CC BY
155
О.П. Шкедя (Крымский центр гуманитарных исследований, Симферополь)
ТУРЕЦКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ В РОССИИ ВО ВРЕМЯ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
Крымскую (Восточную) войну 1853-1856 гг. нередко называли «последней рыцарской войной». Действительно, на поле боя противники проявляли в отношении друг друга крайнее ожесточение. Периоды же перемирий, контакты в небоевой обстановке являют нам многочисленные примеры человечности и взаимного уважения. В полной мере это относится и к отношению противоборствующих сторон к военнопленным. Правда, по нашему мнению, благородство и даже сострадание к уже поверженному врагу в наибольшей степени было характерно для русских, нежели для союзников. В любом случае, участь пленных этой войны не идет ни в какое сравнение со страданиями, выпавшими на долю их собратьев по несчастью во время большинства последующих европейских войн. Особый интерес в связи с этим вызывает судьба оказавшихся в плену военнослужащих османской армии, которые, в отличие от англичан и французов, были не только традиционными военными противниками русских, но и являлись представителями иной, неевропейской цивилизации.
Первые турецкие военнопленные начали поступать вскоре после начала военных действий. Уже 4 октября 1853 г., в день, когда Блистательная Порта объявила России войну, русский пароходо-фрегат «Бессарабия» захватил турецкий пароход «Медар-и Тиджарет», команда которого сдалась без боя. На следующий день состоялся бой между турецким 10-пушечным колесным пароходом «Перваз-и Бахри» и русским па-роходо-фрегатом «Владимир», в результате которого турки вновь вынуждены были спустить флаг. В последующем произошло еще несколько столкновений, крупнейшим из которых стало Синопское сражение. Турецкий флот потерпел сокрушительное поражение, а среди пленных в числе до двухсот человек находились раненый в ногу командующий турецкой эскадрой Осман-паша, командиры фрегата «Фазлуллах» (бывший российский «Рафаил») и корвета
«Фейз-и Мабуд»1. Позже, вернувшись из русского плена, Осман-паша представил турецкому правительству доклад, в котором содержались данные на 156 турецких моряков, которые после временного содержания в севастопольском карантине были переправлены в г. Орел. По предложению командующего турецким флотом Мехмед Али-паши, переданному великому визирю, их предлагалось обменять на двадцать русских пленных моряков, содержавшихся в стамбульском арсенале Терсане-и Амирэ2.
Некоторое количество турецких пленных поступило с дунайского театра военных действий, но особенно большой их наплыв начался с открытием кавказского фронта. Из знаменательных боевых эпизодов на Кавказе следует выделить дело при Башка-дыкларе, завершившее кампанию 1853 г., а также сражения лета 1854 г. - на Чингиль-ских высотах и при Курюк-Дара, в которых османская армия потеряла только пленными 400 и 2 тыс. человек соответственно.
16 ноября 1855 г., после почти пятимесячной осады, капитулировал гарнизон Карса. Сложили оружие и сдались в плен 12 пашей, 665 штаб- и обер-офицеров и до 8 тыс. нижних чинов османской армии, и это не считая почти 2 тыс. турецких военнослужащих, находившихся в госпиталях города по болезни или ранению3. Русская армия не могла обременять себя слишком большим количеством пленных. В связи с этим было принято предложение британского военного комиссара при анатолийской армии, фактически являвшегося командующим карским гарнизоном, генерала Вильямса считать за таковых только военнослужащих регулярной армии (низам). Военнослужащие же, призванные из резерва (редиф), ополчение и нестроевые чины (писари, переводчики, служители при больных) получили разрешение возвратиться в свои дома. В соответствии с условиями капитуляции за турецкими офицерами сохранялось право ношения в плену сабли. Плена и наказания избежали
находившиеся в рядах защитников крепости поляки и венгры числом в 10 человек, которые, в соответствии с договоренностью, также были отпущены.
По приказу генерала Н.Н. Муравьева, командовавшего осадой Карса, для капитулировавшего турецкого гарнизона был приготовлен обед - щи с говядиной и каша. В общей сложности накормлено было более восьми тысяч человек. Изголодавшиеся во время осады солдаты с жадностью набросились на еду. «Многие из них, насытившись вдоволь, не могли подняться и следовать за своими товарищами; были и такие, которые, поев не в меру, умерли на месте»4.
Перед русским командованием встала проблема переправки более чем восьми тысяч военнопленных в пределы Российской империи. В целях безопасности их разделили на пять партий и отправляли одну за другой с интервалом в двое суток. Первая партия ушла уже 18 ноября. Остальные находились под вооруженной охраной в нескольких верстах от главного лагеря русской армии. Пленные обеспечивались сухарями и мясом. Тем не менее, не удалось избежать смертности среди больных и изнуренных осадой. Ситуацию осложнили снег и морозы. Последняя партия пленных ушла 26 ноября.
Первым перевалочным пунктом на пути в Россию стал Александрополь (нынешний Ленинакан). Наиболее слабые числом до 1200 человек были распределены по местным госпиталям, остальные направлены далее в Тифлис, где для них были отведены карантинные строения. Отправление в Россию также осуществлялось партиями, причем военнопленные были снабжены полушубками, сапогами и обеспечены путевым довольствием.
Необходимо отметить, что русское командование не бросило на произвол судьбы бывших противников, оставшихся в Карсе. 19 ноября генерал Муравьев посетил госпитали, в которых находились раненые и больные турецкие солдаты. Многие из них не получали медицинской помощи, пищи и воды. Умерших не выносили, они лежали рядом с живыми. Недолго думая, генерал Муравьев приказал заключить под стражу в одном из госпитальных помещений главу местной администрации, на которого была возложена обязанность содержания госпиталей. Через несколько часов сумма, необходимая для продовольствия больных, бы-
ла найдена. Для ухода за больными из числа турок были оставлены врачи в количестве 24 человек, которым было даже назначено жалованье.
После высадки союзников в Крыму турецкие военнослужащие попадали в плен и там, хотя и в меньших количествах. Это объясняется тем, что непосредственное участие в боевых действиях принимали преимущественно англичане и французы, а турки по-крупному отличились лишь при обороне Евпатории и в балаклавской операции. После Балаклавского сражения русские солдаты принесли на медицинский пункт вместе со своими товарищами «раненых пеших турок и кавалеристов-англи-чан», и всем, независимо от национальности, была оказана помощь. После этого пленных, вплоть до их отправки вглубь России, поместили в деревне Чоргун, большая часть которой была предоставлена в пользу лазаретов. «Англичане гласно заявляли свое удивление русской гуманности и знаниям; одни турки только все побаивались, что их откармливают на убой. Последние все что-то вымаливали и в чем-то уверяли - вероятно, в своей простоте считая ласковое с ними обращение в лазарете только временным»5.
С театров военных действий на поселение турецкие военнопленные направлялись во внутренние губернии Российской империи и в своем большинстве были размещены в таких городах, как Смоленск, Орел, Курск, Ярославль, Суздаль. Некоторое их количество осело в Харькове и Екатерино-славе (нынешний Днепропетровск). При принятии решения, куда направлять пленного, иногда учитывалось его вероисповедание. В соответствии с одним из распоряжений императора военнопленных из турецких подданных-мусульман направляли в Орел, а христиан - в Курск6. Отдельные категории военнопленных, по тем или иным причинам представлявших интерес для военного или полицейского ведомств, направлялись не на поселение, а в столицу. Так, в декабре 1853 г. Одесской жандармской команды поручик Ярновецкий докладывал рапортом в штаб корпуса жандармов о том, что «пленных египетских офицеров, взятых на египетском пароходе Перваз-Бахри в Черном море на Азиатской стороне: двух капитанов Абдула Латифа и Ямурла, двух поручиков Палажина и Османа и в чине поручика араба доктора Ядаллу» по прибытии
в Санкт-Петербург он препроводил в Петропавловскую крепость7.
Условия содержания, этапирования, вещевого обеспечения и выдаваемых денежных сумм были строго регламентированы и зависели от таких факторов, как воинское звание, должность и национальность военнопленного. По высочайшему указанию и в соответствии с остававшимся в силе положением от 1829 г., «в исполнение параграфа 15 оного», каждому из пленных чинов предписывалось отпускать по 1/2 фунту мяса в день. Кроме этого, во исполнение параграфа 35 данного положения предписывалось во все время пути от границы государства до губернских пунктов выплачивать пашам по 50 коп., офицерам - по 25, а нижним чинам - по 9 коп. серебром в сутки на челове-ка8. При этом добавлялось, что «пашам, сообразно чинам их, производить содержание, равняющееся определенным табелью окладам жалованья генералов военно-сухопутного ведомства, не назначая им столовых денег»9. Следующие пункты положения регламентировали порядок и условия перевозки военнопленных.
- Пашей и штаб-офицеров из турецких подданных отправлять на почтовых в пункты, указанные для жительства их во внутренних губерниях.
- Обер-офицеров из турецких подданных отправлять по назначению на обывательских подводах, полагая по одной на двоих10.
Далеко не всем иностранцам, служившим в османской армии, удавалось избежать пленения подобно тому, как это было при сдаче Карса. Для взятых в плен поляков, венгров и выходцев из других стран Европы предусматривались более жесткие условия этапирования. Так, в соответствии с тем же указом, «лиц других наций, служащих в рядах турецких войск, взятых с оружием в руках, препровождать без различия чинов обыкновенным этапным порядком под строжайшим наблюдением. Лицам же других наций, занимающих в турецких войсках нестроевые должности, как то - медикам, а также главным на пароходах инженер-механикам, назначать по одной подводе на двоих и суточные деньги медикам по сравнению с штаб-офицерами, а машинистам по сравнению с обер-офицерами»11.
В зависимости от времени года военнопленные обеспечивались одеждой и обувью. По насущной потребности каждому пред-
писывалось выдавать из крестьянского сукна шинель, куртку, широкие брюки «на покрой турецких», сапоги и две рубахи, а сверх того в зимнее время отпускать полушубки, теплые рукавицы, портянки и наушники. Документы, относящиеся к крымскому театру военных действий, свидетельствуют даже о некоторой заботе о военнопленных. Принимая во внимание суровые зимние условия и плохое состояние одежды большей части попавших в плен, приказом от 3 января 1855 г. исполняющий должность военного губернатора г. Симферополя и Таврического гражданского губернатора генерал-майор граф Н.В. Адлерберг предписал полиции «выдавать военнопленным все, что им следует, по положению, не в день отправления их из Симферополя по назначению, а в день прибытия их сюда»12.
Отдельного внимания заслуживает вопрос, связанный с конвоированием и охраной военнопленных. Несмотря на условия военного времени, столь важные мероприятия нередко осуществлялись чуть ли не номинально. Естественно, что в условиях военного времени явные случаи халатности не могли не обращать на себя внимания военного руководства. Воинские начальники неоднократно высказывали свою озабоченность по поводу того, что солдаты противника, захваченные в плен перед севастопольскими укреплениями, проходя через бастионы, могли наблюдать расположение резервов и внутренних укреплений. На пути из Севастополя через Симферополь и далее, при наличии неудовлетворительной охраны, пленные располагали возможностью получать наглядные сведения о расположении и передвижении русских войск. Судя по сохранившимся документам, случаи беспечности в охране пленных, имевшие место в отдаленном тылу, вблизи театра военных действий носили еще более массовый характер. Летом 1855 г. граф Адлерберг писал мелитопольскому городничему: «Дошло до сведения, что военнопленные, проходящие через г. Мелитополь, беспрепятственно на совершенной свободе расхаживают по городу, вопреки существующему правилу и здравому смыслу, по которому одно название военнопленный ясно указывает, что он свободою пользоваться не должен»13.
В результате главнокомандующий Южной армией издал приказ, в соответствии с которым ужесточались правила надзора за
военнопленными во время их этапирования. На чины, осуществлявшие надзор за пленными, налагалась ответственность за то, чтобы круг лиц, имеющих доступ к пленным, ограничивался губернаторами, воинскими начальниками, комендантами и командированными от них чиновниками. К больным и раненым военнопленным разрешено было допускать «только госпитальное начальство, сестер милосердия, сердобольных вдов, медиков и тех лиц, которые посылаются для осмотра госпиталей»14. Обращает на себя внимание гуманность к пленным, проявлявшаяся как русским военным руководством, так и гражданской администрацией. В вышеупомянутом приказе князь Горчаков не забыл добавить, что «при соблюдении сих правил руководствоваться однако же вежливостью и человеколюбием, обращаться с ними (пленными. - О.Ш.) вообще ласково, заботиться о хорошем их положении и довольствии, но при том не дозволять им свободных прогулок по городу, а ограничивать эти прогулки, где это возможно, двором или садом дома, в котором они содержатся, где же это нельзя или неудобно, а между тем и для здоровья нужно движение, то дозволять прогуливаться по малолюдным улицам и под надзором постовых»15.
После прибытия на место поселения военнопленным определялось место жительства. В своих записках современники указывали на вполне приемлемые условия жизни и содержания. Чаще всего туркам выделялись казармы или большие дома, в которых они, «по обычаю восточных народов, размещались на полу, густо устланном соломой».
В целом содержание военнопленных было достаточно либеральным. По-видимому, местные власти исходили из того, что в чужой стране, без знания языка они все равно никуда не денутся. После Башкадыкларско-го дела в г. Рославль Смоленской губернии оказалось много пленных, большую часть которых составляли курды. Описывая их жизнь, очевидец рассказывает, что, пользуясь свободой передвижения, пленные часто уходили в поле и бродили там по лугам до позднего вечера, а иногда даже ходили купаться в окрестных озерах. «Иногда, в жаркий день, два, три человека по несколько часов, с закрытыми глазами, неподвижно сидели на земле у забора, и только легкая улыбка на загорелом лице, обращенном прямо к
солнцу, выражала сладостное забвение мусульманина. Между пленными курдами было несколько турок, которые преимущественно умеют наслаждаться кейфом. Драгоценная способность в положении пленно-го!»16. Из повествования о жизни турецких военнопленных в Трубчевске и Короче, оставленном корреспондентом «Московских ведомостей», следует, что основное занятие пленников заключалось в совершении пятикратного намаза и в приготовлении пищи. По словам корреспондента, даже башибузуки, представители нерегулярных формирований османской армии, получали 9 коп. серебром ежедневно. Этой суммы хватало на приобретение основных продуктов питания, в том числе баранов, а также табака.
Летом, когда начинались полевые работы, некоторые пленные нанимались жать и косить, получая за это плату. Заработанные деньги тратили на еду, сукна и материалы для обуви и одежды, которые кроили, шили и вязали самостоятельно. По воспоминаниям современника, прибывшие в Рославль османские солдаты, курды по национальности, «закутанные в какие-то тряпки, в изорванном платье... походили скорее на толпу нищих, чем на воинов Блистательной Порты». К концу же лета 1855 г. их внешний вид изменился до неузнаваемости. Многие из них были одеты в собственноручно пошитые «красные курточки, обшитые в хитрый узор серебряными и золотыми позументами, а также и пунцовые фески с огромными синими шелковыми кистями»17.
Между жителями Рославля и военнопленными установились добрые отношения. Еще более они улучшились после того, как курды приняли самое деятельное участие в тушении охватившего город пожара, вынесли из охваченного огнем православного храма образа и церковные принадлежности.
По-видимому, было бы ошибкой утверждать, что все военнослужащие османской армии, находившиеся в русском плену, вели столь свободный, чуть ли не идиллический для военнопленного, образ жизни. Масштабы воровства, процветавшего в интендантских службах российской армии, приводили к тому, что сами русские солдаты нередко жили впроголодь, питались гнилыми сухарями, ходили в рваной обуви и форме. Вряд ли для пленных делались какие-то исключения в лучшую сторону. Если
из документов следует, что военнопленным полагались определенные нормы денежного, продовольственного и вещевого содержания, это еще не означает, что все это они получали в соответствии с предписанием. Не все, как в Рославле, целыми днями грелись на солнышке или занимались подработками. В Суздале, к примеру, пленные турки привлекались к масштабным земляным работам в рамках благоустройства города. Неизбежным следствием непривычно холодного и сырого для жителей южных широт российского климата были заболеваемость и, местами, повышенная смертность.
Тем не менее сохранившиеся документальные материалы и воспоминания дают основания полагать, что участь наших солдат, оказавшихся в плену, была гораздо тяжелее участи военнослужащих союзников, находившихся в плену российском. Мемуары русских солдат и офицеров изобилуют фактами того, как их призывали или принуждали не возвращаться на родину, перейти на службу, сменить вероисповедание. Нередко заковывали в кандалы, содержали в тяжелых условиях. Со стороны пленных союзников жалоб на подобное к себе отношение не поступало. Более того, сохранились свидетельства случаев добровольного отказа возвращаться домой. Так, в августе 1855 г., т.е. еще во время войны, жандармский генерал-лейтенант Перфильев докладывал шефу жандармов генерал-адьютанту графу Орлову о том, что «рядовой египетского войска, взятый в плен с парохода “Первез-Бахри”, Али Атой объявил, что он не желает возвращаться в отечество, а намерен остаться в России и принять российское подданство»18. В апреле 1856 г. тот же Перфильев докладывает о том, что «один из них (пленных. - О.Ш.) Магомет-Осман, желая принять христианскую веру и присягнуть на верноподданство Государю Императору, остался на постоянное жительство в Ярославле»19.
Особенностью Крымской войны было то, что для начала обмена военнопленными не стали дожидаться заключения мира, а сам обмен производился на протяжении всей войны. После заключения в марте 1855 г. соответствующих договоренностей между главнокомандующим нашей Крымской армией князем Горчаковым и командующими союзными войсками лордом Раг-ланом и Канробером, размен военноплен-
ными начал осуществляться на систематической основе. 17 мая 1855 г. договор о размене был прислан новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору графу А.Г. Строганову. По высочайшему повелению пунктами размена были назначены Одесса и Либава. 2 июля 1855 г. обязанность производить размен граф Строганов возложил на князя А.В. Мещерского. Уже 9 июля в Одессу прибыл первый французский пароход. Поначалу за своими пленными приходили, только французские и английские корабли. В соответствии с договоренностями турецкие военнопленные должны были приниматься союзниками у русской стороны наравне с пленными французами, англичанами и итальянцами. Несмотря на это, англичане старались забирать только своих соотечественников и с неохотой принимали союзников. В наибольшей степени такая нелюбовь проявлялась в отношении пленных турок, которых стало особенно много после взятия Карса.
Непосредственно турецких солдат начали обменивать в сентябре 1855 г. Однако, по сравнению с остальными союзниками, процесс их обмена несколько затянулся и продолжался до конца 1856 г.
Условия жизни, холодное время года привели к тому, что многие пленные, и турки в этом плане не составили исключения, пристрастились к русской водке. На этот счет князь Мещерский оставил любопытное воспоминание, которое характеризует порядки в русской армии, да и нашего солдата в целом.
«Я видел, например, такой поразительный случай, как пьяный турецкий солдат, посаженный под арест на гауптвахту за буйство и безобразное поведение в казармах, завязал ссору с часовым и начал его бить. Часовой наш, вместо того чтобы приколоть его на месте штыком, защищался только от него свободной рукой. Проходя мимо и будучи очевидцем возмутительной сцены, я, разумеется, крикнул людей и приказал связать этого негодяя. Когда я стал расспрашивать часового о том, как он мог вынести оскорбление, нанесенное ему, русскому солдату, да еще часовому, этим негодяем, турецким пленным, и не убить его на месте, то он мне отвечал: “Помилуйте, ваше высокоблагородие, пленный - это вещь казенная, пожалуй попортишь... придется отве-чать”»20.
В своих воспоминаниях князь Мещерский не обошел вниманием и высших офицеров османской армии. Уже после падения Севастополя в Одессу для обмена прибыла большая группа турецких военнопленных, взятых в Карсе. В их числе был весь генералитет Карского гарнизона во главе с главнокомандующим Керим-пашою. Последнего поместили в гостинице за неимением частной квартиры в городе. «Из восьми пленных пашей, прибывших с ним, трое только отличались от других, это были: Мустафа-паша, Гафис-паша и Гуссейн-паша... Они все носили фески на голове и ходили в наших русских генеральских эполетах. Остальные паши мало отличались от нижних чинов и очень походили на тех офицеров, которых у нас в армии называют бурбонами, т.е. офицеров, выслужившихся из простых солдат. Так как эти пленные содержались у нас в Одессе очень долго и держали себя все время с большим достоинством и большой скромностью, никогда не выходя на улицу из опасения, как я узнал, раздражить обывателей своим появлением, то я, из сострадания к ним и к страшной тоске, их одолевавшей, этих четырех пашей позвал к себе обедать запросто. Они этим были очень польщены и перед возвращением на родину поднесли мне на память свои фотографические портреты»21.
Только после заключения парижского мира 19 марта 1856 г. в Одессу прибыл турецкий фрегат «Мухбир-и Сурур», пришедший за турецкими военнопленными. Это был большой, по всему видно, только что построенный корабль. Сам фрегат поражал всех чистотой и роскошью, а его команда -невиданной в то время у турецких матросов щеголеватостью одежды и чисто европейской дисциплиной. В июле 1856 г. «Мухбир-и Сурур» пришел второй раз за очередной партией пленных. Через капитана от турецкого морского министра и первого адмирала Оттоманской империи Мехмеда-Али князь Мещерский получил письмо, в котором морской министр выражал благодарность за «благородное поведение в деле размена». Князь Мещерский блестяще справился с возложенными на него обязанностями, за что получил от турок орден «Меджидие», от французов - орден Почетного легиона, от сардинцев - орден «Маврикия и Лазаря»22. Лишь англичане не стали утруждать себя подобными процедурами.
Подводя итог, необходимо ответить, сколько же всего военнослужащих османской армии побывало в русском плену. В силу ряда причин турецкие потери в течение войны учитывались не столь скрупулезно, как потери англичан и французов. Затрудняют установление точной численности иностранных пленных в России на тот или иной период и их систематические размены. Тем не менее, по данным инспекторского департамента Военного министерства, в русском плену побывали 11431 нижний чин и 958 офицеров османской армии. К концу 1856 г. было возвращено через Одессу 823 турецких офицера и 9146 нижних чинов. Умерли 127 офицеров и 1673 нижних чина, более 1500 человек из которых были пленные из Карса23.
Примечания
1 Богданович М.И. Восточная война 1853-1856 годов. СПб., 1876. Т. 1, с. 157.
2 ВазЬакапНк ОзшапН Атет. Напауе $1уаз1. (Османский архив при премьер-министре, Стамбул, политический отдел османского МИДа). Оп. 1354, д. 6, л. 3.
3 Богданович М.И. Указ. соч. Т. 4, с. 399.
4 Там же, с. 393.
5 Воспоминания о Восточной войне 1853-1855 годов доктора А.А. Генрицы // Русская старина. 1877. № 11, с. 443.
6 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109, оп. 28, д. 359, ч. 1, л. 1.
7 Там же, л. 5.
8 Там же, л. 7.
9 Там же, л. 7 об.
10 Там же.
11 Там же, л. 8.
12 Государственный архив Автономной Республики Крым (ГААРК). Ф. 368, оп. 1, д. 28, л. 2.
13 Там же. Ф. 26, оп. 4, д. 1515, л. 10.
14 Там же, д. 1512, л. 2.
15 Там же.
16 Курды в Смоленской губернии // Сборник известий, относящихся до настоящей войны. СПб., 1856. Кн. 25. С. 28.
17 Там же, с. 30.
18 ГАРФ. Ф. 109, оп. 28, д. 359, ч. 1, л. 29-29 об.
19 Там же, л. 38.
20 Мещерский А.В. Записка о размене в городе Одессе пленных войны 1854-1856 годов // Русский архив, 1899. № 3, с. 496.
21 Там же, с. 499.
22 Там же, с. 496.
23 Миловидов Б.П. Русские военнопленные в годы Крымской войны // Вестник молодых ученых. СПб., 2002. № 5, с. 35.
