CC BY
19Е. К. Беспалова
ТВОРЧЕСТВО ЭДИТ УОРТОН В КОНТЕКСТЕ ТРАНСАТЛАНТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ ВЕКА
Статья освещает творчество американской писательницы Э. Уортон в контексте трансатлантической литературной традиции.
Ключевые слова: трансатлантизм, экспатриантство, англо-американская литература, эмиграция, ностальгия.
Стаття висвтлюе творчгсть американсько'1 письменницi Е. Уортон у контекстi трансатлантичноХ лтературноХ традицИ'.
Ключовi слова: трансатлантизм, експатрiантство, англо-американсь-ка лтература, ем^ращя, ностальгiя.
The article highlights the creativity of the American writer E. Wharton in the context of the transatlantic literary tradition.
Keywords: transatlantism, expatriation, the Anglo-American literature, emigration, nostalgia.
Актуальность исследования обусловлена тем, что научный интерес к писательскому наследию Эдит Уортон (Edith Wharton, 18611937) в настоящее время неуклонно возрастает как на родине писательницы, так и в Европе. В последние годы творческий метод Эдит Уортон, а также художественный мир, стиль и поэтика ее произведений привлекли внимание и российских исследователей. В частности, стоит упомянуть сравнительно недавно защищенную диссертацию И.Н. Тимошенко «Трилогия Эдит Уортон о «Старом Нью-Йорке» и проблема формирования национальной литературы США» (2006), в которой, помимо изучения основной проблемы, представлен и весьма подробный обзор научной литературы, касающейся тех или иных аспектов творчества романистки. Небезынтересной также представ-
ляется монография М.П. Кизимы «Женщина на пороге XX века. Жизнь и творчество Эдит Уортон» (2007). Это исследование сосредоточено на гендерном аспекте произведений писательницы, а во главе угла стоит «проблема женского сознания, положения женщины и ее участия в общественном дискурсе, ставшая во многом ключевой для творчества Уортон» [4]. Приходится также констатировать, что украинские американисты, к сожалению, пока не проявили должного интереса к наследию этого автора.
И все же никто из ученых, обратившихся к исследованию творчества этой писательницы, не оценивает ее произведения с точки зрения наличия в них трансатлантического компонента. Цель данной статьи - восполнить этот пробел в литературоведении, доказав, что литературное наследие Э. Уортон по праву может считаться одним из первых литературных воплощений трансатлантизма прошлого века.
Долгое время творческий вклад писательницы в литературный процесс ХХ столетия не воспринимался как особенно значительный. Исследовательница Е. Нестерова отмечает: «После смерти Уортон ее произведения были почти забыты; интерес к ее творчеству возродился в 50-е гг.» [3, с. 504]. И действительно, поначалу ее считали лишь «бытописательницей» и «нравописательницей», игнорируя выраженный международный аспект ее произведений, хотя в то же время имя Эдит Уортон давно и стойко ассоциировалось с именем другого писателя-трансатлантиста Генри Джеймса, проложившего дорогу через Атлантику с Запада на Восток.
Это сравнение действительно оправдано и даже неизбежно. С Генри Джеймсом Уортон была связана большой личной дружбой и необычайным сходством творческих интересов. Как и Генри Джеймс, Эдит Уортон родилась в Америке, в старинной аристократической семье, но почти все свое детство провела в Старом Свете, поначалу неосознанно впитывая, а позднее сознательно изучая его историческое и художественное наследие. Как и Генри Джеймс, Э. Уортон добровольно покинула Соединенные Штаты, чтобы жить и писать в Европе. Как и Генри Джеймс, она прожила в Старом Свете до конца своих дней, не сумев преодолеть неразрывной связи с Новым Светом, как и Генри Джеймс, она пыталась стать европейским писателем, всю жизнь тоскуя по оставленной родине. Как и Генри Джеймса,
ее подвигли на этот непростой шаг, в первую очередь, эстетические причины: мир Нового Света представлялся писательнице насквозь ханжеским и лицемерным, пронизанным духом наживы, бизнеса и денег. По выражению А. Зверева, Эдит Уортон «была среди первых «отступников», тех, кто отверг этот мир, но все же остался навсегда связан с ним сложным чувством, в котором были и неприятие, и ностальгия» [2, с. 4].
В автобиографической книге «Пережитое» («A Backward Glance», 1934) Э. Уортон посвящает своему другу Генри Джеймсу удивительно нежные страницы и признает: «Он навеки остался человеком той старой Америки, из которой вышла я сама» [2, с. 9].
Однако, как замечает А. Зверев, уезжая за океан, «Уортон еще не знала, что впереди тридцать лет экспатриантства. Решение было принято в Париже и определялось не только творческими соображениями» [2, с. 8]. Действительно, у Эдит Уортон, с ее непростой личной жизнью, осложненной помимо непонимания и неодобрения семьей выбранного ею творческого пути еще и неудачным браком, были и исключительно личные, романтические мотивы для того, чтобы осесть во Франции. Не будучи разведенной с мужем, оставшимся в Америке, она нашла свою любовь в Европе и стала жить в гражданском браке с англичанином Уильямом Мортоном Фуллертоном, парижским корреспондентом «The Times». Об этих отношениях практически никто не знал, кроме горничной писательницы и все того же Генри Джеймса, который и познакомил пару. Официально Уортон и Фуллертон никогда не были вместе, поскольку он не только сам был женат, но и по складу характера просто не был способен на продолжительные отношения с одной женщиной. Тем не менее их роман, продлившийся с 1906 по 1909 год, Эдит Уортон всегда считала главной любовью своей жизни.
В благопристойной Европе на подобные «браки» смотрели относительно спокойно, хотя и с легким осуждением (если вспомнить, к примеру, истории жизни других известнейших европейских писательниц, таких как Жорж Санд и Джордж Элиот). Тогда как на родине Уортон, в Америке, несмотря на декларируемые этой страной всевозможные свободы, подобные отношения еще не были возможными, особенно для женщины ее положения. Такие союзы жестко осуж-
дались обществом, женщина, решившаяся на подобный шаг, немедленно получала клеймо «пропащей», перед ней закрывались двери приличных домов, она практически жила в изоляции. Всего этого в Европе не было, что вполне устраивало Э. Уортон и ее спутника.
Что касается влияния, которое оказал отъезд из Соединенных Штатов непосредственно на творчество Э. Уортон, то и его нельзя определить однозначно: «Отрыв от родной почвы дал себя почувствовать в многочисленных произведениях Уортон, которые представляют собой только перепевы старых ее сюжетов. <...> Но, с другой стороны, в годы этой добровольной эмиграции было создано почти все, что сохранило ее имя в литературе» [2, с. 8]. Пребывание писательницы на европейском берегу Атлантического океана обеспечивало необходимую перспективу ее полотнам об Америке, но в то же время лишало ее возможности рассмотреть мелкие реалистические подробности, которые можно увидеть, лишь находясь в непосредственной близости от них. Это обстоятельство не только сближает творчество Э. Уортон с творчеством все того же Г. Джеймса, но и дает право некоторым исследователям определять книги писательницы, как ученические, подражательные и слабые. Подобная характеристика не является справедливой, поскольку творческий путь Э. Уортон представляет собой абсолютно самостоятельную и весьма тернистую дорогу, в конце которой она все-таки достигла и признания, и даже, отчасти, славы.
В самом известном и, пожалуй, самом трансатлантическом произведении Э. Уортон - романе «Век наивности» («The Age of Innocence», 1920) - наиболее отчетливо слышны ноты мировоззренческой, эстетической и культурной оппозиции Старого и Нового Света: «... есть страны, где знакомства с художниками, поэтами, романистами, учеными и даже с великими актерами домогаются не меньше, чем знакомства с герцогами <...>, где гости собираются с единственной целью послушать Мериме <...>, Теккерея, Браунинга и Уильяма Морриса. Но в Нью-Йорке что-либо подобное было просто немыслимо» [1, с. 104].
Очевидно, что, по мнению Э. Уортон, именно Европа начала ХХ века шла в ногу со временем: новаторское искусство, передовые философские учения, прогрессивные научные открытия - вот та атмос-
фера, которая виделась писательнице благотворной для формирования свободы мысли и творчества. Персонажи, населяющие «старый Нью-Йорк» из упомянутого романа Уортон, в большинстве своем -самодовольные снобы, далекие от искусства: «Я не думаю, чтобы здесь, в Нью-Йорке, существовала какая-то артистическая среда, они скорее составляют тонкий поверхностный слой», - отвечает главный герой романа на вопрос героини, только что вернувшейся в Соединенные Штаты из Европы, вращается ли он в среде художников. «Но вы интересуетесь искусством?» - снова спрашивает она и получает ответ: «Очень. Бывая в Париже или в Лондоне, я никогда не пропускаю ни одной выставки. Я стараюсь не отставать от века» [1, с. 108].
Этот общий интерес к искусству и прогрессу становится фактором, который, не в последнюю очередь, предопределяет взаимное чувство Ньюленда Арчера и Эллен Оленской: эстеты, тонко воспринимающие прекрасное, они и друг в друге открывают такие душевные глубины и человеческие богатства, которые не в силах постичь их американское окружение. Они словно оказываются на острове, окруженном океаном равнодушных и совершенно чуждых им людей. Поэтому неудивительно и даже закономерно, что они неистово тянутся друг к другу, несмотря на многочисленные преграды, воздвигаемые между ними все тем же ханжеским и лицемерным обществом, с его предрассудками, предубеждениями и фальшивыми ценностями.
Судьба американской «культуры» как таковой тоже представляется писательнице весьма печальной. Она доверяет свое мнение по этому вопросу одному из второстепенных персонажей романа: «Да если б она [культура -Е.Б.] у нас существовала! Конечно, встречаются отдельные полоски тут и там, но они погибают - как бы это получше выразить - от недостатка вспашки и удобрений. Это последние остатки европейских традиций, которые ваши предки привезли с собой» [1, с. 122]. Таким образом, американская культура в целом воспринимается Э. Уортон не как иначе, как привезенное из-за океана европейское наследие. Однако и это наследие, по мнению автора романа, ждет незавидная участь: оно обречено увяданию и неминуемой гибели, поскольку в Америке нет условий для его сохранения и
развития. Интересно, что выходов из создавшейся ситуации предлагается два, последним из которых воспользовалась и сама Э. Уортон: «Но вы ничтожное меньшинство, у вас нет ни вождей, ни соперничества, ни аудитории. Вы подобны картине на стене заброшенного дома - «Портрет джентльмена». Никто из вас никогда ничего не добьется, пока не засучит рукава и не залезет прямо в грязь. Либо это, либо эмиграция... О, боже! Если б я только мог эмигрировать...» [1, с. 122].
Характеризуя свою главную героиню устами других персонажей произведения, Уортон вновь противопоставляет Старый и Новый Свет: «Боюсь, что понятия Эллен совсем не похожи на наши. Ей едва минуло восемнадцать, когда Медора Мэнсон увезла ее назад в Европу -помните, какой был шум, когда она явилась на свой первый бал в черном платье? Очередная причуда Медоры, но на сей раз она, право же, оказалась чуть ли не пророческой! Это было не меньше двенадцати лет назад, и с тех пор Эллен ни разу не приезжала в Америку. Не удивительно, что она совершенно европеизировалась» [1, с. 137]. Это оценочное выражение, безусловно, многозначительно: оно выражает и легкое пренебрежение говорящего к Эллен, и крайнюю непохожесть героини на остальных героев романа взглядами, вкусами, интересами.
В романе «Век невинности» также много замечаний относительно взглядов на мораль, религию, творчество и некоторые другие аспекты жизни, весьма отличающиеся в Старом и Новом Свете. В частности, небезынтересными могут показаться некоторые «имаголо-гические» курьезы: «- Но ведь европейское общество не одобряет разводов, и графиня Оленская считала, что, добиваясь свободы, она поступает в соответствии с американскими понятиями. <...> - Как это похоже на все те басни, которые сочиняют о нас иностранцы. Они воображают, будто мы обедаем в два часа пополудни и поощряем разводы! Вот почему мне кажется такой глупостью устраивать им торжественные приемы, когда они приезжают в Нью-Йорк. Они пользуются нашим гостеприимством, а потом возвращаются домой и повторяют все те же небылицы» [1, с. 137].
И все же не только лицо Америки, по мнению Э. Уортон, имеет неприглядные и даже отталкивающие черты, но и облик Европы -
также. Ее личный горький опыт неудавшегося поиска свободы, который она приобрела, пытаясь жить с любимым человеком, сквозит в диалоге влюбленных героев, отчаянно жаждавших быть вместе, но так и не сумевших найти путь друг к другу: « - Я... я хочу каким-то образом уйти с вами туда, где подобных слов... подобных понятий... не существует. Туда, где мы будем просто жить, как два человека, которые любят друг друга, не мыслят жизни друг без друга, и где больше ничего на свете не имеет значения.
С глубоким вздохом, который перешел в смех, она проговорила: - О, мой милый, где эта страна? Бывали ли вы в ней? - Остановившись и увидев, что он угрюмо молчит, она продолжала: - Я знаю стольких людей, которые пытались ее найти, и, поверьте, все они по ошибке сошли на промежуточных станциях вроде Булони, Монте-Карло или Пизы, и эти станции ничем не отличались от того старого мира, который они покинули, - разве что были гораздо меньше, грязнее и беспорядочнее» [1, с. 249-250].
Совершенно справедливо замечание А. Зверева о том, что из всех действующих лиц романа «лишь Эллен способна бросить вызов маскам и условностям, подменившим собою истинное бытие» [1, с. 17]. Действительно, именно Эллен пытается жить своей собственной жизнью, ни на кого и ни на что не оглядываясь. Будучи американкой, живущей в Европе, она терпит личный крах - неудавшееся замужество, который подсказывает ей мысль о необходимости возвращения в Новый Свет. Ее приезд в Америку был продиктован отчаянными поисками «защиты от своекорыстия, грубости и циничности, с которыми столкнулась в Европе» [1, с. 17], однако, к своему ужасу, главная героиня романа приходит к выводу, что «такой защиты нет ни по ту, ни по другую сторону Атлантики» [1, с. 17-18].
За роман «Век наивности» Уортон получила Пулицеровскую премию, став первой в истории женщиной-писательницей, удостоенной этой награды. Этот биографический факт, безусловно, выделяет ее имя из ряда имен других женщин-писательниц, однако значение ее произведений и без этой премии обеспечило бы ей прочное место в истории англо-американской трансатлантической литературы.
К трансатлантической прозе помимо романов относятся повести и рассказы Э. Уортон, которые так же в той или иной степени отража-
ют внутренние и внешние противоречия мировоззрения американцев и европейцев, а также наглядно демонстрируют контраст между образом жизни в Старом и Новом Свете. Некоторые критики отмечали, что «наблюдательное и остроумное описание жизни общества в Америке и в Европе свидетельствует о неподдельном интересе к «племенному поведению» (выражение самой Э. Уортон) различных слоев общества» [5, с. 783].
Обратимся в этой связи к рассказу «Римская лихорадка», который был написан в Париже и вошел в сборник «По всему миру» (1936). Это произведение представляет собой новеллу о любви длиною в жизнь с довольно неожиданным финалом. Однако в контексте исследуемой проблемы «Римская лихорадка» - маленький образец бесспорно трансатлантической прозы.
Рассказ начинается с иронического описания двух главных героинь, «давних поклонниц Рима»: «Встав из-за столика, за которым они завтракали, две уже не первой молодости, но хорошо сохранившиеся холеные американки прошли по террасе расположенного наверху римского ресторана и, облокотясь на перила, взглянули с одинаково рассеянным, хотя и благожелательным одобрением сначала друг на друга, потом вниз, на распростертые перед ними во всем великолепии Па-латин и Форум» [1, с. 479].
Далее, описывая мужа одной из героинь, автор вскользь замечает: «Да, Хорас Энсли был... ну, скажем, вторым изданием своей жены. Музейный экспонат старого Нью-Йорка. Приятной наружности, безупречный, примерного поведения» [1, с. 482].
В этом рассказе читатель встречается с типично американской практичностью, которая распространяется и на любовную сферу отношений героев. И хотя действие происходит в Европе, чисто американские черты характеров героинь отчетливо проступают на фоне романтического европейского пейзажа. Они не просто вспоминают события их общей юности, но и продолжают «делить» уже умершего мужчину, который стал мужем одной из них и отцом дочери другой: «- Да, тут я потерпела поражение - впрочем, смешно мне быть на тебя за это в обиде. После стольких лет. В конце концов я получила все. Я получила его на целых двадцать пять лет. А ты ничего не получила, кроме того письма, которое и писал не он.
Миссис Энсли снова молчала. Потом она повернулась к двери, сделала шаг и, оглянувшись, посмотрела своей приятельнице прямо в глаза.
- Я получила Барбару, - сказала она и, опережая миссис Слейд, направилась к выходу» [1, с. 494].
Последним, незаконченным романом Э. Уортон стала книга «Пиратки» («The Buccaneers», 1938), которая увидела свет год спустя после смерти автора в дописанном и обработанном виде. Финал романа был целиком додуман, но суть произведения в целом осталась неизмененной. В этом романе Уортон вновь обращается к былым временам конца XIX века, повествуя о жизни пяти молодых американок, стремящихся к успешному замужеству и ради этой цели прибывающих в Европу. Они несут на себе отпечаток жизнерадостной и наивной молодой Америки, но, сталкиваясь с чопорностью и неприветливостью старой Европы, проявляют необычайную жизнестойкость и практицизм, настоящую американскую хваткость. Вспомним, что именно такой взгляд на американца в Европе был свойственен также и Генри Джеймсу, влияние которого прослеживается во всем творчестве писательницы.
Нельзя категорически утверждать, что как автор Э. Уортон была ориентирована исключительно на Европу, потому что американский вектор всех ее произведений очевиден. Она тщательно изучала европейскую историю, что нашло отражение в ее историческом романе «Долина решений» («The Valley of Decision», 1902), а также искренне болела за судьбу своей новой родины: написала роман о современности «Сын на фронте» («A Son at the Front», 1923), однако так и не смогла идентифицировать себя с европейской литературой и европейским мировоззрением. Для Э. Уортон «Франция, став домом, не могла стать материалом для творчества» [2, с.8].
Выводы. В целом творчество Эдит Уортон составило славу англо-американской литературы ХХ века, не в последнюю очередь потому, что она отдавала дань традициям американской прозы, не забывая насыщать ее новыми художественными средствами, почерпнутыми ею из европейской литературной традиции. Произведения Уортон имеют американский вектор, однако в них, безусловно, сказываются достижения новаторской европейской школы. Проживание
Э. Уортон в Европе стало ее личным добровольным выбором, но ее произведения никак нельзя отнести к чисто европейской литературной традиции. Не принадлежат они и сугубо американской манере письма. Вот почему их стоит отнести к трансатлантическому направлению в литературе, получившему в начале ХХ века столь бурное развитие.
Список использованных источников
1. Уортон Э. Избранное. - Л. : Худож. лит., - 1981. - 512 с.
2. Зверев А. Эдит Уортон / А. Зверев / Уортон Э. Избранное. - Л. : Худож. лит., 1981. - С. 3-22.
3. Нестерова Е. Уортон Эдит / Е. Нестерова // Писатели США. Краткие творческие биографии. - М. : Радуга, 1990. - С. 502-504.
4. М.П. Кизима «Женщина на пороге XX века. Жизнь и творчество Эдит Уортон» [электронный ресурс]
5. Путеводитель по английской литературе. / Под ред. М. Дрэббл и Дж. Стрингер / Пер. с англ. : М. : ОАО Издательство «Радуга», 2003. - 928 с.
