CC BY
187
У.А.С. Балтодано, Н.А. Пономарев, А.А. Майлис
«ЦВЕТНЫЕ РЕВОЛЮЦИИ» И НАЦИОНАЛЬНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
Аннотация
В статье рассматривается взаимосвязь «цветных революций» и состояния национально-государственной идентичности через призму дескриптивного политического анализа. Актуальность обосновывается возможностью уточнить причины и факторы возникновения «цветных революций», а также усовершенствовать механизмы предотвращения социально-политических и военных конфликтов. Внимание к проблеме привлекает также необходимость более точного прогнозирования будущего государств, затронутых цветными революциями. Целью данного исследования является разработка системы рекомендаций для государственных структур по предотвращению «цветных революций» при помощи инструментов политики идентичности Представлены модели и сценарии «цветной революции». Это явление рассмотрено с позиции милитаристского подхода в контексте новых теорий военного искусства. Авторы приходят к заключению, что «цветные революции» постепенно трансформируются и отходят от традиционной модели, разработанной Дж. Шарпом. Движущими факторами трансформации данного явления служат, с одной стороны, рост жесткости и усовершенствование форм сопротивления «цветным революциям» со стороны властей, а с другой - распад национально-государственных идентичностей. Эрозию идентичности провоцируют отсутствие привлекательного образа будущего, а также дезинтегрирующий характер официального исторического наррати-
U. Baltodano, N. Ponomarev, A. Mailis
"COLOR REVOLUTIONS" AND NATIONAL-STATE IDENTITY
Abstract
The article deals with the relationship between "color revolutions" and the state of national-state identity through the prism of descriptive political analysis. Urgency is justified by the opportunity to clarify the causes and factors of the emergence of "color revolutions", as well as to improve the mechanisms for preventing socio-political and military conflicts. Attention to the problem is also attracted by the need for more accurate forecasting of the future states affected by color revolutions. The purpose of this study is to develop a system of recommendations for government agencies to prevent "color revolutions" with the help of identity policy tools. The models and scenarios of the "color revolution" are presented. This phenomenon is considered from the standpoint of the militaristic approach in the context of the new theories of military art. The authors come to the conclusion that the "color revolutions" are gradually transforming and departing from the traditional model developed by G. Sharpe. The driving factors in the transformation of this phenomenon are, on the one hand, the growth of rigidity and the improvement of forms of resistance to "color revolutions" on the part of the authorities, and on the other, the disintegration of national and state identities. The erosion of identity is provoked by the lack of an attractive image of the future, as well as the disintegrating nature of the official historical narrative. The implementation of the technology of the "color revolution" leads to an even more blurring of the national-state identi-
ва. Реализация технологии «цветной революции» приводит к еще большему размыванию национально-
государственной идентичность, общество поляризуется и разделяется на лоя-листскую и протестую фракции. В результате возникают условия для эскалации конфликта и перехода его в фазу вооруженной конфронтации. Положение усугубляет то, что лидеры протеста заинтересованы в закреплении агрессивной протестной идентичности для легитимации своих действий.
ty, the society is polarized and divided into a loyalist and protest faction. As a result, conditions arise for the escalation of the conflict and its transition to the phase of armed confrontation. The situation is aggravated by the fact that protest leaders are interested in securing an aggressive protest identity for legitimizing their actions.
Ключевые слова:
цветная революция, политический протест, национальная идентичность, гибридная война, образ будущего, мемориальная политика.
Key words:
color revolution, political protest, national identity, hybrid war, image of the future, memorial policy, historical narrative.
Феномен «цветных революций», в силу высокой актуальности соответствующей проблематики для большинства регионов планеты, уже неоднократно был подвергнут анализу на страницах научных публикаций. Однако некоторые его аспекты остаются сравнительно слабо изученными. К их числу относится и тема того, каким образом связан процесс «цветной революции» с состоянием национально-государственной идентичности. Перспективы разработки данного направления сложно переоценить. С одной стороны, результаты его изучения могут выступить основой для оценки вероятности возникновения «цветной революции» и ее «профилактики», с другой - базой для прогнозирования последствий уже завершенного процесса свержения власти при помощи данной технологии. Помимо того, обращение к обозначенной проблематике потенциально способно выявить дефекты в реализуемой государством символической и образовательной политике.
Несмотря на высокую значимость заявленной темы, как уже было отмечено выше, степень ее изученности остается низкой. Российские и зарубежные исследователи сосредотачивают свое внимание преимущественно на технологической и институциональной составляющих «цветных революций». В частности, в данном ключе тему «цветных революций» подвергли анализу А.А. Азаров, Е.В. Бродовская, А.Ю. Домбровская, М.С. Григорьев, И.Н. Дементьева, Е.В. Егорова-Гантман, А.В. Манойло [1; 7; 11; 13; 16; 18; 26]. Сходным образом соответствующую проблематику раскрыли на страницах своих работ К. Гершман, К.С. Гречаный, М. Хаас, Д. Леш и Г. Хейл [43; 44; 45; 46; 47].
В силу данных обстоятельств вопрос о трансформации идентичности освещается ими по остаточному принципу Как правило, тема исследуется лишь в ракурсе мемориальной политики (работы Н.В. Асонова, В.Э. Багдаса-ряна, А.В. Баранова, Т.Д. Соловей), причем коммеморативные практики зачастую вынужденно изучаются в отрыве от мониторинга структурной динамики исторической памяти (в силу ограниченности возможностей проводить полевые исследования зарубежом) [2; 3; 4; 33]. В совокупности все это обуславливает необходимость проведения новых изысканий.
Цель нашей работы определяется как выработка для государственных структур России комплекса рекомендаций по предотвращению «цветных революций» посредством инструментов политики идентичности.
В роли методологической основы представленного исследования выступает дескриптивный политический анализ. В качестве теоретического фундамента авторами данной работы используется концепция социальной идентичности Г. Тэджфела и Д. Тернера [49; 50].
«Цветные революции», задуманные изначально их создателями как ненасильственный и мирный способ смены власти, на сегодняшний день все чаще ассоциируются, как и в СМИ, так и в научном дискурсе, как агрессивный, чаще всего с применением средств физического насилия, метод по демонтажу правящих режимов.
Так, ряд исследователей определяют «цветные революции» как вооруженную борьбу оппозиции с правящей властью с применением мягких технологий манипуляций массовым сознанием [8; 24; 26; 27; 28]. В этом же ключе существуют дискуссии по поводу причин возникновения «цветных революций»: являются ли они естественными и объективными процессами, или это же искусственное явление?
Для понимания сущности феномена «цветных революций» необходимо также ответить и на другие вопросы, такие как: являются ли «цветные революции» лишь методом разжигания войн нового поколения или гибридных войн, а также воздействие «цветных революций» на национальную государственную идентичность.
Учитывая новые вызовы XXI века для России, тема «цветных революций» является как никогда актуальной для российских исследователей, особенно на фоне случившихся событий на Украине, в Молдавии, Армении и Казахстане. Интерес объясняется еще тем, что «цветные революции» как политическая технология формирует в информационном пространстве опре-
деленные смыслы, направленные на идеологическое размежевание гражданского общества: политический кризис предстает как сугубо антагонистический социальный конфликт, выход из которого манипуляторами подается только в виде окончательного разгрома правящей власти с применением тех инструментов, которые на самом деле были бы уместнее на войне и в вооруженном военном конфликте [5].
Для поиска ответов на эти важные вопросы, необходимо начать анализ с представлений о самой модели «цветных революций» и их взаимосвязи с сегодняшними мировыми политическими реалиями.
Традиционная модель «цветной революции», которая изначально предполагалась как «мирная ненасильственная борьба» с авторитарным режимом, предлагает следующую картину: в государстве, где присутствует единоличная власть диктатора, назревают естественные политические и социально-экономические противоречия в связи повсеместной демократизацией. Оппозиция в этой модели рассматривается как единый монолитный демократический блок. С помощью протестующих, ведущих ненасильственную борьбу с полицейскими и силовыми органами, оппозиция путем политического и гражданского неповиновения добивается своей цели: под давлением психологического воздействия солдаты и полицейские предпочитают перейти на сторону протестующих и тем самым способствуют смене режима и проведению настоящих демократических выборов (рис. 1) [41, с. 12].
Рисунок 1. Традиционная модель «цветной революции»
Важным замечанием по этой модели будет то, что в этой схеме не рассматривается какое-либо иностранное вмешательство, а напротив осуждается авторами оригинальной концепции [41, с. 12].
После оранжевой революции на Украине 2004 года, революции тюльпанов в Киргизии 2005 года и «арабской весны», в научном и медийном дискурсе стало принято говорить о «цветных революциях» в несколько ином ключе. В этой иной модели принято считать, что «цветные революции» есть искусственно созданный политический конфликт, инициатором которого являются не объективные причины, а иностранное государство [26, с. 411]. Ненасильственная борьба в итоге заменяется столкновениями протестующих с силовиками, которые отстаивают власть правящего режима. В свою очередь, режим получает поддержку от правительства дружественного ей государства. Оппозиция в этой модели является фракцией различных элитарных групп, преследующих свои интересы, так и интересы иностранного враждебного государства (рис. 2).
Рисунок 2. Модель инициированной извне «цветной революции»
Вражпебнпр птгуллргттю Дружественное гпсу.ъ1ргтво
Драматические события в Сирии и в особенности на Украине 20132014 гг. поменяли взгляд на «цветные революции»: все чаще прослеживаются попытки связать «цветные революции» с «гибридными войнами», так как сами протесты и реакция на них со стороны властей стали радикализироваться.
Изменились и предполагаемые причины возникновения цветных революций: в предыдущих моделях проект создавался по воле враждебного государства, а в новой модели рассматривается воздействие сетевых процессов на появление тех или иных политических конфликтов [20, с. 7; 29, с. 23; 34].
Вероятно, в связи с этим возникает потребность в проведении четких демаркационных линий между понятиями «цветных революций» и «государственный переворот». Если принять позицию, что «цветные революции» нацелены на мирный метод смены авторитарного режима на демократический путем гражданского и неполитического неповиновения, то события на Украине 2013-2014 гг. явно не подпадают под эту категорию по нескольким причинам:
1. Украина является демократическим государством де-юре;
2. Мирные протестующие вскоре стали участвовать в жестоких столкновениях с полицией, на стороне оппозиции выступали парамилитарные боевые соединения, обладавшие значительным вооружением и дисциплиной [11, с. 10];
3. Иностранные участники конфликта, в том числе и негосударственной природы: ЧВК, киберпреступники, наднациональные структуры, НКО [26, с. 411, 412];
4. Оппозиция не являлась единым демократическим блоком: помимо демократической парламентской оппозиции были и представители олигархии, и ультраправых радикальных организаций [11, с. 31, 121, 379];
5. Евромайдан завершился не кардинальной сменой политической системы, а лишь изменил состав государственного аппарата и правящей власти. Вдобавок, «цветная революция» привела к более горячей форме политического кризиса - гражданской войне [11, с. 411].
Таким образом, события на Украине вполне подходят под описание государственного переворота, которое еще дал Э. Люттвак. Ученый также делает замечание, что неудавшийся государственный переворот может привести страну к гражданской войне [25, с. 21].
Необходимо отметить, что традиционные «цветные революции» в условиях современного мира не совсем жизнеспособны: все чаще правящая власть готова применить жесткую силу по отношению к оппозиции, а вместе с ней и силовые структуры, и определенная часть народных масс в виде тех или иных общественных организаций. Массы видят в «цветных революциях» инструмент уничтожения государства, а не его качественное обновление, а сами режимы - военную агрессию [5; 42].
Во многом именно такая интерпретация и объясняет милитаристский подход к противодействию «цветным революциям». Естественной формой адаптации протестного движения будет ответная милитаризация: создание внутренних организаций полувоенного характера, в том числе и с привлечением иностранных участников.
Опасность такого процесса заключается в размывании гражданской и национально-государственной идентичности: Ее эрозия является одной из важнейших предпосылок «цветных революций». В большинстве случаев речь идет не просто о противостоянии протестующих с властями, а о конфронтации между макросоциальными группами. По меньшей мере, последние отождествляются с образом врага, который каждая из сторон конфликта старается сформировать в сознании своих сторонников.
Как правило, в случае государств постсоветского пространства возникновению «цветных революций» предшествовали, с одной стороны, размывание «объединяющий идентичности», и с другой - актуализация региональных, конфессиональных либо этнических моделей самоопределения. Так, на Украине еще в период первого «майдана» оформился раскол на символические Восток и Запад, представители которых заявляли о принципиально отличающемся видении будущего страны. В Кыргызстане борьба власти и оппозиции фактически свелась к противостоянию представителей групп, объединенных в рамках бишкекского и ошского «кланов». В ходе неудавшейся «джинсовой революции» в Белоруссии ядро протестующих сформировали сторонники «европейского выбора» республики, националисты и жители западных областей, противопоставлявшие себя лояльным власти выходцам из восточных регионов-носителям остатков советской идентичности. В случае событий на Болотной площади протестующие консолидировались вокруг новой «изобретенной идентичности» - понятия «креативный класс», посредством которого ядро протеста жестко обособляло себя от прочего населения России [37, с. 263; 40, с. 112; 48, с. 125].
Обращаясь к материалам кейсов, не имеющих отношения к постсоветскому пространству, мы находим аналогичные примеры. Трагическим событиям в Сирии предшествовало усугубление раскола граждан по этноконфес-сиональному признаку. Граждане республики начали воспринимать себя в первую очередь как арабов, курдов, алавитов суннитов, христиан, представителей конкретных племен, и лишь затем - как представителей единого суперэтноса. Сходным образом развивались события в Ливии: накануне «цветной революции» здесь обострились противоречия между конфедерациями варфалла, магарха и кадаффа, составлявших основу режима Дже-махерии, и прочими племенами, что способствовало реставрации в сознании масс старого регионального деления страны на Триполитанию, Фезан и Ки-ренаику. В Египте накануне социального взрыва наблюдалась выраженная конфронтация между макросоциальными группами по целому ряду оснований. Светски настроенные граждане конфликтовали как с религиозными фундаменталистами, так и с представителями власти. Аналогичным образом исламская оппозиция находилась в состоянии конфронтации как с режимом Х. Мубарака, так и с его светскими противниками. Более того, развернулась жесткая конкуренция между «Братьями мусульманами» и различными сала-фитскими группировками. Деление на враждующие фракции имело под собой и социально-экономическую подоплеку: светскую оппозицию активно поддерживали молодые предприниматели, чьи интересы были связаны с развитием высоких технологий, в то время как «Братья мусульмане» опирались на массу малообеспеченных египтян [17, с. 10; 21, с. 38; 36, с. 20; 45, с. 72]. Возникновению очага «цветной революции» в Гонконге способствовало наличие обострившегося конфликта между коренными жителями мегаполиса и приезжими с остальной территории КНР: организаторы протестов во многом опирались именно на развитую локальную идентичность местных жителей, воспринимавших себя в качестве обособленной части китайской нации [19, с. 544].
К числу значимых факторов, обуславливающих специфику постсоветских кейсов, можно отнести «вакуум идентичности», порожденный крахом «красного проекта». Политическая мифология и символика, на основе которых выстраивалась советская идентичность, были частично уничтожены, частично десакрализированы. При этом в большинстве случаев обществу так и не была предложена действенная альтернатива. Пришедшие к власти в бывших союзных республиках элиты не смогли ни выработать внятный и
привлекательный образ будущего, разделяемый основными макросоциаль-ными группами, ни создать консолидирующий вариант исторического нарра-тива [6, с. 55; 14, с. 21; 15, с. 123]. В результате были оставлены без четкого ответа два концептуальных вопроса, на основе которых выстраивается идентичность («откуда мы пришли?» и «куда идем?»). Не следует забывать, что, в частности, процесс формирования обоих «майданов» на Украине первоначально выстраивался вокруг темы цивилизационного выбора страны между альянсом с Россией или ассоциацией с Евросоюзом [9, с. 14; 10, с. 48; 12, с. 138; 22, с. 29; 31, с. 33].
Также в качестве особенности постсоветских кейсов можно выделить то, что развитие кризиса идентичности (как предпосылки «цветных революций») здесь было ускорено за счет попыток выстраивания новой национальной мифологии на этнократической основе. Такого рода практики позволили местным элитам консолидировать «титульные нации» и легитимизировать в глазах их представителей распад советской системы. Но в то же время это привело к нарастанию напряжения в отношениях с этническими меньшинствами. Последнее открыло широкий простор для политических манипуляций как для отдельных внутриэлитных групп, так и для внешних акторов, связанных с конкретными этническими или конфессиональными группами [12, с. 135].
Важно отметить и то, что ходе «цветной революции» (и по ее итогам) степень дезинтеграции общества в большинстве случаев лишь усилилась. Последнее в ряде государств привело к полной дестабилизации политических режимов и началу внутренних вооруженных конфликтов, в которых активное участие в формате прокси-войн приняли внешние акторы. Такого рода исход представляется естественным следствием использования организаторами «цветной революции» дезинтеграции общества в собственных интересах. Лидеры протеста на определенной стадии конфликта с властями становятся заинтересованными не столько в расширении социальной базы, сколько в поддержке и наращивании мотивации рядовых участников, повышении степени консолидации и управляемости масс митингующих. Для решения этих задач протестующих необходимо сплотить в рамках одной идентичности, которая предполагает наличие не только позитивной («за что мы»), но и негативной повестки («против кого мы»). Последнее предполагает, помимо прочего, создание яркого, эмоционально насыщенного ряда символов, формирующих образ врага. Он конструируется в том числе при по-
мощи методов демонизации и дегуманизации, посредством внедрения в сознание образа фантомной угрозы в рамках применения модели туннельного сознания. Использование такого рода практик облегчает то, что протестующие в значительной степени осознают происходящее сквозь призму массового сознания, в силу чего степень критического восприятия событий их рядовыми участниками значительно снижается. В отдельных случаях это приводит к тому, что политические оппоненты лишаются в глазах сторонников «цветной революции» права на жизнь или перестают восприниматься в качестве людей (примером подобного может служить реакция многих активистов Евромайдана на трагедию в Одессе в 2014 году) [12, с. 138].
Эффект использования манипулятивных психотехник в данном случае не имеет, впрочем, доминирующего значения. Негативное восприятие политических оппонентов обеспечивается преимущественно за счет естественных, базовых механизмов формирования идентичности. Процесс развития любой идентичности предполагает возникновение нескольких эффектов. Во-первых, у ее носителей вырабатывается ингрупповой фаворитизм - представления о том, что они превосходят представителей прочих социальных общностей. Во-вторых, начинают работать механизмы аутгрупповой дискриминации («чужой - значит плохой») и аутгрупповой гомогенности («все чужие одинаковы»). Манипулятивные практики лишь усиливают и закрепляют сформированную в итоге модель мировосприятия [50, с. 15 - 17].
В процессе развертывания «цветной революции» власть и оппозиция, мобилизуя граждан одного и того же государства на боевые действия, при-мивитизируют политический кризис до антагонистического нерационального социального конфликта. В отсутствии возможности переговоров субъекты конфликта настраивают массы на полное уничтожение врага. Это может привести к катастрофическим последствиям, таким как гражданская война.
Помимо материального ущерба, это ведет также к возникновению ментальных травм у населения. Ярким примером в данном отношении может служить ситуация на современной Украине. За время вооруженного конфликта на Донбассе украинские СМИ успели сформировать мощный антиобраз жителей восточных регионов страны. Благодаря культивации имиджей «колорадов» и «сепаров» возникла парадоксальная (на первый взгляд) ситуация: многие жители Украины воспринимают территорию самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик как часть своего государства, на их население рассматривает как «чужеродный эле-
мент». В более мягкой форме негативный образ жителей восточных регионов приводит к формированию установок о некой «неполноценности» обитателей Донбасса. Последнее подразумевает наличие у них «рабской мен-тальности», склонности к криминалу и низкой культуры быта. Увеличению масштабов отрицательного восприятия выходцев с Донбасса способствовало также формирование стереотипа об их «преступной халатности». Жителей восточных регионов начали обвинять в том, что они не отреагировали должным образом на действия «сепаратистов» и «оккупантов», в силу чего выходцы из прочих районов Украины вынуждены отстаивать ее территориальную целостность с оружием в руках. Естественной реакцией на все это стало, с одной стороны, увеличение числа случаев отказа от украинской идентичности среди жителей Донбасса. С другой стороны, описанные процессы способствовали закреплению представлений об обитателях восточных областей как о «неправильных украинцах» (или в принципе неукраинцах) [12, с. 33; 31, с. 32].
Имели место случаи, когда «цветные революции» не приводили к столь трагичным результатам. В качестве примера в данном отношении можно привести «революцию роз». Причинами этого стали (если вести речь о грузинском кейсе), во-первых, срыв процесса построения авторитарной эт-нократии М. Саакашвили в результате провала попытки силового решения южноосетинского конфликта в 2008 году. Тяжелое поражение, понесенное официальным Тбилиси в результате операции по принуждению Грузии к миру, существенно подорвало позиции М. Саакашвили внутри страны и снизила заинтересованность внешних акторов в сохранении его режима. Как результат, к власти пришли более либеральные и умеренные слои грузинского истеблишмента, что обеспечило как смещение баланса элементов местного гибридного режима в сторону демократизации, так и его отказ от этнократи-ческого уклона. Во-вторых, нужно учитывать, что М. Саакашвили был проведен ряд эффективных, востребованных и популярных реформ, способствовавших нивелированию социальной аномии и росту консолидации общества. В качестве наиболее яркого примера в данном примере можно привести меры по декриминализации и реформу полиции. Сходным образом развивались события в Кыргызстане. В данном случае роль кризиса, позволившего перезапустить и конструктивно переформатировать политическую систему, сыграла вторая «цветная революция», по итогам которой был заключен ряд негласных договоренностей, позволивших сбалансировать интересы
элитных групп, а также отчасти территориальных и этнических общностей республики [30, с. 152; 32, с. 89; 33, с. 40].
Это позволяет выдвинуть гипотезу о том, что купировать последствия «цветной революции» в плане эрозии национально-государственной идентичности можно, во-первых, путем смены установившегося в ее результате политического режима на более соревновательный (или же более умеренный), и, во-вторых, посредством проведения реформ, относительно проведения которых в обществе существует широкий консенсус.
Данное утверждение можно было бы поставить под сомнение, вспомнив про опыт Египта. Однако в указанном случае речь идет скорее о временной стабилизации политического режима путем жестких военных мер, которые не только не привели к преодолению существующего в обществе раскола, но скорее усугубили его [23, с. 362; 38, с. 10; 39, с. 94].
Описанная выше проблематика закономерно ставит экспертное сообщество перед вопросом: какие меры необходимо предпринять, чтобы обратить вспять процесс распада национально-государственной идентичности и тем самым минимизировать риски запуска процесса «цветной революции»?
В свете перечисленных выше моментов логичной представляется реализация следующего комплекса мер. Необходимо временно законсервировать остатки символистического и мифологического наследия советской идентичности, отказавшись от попыток их деконструкции. Стабилизировав таким образом общество, нужно переключить усилия на построение оригинальной российской идентичности. Ключевыми ее элементами должны стать привлекательный образ будущего и объединяющий абсолютное большинство населения вариант исторического нарратива.
Футоромиф следует выстраивать вокруг решения одной, принципиально важной для большинства граждан проблемы по крайней мере в среднесрочной перспективе. Он не должен сводиться к «простому» повышению уровня благосостояния или выражаться в отвлеченных и малопонятных для обывателя экономических показателях. Каждый гражданин должен иметь четкое представление о том, как измениться его жизнь в результате реализации данного образа будущего. Для этого футуромиф также будет необходимо обеспечить ярким символическим наполнением, которое бы в доступной форме выражало цели государственной политики. Наглядным образчиком удачной подачи образа будущего может служить знаменитая речь М.Л. Кинга «У меня есть мечта».
Исторический нарратив (в первую очередь - в рамках школьных учебников и произведений массовой культуры) должен обрести примиряющий характер, из него необходимо исключить трактовки, разделяющие участников внутренних конфликтов на «темную» и «светлую» стороны. В качестве примера реализации такого рода проектов можно привести отображение истории «реставрации Мейдзи» в массовой культуре современной Японии: в качестве героев позиционируются и противники сегуната (в частности, в лице Ремы Сакамото или «четверки из Тесю»), и его сторонники (достаточно вспомнить о таких ярких образах, как Синсегуми, Бьяккотай или Сакура Яэ).
Равным образом следует избегать позиционирования политического режима на том или ином этапе существования государства в качестве преступного. С этой целью необходимо акцентировать внимание на мотивировке решений деятелей прошлого, не имеющих однозначной оценки среди потомков. Так, история заключения пакта о ненападении между СССР и Германией должна в обязательном порядке сопровождаться упоминанием о том, что в этот период советские войска уже оказались втянутыми в боевые действия против японской армии. Большую роль могут сыграть также упоминание факта участия Польши в аннексии Чехословакии или же краткое описание боестолкновений между советскими и польскими вооруженными формированиями в приграничной зоне на протяжении периода 1920 - 30-х гг. При описании истории войн крайне важно закрепить представление о народах России и СССР в качестве «коллективной жертвы» государства-противника. Указанный образ желательно конструировать посредством использования эмоциональных и легко визуализируемых образов, а не количественных данных. Это подразумевает в том числе конструирование полноценного образа внешнего врага за счет акцентуации сюжетов, связанных с его планами, оккупационной политикой, системой обращения с военнопленными и пр. Лучше всего закреплению данного образа способствует выделение эпизодов-символов, воплощающих в себе вариант будущего, потенциально связанный с победой врага. В качестве примера здесь можно привести освещение событий в Нанкине или истории «отряда 731» в официальном историческом нарративе Китая.
В целом необходимо отметить, что радикализация и милитаризация «цветных революций» влечет за собой рост политических рисков, связанных с реализацией данной технологии. Последствия «цветной революции» все чаще сводятся не просто к смене власти нелегальными методами, а к воз-
никновению внутренних вооруженных конфликтов, в которые активно вмешиваются внешние акторы. Последнему способствуют как рост сопротивления методам ненасильственной борьбы со стороны правящих элит, так и активно протекающий процесс распада сложившихся ранее национально-государственных идентичностей. К числу универсальных факторов, обуславливающих эрозию идентичности, относятся отсутствие привлекательного и доступного для широких масс образа будущего, а также дезинтегрирующий характер официального исторического нарратива, консервирующего конфликты между макросоциальными группами. В ходе «цветной революции» национально-государственная идентичность еще больше размывается в процессе поляризации общества на лоялистские и протестно ориентированные фракции. Это создает условия для эскалации конфликта и перехода его в фазу вооруженного противостояния, так как представителя противоборствующих лагерей в определенный момент начинают воспринимать оппонентов как прямую угрозу своим ценностям и интересам. Ситуацию усугубляет то, что лидеры «цветной революции» заинтересованы в закреплении протестной идентичности (последнее легитимирует произведенный ими захват власти или начало внутреннего вооруженного конфликта).
Литература
1. Азаров А.А., Бродовская Е.В., Дмитриева О.В., Домбровская А.Ю., Фильченков А.А. Стратегии формирования установок протестного поведения в сети Интернет: опыт применения киберметрического анализа (на примере Евромайдана, ноябрь 2013 г.). Ч. I // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2014. №2.
2. Асонов Н. Где искать истоки Евромайдана? // Власть. 2014. №4.
3. Багдасарян В.Э. Историческое сознание и политические воплощения: украинский сценарий // Вестник государственного и муниципального управления. 2015. №4.
4. Баранов А.В. Современный конфликт идентичностей на Украине: влияние на дезинтеграцию общества // Национальная безопасность и стратегическое планирование. 2015. №4(12).
5. Бартош А. Ступень эскалации: цветная революция, гибридная война... Что дальше? URL: http://nvo.ng.ru/concepts/2015-02-27/1_eskalatsia.html (дата обращения 20.11.2017).
6. Белов С.И. Советский политический миф: причины гибели, содержательное и символическое наследие // Государственное управление. Электронный вестник. 2017. Вып. 65.
7. Бродовская Е.В., Домбровская А.Ю., Пономарев Н.А., Шаповалов В.Л. Технология организации «Электрик Еревана»-2015: результаты анализа Интернет-контента // Локус. Люди. Общество. Культуры. Смыслы. 2016. №1.
8. Вердиханова З.М. Структурные и процессуальные характеристики феномена «цветных революций» // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Общественные науки. 2014. №2.
9. Гельман В.Я. Украина: фрагментированное пространство // СССР после распада. СПб.: Экономическая школа, 2007.
10. Гельман В.Я. Уроки украинского // Полис. 2005. №1.
11. Григорьев М.С. Евромайдан. Москва: Кучково поле, 2014.
12. Даренский В.Ю. Массовый национализм в современной Украине: необходимость осмысления // Россия и современный мир. 2016. №3(92).
13. Дементьева И.Н. Теоретико-методологические подходы к изучению социального протеста в зарубежной и отечественной науке // Мониторинг общественного мнения: эконом. и соц. перемены. 2013. №4(116).
14. Евгеньева Т.В. Образно-символические репрезентации советского прошлого в современной политике // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2015. Т. 11. №3.
15. Евгеньева Т.В., Титов В.В. Образы прошлого в российском массовом политическом сознании: мифологическое измерение // Политическая наука. 2017. №1.
16. Егорова-Гантман Е.В. В тумане войны. Наступательные военные коммуникативные технологии. Самара: ООО «Офорт»; Москва: Группа компаний «Никколо М», 2010.
17. Зеленев Е.И. Смута, анархия, революция: арабская политическая культура на пути в будущее // Азия и Африка сегодня. 2012. №1.
18. Кара-Мурза С.Г. «Оранжевые» политические технологии // Проблемы управления. 2011. №1.
19. Карпович О.Г. «Революция зонтиков» в Гонконге: признаки цветной революции // Политика и общество. 2015. №4.
20. Коровин В.М. Третья мировая сетевая война. СПб.: Питер, 2014.
21. Коротаев А.В., Зинькина Ю.В., Ходунов А.С. Системный мониторинг глобальных и региональных рисков: Арабская весна 2011 г. Москва: Издательство ЛКИ, 2012.
22. Кошкин А., Липатова Е. Возможные сценарии развития событий в Украине // Власть. 2014. №4.
23. Кристенсен М. «Арабская весна как мета-событие и коммуникативное пространство» // Стокгольм, «Телевидение и новые медиа». 2013. Т. 14. Вып. 4.
24. Лапшин В.Ф. Экономические причины «цветных революций» // Криминология: вчера, сегодня, завтра. 2014. №3.
25. Люттвак Э. Государственный переворот. М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2015.
26. Манойло А. Роль цветных революций в демонтаже современных политических режимов // Национальная безопасность. 2014. №3.
27. Манойло А. Украинский кризис и «управляемый хаос»: след «цветных революций» арабской весны // Власть. 2014. №4.
28. Меркулов П.А. Молодежь как основной ресурс «цветных революций» и борьба за неё // Власть. 2015. №6.
29. Най Дж. Будущее власти. Москва: АСТ, 2014.
30. Наумов А.О. «Цветные революции» на постсоветском пространстве: взгляд десять лет спустя // Государственное управление. Электронный вестник. 2014. № 45.
31. Неменский О.Б. Эволюция русской и украинской идентичности на Украине после Евромайдана // Вопросы национализма. 2015. №4(24).
32. Пономарева Е.Г. Секреты цветных революций: Современные технологии смены политических режимов // Свободная мысль: Международный общественный журнал. 2012. №1-2.
33. Соловей В.Д. Цветные революции и Россия // Сравнительная политика. 2011. №1.
34. Соловьев А. Мир - дворцам, война - несогласным. URL: http://www.rapn.ru/in.php?d=5156&gr=1607 (дата обращения 20.11.2017).
35. Соловей Т. Беларусь и Украина: обретая новую идентичность // Родина. 2011. №11.
36. Сюкияйнен Л.Р. «Арабская весна» и исламская правовая мысль // Право. Журнал Высшей Школы Экономики. 2013. №1.
37. Титов В.В. Технологии «цветных революций» в современном мире: «борьба за смыслы» и кризис национально-государственной идентичности // Международные отношения. 2016. №3.
38. Фитуни Л.Л. «Арабская весна»: трансформация политических парадигм в контексте международных отношений // Мировая экономика и международные отношения. 2012. №1.
39. Фитуни Л.Л. Экономические причины и последствия «арабской весны» // Проблемы современной экономики. 2012. №1.
40. Чухин С.Г. Цветные революции как следствие деформации гражданской идентичности // Россия в период революционных трансформаций (100-летию революции в России посвящается). Материалы всероссийской научной конференции. Омск: Омская юридическая академия. 2017.
41. Шарп Д. От диктатуры к демократии: Стратегия и тактика освобождения. М.: Новое издательство, 2012.
42. Boucheut N. Russia's militarization of colour revolution. URL: http://e-collection.library.ethz.ch/eserv/eth:49430/eth-49430-01.pdf (дата обращения 20.11.2018).
43. Gershman C. A Fight for Democracy: Why Ukraine Matters // World affairs. 2015. URL: http://www.worldaffairsjournal.org/article/fight-democracy-why-ukraine-matters (дата обращения 20.11.2018).
44. Grechaniy K.S. National identity in Ukraine: political aspect // В^ник Одеського нацюнального уыверситету. Соцюлопя i пол™чы науки. 2008. Т. 13. №5.
45. Haas M.L., Lesch D.W. The Arab Spring: Change and Resistance in the Middle East. USA: Westview Press, 2013.
46. Hale H. E. Democracy or autocracy on the march? The colored revolutions as normal dynamics of patronal presidentialism // Communist and Post-Communist Studies. 2006. Vol. 39. №3.
47. McCarthy J.D., Zald M.N. The enduring vitality of the resource mobilization theory of social movements // Handbook of Sociological Theory. New York : Kluwer Academic, 2002.
48. Polese A., Beachain D.O. The color revolution virus and authoritarian antidotes: political protest and regime counterattacks in post-communist spaces // Demokratizatsiya. 2011. Vol. 19. №2.
