образ золота рассмотрен как генеральный «в таежном цикле», имеющий сакральное философско-художественное наполнение. Определены ценностные приоритеты героев «таежного цикла», особенности их психологии, часто амбивалентного характера, обозначается роль мотивов удачи, фарта, успеха, обогащения, красной нитью проходящих через все «таежные» произведения. Доказана убежденность Л.Н. Завадовского в необходимости государственного регулирования золотодобывающей промышленности. Основными результатами исследования являются анализирование и обособление «таежного цикла» в творчестве Л.Н. Завадовского.
Ключевые слова: советская литература 1920-1930-х гг.; проза Л.Н. Завадовского; «таежный цикл»; образ золота; тип героя-таежника.
DOI: 10.20310/1810-0201-2015-20-11(151)-198-204
Широкую известность и признание советский писатель Л.Н. Завадовский получил после публикации рассказа «Бурун» (1926) и в течение 1920-1930-х гг. достаточно активно публиковался в региональных и столичных журналах. Большую часть жизни художник прожил в тамбовском провинциальном городе Усмань, где впервые начал заниматься литературой. К этому времени за плечами писателя уже имелся огромный жизненный опыт. В краткой автобиографии Л.Н. Завадовский писал: «В 1906 г. опять арестован и после двухлетнего следствия осужден на 5 лет и 4 месяца на каторжные работы. В 1913 г. этапом вывезен в Восточную Сибирь. На р. Лене, как поселенец, был батраком на мельнице, косцом у крестьян, кузнецом, плотником, огородником, охотником, рисовал картины, делал кошевки - легкие санки» [1].
Более 10 лет каторжной жизни отразились позднее в произведениях Л.Н. Завадовского. Он знал эту жизнь изнутри, поэтому предельно точно описывал жизнь таежников, до мельчайших деталей показывал их быт,
как истинный художник, словом точно рисовал каждый характер, делая его уникальным и вместе с тем типическим. К произведениям, в которых Л.Н. Завадовским показана жизнь старателей, беглых каторжников и ссыльных в Сибири, можно отнести рассказы «Тунгус» (1927), «Игрок» (1929), «Лунная тропа» (1929), «Жена провокатора» (1929), «На белом озере» (1926), «Вражда» (1926), «Темные ликом» (1931), «Мамка» (1929), «Перевал» (1928), «Помбурмастер» (1931), а также роман «Золото» (1935). Все эти произведения Л.Н. Завадовского можно объединить под общим названием «таежный цикл».
Герои Л.Н. Завадовского имеют свою специфику, они не каторжники, не бродяги и не политические ссыльные, которые ярко показаны на страницах произведений Д.Н. Мамина-Сибиряка, В.Г. Короленко, А.И. Солженицына и других писателей. В «таежном цикле» Л.Н. Завадовский открывает новый для русской литературы тип героя — «таежника», который либо стремится в Сибири добыть золото, либо кормится тайгой. Жизнь
такого героя в определенный момент надламывается суровостью таежного края. Л.Н. Завадовский, создавая тип «таежника», делает акцент на иррациональность его мировосприятия, трансцендентность мышления, особую сакраментальную сибирскую духовно-философскую наполненность. Л.Н. Завадовский постарался в этом образе воплотить характерных представителей Восточной Сибири в 1920-1930-е гг.
Специфика образа «таежника» заключается в способности героя самобытно мыслить. Часто в его внутренних диалогах и речи находит отражение особая таежная мудрость, сформированная в суровых условиях действительности. Так, Боталов - герой рассказа «Разведка инженера Панова» - понимает, что отчаявшимся артельцам нужен тот, кто ценой собственной жизни заплатит за обманутые ожидания и бессмысленный труд в поисках золота. И неважно, будет ли это инженер Панов или татарин Абдулка. Варнак убежден, что один человек никогда не поможет другому. То есть эта самая таежная мудрость героев основана на жесточайшем отношении одного человека к другому. В героях есть общая сибирская, таежная ментальность, воспитанная и выкованная тайгой, постоянным риском для собственной жизни, тяжелым и непосильным трудом.
В «таежном цикле» Л.Н. Завадовским высказана мысль о том, что «не кормит волк волка» [2, с. 9], которая проходит красной нитью через все произведения. Эта фраза определяет отношение таежников друг к другу, оно заключается в недоверии, в опасениях, в настороженности одного человека по отношению к другому. Известная концепция "Homo homini lupus est" («Человек человеку волк») немного переформулирована писателем в русле таежной ментальности героев. Но вопросы эгоизма и человеческого антагонизма остаются ключевыми в описании внутреннего мироощущения таежников, особенно это раскрывается в критических ситуациях.
Следует также точно определить два понятия «образ тайги» и «образ Сибири», ибо Л.Н. Завадовский разводит эти понятия. Итак, с одной стороны, в произведениях Л.Н. Завадовского тайга представлена как локальное пространство с определенным набором конкретных географических и геоло-
гических характеристик. С другой стороны, тайга рассматривается как мифолого-мис-тическая субстанция, наделенная определенными духовными свойствами.
Сибирь же представлена писателем как большой край, имеющий свои природные и географические особенности, но без четкого включения в какое-либо особое культурно-ментальное пространство. Им наполнено у Л.Н. Завадовского как раз понятие тайги.
Образ Сибири в истории русской литературе с течением времени изменялся. Если в первой половине XIX в. Сибирь представлялась как «конфликтное пространство, своего рода «инопространство». Эта далекая страна существует в литературе и культуре в целой системе стереотипов» [3], которые были созданы К.Ф. Рылеевым, А.С. Пушкиным. Позже Сибирь осмысливается как «принципиально значимое географическое пространство России, территория, на которой явлена самостоятельная сфера человеческого бытия, сложная, противоречивая и настоятельно требующая художественного осмысления» [3, с. 51]. И осмысление специфики этого края региональными сибирскими писателями привело к тому, что Сибирь в последнем десятилетии XIX в. представлялась как целостный «локальный хронотоп» [3, с. 54]. И с этого момента «характерным аспектом областнического мироощущения станет восприятие Сибири как родной земли» [3, с. 54].
Многие русские писатели и в XIX в., и в XX в. обращались к образам Сибири в своих произведениях. А.П. Чехов, Ф.М. Достоевский, Д.Н. Мамин-Сибиряк, позднее В.П. Астафьев по-своему представляли и осмысливали образ Сибири и сибирские темы. Л.Н. Завадовский создает свой «таежный цикл» в то время, когда сибирская региональная литература развивается очень активно. Рассматривая литературный процесс Сибири в 20-е и 30-е гг. XX столетия, можно обозначить некоторые его характерные черты.
Итак, в начале 1920-х гг. формируется «сибирская литература», писатели которой придерживаются совершенно уникальной идейно-тематической направленности, специфика которой обусловлена особенностями географического положения: «Произведения сибирских литераторов отличались тем, что в них был представлен тип сибиряка, характеризующийся особым сибирским характером,
стойким к различным катаклизмам, к суровому сибирскому климату» [4]. Также сибирские прозаики обращались к теме быта коренных сибирских народов, к описанию сибирского пейзажа, «отличавшегося не только знаковостью в изображении природных объектов, но и акцентом на особой непереносимой суровости сибирской природы» [4]. Из этого всего можно сделать вывод о том, что в произведениях Л.Н. Завадовского, хоть и не относящегося формально к плеяде сибирских писателей, но знавшего ментальность далекого края, достаточно часто встречаются темы, образы, мотивы, которые рассматривались группой литераторов, именовавшихся в критике «Молодая Сибирь» (группа литераторов начала ХХ в., положившая начало «областной» литературе Сибири в русской литературе» [4]).
Единым хронотом тайги связываются Л.Н. Завадовским все произведения в «таежный цикл». В нем писатель особое внимание уделяет также описанию самобытности и уникальности героев, а также воплощению силы и мощи тайги.
В рассказе «Лунная тропа» тайга наделяется душой, неким сознанием, тем самым становясь центральным образом произведения, еще одним действующим лицом. Ни золотоискатель Сигачев, ни коренной житель старик-тунгус не имеют такой силы и власти, как тайга. Именно она определяет дальнейшую судьбу героев. Тайга словно запирает Сигачева до тех пор, пока он не выбрасывает добытое золото, пока не осознает всю суть таежной мысли, которую доносит до него старый тунгус: «Ты украл золото. Не беспокойся, тайга знает все, что творится в ней» [5, с. 7]. В рассказе тайга представлена как одушевленная сущность, наделенная чувствами и сознанием, а самое главное - властью над человеком и его судьбой. Так или иначе эта мысль повторяется в других произведениях цикла.
С одной стороны, по Л.Н. Завадовскому, тайга - это конкретное, реальное, географическое место, но с другой - живое, в некоторой степени мифологическая субстанция, постигаемая только иррациональными способами. Именно мировосприятием, основанным на интуиции и инстинктах, наделены герои «таежного цикла».
Так, герой рассказа «На белом озере» старик Варнак (не имя, так называли беглых каторжников) чувствовал себя в тайге лучше, чем дома. Варнак убежден, что человек, подобно зверю, нуждается во многом, пока у него есть силы, «зубы и острые когти» [2, с. 9], но как только стареет человек, ему нужен только покой. Достигает ли этого покоя сам Варнак? Сидя возле костра в тайге, он размышляет о прошлом и подводит итог собственной жизни. Он вспоминает тунгуску, к которой испытывал непреодолимое влечение, изменившую ему жену Марью, которую от злости и ненависти он погубил, желавшего его убить друга, которого он не стал спасать в тайге от смерти. Возможно, жизнь героя сложилась бы иначе, но Варнак в силу своего примитивного и инстинктивного восприятия действительности не мог реагировать по-другому. Он не «душегуб» [2, с. 12], он знает и желает «тепла и участия на старости лет» [2, с. 14], но не верит людям, боясь насмешки и непонимания: «До последнего дня, который будет у каждого человека и всякого зверя, он не пойдет и не попросит места у чужого огня» [2, с. 9]. Для Варнака мудрость и справедливость жизни заключается в простом желании выжить. Герой видел, как две птицы, обреченные на смерть, не прижались друг к другу, чтобы согреться. Недоверие и страх за собственную жизнь как первичные инстинкты и есть то таежное мировосприятие, сформированное сложностью сибирской жизни. Л.Н. Завадовский не уподобляет Варнака зверю, но показывает, что тайга иногда обрекает человека жить по звериным правилам.
Вопрос недоверия к людям наиболее глубоко раскрывается в рассказе «Вражда», героями которого являются два молодых человека Кеха и Егорша. Поступки Егорши спровоцированы трусостью и подлостью: он стреляет в тайге в спину уходящему Иннокентию, заставляет Зинчу «скинуть» ребенка. Герой калечит судьбы других людей ради спасения собственной жизни. В этом рассказе наиболее ярко показан жесткий характер сибирских таежников. Правосудие к Егорше приходит от рук Иннокентия. Нет закона, нет суда, есть только наказание, которое определяется самой жертвой. Тайга в этом рассказе показана сторонницей праведных дел и честных людей. Она дает возможность Иннокен-
тию прокормиться, в то время как у Егорши добыча очень скудна.
В «таежном цикле» нет ни одного счастливого человека, в этих произведениях нет радости и смеха. Надрывная жизнь и доведенный до наивысшей точки психологического напряжения человек показаны Л.Н. Зава-довским. Предательство, обман, душевные страдания и поиски верных жизненных путей свойственны героям «таежного цикла».
Главный герой рассказа «Игрок» Михал-ка проиграл свою рязанскую жизнь в карты. Приехав на золотые рудники в тайгу за благосостоянием для своей семьи, он спустя время оказывается одиноким и пьяным на улице сибирской деревни. Только в тайге герой полностью раскрывается, проявляется его выдержанность, уверенность и сила. Он опытный и удачливый охотник, в нем есть чувство собственного достоинства. Выполняя заказную работу, Михалка предельно аккуратен, т. к. не желает быть похожим на варнаков и каторжников. В рассказе «Игрок» тайга - помощница главного героя. Она дает Михалке заработок, предоставляет шанс добыть редкую шкуру лисицы. Но, с другой стороны, тайга и золото сгубили Михалку, словно вцепившись в него и не отпустив к семье. И недостижимость мечты о новой рязанской жизни стала платой за то золото, которое добыл герой.
Таких, как Михалка, приезжавших в тайгу из разных уголков России за золотом, за возможностью быстро заработать, было очень много. Рискуя собственной жизнью, не зная, что такое тайга, они рвались на золото-родные места, веря самым небывалым слухам о разбогатевших людях. Для всех произведений «таежного цикла» образ золота также является общим. Он осмысливается Л.Н. Завадовским как неотъемлемая часть Сибири и тайги, нечто сокровенное и даже сакральное. И добыча золота приравнивается к краже, а значит к преступлению, расплатой за которое сверхъестественными силами тайги назначается самая высокая цена - жизнь человека.
Безусловно, в творчестве Л.Н. Завадов-ского понятие золота, в понимании богатства и роскоши, неразрывно связано с понятиями удачи и фарта. Успех артели, которая добывает много золота, это подарок судьбы, независящая от человека удача. Но как только опи-
сывается жизнь артели на бедной золотом деляне, то в первую очередь писателем акцент делается на титаническом труде, где каждая крупинка золота добыта потом и кровью.
До Л.Н. Завадовского образы тайги, золота, золотоискателей затрагивались в прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка [6]. В мировой литературе они подробно рассматривались Дж. Лондоном, чье творчество знал и очень любил писатель. Позднее к этим образам обращается В.П. Астафьев в новелле «Капля».
Герои рассказа «Темные ликом» Геннадий Федорович и Михайлев также прибыли в Сибирь за наживой. Стремясь заработать больше денег, добыть больше золота, Геннадий Федорович становится нервным, подозрительным. Он полностью подчинен одной единственной мысли - добыть золото. Здешние старатели легко обманывают неопытных героев, обрекая их на смерть в тайге. Жизнь человека на фоне золота обесценивается.
Золото как символ безграничного богатства приводит героев «таежного цикла» в состояние эйфории. Работая на приисках, они не чувствуют усталости, завороженные одной единственной мыслью. Так, в рассказе «Разведка инженера Панова» созданная из простых мужиков артель, проделавшая тяжелый и опасный путь и прибывшая в тайгу за золотом с невероятным стремлением и жаждой наживы, проделывает огромную работу. Но как только артельцы понимают бессмысленность своего каторжного труда, осознают отсутствие золотородных мест, в одно мгновение рухнувшие мечты о близком богатстве перерастают в неуправляемую ярость. «Никто не ставил вопроса о виновности или невиновности, вопрос лишь шел о том, каким способом убить» [7, с. 72].
Л.Н. Завадовский в «таежном цикле» рассматривает тему золота, которая красной нитью проходит через все произведения, представляя его как желанный, но совершенно недосягаемый и абсолютно сакральный образ. Писатель показывает жизнь вольных старателей, государственных артелей, простых людей, которые захвачены идеей обогащения, собственного успеха. На этом пути в большинстве случаев героев писателя сопровождают грязь, пот, кровь, нищета, голод, смерть. Л.Н. Завадовский безжалостен к алчным людям и не оставляет им не единого шанса. Золото обрекает героев на самые
страшные испытания, калечащие жизнь крепких, сильных духом мужчин.
В рассказе «Разведка инженера Панова» и романе «Золото» Л.Н. Завадовский ставит вопрос о необходимости государственного регулирования в золотопромышленности. Октябрьская революция и Гражданская война практически остановили добычу золота. Только к середине 1920-х гг. сформировалась советская золотодобывающая отрасль. А в годы нэпа было разрешено частным лицам и самостоятельным артелям разрабатывать месторождения золота, но с условием обязательной и полной его сдачи государству [8]. Именно в это время разворачиваются события, описанные в рассказе «Разведка инженера Панова». В романе «Золото» автор за основу сюжета берет реальные события 1925 г. о деятельности англо-американской фирмы "Lena Goldfields" (в произведении дается русская транскрипция названия) на золотых приисках Алдана.
В «таежном цикле» появляется совершенно уникальный женский образ, который наиболее яркую реализацию находит в романе «Золото». Женщина представляется Л.Н. Завадовским как хозяйка, «мамка». Она очень домовита, даже бедные условия не мешают ей создавать уют и поддерживать чистоту. Причем всегда в начале повествования писатель показывает героиню на пике ее личной драмы. Женщина всегда несчастна, в ее прошлой жизни есть обязательно трагическое событие, которое изменило ее судьбу. Но за тяжелым трудом героиня забывает о прошлом (рассказ «Мамка»).
В «таежном цикле» показано амбивалентное отношение мужчины к женщине. С одной стороны, он относится к ней с состраданием, пониманием, сочувствием, часто видит в ней душевную силу, превосходящую его собственную. Но с другой стороны, Л.Н. Завадовский показывает жестокое отношение к женщине со стороны таежников: мужчина не только может, но он и вправе побить женщину. Характерны в этой связи отношения между Мишкой Косолапым, Мотькой и Иваном-старателем в романе «Золото», где один оставляет право героине на выбор, собственное мнение, самостоятельное принятие решения, а другой, считаясь с приисковыми порядками Алдана, видит в женщине бесправное, принадлежащее ему суще-
ство. Более того, Иван-старатель убивает Мотьку не из-за горького чувства любви, а потому, что Мотька своим уходом от него, в понимании артельцев, опозорила мужчину.
Подобные женские образы частотны в творчестве Д.Н. Мамина-Сибиряка, у которого «для ряда женских типов является ситуация жертвы, с тяжелыми социальными условиями жизни» [9, с. 156]. Можно сказать, что Л.Н. Завадовский продолжает традицию Д.Н. Мамина-Сибиряка в показе женских образов в контексте сибирской, таежной и уральской действительности. Еще один схожий образ у писателей - это «образ губительницы» [9, с. 160]. Такая женщина опасна для мужчины, она провоцирует его на преступление ради собственных интересов, достигнув которые оставит его «в безвыходном неловком положении» [9, с. 160]. Так было с Михалкой в рассказе «Игрок», так было после первой встречи Мишки Косолапого и Мотьки в романе «Золото». В «таежном цикле» контрастом к образам жертвы и губительницы выступает образ умной, мудрой женщины. Такой была жена инженера Панова, которая сразу поняла истинный замысел создания артели. В некотором смысле писатель идеализирует подобный женский характер.
Природа в «таежном цикле» изображается Л.Н. Завадовским также в традициях Д.Н. Мамина-Сибиряка. Тайга представлена, с одной стороны, как некая мистическая субстанция, наделенная определенной враждебной силой по отношению к человеку. В этом случает тайга представляется героям заколдованным лабиринтом, откуда нет выхода. Путь к спасению герою открывается, только когда он отказывается от золота («Лунная тропа», «Темные ликом» и др.). Но с другой стороны, лес-тайга «осознается как место, дающее силы, активизирующее и проявляющее подлинную сущность человека, пребывающего в этом лесу» [10, с. 191]. Именно такие метаморфозы произошли с героем Ми-халкой из рассказа «Игрок». У Д.Н. Мамина-Сибиряка описано подобное перевоплощение в очерке «Лес»: «Действительно, Фомич в лесу... был характерный и строгий человек, который ни одного слова не бросит на ветер и не сделает шага напрасно» [10, с. 191].
Говоря о природе в «таежном цикле», следует упомянуть об образе реки. Она показана Л.Н. Завадовским в динамике, в макси-
мально экспрессивном своем проявлении (и здесь также можно провести параллель между образом реки в произведениях Л.Н. Завадовского и Д.Н. Мамина-Сибиряка). Река по отношению к человеку достаточно враждебна, что показано в рассказах «Лунная тропа», «Разведка инженера Панова», романе «Золото»: «Такое представление о стихии, по-видимому, восходит к архаическому представлению, что для мирного сосуществования ее надо «умилостивить» [10, с. 192]. Река, ее бурное течение и шум сводят с ума крепкого мужчину («Лунная тропа»), подводят к смертельной грани участников экспедиции («Золото»), хотя в некоторых случаях она все же подчиняется человеку.
Горы мало репрезентативны в произведениях Л.Н. Завадовского. Горный ландшафт тайги в целом не несет опасности героям, но является препятствием на пути к цели. Достаточно вспомнить путь Мигайлова с караваном или путь героев к новым золотым рудникам в романе «Золото». Образ гор в произведениях Л.Н. Завадовского наполнен атмосферой тайны, загадки, сопряжен «с мотивом несметных золотых богатств, и с мотивом испытания того, кто охотится за ним» [10, с. 192].
Рассматривая типологию пространства и времени в «таежном цикле», следует отметить, что Л.Н. Завадовский в некоторых произведениях описывает конкретное географическое место (например, прииск Незаметный) [11], а в других создает абстрактный образ тайги. Большинство героев на момент повествования территориально находятся вне собственного дома. Они отправляются в тайгу или, наоборот, только пытаются оттуда вернуться. В этой связи образ дома и деревни в «таежном цикле» показаны несколько абстрактно и неоднозначно. С одной стороны, дом кажется герою далеким и родным уголком, где он сможет обрести счастье, тепло и успокоение. Таким предстает рязанский дом Михалки в рассказе «Игрок». Но с другой стороны, дом может не дать той ожидаемой гармонии и внутреннего согласия. Дом и деревня кажутся героям Л.Н. Завадовского чужими, источающими чувство необъяснимой тревоги (рассказы «Игрок», «Варнак»). Тождество этих образов не случайно, в «таежном цикле» они максимально близки.
Говоря об образах дома и деревни, стоит упомянуть, что зимовье в таежных произве-
дениях Л.Н. Завадовского всегда является символом спасения, где можно найти пропитание, укрыться от суровой погоды. Но вместе с тем зимовье, давая кров, несет и угрозу таежникам, поскольку внутри него среди тайги почти всегда зреет социальный конфликт (рассказ «Вражда»). Более того, таежник, добравшись до зимовья, может встретиться с беглым каторжником, и исход этой встречи может быть трагическим.
У Л.Н. Завадовского категории времени и пространства играют важную роль в описании душевно-психологического состояния героя. Время замедляет свой ход, если герой находится на грани душевного упадка, когда оголен буквально каждый нерв. Так было с Сигачевым, с Геннадием Федоровичем, с Жоржем. Другие герои постоянно торопят время, боясь упустить счастливую звезду в поисках и добычи золота.
Таким образом, Л.Н. Завадовский создал произведения, которые можно объединить в «таежный цикл» на основе единства сюжетного, образного тематического, композиционного, пространственно-временного. Писателю удалось создать новый тип героя - «таежника», наделенного оригинальными чертами характера.
1. Завадовский Л.Н.: автобиография // Писатели Центрально-Черноземной области. Альманах молодых писателей. Воронеж, 1934.
2. Завадовский Л.Н. Вражда. Москва; Ленинград, 1929.
3. Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве. М., 2014.
4. Кухар М.А. Литературный процесс Сибири 20-х - начала 30-х гг. ХХ в.: эволюция сибирской прозы: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Красноярск, 2006.
5. Завадовский Л.Н. Лунная тропа: рассказы. Воронеж, 1935.
6. Мамин-Сибиряк Д.Н. Золото: роман / вступ. ст. М.П. Лобанова. М., 1987.
7. Завадовский Л.Н. Рассказы, повесть / вступ. ст.; сост. Д.С. Комяков. Воронеж, 1987.
8. Гутак О.Я. Золотопромышленность юга Западной Сибири в 1917-1950 гг.: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Томск, 2005.
9. Мельникова А.В. Типология женских образов в малой прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка 1880-х гг. // Известия Уральского федерального университета. Серия 2. Гуманитарные науки. 2012. № 4.
10. Мельникова А.В. Уральский ландшафт в малой прозе Д.Н. Мамина-Сибиряка первой половины 1880-х гг. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2013. № 1/2.
11. Николаев К. Гений русского рассказа: жизнь и творчество Леонида Завадовского. Воронеж, 2013.
1. Zavadovskij L.N.: avtobiografija // Pisateli Central'no-Chernozemnoj oblasti. Al'manah molodyh pisatelej. Voronezh, 1934.
2. Zavadovskij L.N. Vrazhda. Moskva; Leningrad, 1929.
3. Sibirskij tekst v nacional'nom sjuzhetnom prostranstve. M., 2014.
4. Kuhar M.A. Literaturnyj process Sibiri 20-h -nachala 30-h gg. HH v.: jevoljucija sibirskoj prozy: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Krasnojarsk, 2006.
5. Zavadovskij L.N. Lunnaja tropa: rasskazy. Voronezh, 1935.
6. Mamin-Sibirjak D.N. Zoloto: roman / vstup. st. M.P. Lobanova. M., 1987.
7. Zavadovskij L.N. Rasskazy, povest' / vstup. st.; sost. D.S. Komjakov. Voronezh, 1987.
8. Gutak O.Ja. Zolotopromyshlennost' juga Zapadnoj Sibiri v 1917-1950 gg.: avtoref. dis. ... d-ra filol. nauk. Tomsk, 2005.
9. Mel'nikova A.V. Tipologija zhenskih obrazov v maloj proze D.N. Mamina-Sibirjaka 1880-h gg. // Izvestija Ural'skogo federal'nogo universiteta. Serija 2. Gumanitarnye nauki. 2012. № 4.
10. Mel'nikova A.V. Ural'skij landshaft v maloj proze D.N. Mamina-Sibirjaka pervoj poloviny 1880-h gg. // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2013. № 1/2.
11. Nikolaev K. Genij russkogo rasskaza: zhizn' i tvorchestvo Leonida Zavadovskogo. Voronezh, 2013.
Поступила в редакцию 2.09.2015 г.
UDC 821.161.1
L.N. ZAVADOVSKY'S CREATIVITY WORK: ARTISTIC AND PHILOSOPHICAL SPECIFICS OF "THE TAIGA CYCLE"
Natalya Evgenyevna SOLOPOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Post-graduate Student, Russian Philology and Journalism Department, e-mail: [email protected]
The importance of so-called "the taiga cycle" for creativity of the bright Soviet writer of 1920-1930 L.N. Zavadovsky is reviewed. All included in the work is linked by a common plot, a character-type of a taiga-man, as well as by specific imagery, composition, theme, space-time system. In this regard, the goal of the work is to establish a common poetic and philosophical content of this cycle by L.N. Zavadovsky. The relevance of the research lies in its connection with one of the leading areas of literary science, dealing with "return" creativity of repressed Soviet writers. The work substantiates the way of specifics of taiga, its unique artistic and philosophical content, which is not identical to the image of Siberia. For example, a comparative analysis of L.N. Zavadovsky's and D.N. Mamin-Sibiryak's creativity reveals Soviet writer's innovation, his special look at axiology of Siberian taiga life. The image of gold is seen as a general in "the taiga cycle" having a sacred philosophical and artistic content. The valuable priorities of the heroes of "the taiga cycle", especially their psychology, often ambivalent character are determined in this cycle. The role of motives of luck, fartagh, success, enrichment runs through all "the taiga" works. L.N. Zavadovsky's conviction proves the necessity of state regulation of the gold mining industry. The basic results of research are analyzing and isolation of "the taiga cycle" in creative works of L.N. Zavadovsky.
Key words: Soviet literature of 1920-1930; L.N. Zavadovsky's prose; "the taiga cycle"; image of gold; character-type of taiga-man.
DOI: 10.20310/1810-0201 -2015-20-11(151)-198-204
