CC BY
101
ряда вопросов чисто теоретических переходит в плоскость практическую, а именно может ли Москва рассчитывать на то, что выбор геостратегического направления развития бывших союзных республик будет сделан в ее пользу.
И.А. Сидоров
2018.03.010. Я.В. ЕВСЕЕВА. ТУРИЗМ И ПАМЯТЬ. (Обзор).
Ключевые слова: память; туризм; Польша; Украина; Германия; Холокост; аутентичность.
Настоящий обзор изучает роль памяти в ряде популярных видов туризма - «туризме памяти», «ностальгическом туризме», «темном туризме». Согласно пионеру исследований социальной памяти M. Хальбваксу, личные воспоминания индивидов зависят от коллективной памяти общества, в котором они живут, и групп, к которым принадлежат1. Как пишет П. Коннертон в своей работе, давшей новый импульс исследованиям в данной области2, нынешние обстоятельства влияют на то, как мы помним прошлое, а прошлые факторы определяют наш текущий опыт. Т. Бергер дополнил представления об индивидуальной и коллективной памяти понятием «поколенческой памяти»3 [Marschall, 2016, p. 189]. Я. Ассман разделил коллективную память на две фазы - коммуникативную (когда еще живы очевидцы событий и циркулируют конкурирующие нарративы о прошлом) и культурную (когда от событий остались лишь истории и артефакты, и эти тексты, предметы, ритуалы используются обществом для самоидентификации)4. Культурная память воспроизводится местами памяти5 - архивами, памятни-
1 Halbwachs M. On collective memory. - Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1992. - 1st ed. 1925.
Connerton P. How societies remember. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1989.
3 Berger T. The power of memory and memories of power: The cultural parameters of German foreign policy since 1945 // Memory and power in post-war Europe: Studies in the presence of the past / Ed. by J.-W. Müller. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2002. - P. 76-99.
4 Assmann J. Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. - München: C.H. Beck, 1992.
5 Nora P. Between memory and history: Les lieux de mémoire // Representations. - Oakland (CA), 1989. - Vol. 26, Spring. - P. 7-25.
ками, географическими названиями (в честь событий, героев и т.п.). Коннертон придает особое значение коммеморациям, ритуальным и повторяющимся акциям «оживления» прошлого.
В 2016 г. журнал «Tourism and hospitality research» посвятил специальный номер проблеме взаимодействия туризма и памяти в современном мире. В своей редакционной статье Рафик Ахмад (Университет Джамму и Кашмира, г. Сринагар, Индия) и Анна Херцог (Университет Сержи-Понтуаз, Франция) [Ahmad, Hertzog, 2016] отмечают, что различные «культурные акторы», сообщества и государства используют те или иные режимы памяти для укрепления своей власти, сопротивления и категоризации. В то же время отдельные группы могут быть ориентированы на «демифологизацию» истории (и, соответственно, альтернативные туристические маршруты). Авторы статей в настоящем выпуске стремятся выявить роль туризма в процессах историзации и мифологизации / демифологизации памяти в мире, где значение и памяти как социальной ценности, и туризма как глобального и глобализующего феномена повышается, а географическое сближение сопровождается углубляющимся неравенством.
В основу настоящего спецвыпуска были положены доклады, сделанные на состоявшейся в 2014 г. в г. Шамбон-сюр-Линьон (Франция) конференции «Remembering in a globalised world: The play and interplay of tourism, memory and place» («Память в глобали-зованном мире: Игра и взаимодействие туризма, памяти и географии»). Докладчики представляли такие дисциплинарные области, как исследования туризма, история, философия, география, культурные исследования, социология, антропология, музеология, исследования наследия (heritage studies). Редакторы выпуска подчеркивают важность множественности перспектив в изучении памяти. Далее Ахмад и Херцог кратко освещают вопросы, поднятые в текстах, которые вошли в данный номер журнала.
Одним из проблемных аспектов номера являются взаимоотношения между насилием, памятью и туризмом. Так, статья Дельфин Бештель [Bechtel, 2016; данный текст будет рассмотрен в настоящем обзоре] повествует о пограничных регионах Галиции, ставших местом действия многочисленных конфликтов и кровавых
расправ. Кэролайн Винтер1, анализируя отношения между медиа и «публичной памятью» об австралийских битвах Первой мировой войны, указывает на смену приоритетов в нарративах об этих событиях и изменение паттернов «туризма памяти» (англ. «remembrance tourism»): с обнаружением новых захоронений в местах менее крупных сражений (Фромель и Виллер-Бретонне) внимание медиа переключилось на данные направления, и это в итоге привело к значительному увеличению туристического потока на новых маршрутах. Со своей стороны, Евгения Сарапина2 пишет о «вылазках» молодых украинских туристов-блогеров в места, чья идентичность была стерта советским режимом (заброшенные замки, усадьбы, церкви, мельницы и пр.). Чтобы попасть в подобное место, как правило, закрытое и труднодоступное, гетеротопию в смысле Фуко, или «не-место» («non-place»), исключенное из повседневного пространственно-временного континуума, туристу нужно мобилизовать разнообразные ресурсы. Такое приключение обычно оборачивается ярким чувственным опытом. Более того, задействуя в поиске новые технологии и социальные медиа, рассказывая свои истории в блогах, путешественники не только познают окружающий мир и делятся знанием с другими, но и проясняют собственную идентичность. Как отмечает Сарапина, украинский национальный миф формировался в противовес российскому имперскому мифу, и сейчас имеет место переоткрытие сакрализованных, связанных с национальным мифом мест, превращенных в «не-места» официальной топонимикой. Отличие таких мест от официальных туристических мест, в представлении исследовательницы, подобно бурк-хардовской оппозиции между осознанными, артикулированными «текстами» и «следами» - незафиксированной, необработанной информацией (которая тем самым не могла быть подвергнута цензуре).
Белен Мария Кастро-Фернандес, Рубен Камило Лоис Гонса-лес и Лукреция Лопес3 на примере испанского города Сантьяго-де-
1 Winter C. Social memory and battle names: Exploring links between travel, memory and the media // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. -P. 242-253.
Sarapina I. Memory heterotopias in Ukraine: Sites to re-imagine the past // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. - P. 223-241.
Castro Fernández B.M., González R.C.L., Lopez L. Historic city, tourism performance and development: The balance of social behaviours in the city of Santiago de
Компостела, конечного пункта так называемого Пути св. Иакова, изучают особый вид туризма - паломничество. Они прослеживают, как переизобретение мифического прошлого превратило город в знаковый паломнический центр и популярное туристическое направление. Кастро-Фернандес и коллеги изучают различия в переживаемых эмоциях, телесных практиках и образах города у местных жителей, паломников и туристов, соответственно. Каждый модус пребывания в городе сопряжен с особым отношением ко времени и памяти: короткое время городских практик, долгое время ритуалов и религиозных практик, историческая память архитектурного наследия. Взаимоотношение между мифотворчеством и производством памяти лежит в основе статьи Патриции Стоков-ски\ Автор анализирует, как различные игроки в туристической сфере манипулировали ностальгией по прошлому колорадских городов-побратимов Сентрал-Сити и Блэк-Хоук как центров горнодобывающей промышленности, когда в начале 1990-х годов эти города превращались из направления сезонного туризма в центр игорного бизнеса.
Соня Катрина2 пишет о том, как владельцы деревенских гостиниц в румынском регионе Марамуреш предлагают туристам бренд «гостеприимная сельская Румыния». Благодаря знакомству с традиционной архитектурой, укладом жизни, сельскохозяйственными практиками туристы должны окунуться в мир румынского крестьянина. Однако, по мнению автора статьи, подобные услуги являются скорее ответом на ожидания гостей, приезжающих с определенными представлениями об «аутентичной румынской деревне». Наконец, Альда Нету3 исследует воплощение бразильского
Compostela (Spain) // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. -P. 282-293.
1 Stokowski P.A. Re-interpreting the past to shape the future: The uses of memory discourses in community tourism development // Tourism a. hospitality research. -L., 2016. - Vol. 16, N 3. - P. 254-266.
Catrina S. Branding an authentic rural Maramure§ in tourism practices: Interplay of hospitality, heritage and social memory // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. - P. 267-281.
3
Neto A.H. «Brazilians' houses»: An example of nostalgia and a proposal of touristic empowerment // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. -P. 294-307.
прошлого в домах португальских реэмигрантов. Представляя собой яркие образцы романтизма и модерна и выделяясь на фоне окружения, многие из них сейчас пребывают в запустении. Автор призывает разработать туристические маршруты, которые бы связали места, дома и историю их владельцев. Статья делает акцент на значимости транснациональных идентичностей и важности сохранения «гибридного» наследия.
В одной из статей выпуска, объектом которых является «туризм памяти», Дельфин Бештель (Университет Париж IV Сорбонна, Франция) [Вес^е1, 2016] рассматривает туристические инициативы в бывшей Галиции, охватывавшей часть территории современных Западной Украины (Восточная Галиция) и Юго-Восточной Польши (Западная Галиция). Когда-то самая восточная провинция Австро-Венгерской империи, после Первой мировой войны этот регион вошел в состав Польской республики, затем находился в подчинении советских (1939-1941) и нацистских (1941-1945) властей и в итоге был разделен между Польшей и Украинской ССР. Сейчас к региону, в силу массовых перемещений и убийств населения являющемуся одним из европейских «ландшафтов травмы» («1хаи-ша8саре»), проявляют интерес многочисленные туристы - поляки, украинцы, евреи, - находящиеся в поиске своих семейных и национальных корней. Романы, мемуары, травелоги способствуют возрождению мифа об изобильном крае, где в согласии жили разные народности, и наименование «Галиция» вновь используется для привлечения гостей с обеих сторон границы. По М. Тумаркин, в подобных регионах, ставших местом действия событий, которые определили судьбы стольких людей и привели к стольким личным и национальным трагедиям, прошлое будут вновь и вновь присваивать и реинтерпретировать1.
Как сообщает автор, центром туризма в Малопольском регионе и всей бывшей Галиции является город Краков. В 2014 г. город посетили около 10 млн туристов, 73% из них поляки. В свою очередь одно из наиболее популярных у туристов мест в Кракове -это район Казимеж, в свое время населенный евреями (сейчас их во всем городе несколько десятков) и в последнее время превратив-
1 Tumarkin M. Traumascapes: The power and fate of places transformed by tragedy. - Melbourne: Melbourne univ. press, 2005.
шийся из города-призрака в средоточие модных местечек. Семь отреставрированных синагог, «еврейская тропа», фестиваль еврейской культуры, хостелы, носящие еврейские имена, псевдокошерные рестораны и клишированные сувениры, подчас граничащие с антисемитизмом (такие как еврей с монеткой - «на удачу»), служат свидетельством коммодификации еврейского прошлого. Чуть более чем в часе езды от Кракова находится еще одна «достопримечательность» - Освенцим. В 2014 г. музей Освенцима посетили 1,5 млн человек. Туда организуются туры по схеме «все включено», часто с посещением других достопримечательностей в предместье Кракова, таких как соляные шахты в Величке, так что бывший нацистский концлагерь становится лишь одной из остановок на туристическом пути. Порядка 20% населения Кракова живут на доходы от туризма, и рост туристической сферы захватывает также и соседние области. Например, в городе Новы-Сонч из 85-тысячного населения лишь один человек, сторож местного еврейского кладбища, определяет свою этническую принадлежность как «еврей»; тем не менее в городе проложена «еврейская тропа». В 1975 г. в городе был создан этнографический парк с целью отразить быт местных народностей - ляхов, лемков и др. Первоначально он включал в себя усадьбу, школу, мастерскую, несколько деревянных церквей и крестьянских изб. В 2000-е годы здесь появился цыганский сектор. Располагается он в самой отдаленной части парка и представляет собой несколько убогих лачуг, что, по мысли организаторов, отражает цыганский образ жизни, «хаотичный» и «примитивный», так отличающийся от жизненного стиля опрятного и умелого польского крестьянина. Еще одной вехой нового этапа развития парка стала «немецкая колония», напоминающая о 40 тыс. австрийцев, переселившихся в Галицию при Иосифе II. В отличие от других строений на территории парка, она не была собрана из привезенных сюда разобранных построек, а была полностью построена на месте, что заставляет усомниться в ее аутентичности. Центр современной части парка - «городок», помимо сараев и лавок располагающий конференц-залом с интернет-соединением. Еврейский штетл здесь представлен гостиницей. В действительности же, указывает автор, евреи, составлявшие порядка половины населения Галиции, занимались самыми разными ремеслами, которые здесь изображаются как занятия исключительно польских поселен-
цев. С точки зрения Бештель, данный этнографический парк создает модель «удобного», полонизированного прошлого, в котором поляки выступают единственными легитимными наследниками региона.
С начала 1990-х туризм в Польше, в частности в небольших городах и деревнях бывшей Галиции, испытывает сильное влияние европейских программ, направленных на развитие региона, - таких как PHARE, INTERREG III и IV, Европейская программа по трансграничному сотрудничеству Польши, Беларуси и Украины (20072013) и др. Эти программы поощряют местные власти и туристические организации продвигать свои «места памяти» как отражение мультикультурного прошлого. За пределами крупных городов автор обнаруживает туристические инициативы, заслуживающие большего внимания. Так, в Тарнуве благодаря энтузиазму директора местного краеведческого музея, получившего поддержку израильского посольства, еврейское (а также цыганское) наследие исследуется на высоком академическом уровне, и доносимое до общественности знание не носит карикатурного характера. Некоторые места делают первые шаги на пути туристического развития. Города Рыманув (Польша) и Крачуновце (Словакия) разрабатывают проекты трансграничного сотрудничества (к которым относится, например, издание двуязычных путеводителей, кулинарных справочников и пр.). Через Рыманув, Лежайск, Бобову и украинскую Умань проходит крупный хасидский паломнический маршрут к могилам ребе. Ежегодно сюда приезжают тысячи евреев-ортодоксов из Израиля и США, но в контакт с местным населением они при этом практически не вступают.
В Прикарпатье автор выделяет следующие проекты:
- «тропа деревянной архитектуры», на которой можно увидеть как католические, так и униатские церкви, типичные для лем-ков - украинской этнической группы, выселенной из региона в 1947 г. в рамках операции «Висла»;
- маршрут по военным кладбищам Первой мировой войны, восстановленным усилиями австрийского Черного креста1;
1 Австрийский Черный крест - австрийская общественная организация, занимающаяся уходом за могилами солдат всех национальностей, а также погибших во время бомбардировок, жертв репрессий и беженцев.
- «по следам бравого солдата Швейка» - международный маршрут по территории Австрии, Чехии, Венгрии, Словакии, Польши и Украины, включающий все места, упоминаемые в романе Гашека;
- «нефтяная тропа» от Ясло в Польше до украинского Львова;
- стартующая в Люблине «хасидская тропа», разработанная Фондом сохранения еврейского наследия.
На юго-восточной оконечности Польши, на границе Польши, Словакии и Украины находятся горы Бещады (Бескиды), ставшие свидетелями самых тяжелых событий. Вплоть до 1950-х годов Организация украинских националистов здесь систематически уничтожала польское и еврейское население. Сталин решил проблему массовыми переселениями и превращением территории в закрытую зону. И если в городах Леско и Санок сохранились синагоги и еврейские кладбища, то выше в горах, в районе Солины и Полянчика, прошлое практически стерто - многие деревни были сожжены и люди покинули свои дома. С созданием в середине 1960-х годов искусственного озера Солина под воду ушло большинство оставшихся деревень. С 1970-х годов сюда начали приезжать любители палаточного отдыха. И сейчас Бещады - это загадочная территория, почти без инфраструктуры, притягивающая туристов с рюкзаками за плечами. У подножия гор город Устшики-Дольне стал ареной сражений между советскими, нацистскими и словацкими войсками, польскими повстанцами и украинскими националистами. С установлением советской власти польские повстанцы были сосланы в Сибирь, а оставшееся польское население выдворено в Польшу; с возвращением территории в состав Польши украинское население было перемещено в Украину. Сейчас здесь установлены мемориальные доски в память о поляках, перемещенных и ставших жертвами украинских националистов и советского режима.
По другую сторону границы Галиция стала символом национальной идентичности и верности патриотической идее. Националистически настроенная молодежь собирается в летних лагерях, поет патриотические песни и иногда устраивает псевдовоенные учения. Порой подобные патриотические поездки преодолевают границу и охватывают места, считающиеся в Украине по праву украинскими, такие как города Пшемысль (укр. Перемишль) и Хелм (укр. Холм). В 2009 г. велотур украинских националистов, плани-
ровавших проехать от Львова до Кракова и посетить могилу Бан-деры в Мюнхене, был остановлен на границе по распоряжению польского правительства. Польское наследие в Украине относят к оккупации. И еврейскому наследию здесь, в отличие от Польши, практически не уделяется внимания. Синагоги приходят в запустение, пока, наконец, не сносятся. Памятник Бандере в Дрогобыче был установлен на месте еврейского гетто. Тем не менее польские туристы начинают приезжать в городки бывшей Восточной Галиции. Здесь они оказываются предоставлены самим себе, без туристических центров, иногда даже без карт, с указателями на кириллице. Им помогают частные гиды, повышающие уровень собственных знаний о предмете за счет чтения специальной литературы и работы в архивах. Из всех западноукраинских городов значительное число туристов из-за рубежа привлекает только региональная столица Львов. Комплексная туристическая стратегия была запущена здесь в 2011 г., первый туристический информационный центр открылся в 2012 г. В 2012 г., во многом благодаря чемпионату Европы по футболу, туристический поток впервые достиг миллиона человек, 60% из них составили украинцы. Городская администрация ставит себе задачу продвигать образ Львова как «культурной столицы Украины» и одного из культурных центров Восточной Европы. При этом наследие поляков, евреев и австрийцев по-прежнему отсутствует в местных музеях. В 2009 г. Львовский музей истории религии не смог найти места для выставки, посвященной истории иудаизма в городе. В городском этнографическом музее на трех этажах выставлено народное, в основном гуцульское, искусство, а коллекция еврейского фольклора находится в запасниках. В то же время в Историческом музее несколько залов отведено под историю украинского националистического движения. Сохранение иного, нежели украинское, наследия отдано на откуп частным инициативам. Так, еврейское сообщество на собственные средства основало музей «Хэсэд-Арье», посвященный Холокосту. Частные предприниматели открывают псевдовенские кафе и псевдоеврейские рестораны, по соседству с ресторанами в националистическом стиле. Как заключает Бештель, туристический рынок в двух странах в значительной мере зависит от местной «политики памяти» и национальных нарративов - в Польше они европеизированные, в Украине националистические, так что эти страны
находятся на разных стадиях политической зрелости и пребывают в различных пространственно-временных и геополитических конфигурациях.
Сабине Маршалл (Университет Квазулу-Натал, г. Дурбан, ЮАР) исследует путешествия к «личным» местам памяти в рамках так называемого ностальгического туризма (англ. «homesick tourism»), а именно поездки немецких вынужденных переселенцев к своим бывшим домам в современной Польше [Marschall, 2016]. Автор показывает, как международный обмен способствует производству культурной памяти. Согласно ее данным, во время и после Второй мировой войны с территории Восточной Германии было депортировано порядка 14 млн человек. Десятилетиями эти люди старались справиться со своим травматичным опытом и в то же время сохранить воспоминания о родине. В 1970-е годы они впервые получили возможность посетить Польшу и другие восточноевропейские страны и найти родные дома, захоронения и иные следы собственного прошлого. С падением железного занавеса начался настоящий бум такого туризма, однако сейчас он переживает спад, так как непосредственных свидетелей событий 70-летней давности остается все меньше.
Источниками исследования послужили отчеты о путешествиях, опубликованные в онлайн-изданиях ассоциаций вынужденных переселенцев1 в 2000-2013 гг.; было отобрано 70 отчетов. Помимо этого, автор провела семь интервью с самими депортированными, а также с историками и другими экспертами, чтобы заполнить информационные лакуны, оставшиеся после работы с письменными источниками. Как она указывает, в данном случае производство культурной памяти происходит благодаря форумам, где осуществляется обмен впечатлениями о поездках, местным фотовыставкам, онлайн-отчетам о путешествиях и пр.
Маршалл отмечает, что отношение польского правительства к немецкому наследию неоднозначно и менялось на протяжении времени. Непосредственно в послевоенные годы многие следы немецкого присутствия были намеренно уничтожены либо утеряны вследствие небрежения. Новые хозяева вступили в сложные отно-
1 См.: Heimatzeitungen, Heimatbriefe, Heimat- und Mitteilungsblätter (2013). -Zugriffsmode: http://wiki-de.genealogy.net/Heimatzeitungen [Zugegriffen 26.05.2018.]
шения с унаследованной немецкой материальной культурой и архитектурой. В 1950-1960-е годы страх немецкого возвращения был настолько велик, что не позволял польским переселенцам развивать инфраструктуру и вкладывать ресурсы во вновь обретенную собственность. Турпоездки были крайне затруднены, даже для восточных немцев. После подписания в 1970 г. Варшавского договора немцы и с Востока, и с Запада начали приезжать в Польшу в составе организованных туристических групп «для осмотра достопримечательностей» и могли использовать свободный день для посещения мест частного интереса. Несмотря на недовольство части польского населения, новый вид туризма вскоре стал приносить стране значительный доход. Гидам предписывалось внимательно следить за западными гостями и подавать отчеты об их поведении, но, как рассказывает гид - один из респондентов автора, поддержка партийных идеалов была достаточно низкой и подобные процедуры редко выполнялись. После 1990 г. память о различных сторонах Второй мировой войны была «разморожена», и между немцами и поляками стал возможен новый обмен воспоминаниями. «Ностальгический» туризм развился в полноценную туристическую отрасль. Желая сближения с западными странами, новое демократическое польское государство стало проявлять заботу о немецких «местах памяти», занимаясь консервацией, организацией выставок и т.п. Что касается немецкой стороны, то в ГДР ассоциации вынужденных переселенцев были запрещены, но и в ФРГ их восприятие не было однозначно позитивным вследствие проблемности немецкого прошлого. Молодое поколение привыкло дистанцироваться от военного опыта отцов и дедов и смотреть на подобные ассоциации как на реваншистские. Ностальгия не была передана по наследству.
Переходя к анализу текстов туристов, автор указывает, что личная, или автобиографическая, память избирательна; она испытывает воздействие различных факторов, включая текущие обстоятельства, частные и социальные мотивации, аудиторию, с которой мы делимся воспоминаниями. Мы помним то, что согласуется с нашим нынешним образом себя, и забываем то, что вступает с ним в конфликт. Лучше всего запоминается то, что эмоционально окрашено, в связи с чем важно, в какой компании совершается поездка. Режимы памяти сопряжены с культурными и гендерными осо-
бенностями. Мужские воспоминания часто базируются на фактах, женские полны ярких деталей.
Автор рассматривает три аспекта такой поездки - мотивация; туристический опыт; фотография и памятные объекты. По ее наблюдениям, отношение многих «ностальгических» туристов к предстоящему путешествию было амбивалентным, кто-то сомневался в правильности принятого решения даже по прибытии на место. Многие лелеяли эту мечту на протяжении всей жизни, и теперь они, пожилые люди, ощущали, что это, возможно, их последняя возможность увидеть родину и тем самым замкнуть жизненный круг. Как замечает Маршалл, сейчас психологи и геронтологи признают воспоминания важным аспектом процесса старения. Некоторые также хотели показать родные места и передать память о них детям и внукам. Готовность или, соответственно, нежелание младших членов семьи сопровождать старших в поездке оказывало существенное влияние на мотивацию последних.
В других своих работах автор уже писала, что «взгляд туриста» («tourist gaze», термин Дж. Урри1) в ностальгических путешествиях носит уникальный характер, поскольку конструируется не через отличие, а через память. «Ностальгические» туристы ищут самые обычные, повседневные следы своего прошлого жизненного мира. Они «видят» то, чего уже нет. Например, они мысленно заменяют польские названия улиц на немецкие. У них свой, медленный или хаотичный, ритм перемещений. Им важно делиться полученными впечатлениями. Иногда они встречают других туристов с такими же, как у них, интересами; некоторые гостиницы специализируются на этом виде туризма и организуют встречи туристов, на которых те поют песни и читают стихи своего детства. Увидев свой родной дом, сад, иногда даже некоторые предметы мебели, турист испытывает сильные эмоции, порой грусть или отчаяние; в ряде случаях это выливается в принятие и окончательное прощание. У некоторых при этом сложились теплые отношения с нынешними польскими хозяевами их бывшей собственности; некоторые почувствовали себя сопричастными местному сообществу.
1 Urry J. The tourist gaze: Leisure and travel in contemporary societies. - L. SAGE, 1990.
Фотографии являются важной составляющей памяти и туристического опыта. Вынужденные переселенцы взяли с собой мало вещей, многих еще и ограбили в дороге, однако несколько семейных фотографий поддерживали ощущение связи с родиной. В поездках туристы пополняют семейный фотоархив, который служит передаче культурный памяти. Помимо фотографий, из путешествий они привозят и другие памятные объекты - горсть родной земли, камни со двора, семена растений из сада. В то же время им хочется оставить какой-то след на родине как символ связи с ней. Хотя в некоторых случаях туристы не добились согласия местных властей, многим тем не менее удалось посадить дерево либо установить памятник на кладбище или мемориальную доску. Некоторые из этих объектов постепенно превращаются в места дальнейших коммемораций. Автор придерживается мнения, что памятник или мемориальная доска не имеют значения сами по себе - их «оживляют» интерпретации и постоянные переосмысления. Память должна «путешествовать»1, т.е. передаваться. По выражению А. Асс-ман и С. Конрада, результатом глобализации стала «память без границ»2. С. Маршалл полагает, что в результате «ностальгических» поездок меняются отношения индивида с его прошлым. В другой работе 3 она показала, как такие путешествия видоизменяют его идентичность. В данном исследовании она стремилась продемонстрировать, что не только автобиографическая память подвергается влиянию коллективной памяти, но имеет место и обратный процесс: личные воспоминания вносят свою лепту в публичное осознание событий и опыта.
Особое направление туризма связано с посещением мест, связанных с наиболее драматичными и тяжелыми событиями недавней истории человечества, прежде всего Холокостом. Дэниел Рейнольдс (Гриннеллский колледж, США) изучает, как посетители таких мест проявляют свою агентность [Reynolds, 2016]. Он сооб-
1 Erll A. Travelling memory // Parallax. - Abingdon, 2011. - Vol. 17, N 4. -
P. 4-18.
2
Assmann A., Conrad S. Introduction // Memory in a global age: Discourses, practices and trajectories / Ed. by A. Assmann, S. Conrad. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2010. - P. 1-16.
Marschall S. Tourism and remembrance: The journey into the self and its past // J. of tourism a. cultural change. - Abingdon, 2014. - Vol. 12, N 4. - P. 335-348.
щает, что в 2014 г. Освенцим посетили рекордные полтора миллиона туристов, т.е. в три раза больше, чем в 2001 г. Практически столько же людей побывали в том году в Мемориальном музее Хо-локоста в Вашингтоне. Постоянно увеличивается число туристов, посещающих берлинский Мемориал жертвам Холокоста, достигнув в 2014 г. почти полумиллиона человек (в эту цифру не включены те, кто осмотрел территорию, не заходя в музей). По мнению автора, такой туризм ставит ряд вопросов. В частности, чем этот туризм отличается от других видов туризма? В какие отношения с Холокостом вступают туристы? Способствует ли этот туризм сохранению памяти о Холокосте или разрушает ее? Может ли он предотвратить геноцид в будущем? И кто они такие - люди, посещающие подобные места? Наивные потребители? Искатели острых ощущений, получающие удовольствие от столкновения с мрачным и жутким? Чтобы получить ответы на эти вопросы, автор начиная с 2007 г. проводит полевые исследования в разных местах, связанных с Холокостом. Среди посещенных им мест - лагеря смерти (Освенцим, Белжец, Хелмно, Майданек, Собибор, Треблинка), концлагеря, первоначально известные как «трудовые лагеря» (Бу-хенвальд, Заксенхаузен, Плашув, Маутхаузен), центры депортации (гетто Варшавы и Кракова), музеи, посвященные истории Холоко-ста (Яд Вашем в Иерусалиме и названные выше музеи Берлина и Вашингтона). Рейнольдс принимает участие в экскурсиях и отправляется в самостоятельные путешествия. На месте он наблюдает за туристами и беседует с ними. Кроме того, он анализирует отчеты о поездках в печатных СМИ и в Интернете. Ему важно проследить, какой нарратив о Холокосте выстраивают туристы и как они конструируют свое чувство себя в связи с этим опытом.
В последнее время, отмечает он, в исследованиях туризма закрепилось представление о таких поездках как о «темном», или «мрачном», туризме (англ. «dark tourism»). Дж. Леннон и М. Фоли определяют «темный туризм» как путешествия в места массовой гибели и массового уничтожения людей, вызывающие широкий культурный резонанс благодаря освещению в медиа1. «Темный» туризм привлекает среди прочих тех индивидов, что надеются раз-
1 Lennon J., Foley M. Dark tourism: The attraction of death and disaster. - L.: South-western Cengage learning, 2000.
решить противоречие между образом ужасных событий, созданных медиа, и исторической реальностью. В исследовательской литературе широко обсуждается коммодификация таких мест (находящая отражение в том числе в воссоздании и реконструкции памятников в угоду туризму), что ставит под вопрос аутентичность туристического опыта1. В свою очередь многие исследователи Холокоста вообще сомневаются в том, что современные туристы могут получить какой бы то ни было аутентичный опыт этого феномена2. Рей-нольдс же полагает, что необходим более глубокий взгляд, поскольку в подобных местах помимо коммодифицированной репрезентации имеют место такие процессы, как образование, формирование и проблематизация идентичности, эстетизация, моральное суждение; основные практики, посредством которых туристы реализуют свою агентность, - это фотография и свидетельство.
В своей работе «Изобретение повседневности»3 М. де Серто использует вместо термина «потребитель», который ему представляется излишне обобщенным, наименование «пользователь». Пользователи - это активные субъекты, разрабатывающие различные тактики использования продуктов, произведенных господствующей системой. Как пользователи, туристы прибывают в незнакомые места, чтобы «усложнить, переосмыслить или углубить свой опыт повседневности» [Reynolds, 2016, p. 338]. Камера - самый популярный «инструмент выбора». Рейнольдс считает, что способности туристов в данной области слишком разнятся, чтобы объявлять, в стиле Бурдье4, всю туристическую фотографию воплощением посредственности. При этом фотографирование в местах Холокоста имеет свои особенности. Хотя туристы, как и везде, сражаются за лучшее место съемки, улыбающихся позирующих людей за все годы наблюдений автор, например, не встречал. Тем самым имеет место определенная этика видения. По Дж. Урри и
1 Lennon J., Foley M. Dark tourism: The attraction of death and disaster. - L.: South-western Cengage learning, 2000. - P. 62.
Cm., HanpuMep: Langer L. Using and abusing the Holocaust. - Bloomington: Indiana univ. press, 2006.
De Certeau M. The practice of everyday life. - Berkeley: Univ. of California press, 1984. - 1st ed. 1980.
4 Bourdieu P. Photography: A middle-brow art. - Stanford (CA): Stanford univ. press, 1990. - 1st ed. 1965.
Й. Ларсону, «взгляд туриста» организует встречу посетителей с «другим»1. Ситуацию, когда «другой» смотрит на туриста, А. Гил-леспи назвал «ответным взглядом» («reverse gaze»2). Этот взгляд может создать напряжение между собственным образом себя посетителя и его образом в глазах «другого»3; в результате он может почувствовать себя «всего лишь туристом», а это та самая идентичность, от которой многие туристы стремятся по возможности отмежеваться. «Другим» же в данном случае, с точки зрения автора статьи, являются остальные посетители и представленные здесь исторические фотографии. В таких местах существуют известные правила поведения (одеваться соответствующе, говорить тихо, не использовать вспышку в помещениях, а в некоторых местах вообще воздержаться от фотографии), и туристы испытывают желание отстраниться от нарушителя. Судя по опыту автора, в Освенциме, скажем, полностью запрещена фотография только в газовой камере. Однако, как ему представляется, это вызывает вопросы. Почему разрешено фотографировать личные вещи узников? Почему можно фотографировать у расстрельной стены в блоке № 11, где было казнено столько людей? И в целом, фотографирование в таком месте - это профанирующее действие или проявление благоговения? При этом существуют исторические фотографии. Искаженные ужасом лица узников - еще один «другой», смотрящий на туриста. Эти фотографии способны заставить его почувствовать себя сопричастным и задаться вопросом о собственных фотографиях. Он может, полагает Рейнольдс, осознать, что никакие его действия как туриста не отменят причиненных страданий и, следовательно, что «туризма недостаточно» [Reynolds, 2016, p. 341]. Формирующаяся в результате посещения таких мест субъективность рефлексивна и этически нагружена - автор именует ее «свидетельством» («witnessing»). Как он указывает, во многих наследующих психоанализу исследованиях Холокоста тот представляется как коллективная травма, которую невозможно ни описать, ни осознать. Хо-локост превратился в настоящий архетип коллективной травмы, для репрезентации которой не существует адекватных языковых
1 Larsen J., Urry, J. The tourist gaze 3.0. - Los Angeles (CA): SAGE, 2011.
2
Gillespie A. Tourist photography and the reverse gaze // Ethos. - Hoboken (NJ), 2006. - Vol. 34, N 3. - P. 343-366.
3 Ibid. - P. 347.
или каких-либо иных средств. В своей книге «Ночь» Э. Визель пишет, что лишь переживший Освенцим знает, что это такое, - остальные никогда не поймут1. На иных позициях стоит Дж. Агам-бен, который считает признание правды о Холокосте этической необходимостью - соответственно, репрезентации Холокоста нужны, пусть они и не будут полностью соответствовать опыту людей, его переживших2. Для Агамбена жертва Холокоста - это своего рода Muselmann; так в Освенциме называли узников, истощенных физически и морально, принявших надвигающуюся смерть и буквально замолчавших - они больше не отвечали и никак не реагировали на то, что творилось вокруг. Современные свидетели в этом смысле продолжают говорить, когда жертвы уже не могут ничего сказать. Сделанные снимки, истории, которыми они поделятся с родными и друзьями, купленные на месте книги и открытки позволят туристам не только осознать дистанцию между собой и жертвами, но и частично, посредством эмпатического воображения, попробовать эту пропасть заполнить.
Автор завершает свое исследование изучением вопроса об аутентичности коллективной памяти в контексте туризма к местам Холокоста. По мнению многих исследователей, в наши дни Холо-кост - это составляющая «культурной индустрии»; Н. Финкель-штейн пишет даже об «индустрии Холокоста»3. Тем самым туристы вместо подлинного прошлого получают неаутентичные репрезентации. Организованные кураторами коллекции они принимают за некий «естественный порядок»4. Т. Коул уверен, что многие туристы посещают места Холокоста как тематические парки, и целью этих поездок является развлечение, а отнюдь не знание о прошлом5, так что вопрос аутентичности для них вообще не стоит. К этим взглядам близка и модель «темного» туризма Леннона и
1 Wiesel E. Night. - L.: Penguin, 2006. - 1st ed. 1958.
2
Agamben G. Remnants of Auschwitz: The witness and the archive. - N.Y.: Zone books, 2002. - 1st ed. 1999.
3
Finkelstein N. The Holocaust industry: Reflections on the exploitation of Jewish suffering. - L.: Verso books, 2000.
4 Young J. The texture of memory: Holocaust memorials and meaning. - New Haven (CT): Yale univ. press, 1993.
5 Cole T. Selling the Holocaust: From Auschwitz to Schindler: How history is bought, packaged and sold. - N.Y.: Routledge, 1999.
Фоли. Данные концепции видят в посетителях мест Холокоста недифференцированную массу потребителей. Напротив, автор статьи убежден, что такие актуальные виды туризма, как экотуризм, волонтерский туризм, «темный» туризм, говорят о желании вырваться из круга типичных семейных путешествий и отпусков по принципу «все включено», а также о потребности в опыте, который не был бы этически нейтральным. Возвращаясь к теме потенциальной «инсценированной аутентичности» («staged authenticity», термин Д. Макканелла1) в бывших концлагерях, Рейнольдс признает, что ни Освенцим, ни Бухенвальд не выглядят сейчас так, как они выглядели в 1945 г. Заксенхаузен и Дахау приобрели статус мемориала только в 1960-е годы, а до этого пребывали в запустении и разрушались. Музеи на местах Холокоста появились лишь в 1980-е годы, в период так называемого «бума памяти» («memory boom»2). И, по мнению автора, именно благодаря туризму выставки совершенствуются. Во времена холодной войны лагеря были частью пропаганды. Те, что находились в странах социалистического блока, чествовали советских освободителей и символизировали победу коммунизма над фашизмом. Лагеря в западных странах делали акцент на победе демократии над тоталитаризмом. С ростом туризма в места Холокоста и глобализацией памяти о нем фокус внимания был перенесен на нацистских преступников и их жертв. Из всех видов туризма, подводит итог своей работе Д. Рейнольдс, поездки к местам Холокоста, по всей вероятности, сопряжены с наибольшей степенью критической саморефлексии. С его точки зрения, интерес могло бы представлять междисциплинарное исследование, которое бы проследило формирование субъективности в разных видах туризма и проанализировало, как в них ставится и решается вопрос аутентичности.
Список литературы
1. Ahmad R., Hertzog A. Tourism, memory and place in a globalizing world // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. - Vol. 16, N 3. - P. 201-205.
1 MacCannell D. The tourist: A new theory of the leisure class. - N.Y.:
Schocken books, 1976.
2
Huyssen A. The voids of Berlin // Critical inquiry. - Chicago (IL), 1997. -Vol. 24, N 1. - P. 57-81.
2. Bechtel D. Remembrance tourism in former multicultural Galicia: The revival of the Polish-Ukrainian borderlands // Tourism a. hospitality research. - L., 2016. -Vol. 16, N 3. - P. 206-222.
3. Marschall S. The role of tourism in the production of cultural memory: The case of «homesick tourism» in Poland // Memory studies. - L., 2016. - Vol. 9, N 2. -P. 187-202.
4. Reynolds D. Consumers or witnesses? Holocaust tourists and the problem of authenticity // J. of consumer culture. - L., 2016. - Vol. 16, N 2. - P. 334-353.
