CC BY
188
Ю.Н. Гусева
ТУРЕЦКИЕ ВОЕННОПЛЕННЫЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
ВОЙНЫ В САМАРСКОЙ ГУБЕРНИИ
Ju. Guseva
Turkish Prisoners of World War I in the Samara Province
История российско-турецких отношений наполнена многообразием сюжетов, тесно связывающих судьбы двух народов. Одним из таких важных моментов, который требует пристального внимания исследователей, является история пребывания на территории России турецких военнопленных времен Первой мировой войны.
Накануне Первой мировой войны Самарская губерния представляла собой экономически развитый регион, место хлебной торговли. Самаро-Златоустовская железная дорога - крупная транспортная артерия - соединяла европейскую и азиатскую части страны; обилие волжских пристаней облегчало задачу переброски людей и грузов с Кавказского театра военных действий. Поэтому вполне объяснимо, что Самара, будучи крупным речным и сухопутным транспортным узлом России, приняла на себя основную нагрузку по транспортировке военнопленных с Кавказского театра военных действий в Сибирь. Поезда с пленными следовали через Пензу, затем Сызрань, небольшой город в составе Самарской губернии, Самару, далее маршрут пролегал через Уфу. Конечной целью транспортировки являлись Омск и Иркутск («признанные здоровыми пленные турки подлежат отправлению Иркутский округ через Омский сборный пункт»1).
Широко известно, что значительное количество пленных оказалось в российском плену в результате контрнаступления российской армии в ходе Саракамышской операции на Кавказском фронте (1914 - 1915 гг.). Относительно количества попавших в плен подданных Османской империи существуют серьезные разночтения. По оценкам российских историков, таковых насчитывалось более 60 000 человек2. По подсчетам В. Познахирева, около 15 000 человек на рубеже 1914 - 1915 гг. было отправлено с Кавказа в различные регионы России для размещения в северных губерния и отправки в Сибирь.
Первые партии турецких пленных проследовали через Сызрань и Самару уже в ноябре-декабре 1914 г., но пик транзитных перевозок пришелся на первый квартал следующего года: только в период с 22 по 28 марта 1915 г. через станцию Самара проследовало 66 тыс.
человек (конечно, не все из них были турками)3.
Для Самары, местных властей, руководства железной дороги и жителей появление такого значительного количества военных, многие из которых вынужденно оставались в городских больницах или находили здесь вечный покой, стало настоящим испытанием. «Турецкий сюжет» становился объектом постоянной заботы и пристального внимания со стороны полиции, губернских чиновников и врачей.
Ввиду того, что одновременно на стоянке в Самаре и Безымянке (железнодорожная станция в черте города, сейчас - жилой микрорайон города) могло находиться не более четырех поездов, были существенные сложности для транзита такого значительного потока пленных. Эти проблемы не раз обсуждались на совещаниях на уровне начальника штаба Казанского военного округа, губернатора и руководства Самаро-Златоустовской железной дороги. К примеру, на совещании 17 января 1915 г. «по вопросам, связанным с обсервацией [Осмотром. - Ю.Г.] военно-пленных турок, проезжающих через Самару» обсуждались: порядок осмотра и устранения задержек в движении поездов в отправке пленных, довольствие пленных, снабжение их теплой одеждой и погребения умерших в пути. Обсудив поставленные вопросы, совещание пришло к следующим заключениям:
1) необходимо, чтобы станции Пенза и Сызрань, также имеющая обсервационный пункт, не отправляла в Самару поездов с пленными турками без предварительного сношения со станцией Самара;
2) необходимо, чтобы в Самаре поезда подавались на пути вдоль воинской платформы, где пленных осматривали военные врачи и отделяли больных от здоровых;
3) на станции Самара для обследования пленных приспособить особое помещение - фруктовый пакгауз (склад), который может вместить до 1 000 человек4;
4) больных турок отправлять в городские госпитали, а здоровых пересаживать в свежие теплушки и отвозить на разъезд Безымянка для двухдневного обследования (оставшиеся вагоны дезинфицировать);
5) на разъезде Безымянка для теплушек с пленными отвести пути сортировочного парка, близ которых установить фонари, котлы для приготовления кипятка, оборудовать отхожее место; пищу для эшелонов пленных турок готовить особую: суп из разных круп и черный хлеб заменить пшеничным;
6) так как военно-пленные турки прибывают одетыми неудовлетворительно, организовать снабжение их теплой одеждой в Самаре; выдача теплой одежды должна производиться накануне подачи состава в Самару для дальнейшего отправления, одновременно с выдачей документов на дальнейший путь;
7) обнаруженные в пребывающих в Самару с военно-пленными турками поездах трупы умерших в пути передавать через
железнодорожную жандармскую полицию чиновникам городской полиции для погребения на отведенном месте около Холерного кладбища; для временного хранения трупов до совершения погребения устроить на кладбище легкую постройку5;
8) дальнейшие действия с пленными и вагонами, находившимися на Безымянке, производить только по прошествии двух дней и по особому распоряжению начальства6.
Таким образом, «Самара должна была явиться последним восточным этапом, за который не должны проникать больные пленные турки»7.
Транспортировку пленных с Кавказа в конце 1914 - начале 1915 гг. в различных регионах «вряд ли можно признать удовлетворительной»8. Самара не была исключением. Здесь, в районе Безымянки, в январе 1915 года случилось чрезвычайное происшествие, когда от холода погибли практически все пленные, находившиеся в «двух вагонах, забытых на запасных путях» 9. Описанная нами активность местных и внимание имперских властей к ситуации в Самаре была отчасти продиктована стремлением более не допустить подобных эксцессов. И, действительно, эти факты позже не повторялись.
В каком состоянии прибывали в Самару турецкие пленные?
Сохранились многочисленные свидетельства, характеризующие драматическое положение пленных османской армии, вызванное объективными проблемами снабжения, погодными условиями, сложностями содержания узников10.
Сообщение газеты «Волжское слово» от 9 декабря 1914 г. дает возможность представить живую трагичную реальность пребывания турецких военных, следовавших в Сибирь, и отношение к ним обывателей: «В последнее время через Сызрань часто провозят пленных с кавказского театра военных действий. Пленные турки, среди которых встречаются и курды, производят жалкое впечатление: грязные, оборванные, босые, они, ввиду холодов, не выходят даже из вагонов, чтобы сходить на солдатский пункт пообедать. Некоторые из них буквально не имеют никакой обуви и завертывают ноги в старые тряпки»11.
По воспоминаниям одного из организаторов помощи пленным, самарского чиновника А. Г. Елшина, прибывшие в Самару в январе 1915 г. эшелоны с солдатами производили на современников ужасающее впечатление: «...Действительность оказалась еще ужаснее того, что рассказывали железнодорожники... Большинство пленных было без теплой одежды, многие - без обуви, один турок был даже без панталон, в одной рубашке. Озябшие, голодные, больные, многие с обмороженными конечностями. Дунаевский госпиталь вскоре оказался переполненным, а на станции стояли составы с больными турками. Пришлось размещать пленных в 15-м лазарете Земского союза. Некоторые санитары при этом сразу уволились, и сестрам милосердия пришлось самим мыть привезенных турок,
стриг их швейцар-китаец.. ,»12.
Больных распределяли в больницы в разных частях города: на первых порах - в военных госпиталях, лазарете Земского союза, позднее был открыт специальный лазарет на 35 человек. В марте 1915 г. в городе временно находилось на лечении более 3,5 тыс. турок, и больше принимать Самара не могла. Городская дума просила Верховного начальника эвакуационной части прекратить привоз пленных в город13, но процесс перевозки продолжался, только несколько снизилось количество пленных.
1 февраля 1915 г. в Самаре была организована дезинфекционная камера - одна из крупнейших в России, располагавшаяся на силикатном заводе14. К сентябрю для лечения турок было организовано 845 койко-мест, но этого количества явно не хватало.
Архивные документы и материалы прессы фиксируют высокий уровень смертности пленных ввиду распространения инфекций, желудочно-кишечных заболеваний, голода и переохлаждения. По подсчетам В.В. Познахирева, уровень смертности турецких военнопленных в России составлял 23,3 %15. «Среди пленных турок, прибывающих в Самару из-под Саракамыша, наблюдается большая смертность и заболеваемость желтухой, возвратным тифом и дизентерией на почве истощения и голода», - значилось в телеграмме ротмистра Гуреева от 11 января 1915 г. в Петроград, командиру Отдельного корпуса жандармов16.
По мнению В. Познахирева, в процессе интернирования в конце 1914 - начале 1915 гг. погибло около половины пленных -до 7 тыс. человек, причем в это время «чрезвычайно высокий уровень смертности пленников был зафиксирован практически во всех воевавших государствах, особенно относящихся к числу Центральных держав»17.
Данные о тех, кто скончался при подъезде к Самаре и был здесь похоронен, содержатся в сводках Самарского отделения Самарского жандармского полицейского управления железных дорог. К сожалению, отсутствие именных списков пленных не позволяет назвать конкретные имена погибших.
По примерным сведениям прессы, в Самаре в среднем ежедневно умирало 50 человек18, поэтому не кажется невероятной цифра скончавшихся в Самаре и по пути в город, приводимая в дневнике самарского чиновника А. Г. Елшина: не менее 1 500 человек19.
В связи с этим в январе 1915 г. особенно остро встал вопрос о захоронении умерших пленных. Турецких эскеров старались хоронить незамедлительно в соответствии с мусульманскими обрядами. В похоронах участвовали самарские муллы - М.-Ф. Муртазин, Г. Батталов, активные члены мусульманской общины города. Но сначала было весьма сложно соблюдать определенные исламом нормы погребения: до октября 1915 г. турецких «умерших пленных хоронили в общей "братской могиле"» на территории
городских кладбищ, расположенных вблизи Самаро-Златоустовской железной дороги20.
Лишь в октябре 1915 г. в массиве городских кладбищ было выделено военное кладбище для турок. Автору удалось обнаружить чертеж определенного для этих нужд участка. Согласно архивным планам, южнее «старого» магометанского кладбища Самары, на соседнем участке, располагалось «новое магометанское кладбище для турок». Недалеко от него находилась больница21. Отметим, что основная часть пленных упокоилась в общегородском некрополе, так как к лету 1915 г. поток пленных заметно сократился. Кладбище пленных турок в Самаре просуществовало вплоть до начала 1930-х гг., но на планах советского времени оно обозначалось как «магометанское» и не выделялось как отдельный некрополь22.
Для восстановления относительно полной картины мест погребений турецких воинов следует отметить, что, по свидетельствам жандармерии и полиции, очень часто захоронения производились около перегонов, станций, вдоль которых следовали составы. Так, 17 января 1915 г. на перегоне Батраки - Безенчук были обнаружены трупы турецких солдат, переданных полиции станции Безенчук для погребения23. Часть солдат была погребены на станции Батраки (по пути из Сызрани в Самару).
Регулярный осмотр поездов и снятие погибших производилось также на других станциях Самаро-Златоустовской железной дороги: Уфе, Абдулино и Златоусте24. В телеграмме от 22 января 1915 г. из Абдулино значилось, что тела двух умерших 19 января турок (причиной смерти, по мнению врачей, стала острая желудочная инфекция, дизентерия или холера), были там же преданы земле25. В переписке руководства железной дороги и полиции содержатся сведения о погребениях турок на станциях Безенчук26, Кинель, Похвистнево, Бугуруслан.
Неоднократно обсуждалась идея организации кладбища для пленных турок при станции Безенчук, но ротмистр Гурьев, начальник Самарского отделения Самарского жандармского полицейского управления железной дороги, докладывал вышестоящему начальству о том, что организовать кладбище при станции Безенчук «крайне не удобно, вследствие отсутствия вблизи чинов полиции и потому, что земля, прилегающая к этой станции, принадлежит Крестьянскому банку»27. В результате было принято решение об отведении места под кладбище при станции Томылово, где недалеко от станции, в селе Титовка, находились два стражника и сельский староста. Уездным исправником было «сделано распоряжение Полицейскому надзирателю завода взрывчатых веществ и Томыловскому волостному правлению о приеме от чинов жандармской полиции со станции Томылово трупов умерших военно-пленных»28.
Крупное захоронение турецких военнопленных несколько лет назад было обнаружено в Сызрани. На старом мусульманском
кладбище в районе кирпичного завода упокоилось 776 человек. В их погребении принимал участие имам Сызрани Ибрагим Еналеев29.
Представленные материалы свидетельствуют, что Самара и близлежащие населенные пункты несли на себе серьезную нагрузку по транспортировке и сопровождению турецких военнопленных с Кавказа и европейской части России за Урал, в Сибирь. Самарская губерния не была готова принимать, размещать и лечить такое значительное число солдат. Железная дорога, городские власти и общественность тратили большое количество усилий для организации перевозок, лечения и содержания турок, поэтому ситуация несколько улучшилась во втором полугодии 1915 г.
Экстремальные условия войны вынуждали власти идти на разрыв отношений, сложившихся у российских татар с переселенцами, жившими не один год в России и сохранявшими турецкое подданство, создавали обстановку подозрительности к мусульманам-туркам30. По мере развертывания военных действий все более пристальное внимание уделялось туркам-мусульманам, жившим в России, но не имевшим российского подданства.
При этом власть в равной степени беспокоили два обстоятельства: реальная возможность распространения турками болезней среди остального населения города и потенциальная агитация в пользу противника. Как отмечалось в документах жандармерии, «помимо возможности занести заразы из 15-го лазарета без сопровождения кого-либо из медицинского персонала хождение военнопленных турок дает возможность последним вести агитацию среди мусульманского населения г. Самары»31. Напомним, что постоянная городская мусульманская община, состоявшая преимущественно из татар, насчитывала тогда около 2 тыс. человек. Многие из мусульман испытывали вполне объяснимую симпатию и сострадание к единоверцам.
Попыткиизолироватьбольныхпленных,свестиконтактыместного населения с ними к минимуму предпринимались неоднократно. К примеру, в январе 1915 г Самарская городская дума предложила построить за городом большие деревянные бараки для размещения в них всех пленных турок, дабы локализовать их местонахождение32. По правилам, озвученным в январе 1915 г. Губернским комитетом Земского союза, находившиеся в самарских лазаретах пленные могли писать письма только на польском, французском, немецком, чешском и русинском языках. Письма на турецком и других языках к пересылке не допускались33. Корреспонденция, приходившая на их адрес, подвергалась военной цензуре34.
Стремление ограничивать контакты местного населения и пленных турок были также связано с желанием пресечь распространение нежелательных с государственной точки зрения настроений среди российских мусульман. Угроза распространения пантюркистских и панисламистских настроений представлялась
жандармам весьма осязаемой.
Объяснимое напряжение полиции вызывала, к примеру, непроверенная информация, взятая из французской газеты (14 декабря 1915 г.), о том, что в декабре 1915 г. делегация от «турко-татарского населения России, представляющая 20 миллионов человек, из которых 7 миллионов турок и 6 миллионов киргиз, прибыла в Венгрию», затем в Берлин. Меморандум, который якобы привезли делегаты, содержал в себе «необходимость восстановления в Казани ханства с нейтрализацией территории между Волгой и Каспийским морем, чтобы охранить цивилизацию этого народонаселения»35. Вероятно, речь шла о деятельности «Комитета по защите прав тюрко-татар мусульман России», организованного в 1915 г. в Стамбуле; его возглавляли Ю. Акчурин и Р. Ибрагимов36.
Начало 1916 г. также усилило подозрительность: в Самаре и других крупных российских городах началось расследование по поводу тайной «татаро-турецкой организации, существующей в городах империи и занимающейся подготовкой и осуществлением побегов из России военнопленных офицеров враждебных нам государств»37. В ее деятельности, в частности, были замешаны Лутфулла Исхаков, Абдуррешит Ибрагимов - цвет российского мусульманства38. Организацию и финансирование взяли на себя крупные сибирские торговцы - братья Зиннур и Шейхуллах Шафигуллины. Они занимались отправкой пленных за границу и снабжением паспортами турецких и немецкий офицеров, желавших бежать из России39.
По данным губернских жандармских управлений, в Иркутске, Баку, Самаре и Оренбурге в 1915 - 1916 гг. были организованы специальные комитеты, которые занимались отправкой за границу беглых офицеров: их направляли через Персию или Румынию в Турцию. Комитеты пользовались поддержкой консулов нейтральных держав40. А.Т. Сибгатуллина довольно подробно излагает нашумевший сюжет побега из Читы в январе 1916 г. командира IX армейского корпуса генерала Исхана-паши41. Побег был организован при помощи братьев Шафигуллиных и членов этих «татаро-турецких комитетов».
По первоначальной информации, членами самарского «комитета» являлись пленный турецкий офицер подпоручик Хусаметдин Хаджи Ахмет (служил переводчиком с немецкого в лазарете г. Самары, посещал местный магазин Саттара Манафова) и поручик Фикри, у которых были обнаружены документы, касающиеся Бакинского и Самарского «татаро-турецких» комитетов. В феврале 1916 г. самарский торговец фруктами Саттар Манафов был заподозрен в причастности к этой организации и арестован. Однако впоследствии полиция пришла к заключению, что «обыски, допросы указаний [ на] существование Самаре комитета не дали»42.
Помимо филерского наблюдения, с января 1916 г. было
установлено наблюдение за почтовой корреспонденцией Самарского магометанского муллы и других видных представителей мусульманского общества, но ничего предосудительного выявлено не было43.
Не обходилось без обвинений в шпионаже в адрес Турции. Как отмечалось в документах, в 1916 г в России находилились «прибывшие из-за границы с целью шпионажа пять офицеров, в их числе дядя Энвера-паши - полковник генерального штаба Халил-
бей»44.
В период мировой войны, впервые за всю историю российско-турецких военных столкновений, пленные турки стали размещаться в регионах, годе проживало мусульманское население (татары, башкиры, чуваши)45. В связи с этим размещение пленных турецких солдат и офицеров в регионах Поволжья (исключение составляла Казанская губерния), где проживали этнические мусульмане-тюрки (татары, башкиры и другие), представляется весьма спорной мерой решения «пленного» вопроса. Правительственные учреждения в октябре-ноябре 1914 г. ограничились лишь рекомендациями министру внутренних дел «как можно быстрее освободить» «от подозрительного турецкого элемента» «те местности России, в коих имеется значительное количество мусульманского населения», «дабы предупредить развитие среди ныне вполне лояльной мусульманской массы опасной панисламистской пропаганды»46. Это может свидетельствовать и о недооценке опасности, и об определенном доверии властей в отношении «своих» мусульман.
Вряд ли можно в полной мере согласиться с замечанием В.В. Познахирева о том, что турки, «в отличие от гражданских пленных Австро-Венгрии и Германии, практически никогда не становились объектами шовинистических настроений и не подозревались в противоправной деятельности, т.ч. в шпионаже или стремлении причинить ущерб обороноспособности России каким-либо иным способом»47. Цитата, по нашему мнению, может относиться только к гражданским подданным Турции, жившим в России накануне и в годы войны. В случае с военными пленными, как мы убедились, они автоматически попадали под особый контроль властей.
Несмотря на объяснимую настороженность государственных чиновников, народные контакты контролировать и ограничить было невозможно. Татары, бывшие в Самарской губернии наиболее значительной по количеству этнической группой, исповедовавшей ислам, испытывали естественную симпатию к своим страдающим единоверцам. Это демонстрируют многочисленные свидетельства той эпохи. Как отмечали свидетели, у самарских мусульман отношение к пленным туркам было весьма благожелательным: «местные мусульмане сочувственно отнеслись к пленным, подносили им подарки, съестные припасы. Для заразных больных на окраине города [были] отведены отдельные дома»48.
Воспоминания о доброте, великодушии россиян сохранили свидетельства тех, кто побывал в плену49. Свидетельство тех лет весьма выразительно: «Сердобольные обыватели помогают "несчастным" кто чем может: дают с себя портянки, чулки, старую одежу и т.д. Был такой случай: один крестьянин подарил турку свой старый кисет. Турок с радостью взял подарок и тут же, на глазах присутствующих, надел кисет на ногу, спрятав покрасневшие на морозе пальцы ноги.»50.
При этом для простых обывателей и врачей турки были людьми, требующими заботы и внимания, а национальная и религиозная принадлежность, то, что они были вражескими пленными, для населения Самары (как впрочем, и других городов России) не имели решающего значения. Русские врачи, медсестры, рискуя собственной жизнью, оказывали помощь больным и раненым турецким солдатам. По не уточненным данным, от эпидемии сыпного тифа, привезенного турками, в Самаре скончалось «пять или шесть врачей, одиннадцать фельдшеров и фельдшериц, тринадцать или четырнадцать сестер милосердия и 75 человек персонала.»51. Также самоотверженно работали в плену, находясь на переселенческом пункте в Сызрани, турецкие врачи, о которых остались теплые воспоминания у местных жителей52.
Поддержку пленных со стороны зажиточных мусульман, представителей интеллектуальной элиты продемонстрировала деятельность вышеупомянутой «татаро-турецкой организации», занимавшейся организацией побегов пленных офицеров.
После революции в ряде российских городов были созданы комитеты по оказанию помощи турецким пленным. Например, в 1918 г. в Оренбурге активно действовал Комитет вспоможения пленным туркам, организованный при местном комиссариате по мусульманским делам. В архивных документах сохранились удостоверения членов комитета. Среди членов этой организации были и те пленные, которые волею судьбы остались в Самаре53.
Деятельность этого комитета и ему подобных была весьма своевременной, так как в 1921 - 1922 гг. на Волге бушевал страшный голод. Советские власти Самарский губернии писали в центр в мае 1921 г., что бывшие пленные турки живут под открытым небом на станциях, жгут костры, питаются «в буквальном смысле слова травой и молотой древесной корой. Случаи голодной смерти учащаются. Желудочные заболевания прогрессируют количественно и качественно»54. Справедливости ради стоит отметить, что это было ужасной реальностью для многих жителей губернии вне зависимости от их гражданства, этнической и конфессиональной принадлежности.
В Самаре в этот период осталось незначительное количество турецких подданных, часть которых, по свидетельству Ю. Акчуры, поселилась в татарских деревнях, обзавелась семьями и фактически
переняла татарский уклад. А. Сибгатуллина приводит подобные свидетельства и воспоминания потомков пленных, проживавших в самарской глубинке55.
В результате, можно говорить об исчезновении к концу 1920-х гг. турок-военнопленных из жизни региона, но никуда не исчезли представления о Турции и ее гражданах управленческой элиты российского государства: они при всем кажущемся внешнем радикальном отличии общими контурами весьма напоминали призраки прошлого.
Самарская земля стала последним пристанищем для многих сотен турецких подданных, точное число и имена которых установить весьма затруднительно. Самара, Безенчук, Батраки, Сызрань, Безымянка, Томылово - вот неполный перечень мест, где находятся захоронения пленных эскеров времен Первой мировой войны.
События драматичного военного и постреволюционного времени, участниками которых были турецкие граждане и россияне, жители Волго-Уральского региона в целом, укрепили гуманитарные контакты между Россией и Турцией, способствовали усилению взаимной симпатии на низовом, народном, уровне. Российские власти (имперские и советские) и рядовое население страны вполне не только лояльно относились к Турции и ее подданным, оказавшимся в плену, но и старались им помочь по мере сил и возможностей.
Судьба турецких военнопленных демонстрирует определенную идейную общность устремлений турецкой и тюрко-мусульманской элиты Волго-Урала. Произошедшая накануне Первой мировой войны частичная переоценка рефлексии поволжских тюрок-мусульман своего места в исламском мире в сторону возросшего самоуважения, получила дополнительную питательную почву. Если до войны Османская империя представлялась центром мусульманского мира, защитницей святынь, то в период войны и гражданских катаклизмов «северные тюрки», мусульмане Волго-Уральского региона, смогли на деле доказать свою приверженность общеисламской идентичности, подтвердили свою расположенность Турции и ее гражданам. На уровне элиты местных тюрок-мусульман и бывших пленных офицеров вполне ожидаемо существовало общее понимание некоторых религиозных и этнических сюжетов, которые должны были способствовать дальнейшему сближению народов56.
Российское государство, несмотря на существенное изменение вектора своего развития, демонстрировало преемственность в восприятии Турции и «своих» мусульман. Мы наблюдаем доверие (иногда на грани попустительства) в отношении российских тюрко-исламских лидеров и традиционную подозрительность в отношении турецкой военной элиты, которая воспринималась как носитель панисламистских идей. Эти идеи понимались имперскими и большевистскими властями как переход российских мусульман Волго-Урала под покровительство Турции. Закономерно, что
подобные явления вызывали негативную реакцию властей и пресекались.
Примечания
1 Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 470. Оп. 1. Д. 1265. Л. 32; Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 84.
2 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 199; Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 32.
3 ЦГАСО. Ф. 470. Оп. 1. Д. 1265. Л. 232об.
4 Самарская губерния в годы Первой мировой войны: Июль 1914 - февраль 1917 гг.: Сборник документов. Самара, 2014. С. 445.
5 ЦГАСО. Ф. 470. Оп. 1. Д. 1265. Л. 26об.
6 Там же. Л. 6.
7 Там же. Л. 26.
8 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 85.
9 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 91.
10 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 206-209.
11 Самарская губерния в годы Первой мировой войны. С. 439.
12 ФомичеваН.П. А.Г. Елшин // Самарский краевед. Самара, 1995. С. 184-185.
13 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 209.
14 Самарская губерния в годы Первой мировой войны. С. 455, 456.
15 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 186.
16 ЦГАСО. Ф. 470. Оп. 1. Д. 1265. Л. 4.
17 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 85.
18 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 209.
19 Фомичева Н.П. А.Г. Елшин // Самарский краевед. Самара, 1995. С. 185.
20 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 209.
21 ЦГАСО. Ф. 153. Оп. 9. Д. 890.
22 ЦГАСО. Ф. Р-779. Оп. 2. Д. 595. Л. 36-39.
23 ЦГАСО. Ф. 470. Оп. 1. Д. 1265. Л. 14.
24 Там же. Л. 32, 34.
25 Там же. Л. 17, 22об.
26 Там же. Л. 45об.
27 Там же. Л. 48об.
28 Там же. Л. 57.
29 Галимов Ш.Х. Военные тайны старого кладбища // «Азан» уполномочен заявить. Самара, 2014. С. 289.
30 Гусева Ю.Н. Миграции средневолжских мусульман на рубеже XIX - XX вв.: причины, обстоятельства, последствия (из истории общин Самарской и Нижегородской губерний) // Исповеди в зеркале: Межконфессиональные отношения в центре Евразии (на примере Волго-Уральского региона XVIII - XXI вв.). Нижний Новгород, 2012. С. 239-251.
31 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2246. Л. 7.
32 Самарская губерния в годы Первой мировой войны. С. 444.
33 Там же. С. 443.
34 ЦГАСО. Ф. 471. Оп. 1. Д. 530. Л. 6.
35 цГаСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2227. Л. 76; Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905 - 1916 гг.). Нижний Новгород, 2007. С. 465, 466.
36 Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905 - 1916 гг.). Нижний Новгород, 2007. С. 488, 489.
37 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2246. Л. 9об.-112.
38 Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905 - 1916 гг.). Нижний Новгород, 2007. С. 411, 450, 477-479.
39 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2246.
40 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 171-173.
41 Сенюткина О.Н. Тюркизм как историческое явление (на материалах истории Российской империи 1905 - 1916 гг.). Нижний Новгород, 2007. С. 497-499; Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 220-222.
42 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2246. Л. 36.
43 Там же. Л. 28.
44 ЦГАСО. Ф. 468. Оп. 1. Д. 2246. Л. 45.
45 Гусева Ю.Н. Ислам в Среднем Поволжье в XX в. как социокультурный феномен: Методологические основы изучения // Вестник Самарского государственного университета. 2010. № 5 (79). С. 65-78.
46 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 61.
47 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 161.
48 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и
Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 209.
49 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 162, 163.
50 Самарская губерния в годы Первой мировой войны. С. 439.
51 ФомичеваН.П. А.Г. Елшин // Самарский краевед. Самара, 1995. С. 185.
52 Познахирев В.В. Турецкие военнопленные и гражданские пленные в России в 1914 - 1924 гг. СПб., 2014. С. 51.
53 ЦГАСО. Ф. Р-193. Оп. 4. Д. 110.
54 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. Р-3333. Оп. 2. Д. 197. Л. 25.
55 Сибгатуллина А.Т. Контакты тюрок-мусульман Российской и Османской империй на рубеже XIX - XX вв. М., 2010. С. 230.
56 Сенюткина О.Н., Гусева Ю.Н. Методологические принципы и приемы исследования этноконфессиональных взаимодействий // Вестник Нижегородского государственного лингвистического университета им. Н А. Добролюбова. 2012. № 19. С. 229-239.
Автор, аннотация, ключевые слова
Гусева Юлия Николаевна - докт. ист. наук, доцент Самарского филиала Московского городского университета (МГПУ)
j.guseva@mail.ru
В статье освещаются вопросы пребывания и перемещения в Самаре и Самарской губернии турецких военнопленных периода Первой мировой войны. Впервые использованы ранее неизвестные архивные документы, на основе которых исследованы организация перевозок и размещения пленных турок, оказание пленным медицинской помощи, полицейское наблюдение за пленными. Особое внимание уделено отношению российских властей и российских мусульман Самарской губернии к турецким военнопленным. Показаны попытки политической полиции контролировать политические настроения пленных и их связи с местным мусульманским населением. Приведены факты моральной поддержки и материальной помощи пленным со стороны местного мусульманского и православного населения. Также представлен фактический материал, позволяющий определить места захоронений турецких солдат и офицеров, умерших в плену, на территории Самарской губернии.
Первая мировая война, Самарская губерния, политическая полиция, турецкие военнопленные, мусульмане Поволжья, эпидемия, медицинское обслуживание, благотворительность, военное захоронение
References (Articles from Scientific Journals)
1. Guseva Yu.N. Islam v Srednem Povolzhe v XX v. kak sotsiokulturnyy fenomen: Metodologicheskie osnovy izucheniya. Vestnik Samarskogo gosudarstvennogo universiteta, 2010, no. 5 (79), pp. 65-78.
2. Senyutkina O.N., Guseva Yu.N. Metodologicheskie printsipy i priemy issledovaniya etnokonfessionalnykh vzaimodeystviy. Vestnik Nizhegorodskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta im. N.A. Dobrolyubova, 2012, no. 19, pp. 229-239.
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers )
3. Fomicheva N.P. A.G. Elshin. Samarskiy kraeved [Samara Regional Specialist]. Samara, 1995, pp. 184-185.
4. Fomicheva N.P. A.G. Elshin. Samarskiy kraeved [Samara Regional Specialist]. Samara, 1995, p. 185.
5. Fomicheva N.P. A.G. Elshin. Samarskiy kraeved [Samara Regional Specialist]. Samara, 1995, p. 185.
6. Galimov Sh.Kh. Voennye tayny starogo kladbishcha. "Azan" upolnomochen zayavit ["Azan" is authorized to declare]. Samara, 2014, p. 289.
7. Guseva Yu.N. Migratsii srednevolzhskikh musulman na rubezhe XIX -XX vv.: prichiny, obstoyatelstva, posledstviya (iz istorii obshchin Samarskoy i Nizhegorodskoy guberniy). Ispovedi v zerkale: Mezhkonfessionalnye otnosheniya v tsentre Evrazii (naprimere Volgo-Uralskogo regionaXVIII-XXI vv.) [The Confessions in the Mirror: Interfaith Relations in the Central Eurasia (On the Example of the Volga-Ural Region in 18th - 21st centuries)]. Nizhny Novgorod, 2012, pp. 239-251.
(Monographs)
8. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 32.
9. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 51.
10. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 61.
11. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 84.
12. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 85.
13. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 85.
14. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 91.
15. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 161.
16. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, pp. 162-163.
17. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, pp. 171-173.
18. Poznakhirev V.V. Turetskie voennoplennye i grazhdanskie plennye v Rossii v 1914 - 1924 gg. [The Turkish Prisoners of War and Civilian Prisoners in Russia in 1914 - 1924]. St. Petersburg, 2014, p. 186.
19. Senyutkina O.N. Tyurkizm kak istoricheskoe yavlenie (na materialakh istorii Rossiyskoy imperii 1905 - 1916 gg.) [Turkism as a Historical Phenomenon (On the Materials of the History of the Russian Empire, 1905 - 1916)]. Nizhny Novgorod, 2007, pp. 465, 466.
20. Senyutkina O.N. Tyurkizm kak istoricheskoe yavlenie (na materialakh istorii Rossiyskoy imperii 1905 - 1916 gg.) [Turkism as a Historical Phenomenon (On the Materials of the History of the Russian Empire, 1905 - 1916)]. Nizhny Novgorod, 2007, pp. 411, 450, 477-479.
21. Senyutkina O.N. Tyurkizm kak istoricheskoe yavlenie (na materialakh istorii Rossiyskoy imperii 1905 - 1916 gg.) [Turkism as a Historical Phenomenon (On the Materials of the History of the Russian Empire, 1905 - 1916)]. Nizhny Novgorod, 2007, pp. 488, 489.
22. Senyutkina O.N. Tyurkizm kak istoricheskoe yavlenie (na materialakh istorii Rossiyskoy imperii 1905 - 1916 gg.) [Turkism as a Historical Phenomenon (On the Materials of the History of the Russian Empire, 1905 - 1916)]. Nizhny Novgorod, 2007, pp. 497-499
23. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 199.
24. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, pp. 206-209.
25. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 209.
26. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 209.
27. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 209.
28. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 209.
29. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, pp. 220-222.
30. Sibgatullina A.T. Kontakty tyurok-musulman Rossiyskoy i Osmanskoy imperiy na rubezhe XIX - XX vv. [The Contacts between the Muslim Turks of the Russian and Ottoman Empires at the turn of 19th - 20th centuries] Moscow, 2010, p. 230.
Author, Abstract, Key words
Julia N. Guseva - Doctor of History, Senior Lecturer, Samara Branch, Moscow City University (Samara, Russia)
j.guseva@mail.ru
The article highlights the captivity and displacements of Turkish prisoners of World War I in the Samara province (Russia). It uses unknown archival documents which demonstrate common practices of the Turkish prisoners' transportation and accommodation in this province. It also contains information about medical care rendered to the Turkish soldiers and officers and police surveillance conducted over them. Attention is also paid to attitudes of the Russian authorities and the Russian Muslims toward the Turkish prisoners. The author shows the attempts of the political police to control the POWs' political mood and their relations with Muslims and non-Muslims in the Volga region. Some facts of moral and material support and charity rendered to the prisoners by the local Muslim and Orthodox population are described. This is the first presentation of archival materials which allow to find the military burials of the Turkish soldiers and officers who died in captivity in the Samara province.
World War I, Samara province, political police, Turkish prisoners of war, Muslims of the Volga region, epidemic, medical care, charity, military burial
